— Вот ты куда забралась, Симина, — начал он нарочито весёлым тоном. — Что ты тут делаешь?
— Я игралась, господин живописец, — ответила Симина, глядя на него немигающими глазами.
— Что за игры! — изобразил удивление Егор, подходя ближе. — В ветхом пыльном драндулете…
Он с опаской потрогал пальцем фонарь, но не нашёл ни следа пыли. Тогда он осознал жест Симины, кинувшей тряпку при его появлении.
— Драндулет-то ветхий, да ты, я вижу, им дорожишь, — продолжал он. — Наблюдаешь за ним, в чистоте содержишь…
— Нет, — отпиралась Симина, — я легко тут игралась и, дабы не испачкаться…
— Что ж ты тогда так испугалась и тряпку кинула? — наступал Егор.
— Не имела возможности же я подать вам руку с пыльной тряпкой, — парировала Симина. Выдержала паузу, улыбнулась. — Я думала, вы захотите поздороваться со мной за руку, — кокетливо добавила она.
Егор покраснел. Он сходу проиграл очко.
— Чей это был экипаж? — задал вопрос он.
— Женщины Кристины.
Они быстро скрестили взоры. «Знает, — осознал Егор, — она знает, что случилось этой ночью».
— Ах, Кристины, — заговорил Егор, как словно бы ничего не увидев. — Бедная старуха! Какая у нее была ветхая, старая коляска — под стать самой бедной тете. На этих подушках она покоила собственные ветхие косточки, в то время, когда выезжала подышать свежим воздухом… — Он захохотал, закружил по сараю. — В данной роскошной барской коляске она разъезжала по имению, и ветер продувал ее полностью и трепал ее седые волосы… так либо нет? — Оборвав хохот, он остановился перед Симиной.
На губах у девочки игралась ухмылка брезгливой жалости и сарказма. Встретясь глазами с Егором, она постаралась сдержать ухмылку, как словно бы ей было за него стыдно.
— Вы замечательно понимаете, что женщина Кристина, — заговорила она, нажимая на это слово, — что женщина Кристина ни при каких обстоятельствах не была старая женщина.
— Ни ты, ни я ничего о ней не знаем, — отрезал Егор.
— Для чего же так, господин живописец? — простодушно удивилась Симина. — Так как вы ее видели…
Ее глаза зловеще засверкали, торжествующая ухмылка разлилась по лицу. «Это западня, — мелькнуло в голове у Егора, — еще слово, и я схвачу ее за горло и припугну задушить, если она не выложит мне все, что ей известно».
— …на портрете, — закончила Симина по окончании совершенно верно выверенной паузы. — Женщина Кристина погибла совсем юный. Моложе, чем Санда. И моложе, и прекраснее, — добавила она.
Егор пришел в замешательство: опять она выскользнула! Как же вывести Симину на чистую воду, дабы возможно было напрямик задать ей вопрос?
— Так как вам Санда нравится, правда? — внезапно отправилась в наступление она сама.
— Да, нравится, — подтвердил Егор, — и мы с ней поженимся. А тебя заберём с собой в Бухарест, ты будешь моей маленькой свояченицей, и я сам займусь твоим воспитанием! Я уж попытаюсь выбить из твоей головки все химеры!
— Не могу осознать, за что вы ко мне так придираетесь, — оробев, защищалась Симина.
Угроза, а возможно, легко повышенный и жёсткий тон Егора поубавили в ней наглости. Она затравленно озиралась, как словно бы ожидая какого-либо символа себе в поддержку. И внезапно с ухмылкой облегчения замерла, отыскав опору для глаз где-то в углу сарая. Взор ее стал отсутствующим, остекленевшим.
— Зря ты в том направлении наблюдаешь, — тем же тоном продолжал Егор. — Зря ожидаешь… Твоя тетка давным-давно погибла, съедена червями и смешана с почвой. Ты меня слышишь, Симина? — Он перешел на крик и схватил ее за плечи. Ему самому было жутко слышать собственный срывающийся голос, собственные ожесточённые слова.
Девочка содрогнулась, еще больше побледнела, поджала губы. Но, когда он отпустил ее, тут же опять уставилась в угол через Егорово плечо — блаженными, зачарованными глазами.
