Что объединяет эти два источника и что разделяет их.
3. «Введение и» Стоглавый «собор к ?Стоглаву?»
Оба текста рекомендуется проанализировать совместно. Во-первых, по причине того, что сам «Стоглавый собор» тут представлен в сокращённом виде. Во-вторых, «Стоглав» сейчас является предметом дискуссии.
1. Во вступлении к «Стоглавому собору» говорится, что цель собора – борьба с еретическими перемещениями. Этим разъясняется избирательный подход к тексту. Соответствует ли данное его познание цели собора тому, что написано во «Введении к ?Стоглаву?»?
2. Что считалось ересью в представленных тут главах «Стоглавого собора»?
3. По какой причине никониане не приняли кое-какие главы «Стоглава», а старообрядцы им воспользовались ?
4. По какой причине будущее «Стоглава» была столь драматичной?
А.М. Курбский «История о Князе столичном»
Сейчас часть историков думает, что это произведение Курбского призвано представить Ивана Грозного в фальшивом свете. Что тут действительно, а что вымысел?
ЛЕКЦИЯ 5. «СТОЯНИЕ НА КРАЮ ВРЕМЁН».
ИСТОЧНИКИ ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА. XVII в.
Содержание темы
культура и Эпоха. «Смута». Новая семейство. «Бунташный век». «Стояние на краю времён». Алексей резкое усиление и Михайлович западного влияния. Позднее летописание. Новый летописец. Легендарные и историко-фантастические повести. Трансформации в агиографическом каноне. «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное». «Парсуна». «Расслоение» древнерусской литературы. Сатирические произведения. Вирши. Лубочные картины. От чертежа к ландкарте.
Тезисы
И в XVII в. сохраняется приоритет за нарративными источниками, не умаляя, очевидно, значение документальных источников. В силу того, что самые существенные трансформации, происходившие тогда в истории Руси/России, более основательно представлены конкретно в повествовательных источниках. Их делается не только больше, но появляются новые их разновидности и виды.
По окончании смерти последнего царя ветхой семействе Фёдора Ивановича и до избрания на престол родоначальника новой семействе царя Михаила, с 1598 г. по 1613 г., в стране была «смута»: беспорядок и практически хаос. Само время в русском стране между ветхой и новой семействами воспринималось какбезвременье, а целый XVII в. — как «бунташный стояние» и «век на краю времён». Современники ощущали, что старое, родное уходит, а новое, пугающее их время, приближается. И не светло было, отлично это, либо не хорошо. И не скажется ли это на самой вере. В этих условиях показались новые еретики, причём максималистского толка: в начале века – Капитон. а во второй половине века – протопоп Аввакум. Первый, мистик и отшельник-аскет, выступал против монашества, традиций и церкви, доверяя только собственному пониманию Нового завета. Второй породил раскол, осуждая Никона за отход от веры отцов и переписку богослужебных книг. Только себя вычислял опытным истину священного Писания. В собственном рвении он дошёл до того, что осудил духовенство на церковном соборе за то, что оно признало новшества Никона. По иронии судьбы и Аввакум, и Никон были осуждены в 1666 г., второй на 6 месяцев позднее первого.
Кому же доверили переписку богослужебных книг, и что с этим связано? Это были приглашённые царём Алексеем Михайловичем из Киево-Могилянской академии (коллегии) монахи. Кое-какие из них взяли образование у иезуитов. самый известный из них Симеон Полоцкий. Выпускник Киево-Могилянской академии, получал образование иезуитской Виленской коллегии. По инициативе царя, обучал его сыновей Алексея и Фёдора латинскому и польскому языкам. Как пишет В.О. Ключевский, в этом сыграл собственную роль случай: Алексей Михайлович был некое время кандидатом на польский престол. Исходя из этого царь вычислял нужным готовиться к этому событию и старался устроить жизнь при дворе на «иноземный лад». Конкретно Семион Полоцкий и ему подобные учёные монахи (Епифаний Славинецкий, Андрей Сатановский, Дамаскин Птицкий и др.) учили, как верно жить.