— Как вы меня тряхнули, — наконец сообщила она плаксиво, поднося руку ко лбу. — Кроме того голова заболела… На ребенке легко собственную силу показывать, — добавила она потише, с ехидством.
— Я желаю, дабы ты пришла в сознание, маленькая колдунья, — опять вспылил Егор. — Желаю выбить из твоей головки дурь, дабы ты прекратила бредить привидениями, для твоей же пользы, твоего же спасения для…
— Вы замечательно понимаете, что никакие это не привидения, — едко сообщила Симина, выскальзывая из коляски и с неподражаемым преимуществом проходя мимо Егора.
— Подожди, отправимся совместно, — окликнул ее Егор. — Я именно тебя искал. Госпожа Моску меня отправила на розыски… Вот уж не пологал, что отыщу тебя за таким занятием, как чистка драндулета, которому не так долго осталось ждать сто лет.
— Это венская коляска тысяча девятисотого года, — тихо увидела Симина, не оборачиваясь и не сбиваясь с шага. — И лет ей тридцать пять, в случае, если посчитать как направляться…
Она была уже у дверей. Егор открыл створки и пропустил девочку вперед.
— За тобой отправили меня, в силу того, что Санда заболела, — сообщил он. — Ты знаешь, что Санда лежит?
На ее губах мелькнула мстительная ухмылка.
— Ничего важного, — быстро добавил он. — Легко разболелась голова…
Девочка не отозвалась. Они шли через двор под холодным осенним солнцем.
— Кстати, — начал Егор, в то время, когда до дома оставалось мало, — я желал тебе сообщить одну вещь, для тебя небезынтересную.
Он схватил девочку за руку и, нагнувшись к ее уху, четко тихо сказал:
— Я желал заявить, что в случае, если что-нибудь произойдёт с Сандой, в случае, если… ты осознала?.. Тогда тебе также финиш. Это не останется между нами, сохраняю надежду. Ты можешь передать это дальше, но не госпоже Моску. Твоя бедная матушка ни в чем не виновата.
— Я Санде и передам, а не маме, — звучно сообщила Симина. — Я ей передам, что не осознаю, чего вы от меня получаете!..
Она постаралась выдернуть руку. Но Егор еще посильнее впился в нее, со жгучим удовольствием чувствуя под пальцами по-детски пухлую и меченную сатаной плоть. Девочка от боли кусала губы, но ни одна слезинка не замутила холодный, стеклянный блеск ее глаз. Это глухое сопротивление совсем вывело Егора из себя.
— Имей в виду, я буду тебя мучить, Симина, я не убью тебя так легко, — свистящим шепотом заговорил он. — Перед тем как задушить, я выколю тебе глазки и по одному оторву зубки… Я буду жечь тебя каленым железом. Передай это дальше, ты знаешь кому. Еще посмотрим…
В тот же миг его правую руку пронзила такая острая боль, что он разжал пальцы. Как будто бы все силы разом вышли из него. Руки повисли как плети, он прекратил осознавать, где он, на каком свете.
Он видел, как Симина передергивает плечиками, приглаживает складочки платьица и трет предплечье, на котором остались следы от его пальцев. Видел он да и то, как она старательно поправляет букли и застегивает потайной крючок на лифе. Симина проделала все это без мельчайшей поспешности, ни разу не посмотрев на него, как словно бы забыв о его существовании. Позже отправилась к дому упругим, проворным шагом. Егор оторопело наблюдал ей вслед, пока маленькая грациозная фигурка не потерялась в тени веранды.
* * *
По окончании обеда Егор и господин Назарие были приглашены в помещение Санды. Они нашли ее еще более изможденной, с глубокой синевой около глаз; руки, бессильно лежащие поверх горячей шерстяной шали, казались особенно белыми. Санда слабо улыбнулась гостям и глазами внесла предложение им сесть. Г-жа Моску, стоя у ее изголовья с книгой в руках, не прерываясь читала:
Viens done, ange du mal, dont la voix me convie,
Car il est des instants ou si je te voyais,
Je pourrai pour ton sang t’abandonner ma vie
Et mon ame… si j’y croyais![16]
Прочтя эту последнюю строфу с неординарным эмоцией, чуть ли не со слезами в голосе, она набралась воздуха и закрыла книгу.