Кстати, среди переписчиков богослужебных книг был и Арсений Грек. По данным историков В.И. Буганова и А.П. Богданова, он «получал образование греческой иезуитской коллегии в Риме, позже был мусульманином, позже униатом, наконец, сидел в заточении за еретичество на Соловках», откуда и прибыл по инициативе Никона в Москву[38].
Напомним, исправление богослужебных книг бывало и прежде.А.М. Камчатнов пишет: «К концу XIV в. богослужебные тексты у славян испортились, отошли от начальных образцов, не в полной мере соответствовали уставу греческой церкви. Патриарх Евфимий (1360-1393) предпринял массовое исправление богослужебных книг (недалеко от города Тырново – В.К.). Исправленные тут книги так именуемого тырновского извода расходились по всей Болгарии, а после этого попадали в Сербию, на Афон, в Россию»[39].
его единомышленники и Аввакум в противном случае относились к св. Писанию, чем его единомышленники и Никон. Не смотря на то, что и тот и второй опирались на греческие книги. Никон, как и Евфимий, вычислял нужным исправить богослужебные книги, Аввакум выступал против этого, считая эту процедуру кощунством, надругательством над традицией. В это же время переписка и исправление их были вправду нужными. И не только из-за вкравшихся в них неточностей переписчиков, но и из-за ветхости книг по обстоятельству их долгого применения. Разумеется, что в эти книги вносились и изменения и дополнения в канон. И всё это в совокупности приводило к активному протесту «ревнителей древлего благочестия».
Прибыв в Москву, украинские монахи сразу же стали инициаторами спора новых и «традиционалистов преподавателей» в собственном лице. Царь стал стороником «новых преподавателей». Они же учили ещё и мирским наукам, не ограничиваясь перепиской богослужебных книг и спорами об историческом идеале, о соотношении человека и времени, о прошлом, настоящем и будущем. Согласно точки зрения А.М. Панченко, в этом споре они осуждали «мужичью» культуру Старой Руси от лица учёной культуры барокко, переосмысляли роль истории в жизни людей. Тем самым церковное восприятие истории они предлагали дополнить либо заменить мирским: не история обладает человеком, как в Старой Руси, а человек обладает историей. На смену вере приходит культура. Началась переориентация на будущее. В один момент началось постепенное изменение отношения к книге.В этом смысле книги они не считали вместилищем вечных истин, как это было принято в Старой Руси. Книги им были занимательны собственной новизной, непохожестью на прошлые книги. Они были библиофилами[40]. Из этого разумеется, что приезжие монахи в той либо другой мере приветствовали научную революцию, происходившую в XVII в. на Западе. Конкретно исходя из этого они переводили труды западноевропейских учёных: по географии, педагогике и политике. В частности, «Географию» польского учёного Мартина Бельского, «Космографию, сиречь глобальное описание земель…» (переработка труда А. Ортелия «Зрелище земного шара») и т.п. При покровительстве царя их публикация содействовали проникновению новых знаний в сознание пытливых парней.
Тем самым люди XVII в., в первую очередь его окружение и царь, должны были сделать выбор между изоляционизмом, предлагавшимся протопопом Аввакумом, созданием религиозной вселенско-православной империи, на чём настаивал патриарх Никон, либо вхождением в европейское сообщество стран. Выбор совсем был сделан сыном Алексея Михайловича, будущим Петром I, прозванным Великим. Но уже и при Алексее Михайловиче перемены начались конкретно в западном направлении. В этом случае уместен обычный для этого переходного времени факт. Количество лекарей и докторов в Столичном царстве в 1644 г. числилось 7 чел., и все они были чужестранцами. В 1675 г. их было уже 18, а также 8 русских, а в 1682 г. – 25, среди них 14 русских[41]. Сначала они лечили лишь членов царской фамилии, потом – бояр, аристократов, участников высшего духовенства, армии. В Старой Руси лечение считалось делом духовным. По «Домострою» заболевший и его родственники должны были истово молиться, строго выполнять православный канон праведной судьбе, поскольку считалось, что заболевший его нарушил, поддавшись соблазнам сатаны. Пользоваться одолжениями знахарок и знахарей запрещалось, не смотря на то, что ими, очевидно, пользовались, причём не только миряне, но кроме того священники. Сейчас же лечились у зарубежных медиков царь, его высшее духовенство и придворные. Это ли не свидетельство наступления «новых времён»? Проявлением данной тенденции можно считать создание летом 1665 г. в Спасском монастыре Спасской школы, где обучали латыни, языку науки и дипломатии. Но, она просуществовала всего три года.
И по окончании смерти Алексея Михайловича, при маленьком правлении его сына Фёдора Алексеевича (1676-1682 гг.) перемены в западном направлениипродолжались. П.В. Седов пишет о том, что при нём наметилась тенденция политического строя на манер Речи Посполитой, вынашивался проект учреждения папства в РФ, длилось проникновение элементов польской культуры в обиход царя и придворных[42].
В конце XVII в. чужестранцы, жившие в Германской слободе, переводили на русский язык популярные западные управления по прикладным наукам и математике – первым делом геометрии и арифметике. В 1687 г. в Москве показалась Славяно-греко-латинская академия. Математические знания, приобретаемые её обучающимися, считались прикладными, нужными только для ведения хозяйства[43].
Таковы культура и эпоха XVII в., каковые нужно учитывать, обращаясь к источникам этого времени.
***
Эти значительные трансформации в культуре неизбежно оказали влияние на корпус источников, а также на самые серьёзные в Старой Руси – на судьбу и процесс летописания летописных сводов «на краю времён».
Летописание, имевшее в качестве примера «Повесть временных лет», в XVII в. заканчивается. Как мы знаем, уже в XVI в., наровне с «каноническими» летописями, показались литературно-исторические произведения. Сейчас В традиции летописания нуждалась только периферия страны, другими словами присоединённые к Столичному царству в прошлое столетие почвы. По принципу «свято место пусто не бывает». Новые почвы должны были подобающим образом иметь собственных легендарных «отцов-основателей», как в своё время Киевская Русь.
В центре же Столичного царства эта потребность была уже не актуальна. Да и само Столичное царство не так долго осталось ждать прекратит существовать. Не так долго осталось ждать его место займёт Россия. С новой столицей и в другом месте: ближе к Западу.
И конкретно тут, в центре Столичного царства, началось вырождение традиции летописания. Поздние «летописцы» (наименование условное) уже не являлись летописями в строгом смысле слова. В большинстве случаев, это единовременно составленные компилятивные произведения, для которых погодное изложение событий есть только привычной формой (В.Г. Вовина, 1992). Кстати, погодное изложение событий в летописцах видится всё реже и реже.
Сам по себе факт отказа от обязательности погодного их представления говорит о новом отношении к времени и истории. В случае, если в «Повести временных лет» монах-летописец не знал, что именно случилось в очередной год, против указания года делал пропуск. Он так поступал потому, чтобыл провиденциалистом, вычислявшим, что всё в руках Божьих: он не только создал мир и человека, но и руководит им. Исходя из этого Время обладает человеком, а не человек Временем. Западное же мышление, в первую очередь протестантское, опирается на деизм. Его суть пребывает в том, что Всевышний сотворил мир (и человека в нём) и больше не вмешивается в последующее его развитие. На том основании, что мир дальше начинается по изначально сказанным ему разумным законам. Как следствие, именно на Западе в XVII в. появилась наука в современном смысле слова. В Столичном царстве её пропагандировали учёные монахи, выпускники Киево-Могилянской академии и чужестранцы Германской слободы. В.О. Ключевский пишет по этому поводу: «Древнерусская идея, опутанная преданием, имела возможность лишь со страхом отшатнуться от таковой сотрудницы, а тем паче соперницы. Легко понять, по какой причине знакомство с данной наукой в тот же миг возбудило в столичном обществе тревожный вопрос: надёжна ли эта наука для благонравия и правой веры, для вековых устоев национального быта? Вопрос встал ещё в ту 60 секунд, в то время, когда проводниками данной науки были у нас собственные же православные западнорусские учёные»[44].