— Что это было? — спросил господин Назарие.
— Пролог к «Антони», бессмертной драме Александра Дюма-отца, — строго сказала г-жа Моску.
«По крайней мере, на данный момент не самый подходящий момент для для того чтобы чтения», — поразмыслил Егор. Ему совсем не понравилась строчок: «Je pourrai pour ton sang t’abandonner ma vie»…
Через чур ожесточённая ирония, отдающая цинизмом. И что означал данный вздох г-жи Моску? Сожаление? Досаду? Покорность судьбе?
— Я просматриваю без перерыва уже полчаса, — похвалилась г-жа Моску. — Обожаю почитать вслух, как в хорошие ветхие времена… Когда-то я знала наизусть множество стихов, — с мечтательной ухмылкой добавила она.
Егор наблюдал и не верил глазам. Ее было не определить: лёгкость и энергия в каждом жесте. Простояла столько времени на ногах за чтением, и хоть бы что. Какой-то прекрасный прилив сил — не за счет ли Санды?
— А Эминеску! — с энтузиазмом продолжала г-жа Моску. — Светоч румынской поэзии! какое количество я знала из Михаила Эминеску!..
Егор искал взора Санды, но она только на секунду встретилась с ним глазами, в которых тлел ужас, и шепотом сообщила:
— Maman, достаточно. Ты утомишься. Присядь лучше…
Г-жа Моску не услышала. Она поднесла руки к вискам в наплыве воспоминаний, силясь вернуть в памяти бессмертные строчки.
— Как же в том месте было, вот это, известное… — бормотала она.
Санда не на шутку обеспокоилась. Томик Эминеску г-жа Моску имела возможность взять на этажерке, где находились все их любимые поэты, но этого не было возможности допустить. Она знала болезненное пристрастие матери к некоторым стихам Эминеску, появившееся еще в те времена, в то время, когда ей, десятилетней девочке, продолжительными вечерами просматривала вслух Кристина. «на данный момент лучше бы не бередить старые раны», — с тревогой думала Санда.
…Спустись ко мне, моя Звезда, —
Дорожку луч протянет,
В мой дом, в мой сон — спустись ко мне,
Пускай свет ко мне нагрянет…
При первых же словах Санда сникла, почувствовав нескончаемую усталость во всем теле. Как словно бы кровь медлительно уходила из ее жил. Она опасалась утратить сознание.
— Я — Люцифер, звезда зари, ты будешь мне невестой! — торжествующе гремела г-жа Моску.
«Откуда в ней взялось столько силы, она вся светится, и голос таковой полнозвучный, таковой прекрасный», — недоумевал господин Назарие. Г-жа Моску выуживала из памяти строфу за строфой, временами очаровательно запинаясь. «И все же она перескакивает», — увидел Егор. Он слушал практически без сопротивления, следя глазами за Сандой, которую заметно била дрожь, не обращая внимания на тёплую шаль и одеяло. «Нужно что-то сделать, — сказал он себе. — Нужно подняться, подойти к ней, приласкать, успокоить — что бы ни поразмыслила ее матушка». Не смотря на то, что г-жа Моску была в таком экстазе, так увлечена припоминанием поэмы, что очевидно не слышала и не видела ничего около.
— Так как я живая, мертвый — ты…
Голос г-жи Моску внезапно оборвался. Она покачнулась, стоя среди помещения, куда ее занесли чувстве, опять взялась руками за голову — В этом случае неуверенно, с испугом.
— Что со мной? — простонала она. — Я, думается, устала.
Господин Назарие усадил ее на стул. Неужто это была лишь иллюзия — все ее одушевление, данный сильный сладкозвучный голос, свидетельствующий о здоровье и полнокровии.
— Вот видишь, мама, не послушалась меня… — чуть слышно тихо сказала Санда.
Егор подошел к ее постели. Санда была пугающе бледна, глаза неестественно запали, а зябкость выдавала тлеющую лихорадку.
— Я на данный момент же иду за врачом, — озабоченно заявил он. — Ты мне совсем не нравишься.
Санда поблагодарила его ухмылкой, попытавшись как возможно продолжительнее удержать ее на губах. Но она ни за что не желала отпускать его на данный момент, в разгар событий, в то время, когда ветхая заболевание так нежданно дала вспышку.
— Не торопись, побудь со мной, — сообщила она. — Никакой врач мне не нужен. Через пара часов я приду в себя, а на следующий день мы уже будем гулять по парку…
В эту 60 секунд г-жа Моску с неожиданной живостью опять поднялась на ноги.
— Отыскала в памяти! — ликовала она. — Я отыскала в памяти самое прекрасное место из «Люцифера»:
Смертельна страсть во тьме ночей
Для струн души певучих,
Мне больно от твоих очей,
Огромных, тяжёлых, жгучих…
Санда вцепилась в Егорову руку. Она вся дрожала, взор блуждал по помещению. «Она также знает», — осознал Егор; Он был, на удивление себе, спокоен, голова — ясна. Рядом с Сандой, сжимая ее ледяную руку в собственных тёплых ладонях, он ничего не опасался. Не опасался — и все равно не смел обернуться, оборвать нить ее парализованного кошмаром взора, прикованного к чему-то за его спиной. Г-жа Моску смолкла, и ее молчание влилось в необычную тишину помещения. Егор слышал, как бьется у Санды сердце, как не легко дышит господин Назарие. «Он также ощущает, а возможно, и видит. Отлично, что я ничего от него не скрыл. Не имело смысла».
— Maman! — из последних сил крикнула внезапно Санда.
Егор предугадал все, что она желала сообщить этим отчаянным вскриком, — это была попытка вывести г-жу Моску из ужасной переклички с потусторонним, нечеловеческим, непозволительным. «Мама, на нас люди наблюдают!» — казалось, заклинала она. Г-жа Моску, как будто бы придя в сознание, обратилась к г-ну Назарие:
— По какой причине вы внезапно замолчали, доктор наук?
— Я, сударыня? — удивился господин Назарие. — Я, думается, сейчас по большому счету ни слова не вымолвил. Я слушал, как вы читаете. Редкая память!
Г-жа Моску пытливо посмотрела ему в глаза — не шутит ли он.
— Хороша память с книжкой в руках, — устало сообщила она, ставя «Антони» на этажерку. — Счастье, что имеется книги. Вот какое количество я принесла сейчас Санде, хватит чтения на довольно много дней…
Она указала на кипу книг. Господин Назарие скользнул взором по корешкам: «Жан Сбогар», «Рене», «Айвенго», «Цветы зла», «В том месте, внизу».
— Из Кристининой библиотеки, — растолковала г-жа Моску. — Ее любимые книги. И мои также, очевидно… — С усталой ухмылкой она подошла к постели Санды, задала вопрос: — А вы что притихли, дети мои?
Санда ответила укоризненным взором. Г-жа Моску присела в постель и забрала руку Санды, которую 60 секунд назад выпустил Егор.
— Да ты совсем ледяная, ты озябла! — вскрикнула она. — Тебя нужно напоить чаем… Но, пора подниматься. Не так долго осталось ждать закат. Комары близко…
«Она бредит», — с тревогой поразмыслил Егор, пробуя прочесть в глазах Санды объяснение, совет, что делать. Данный нежданно открывшийся абсурд застал его неожиданно.
— Возможно, нам лучше уйти? — внезапно сипло сказал господин Назарие.
— О, не волнуйтесь, вы со мной, — ободрила г-жа Моску. — Они вам ничего не сделают. Полетают поверху, и все…
— Отлично бы вам принять хинин, — тихо сказала Санда. — Мама говорит о комарах. Они весьма страшны на данный момент, на закате…
— Да, вот они, налетают, — тем же осипшим голосом сообщил господин Назарие. — И как необычно они роятся перед самым окном!.. Вы их слышите, Егор?
Егор слышал: комары шли тучами, для того чтобы зрелища ему видеть не доводилось. Откуда их столько?
— Показатель засухи, — увидел господин Назарие. — Нужно бы закрыть окно.
Однако он не двинулся с места, так и оставшись находиться среди помещения, зачарованно глядя на комариное роение перед окном.