Тенденция иного отношения к времени, появившаяся уже в конце XVI в. в литературно-исторических произведениях, попадает в летописцы XVII в. Значит, влияние Запада на основополагающий источник, без сомнений. Но, основное в «Новом летописце», датируемом примерно 1630-м г., не в списке происходивших событий в их последовательности, а в обосновании богоизбранности правителя, прославлении новой семействе и в опорочивании начальников Смуты: Б. Годунова и В. Шуйского.
В XVII в. завершились, по большей части, освоения и колонизация Архангельского Севера как Поморья. Как следствие – создание Двинского летописца «и епархии». Он был создан по заказу епископа Холмогорского и Важского Афанасия и воображал собственного рода историческую справку о снова созданной епархии (1682).
На фоне «Нового летописца» как пережиток воспринимается «Сибирскаялетопись». Она хоть и именуется летописью, но в ней сказываются новые веяния. В 1680-х гг. показался «Сибирский летописный свод». По-видимому, их появление разъясняется рвением их создателей придать особенное значение факту присоединения Сибири к Столичному царству. При помощи классических монументов.
Главные предположения «Сибирской летописи» – Есиповская и Строгановская — воображают две различные концепции присоединения Сибири. Первая из них написана дьяком Тобольского архиерейского дома Саввой Есиповым в 1636 г. как официальная летопись местного значения. Она изображает отряд Ермака, словно бы бы пришедший в Сибирь не сам по себе, но как «орудие Всевышнего» в борьбе с «неверными» (язычниками). Создатель второй летописи, основываясь на документах вотчинного архива Строгановых, отводит ключевую роль в присоединении Сибири Строгановым. Причём и та, и вторая написаны на базе «Синодика Ермаковым казакам либо казачье написание», но преследуют различные цели. Сам «Синодик» вошёл в состав неспециализированного «Чина православия», совершаемого каждый год в неделю православия на протяжении Великого поста. «Синодик» начинается с послания Иваном IV в Сибирь казаков во главе с Ермаком, дабы «… очистити место святыни и победити бесерменского царя Кучюма, и разорити их богомерския и нечестивыя капища». В «Синодике» ни слова о Строгановых[45]. В Есиповской редакции летописи поход Ермака представлен как крестовый поход: якобы Ермак взял «щит истинныя веры» для противодействия неверным «».
В 1689-1690 г. С.У. Ремезов создал «Историю Сибирскую». Её источники – фольклор и сибирские летописи о Ермаке и Кучюме, а цель – воспевание мудрости правления Ермака. Кстати, в собственной «Истории» Ремезов приходит к просветительской идее о «разуме» и «знании» как высших параметрах людской деятельности. Он, как в Москве Симеон Полоцкий, был идеологом раннего просветительства. направляться обратить внимание на примету финиша XVII в. Уже славят не только правителей, митрополитов и известных подвижничеством монахов, но и мирянина, известного собственными деяниями и удостоившегося чести войти в поминальник «Чина православия». Он уже практически святой, как Илья Муромец, мощи которого находятся в Киево-Печерской лавре. И однако не святой. Это явление И.В. Кондаков именует «светской святостью», но применительно к XVIII-XIX вв. (М.В. Ломоносов, А.С. Пушкин).
В конце XVI-XVII вв., на фоне позднего летописания, всё более значимыми становятся хронографы, излагавшие глобальную историю от сотворения мира. Считается, что авторитет и особую популярность они купили в XVII в. К концу века они полностью заменили собой летописи.
Новым явлением второй половины XVII в. считается и появление легендарных повестей о старейшей истории Руси: о происхождении славян и о начале Русского страны (А.Л. Гольдберг, 1982). Они видятся во многих летописных сводах, сборниках и хронографах называющиеся «История о зачале Руския почвы и создании Новаграда…», «Начало Словенску, еже имеется Великий Новград именуетца…». Начинается повесть рассказом о разделении вселенной между потомками Ноя, среди которых особенное внимание уделено Словену и Русу, давшим начало руси и славянам и основавшим города Великий Словенск и Русу. Потом говорится об руси и отношениях славян с соседями и приводится грамота Александра Македонского, признавшего право славян на почвы от Варяжского до Хвалынского моря. По окончании описаний бедствий, опустошивших «Словенскую почву», поведано о восстановлении её древних городов: Великий Словенск был поставлен на новом месте и назван исходя из этого Новградом, а Руса – на ветхом месте (из этого «Ветхая Руса»). Завершается повесть историей призвания на новгородский престол потомка «кесаря Августа», «курфирста либо князя великого» Рюрика, положившего начало русской княжеской семействе. Гольдберг думает, что повесть является новым воплощение идеи, связывавшей русскую государственность с мировыми державами прошлого и отражённой в известном рассказе о потомках Августа и о дарах Мономаха[46]. Сам факт переноса внимания автора легендарной истории с Киевской Руси на Новгородскую почву симптоматичен. По сути, это попытка переосмысления истории происхождения Руси как страны. Значит, пускай и на уровне легендарной истории, зарождаетсяисториография, предполагающая различные точки зрения. Как и при с «Сибирской летописью» в Есиповской и Строгановской редакциях.