— Нет потребности, — сообщила г-жа Моску. — Солнце еще не заходит. И позже, вам нечего опасаться, пока вы со мной…
Холодок пробежал по пояснице Егора от ее сухого, бесстрастного, неузнаваемого голоса. Голос шел как словно бы из сна, из иных миров.
— И все же лучше принимать хинин, хотя бы по полтаблетки в сутки, — совсем негромко тихо сказала Санда.
И Егор осознал, что она по крайней мере больше не ощущает ничьего потустороннего присутствия, не видит ничего неположенного. Но видел доктор наук: он очевидно смотрел за чьим-то парением, в силу того, что его глаза были устремлены в вакуум поверх комариных туч. Остановившись среди помещения, он кроме того не отмахивался от комаров, понемногу проникавших вовнутрь. «На запах их тянет, что ли? — думал Егор. — Не на тот ли, что шокировал меня этим утром? Через чур уж их довольно много, и все прямо ко мне. На кровь?»
Г-жа Моску обвела всех нежным, практически родственным взором.
— Ну, дети мои, не так долго осталось ждать закат, давайте-ка ее поднимем.
Голос раздался в полной мере быстро и все же отчужденно, как словно бы его хозяйка была на большом растоянии, в каких-то собственных, чуждых местным, эйфориях.
— Поднимайся, Санда, — продолжала г-жа Моску. — Вечереет… И ты озябла…
Егор сжал кулаки так, что ногти вонзились в ладони. «Лишь не растеряться! Держись!» Он постарался остановить Санду, которая спустила с постели ноги и нащупывала ночные ботинки. Но она мягко отстранила его.
— Мне непременно нужно идти, maman? — покорно задала вопрос она.
— Разве ты сама не видишь, что уже пора? — отвечала г-жа Моску. Егор, нагнувшись к Санде, сказал властно:
— Останься. Куда ты отправишься?
Та безрадосно погладила его по щеке.
— Ничего, ничего, — тихо сказала она. — Я обязана, для мамы…
Тут Егор почувствовал острый укол в руку и, непроизвольно хлопнув себя по запястью, убил комара. На коже осталось кровавое пятнышко. «Жестокий, бестия!»
Заметив кровь, Санда быстро схватила его за руку.
— Уходи, уходи скорей, пока мама не заметила, — лихорадочно зашептала она. — Ей станет дурно.
Егор стёр руку о пиджак.
— Уходи, я тебя прошу! — заклинала Санда. — И прими пилюлю хинина.
Егора лишь раззадорил данный умоляющий голос, это наваждение, границ которого он еще не знал, эти слова, в суть которых он не имел возможности пробраться.
— Не уйду, пока ты не сообщишь, куда вы планируете.
— Не волнуйся об этом, приятель мой любезный, — сообщила Санда.
Егор содрогнулся, возвращенный к событиям прошедшей ночи; друг за другом поднимались в памяти подробности…
— Ты не рад, что я тебя так именую? — безрадостно удивилась Санда.
Егор посмотрел ей в глаза, пробуя подчинить ее собственной воле, забрать под охрану, но она уходила, ускользала, она не давалась ему в руки, эта теплая, манящая судьба.
— Ты, Санда, ни при каких обстоятельствах меня так не кличь, — сообщил он. — Ни при каких обстоятельствах!
Санда тихо начала плакать. Совсем не подмечая ни ее слез, ни интимного беседы между парнями, к ним подошла г-жа Моску.
— Если вы станете медлить, они вас заедят… К тому же тут таковой мороз… Да, заедят. Как всех отечественных кур, коров и гусей… Где они все сейчас, где?..
Егор обернулся к ней и сказал с расстановкой:
— Мне весьма жаль, госпожа Моску, но Санда обязана лечь в постель и лежать, пока я не приведу доктора.
Натолкнувшись на столь решительный отпор, г-жа Моску смолкла, в растерянности переводя взор с Егора на г-на Назарие. Было видно, что она не отлично осознаёт, для чего они тут, у постели ее дочери.
— Возможно, вы и правы, — наконец дала согласие она. — Вы оба ученые мужи, вам известный… Но закройте же поскорее окна. Это необходимо сделать в первую очередь, закройте все окна!
Егор, еще не опомнясь от собственной неслыханной смелости, обеими руками пробовал удержать Санду — она билась, вырываясь из последних сил, бормоча:
— Я обязана идти, для мамы, как ты не осознаёшь. Больше никого не осталось — ни птиц, ни коров, ни псов!..
Господин Назарие также подошел к ним, бледный, разламывая пальцы. Далекий, ужасный гуд стоял в воздухе, не смотря на то, что комары роились уже около его головы, вызванивая тягостную, как заболевание, мелодию.
— Разреши войти, Егор, — потерянно просила Санда. — В противном случае будет еще хуже… В другом случае я по большому счету не поправлюсь…
«Боже, отчего внезапно таковой мороз в помещении», — поразмыслил Егор. У г-на Назарие зуб на зуб не попадал, он стоял рядом с ними, белый как мел, застывший — лишь иногда встряхивал головой, отгоняя комаров.
— Закройте же окно, — напомнил ему Егор.
Доктор наук с опаской шагнул к окну, но замер на половине пути. Он также вел себя как в гипнотическом, недобром сне. И все-таки — как светло он осознавал то, что тут творилось! Сейчас все связалось: тошнотворная баранина первого вечера и таинственные речи экономки, вымершая этот… пёс и птица, что ринулся им под ноги, его панический вой, его дыхание — дыхание зверя, которого травит невидимая погоня.
— Что же вы не закрываете? — опять раздался голос Егора.
Какой промозглый, неестественный мороз! Откуда эти воздушные провалы в помещении, где только что витал запах девичьей крови?..
Господин Назарие подошел к окну. Ему было страшно выглянуть наружу — глупый, нервный ужас, что он не имел возможности перебороть. Он взялся за оконную ручку. В первоначальный момент ему показалось, что из сада за ним внимательно следит дама, ловя любой его жест, словно бы ожидая от него чего-то, какого-либо ответственного поступка. Было еще достаточно светло, краски неба выцвели и размылись; пространство тут было вторым и вторым — воздушное пространство. Моргнув, господин Назарие заметил в цветнике наоборот окна Симину. От растерянности он изобразил что-то наподобие ухмылки. Девочка склонила головку с неописуемой грацией. Но тут же выдала себя, стрельнув глазами куда-то высоко, довольно много выше окна. «Она не меня ожидала заметить, — осознал господин Назарие. — Она ожидала кого-то другого, и не тут, в окне, а в том месте…» Симина тут же поняла собственную неточность и выбежала из цветов, протягивая руки к г-ну Назарие. Но он уже без ухмылки и без звучно, опустив глаза, захлопнул створки окна. Мороз в помещении стал как словно бы не таким гнетущим. Доктор наук продолжительно, в изнеможении, простоял не двигаясь. Комариный звон приблизился и охватывал его сейчас со всех сторон, навязчивый, выматывающий, рождая в голове доктора наук ужасную идея: что, если он ни при каких обстоятельствах не придёт в сознание от этого томительного сна, не вырвется из этого горячечного, бредового мира?..
VIII
Егор возвратился со станции уже около десяти часов вечера. Ему еле удалось дозвониться в Джурджу, привести к врачу. К местному, живущему в селе по соседству, он доверия не испытывал.
Усадьба казалась освещенной не сильный, чем в большинстве случаев. Г-жа Моску, господин Назарие и Симина поджидали его в столовой. У накрытого стола хлопотала пожилая дама в платке, замотанном наподобие тюрбана. Все молчали. Господин Назарие, бледный, наблюдал в вакуум, как узник через решетку.
— Сейчас мы поужинаем очень и очень робко, господа, — заявила г-жа Моску. — Кухарка ушла в деревню и не возвратилась. Опасаюсь, что мы остались без кухарки… Сейчас нам будет прислуживать кормилица..
«Итак, это кормилица», — сообщил себе Егор, глядя на нее повнимательнее. Необычная дама, без возраста, а какая походка! Как словно бы она всю жизнь прикидывалась хромой, а сейчас решила внезапно кинуть притворство и с непривычки то и дело натыкалась на мебель. Тюрбан был низко надвинут на лоб — был видимым лишь белый шнобель, широкий, расплющенный, и рот — как подмерзшая рана, с синюшными, шершавыми губами. Глаза прочно наблюдали в пол.