Тогда же, во второй половине XVII в. показались «Повесть о женитьбе Ивана Грозного на Марии Темрюковне» и «Повесть о взятии Смоленска», считающихся экспертами литературного источниковедения историко-фантастическими повестями. Основное в них: интересность, назидательность и занимательность. Значит, учёные монахи, выпускники Киево-Могилянской академии, добились собственного. Отметим, что они были библиофилами. Возможно было бы и не касаться легендарно-исторических и историко-фантастических повестей, но без них источниковая база была бы бедна и не разрешила бы подметить проявление новизны в нарративных источниках XVII в.
Значительные трансформации происходили в XVII в. и в агиографическом каноне. Наровне с каноническими житиями показались и неофициальные, не публиковавшиеся в патериках, прологах и иных одобренных Церковью сборниках. Это новое житие Д.С. Лихачёв назвал «автобиографическим житием». Основанием для этого есть само их наименование: «житие им самим написанное». Таковым есть известное «Житие протопопа Аввакума им самим написанное» (между 1672-1675 гг.). Оно не есть первым биографическим житием. Более ранним есть «Житие Елеазара Анзерского, написанное им самим» (показавшееся примерно в 1656 г.). Это описание своих видений и событий, которые связаны с основанием им Троицкого скита на острове Анзер (входит в архипелаг Соловецких островов). Потому, что оно не являлось каноническим около 1700 г. иноком Макарием Анзерского скита было написано «Житие Елеазара Анзерского» как каноническое житие. Оно-то и вошло в «Соловецкий патерик» называющиеся «Преподобный Елеазар, основатель Троицкого скита».
Как мы знаем, протопоп Аввакум в 1666 г. был отлучён от Церкви, а позднее и сожжён в срубе. Соответственно, его житие практически 200 лет было под запретом. Сам факт написания жития о себе самом считался грехом.
В работе над житием Аввакум ориентировался на канон: в нём имеется описание его своих родителей, детства, способности к чудотворению и т.п. Но композиция жития другая, чем в канонических житиях, — сюжетная: повествование о выборе жизненного пути, об подвиге и испытаниях (Д.С. Лихачёв). Аввакум вычислял себя православной личностью, опытным истину и имеющим право делать выводы всех, кто искажает истину священного Писания. Эта претензия на знание истины осуждалась Церковью. Равно как и нападки на власть. Патриарха Никона он именовал не в противном случае как «отступник» от веры, «волк», «еретик и злодей». О влияниях писал: «А власти, яко козлы, пырскать стали на меня и умыслили сослать меня с Москвы, понеже раби Христовы многие приходили ко мнЂ и, уразумЂвше истину, не стали к прелесной их работЂ ходить». Кроме того, он кинул обвинение мировому собору патриархов: «Вселенсъстии учителие! Римъ лежит в далеком прошлом пал и лежит невсклонно, и ляхи с ними же погибли, до конца неприятелями быша християниномъ. А у вас православие пёстро стало от насилия туръскаго Магомета, да и дивить на вас запрещено: немощни есте стали»[47]. Это – обращение не только еретика, но и личности нового типа, пускай и от имени ветхой Церкви, кинувшей вызов никонианам.