— Как бы то ни было, но мамалыга с брынзой и молоком для нас найдется, — закончила г-жа Моску.
Сели за стол. Наряду с этим господин Назарие показал показатели тревоги, как будто бы его только что разбудили.
— Как ощущала себя Санда? — задал вопрос Егор.
Никто не ответил. Г-жа Моску уже принялась за еду и, несомненно, не услышала вопроса. Симина с видом примерной девочки тянулась за солонкой. Господин Назарие опять ушел в себя.
— Что-то произошло? — обратился к нему Егор по окончании продолжительных мин. молчания.
— Нет, — ответил доктор наук. — В то время, когда мы уходили, она дремала. По крайней мере возможно… В случае, если это был не обморок…
Он поднял глаза от тарелки и жестко посмотрел на Егора.
— Лучше бы вы возвратились с врачом.
— Он приедет утром, первым же поездом, — заверил Егор. — Нужно напомнить кучеру, дабы с вечера приготовил коляску…
Г-жа Моску прислушивалась к беседе с громадным любопытством.
— Опасаюсь, что не так долго осталось ждать у нас не станет и кучера, — задумчиво сообщила она. — Кучер сейчас попросил расчет… Кормилица, не плати ему, пока он не привезет со станции гостей…
— Приедет один врач, — исправил ее Егор.
— Но мало ли кто еще может нагрянуть, — быстро возразила г-жа Моску. — Сезон в разгаре. Сентябрь. В прошлые годы об эту пору мы не знали, как разместить всех гостей. какое количество наезжало молодежи, девушки, кавалеры — компания для Санды…
Печалью повеяло от ее слов, и еще сиротливее стало в огромной помещении.
— В текущем году также было довольно много гостей… — постарался утешить хозяйку Егор.
— Но они так скоро разъехались! — перебила его г-жа Моску. — Обязан же еще хоть кто-нибудь нас посетить. Возможно, родственники…
Симина улыбнулась. Она знала, что кого-кого, а уж родственников в далеком прошлом никаким калачом ко мне не заманишь.
— на данный момент не самое подходящее время принимать гостей, — сообщил Егор. — Санда все-таки без шуток больна…
Г-жа Моску, казалось, лишь на данный момент поняла, что ее дочь не сидит совместно со всеми за столом, а без сил лежит в кровати. Она обвела помещение глазами и убедилась, что это так, Санды за столом нет.
— Я обязана пойти ее проведать, — заявила она, неожиданно поднимаясь.
Симина тихо осталась сидеть на своем месте. А также как словно бы забыла, что за столом гости, в силу того, что принялась баловаться ножом, нарезая мамалыгу на тарелке тоненькими ломтями.
— Для чего ты учишь девочку всяким противным сказкам, любезная? — задал вопрос Егор, повернувшись к кормилице.
Застигнутая неожиданно, та от удивления оступилась на ровном месте. Она очевидно была польщена, что с ней заговорил юный и таковой известный барин. Хоть она и распоряжалась слугами, но в барский дом в большинстве случаев при гостях не заходила.
— Я ее, ваша милость, ни единой сказке не научила, — ответила она без всякой робости. — Я их отродясь не знала. Это сама девушка меня и учит…
Голос у нее был тусклый и надтреснутый. Егор почему-то отыскал в памяти одну пьесу, известную лет пятнадцать назад, и ее героиню, торговку птицей. Но голосом кормилица вовсе не напоминала ту бабу. Ни голосом, ни глазами, как голубая плесень, каковые она держала все время долу. Такие бывают у слепых, остановившиеся, сырые, лишь у тех посадка головы прямая, неподвижная.
— …отечественная девушка, умница, которая все книжки прочла, — продолжала кормилица, осклабясь и исподлобья сверля глазами Егора.
«Это она радуется», — с содроганием сообразил Егор. Но еще больше его ошеломили кормилицыны глаза. В них бродила, набухала, просверкивала ужасная похоть старухи . Егор ощущал, как она раздевает его, как присасывается к нему голодным взором. Он покраснел и отвернулся, от омерзения и стыда забыв, о чем задавал вопросы. Его привел в себя хохот Симины: девочка запрокинула голову на спинку стула, под резкий свет лампы, и смеялась, показывая все зубки.
— Вот врунья, — чуть выговорила она через хохот.
Это было как пощечина для обоих гостей. Кормилица также скалилась, стоя поодаль. «Они над нами издеваются, — думал Егор, — особенно Симина. Она увидела, как старая женщина на меня наблюдает, и замечательно осознаёт, что означают эти взоры».
Симина делала вид, что желает перебороть хохот, закрывала ротик салфеткой, щипала себя за руку. Но наряду с этим то и дело посматривала на кормилицу и разражалась новым приступом смеха. В итоге она схватила ножик и стала стремительными маленькими взмахами резать воздушное пространство, как словно бы пробуя посредством этих манипуляций отвлечься и возвратиться в рамки приличий.
— Не играйся с ножом, — внезапно сообщил господин Назарие. — Ангел-хранитель улетит!..
Голос его грянул нежданно, но так строго и без шуток, как будто бы доктор наук продолжительно взвешивал собственные слова. У Симины мгновенно прошел целый хохот. Она съежилась, как от холода, лицо стало неординарно бледным, а глаза засверкали бессильной гневом. «Молодец доктор наук, меткий удар, — одобрил про себя Егор. — Будь ее воля, эта маленькая колдунья сожгла бы нас на данный момент заживо…» Замечая за Симиной, он не имел возможности противиться эмоции не добрый эйфории при виде ее унижения.
Господин Назарие увидел, что кормилица вытаращилась на дверь. Он также развернул голову и заметил г-жу Моску, которая, нахмурясь, в раздумье стояла на пороге.
— Необычное дело! — вскрикнула она. — Санды в том месте нет. Ума не приложу, куда она имела возможность деться!..
Егор и господин Назарие в один момент быстро встали и, не говоря ни слова, бегом ринулись по коридору.
— Фонарик… — бормотал на бегу Егор. — на данный момент бы карманный фонарик…
В эти 60 секунд все его помыслы сосредоточились на электрическом фонарике, таком эргономичном. По какой причине он не прихватил его с собой!
В комнате Санды было мрачно, Егор чиркнул спичкой и нашёл лампу. Фитиль был сухим, холодным. У Егора легко дрожали руки. Дрожал, через облачко копоти, и язычок огня.
— Не следовало оставлять ее одну, — сообщил господин Назарие. — Сейчас просто не знаю, что и думать!
В голосе доктора наук слышалась искренняя забота, но Егор не ответил. Он прикрыл лампу колпаком и с опаской прибавил огня. В то время, когда пламя установилось, Егор забрал лампу, собираясь выйти из помещения. Но ему показалось, что в постели кто-то лежит. Высоко держа лампу, он подошел ближе и заметил Санду, одетую, наспех прикрытую одеялом.
— Что такое? — еле спросила она.
Щеки ее раскраснелись, дыхание было нередким, как словно бы она только что вбежала — либо пришла в сознание от ужасного сна.
— Где Tbi была? — задал вопрос со своей стороны Егор.
— Нигде!
Она очевидно лгала — если судить по усилившейся краске в лице, по тому, как она стиснула пальцами одеяло.
— Неправда, — твердо сообщил Егор. — Госпожа Моску заходила ко мне пара мин. назад и не застала тебя.
— Я дремала, — защищалась Санда. — Вы меня разбудили.
Голос у нее дрожал, через слезы она заискивающе наблюдала на Егора, но раз перевела просящий взор и на г-на Назарие, что стоял на почтительном расстоянии от кровати.
— Я же вижу, что ты одета, — уличал ее Егор. — Ты кроме того ботинки снять опоздала!
Он сдернул с нее одеяло. Так оно и было: Санда ринулась в постель одетая от силы 60 секунд назад. «Но куда же она уходила и как возвратилась незамеченной? Давит на меня эта помещение», — думал Егор.
— Где ты была, Санда? — опять задал вопрос он, нагибаясь к ней. — Сообщи мне, где ты была, сообщи, моя дорогая! Я желаю тебя спасти. Желаю спасти, осознаёшь? — Он перешел на крик. Лампа прыгала у него в руке. Санда со страхом отодвинулась к стенке, прижав пальцы к губам.