Вызов самому мировому собору — не необыкновенный пример в истории православной церкви. В XIV в. подобный вызов совершил византийский монах Григорий Палама. Он кинул вызов мировому собору от имени исихастов против католической церкви и философов, опиравшихся на идеи Гуманизма и Возрождения. Дело дошло до того, что в мае 1342 г. новый Собор-синод заочно постановил стереть с лица земли все произведения Паламы, написанные им по окончании августа 1341 г. 4 ноября 1344 г. синод и патриарх огласили отлучение Паламы за его богословие. Но после этого его богословие было одобрено на особенном Соборе, состоявшемся весной 1347. А на девятый год по окончании его смерти (1349) он был канонизирован[48].
На рубеже XVII-XVIII вв. началось расслоение литературы (И.П. Ерёмин): на «демократическую», направленную посадским людям, и на литературу для знати (рыцарские и любовно-авантюрные романы). Термин «демократическая» тут используется условно, по аналогии со «светской» литературой. Данный вид литературы в первый раз рекомендован для несложных обитателей посада. И лишь в этом смысле он бывает применён.
В литературе для посадских людей, кроме привычных «гисторий» и «сказаний» о борьбе русского народа с «неверной силой», появляются литературные переделки эпоса: «Сказание о семи богатырях, ходивших в Царьград», «Сказочная повесть об осаде Азова». Не считая них – повести с новой темой – темой жизненной судьбы, радостей и печалей несложного, рядового человека. Такова «Повесть о Горе-Злочастии, как Горе-Злочастие довело молодца во иноческий чин» (вторая добрая половина XVII в.). В первый раз в древнерусской литературе появляется безымянный храбрец из народа. «Повесть» о том, как «хороший молодец» попадает в кабак царёв, куда завёл его «мил надёжен приятель», в том месте упивается «без памяти», а после этого, ограбленный «братом названным», делается бродягой – бредёт по свету, в надежде как-то пристроиться и отыскать место в жизни. Но это ему не удаётся, не обращая внимания на его упрочнения жить «умеючи», возвратиться на «спасённый путь». Его неотступно преследует Горе-Злочастие. У него лишь один путь спасения – монастырь. Только за монастырской стеной покидает «хорошего молодца» его неотвязный спутник[49]. В «Повести» светло выражена отмеченность идеи финиша – уход молодца в монастырь завершает и останавливает окончательно движение событий. Но повествование всё ещё обращено к началу: сообщается о творении Евы и Адама и первородном грехе. Значит, так же, как и прежде, целый сюжет повести – только «обновление» исходного греха человека (Ю.М.Лотман). В этом смысле «Повесть» всё ещё монумент древнерусской культуры, не обращая внимания на появление в нём новых линия.
Самое необычное в литературе XVII в. – смеховая культура в виде пародий на канон. Она имела возможность стать массовой только в ситуации «стояния на краю времён». То, что прежде, в XI-XV вв., цементировало культуру (канон), чему во второй половине XVI в придавали национальный суть, сейчас осмеивалось, пародировалось. Но это был, образно выражаясь, хохот через слёзы. Люди, пародировавшие канон, расставались с родным прошлым, не зная, что их ожидает в первых рядах. Ощущали, что будущее уже неизбежно, но они задавались вопросом «не страшно ли оно для них?». С этим эмоцией они и жили. Итак, они пародировали самое святое в Старой Руси – канон. И, очевидно, не из злого умысла. То, к чему стремился Иван Грозный и его окружение, именно и осмеивалось. Как мы знаем, он стремился наладить жизнь в «национальном измерении» (Ю.М. Лотман), при помощи «литературы национального устроения» (Д.С. Лихачёв). В литературных пародиях противопоставлялись чужой мир (успешных, сытых, одетых) и собственный антимир (неблагополучных, голодных, раздетых). И оба они высмеивались.
Представим одну из таких пародий в интерпретации ученика Д.С. Лихачёва, также академика, — А.М. Панченко. Это «Сказание о веселии и роскошном житии». Согласно его точке зрения, «Сказание» — противовес официальной культуре с её душеполезностью и уверенностью в незыблемости установленных порядков, составляло смеховой «антимир». Его утопический идеал не имеет ничего общего с царством Христовым на Земле и на небесах. Это мечта о невиданной стране, где всего всласть и всё каждому доступно, сказочный эдем пьяниц и обжор. В европейской возможности данный слой монументов является русской версию смеховой культуры средневековья, Ренессанса и барокко, блистательно отразившийся у Рабле («Гаргантюа и Пантагрюэль» – В.К.), Эразма Роттердамского («Похвала глупости»)… Конкретно «Сказание…» обосновывает, что между Русью и Западной Европой существовали соединительные звенья. «Сказание» — это антиутопия; следовательно, тут пародируется жанр утопии. Иноземное по происхождению «Сказание» не приводит к. В XVII в. ходило довольно много слухов о далёких привольных государствах – о Мангазее, Даурии, о богатом острове на «Восточном океане». Вера в предания была столь сильна, что во второй половине XVII в. тысячи бедняков, целые сибирские сёла и остроги снимались с мест и бежали неизвестно куда. За Уралом особенные заставы тщетно старались перенять беглецов. В этом контексте «Сказание» обретает свойства пародии. Оно разрушает веру в свободы и царство изобилия. Это неприятный хохот бедняка, что знает, что ему ни при каких обстоятельствах не пробраться в мир сытых»[50](выделено нами. – В.К.).
Тут принципиально важно выделить три сценария, которыми руководствовались русские люди, в зависимости от их отношения к вере. Первый – ортодоксально-православный. Второй – распознанная Панченко народная социальная утопия (в двух её предположениях: 1. существует «земной эдем» [Мангазея, Даурия, Беловодье], что необходимо отыскать посредством опытных людей; и 2. легенда о Китеж-граде, что возможно лицезреть в определённом месте в определённое время года, дабы с его образом жить до следующего его созерцания). Третий сценарий содержится в том, дабы не ожидать и не искать, а создавать некую общину духовных братьев (в духе христианского социализма) и в уединённых местах. Уместно поэтому подметить, что А.И. Клибанов распознал два типа утопий («царя от нищеты» и «земного рая»), существовавших в древнерусской письменности и в переломные, переходные времена проявлявшихся в истории Руси/России[51].
Тогда же существовали пародии, напоминающие «игру в слова». В частности, пародировали «Толковую азбуку». Любая буква данной азбуки («азъ», «ведаю», «глаголь») обыгрывалась: заглавия букв становились первыми словами запоминающихся афоризмов, подобранных тематически (известны «Азбука об Адаме», «Азбука о хмеле»).
Азбука о голом и небогатом человеке[52]
А. Азъ есми нагъ и бос, голоденъ и холоденъ, сьестти нечаво.
Б. Богъ душю мою ведаеть, что нет у меня ни полушки за душею.
В. ВЂдаить целый миръ, что забрать мнЂ негде и приобрести не на што.
В «Азбуке о голом и небогатом человеке» по заглавиям букв создаётся повесть о обычной для XVII в. судьбе разорившегося «молодца», обитателя столичного посада. Причём эта повесть как бы произносится самим храбрецом как автобиографический монолог. Основное в ней тема судьбы, не добрый доли. Тут легко улавливается сообщение с известной уже «Повестью о Горе-Злочастии». Такова «демократическая» литература, а также смеховая.
Необычное явление XVII в. – лубок, либо лубочные картины, предназначенные для продажи различным слоям населения. Она показалась в первые десятилетия XVII в. Сначала западного, а после этого и русского производства. Широкое распространение взяла в конце XVII — начале XVIII века и воображала картину на дереве, а позднее на меди. Лубочная картина сочетала изображение со словесным текстом. В ней обнаружили собственное отражение самые различные сюжеты: религиозные, фольклорные (образцы народно-смеховой культуры, былины, сказки), заимствованные из рукописной литературы (западноевропейский рыцарский роман), «демократическая» литература XVII в. Первоначально украинские монахи брали за пример дешёвые им германские и голландские издания. В частности, в качестве оригинала применяли Библию Пискатора, Виттенбергскую библию 1541 г. картины Дюрера и Альдегревера. Не нарушая православные иконописные каноны[53]. Скоро показался личный стиль. Лубочные картины должны были напоминать людям о православных святых, о вере отцов. В Киево-Печерской лавре некое время (в середине XVII в.) прихожанам монахи безвозмездно раздавали лубок с изображением преподобного Ильи Муромца, высвободившем некогда Киев от неприятеля.
Литература же знати имеется не что иное, как пересадка на русскую землю литературного опыта соседних государств, соответствующего культуре барокко, зародившейся на Западе и пробравшейся в Россию через выпускников Киево-Могилянской академии. Конкретно они сыграли роль посредников между Русью и Польшей.
Не считая рыцарских и любовно-авнтюрных романов, в качестве новых письменных источников появляется виршевая поэзия, заимствованная из Польши, а после этого и уникальная. «Поэт» начала XVII в. славил историю и её храбрецов. Считается, что фактически русская поэзия начинается с Семиона Полоцкого. С ним же связаны и первые шаги русской уникально драматургии. В частности, ему в собственности пьеса в стихах «Комедия притчи о блудном сыне», написанная на евангельский сюжет.
Предстоящее развитие в XVII в. взяла практика создания чертежей. Они и прилагаемые к ним письменные материалы – что-то среднее между нарративными и нормативными источниками. Практика создания чертежей была связана с путешествиями бессчётных мореходцев и землепроходцев, например, В.Д. Пояркова, С.И. Дежнёва, Е.П. Хабарова, в Сибирь и на Дальний Восток. Они составили описания и многочисленные чертежи (так именуемые «росписи») разных частей данной огромной территории, каковые послужили основанием для значительного расширения географического кругозора, опирающегося на настоящее знание. «Отписки», «распросные речи» и прилагаемые к ним чертежи стали тем начальным материалом, на основании которого воеводы и их административный аппарат составляли сводки обобщающего характера. Такова, к примеру, «Роспись острогам и сибирским городам», составленная в первой половине XVII в., и сводные росписи с чертежами маршрутов от Енисейска до Якутска, верховьев Лены, Байкала и прилегающих к нему земель, где даны первые сведения о Верхней Тунгуске и Ангаре. В этих росписях приводятся сведения о населении широкого района от Енисея до Китая и Амура, о дорогах к Охотскому морю, о размещении рыбных достатков края[54].
В 1627 г. были выполнены «Громадный чертёж всего Столичного страны» и «Чертёж полю до Перекопии» — пути из Москвы в Крым, и к обоим составлена «Книга Громадному чертежу» — наиболее значимый историко-географический монумент, включающий подробное описание рек, морских берегов, широкие сведения о народах, населяющих страну, перечни городов и селений, расстояния между ними и другое.
Вторая добрая половина XVII в. принесла ещё больше для того чтобы рода обобщений. Самый примечателен в этом отношении «Перечень с чертежа Сибирской почвы» (1672 г.). Вершиной в этом деле явились труды С. Ремезова и его сыновей – «Чертёжная книга Сибири» (1699-1701) и другие книги, размещённые в начале XVIII в.
В конце XVII – начале XVIII века вместо русского слова «чертёж» начинает употребляться зарубежное слово «ландкарта». В 1720 г. был опубликован указ Сената «О посылке учеников С.-Петербургской [морской] Академии для произведения ландкарт»[55]. Тем самым в нормативные документы они вошли уже в начале XVIII в.
Так, корпус нарративных и родных к ним по видовым чертам источников делается в XVII в. всё больше. Они отражают противоречивый темперамент переходного периода («стояние на краю времён»).
Главная литература
Источниковедение: Теория. История. Способ… Летописи XI-XVII вв. Литературные произведения XI-XVII вв. (лишь то, что относится к XVII в.).
Калугин В.В. Древнерусская литература. §7. От древнерусской литературы к литературе Нового времени (XVII в.) (voskres.ru/school/drevruslit.htm).
Дополнительная литература
Вовина В.Г. спорные вопросы и Новый летописец изучения позднего русского летописания // Отечественная история. 1992. № 5.
«Книга именуемая Новый летописец» (см. «Новый летописец» в папке «материалы к источниковедению»).
Рекомендуемые источники для 4 семинарского занятия и вопросы к занятию
Сопоставьте жития святых: каноническое (Феодосия Печерского) и неканонического (протопопа Аввакума).