— Не доходи, Егор, — вырвалось у нее. — Я тебя опасаюсь! Что тебе от меня нужно?
В действительности, свет косо бил Егору в лицо, и его глаза блистали так неистово, что г-н-Назарие также испугался.
— Что вам от меня нужно? — повторила Санда.
Егор поставил лампу на столик и, наклонясь к Санде, встряхнул ее за плечи. Он встретил то же сопротивление, что и тогда, на закате. «Они заберут ее у меня, они ее околдуют».
— Ну, ну, Санда, — заговорил он нежно. — Не так долго осталось ждать придет врач. По какой причине ты не желаешь сообщить мне, где была?
Вместо ответа Санда лишь кусала губы и судорожно сплетала пальцы.
— Ты меня обожаешь, Санда, сообщи, обожаешь? — допытывался Егор.
Она забилась, стараясь запрятать лицо в подушки, но Егор забрал ее голову в ладони и принудил смотреть на него, а сам в ожесточении повторял одинаковый вопрос.
— Я опасаюсь! Закройте дверь! — вскрикнула внезапно Санда.
— В том месте никого нет, — сообщил Егор. — К тому же дверь закрыта, вот взгляни…
Он отодвинулся в сторону, дабы не загораживать ей дверь, Санда посмотрела, позже схватилась за голову и разрыдалась, всхлипывая, захлебываясь слезами.
Егор сел в постель рядом с ней, она с 60 секунд наблюдала ему в глаза, как если бы решила наконец раскрыть собственную тайну, но лишь опять бессильно схватилась за голову.
— Где ты была? — шепотом задал вопрос Егор.
— Я не могу сообщить, — через слёзы проговорила она, — не могу!..
Она обвилась около Егора, припала к нему — исступленно, отчаянно, — к его теплу, его живительной силе. Но внезапно отпрянула, как словно бы ее оттащили, крикнув в кошмаре, с неожиданной силой:
— Я не желаю умирать, Егор! Они меня также убьют!..
Егор и господин Назарие чуть успели подхватить ее на руки, в то время, когда она упала без эмоций.
IX
Перед тем как расстаться, господин Назарие сообщил Егору:
— У меня такое чувство, что я сейчас не просыпался. Дремлю без просыпу два дня и вижу сон.
— Если бы так, — ответил Егор. — Но я практически уверен, что мы не дремлем… К несчастью.
Они захотели друг другу спокойной ночи и разошлись. Егор закрыл за собой дверь на ключ, затворил окно. Он двигался по помещению, осуществляя контроль любой собственный жест, как будто бы допуская чье-то невидимое присутствие. Страха не было — лишь больной усталость во всех участниках, в крови, как по окончании сильного жара. Он решил продолжительнее не засыпать. Дело шло к двум. Он прикинул, что еще час — и возможно тихо ложиться, восход солнца обезопасит его от видений. Но стоило ему облачиться в пижаму, как всякое сопротивление сломилось. Зря он мотал головой, рукоплескал себя по щекам — ничем было не отогнать сонную негу, внезапно растекшуюся по жилам. Он уснул с зажженной лампой, успев отметить напоследок, как пара комаров снялись с потолка, закружились все ниже и ниже…
Пришёл в сознание он в просторном салоне с позолотой на стенах, с огромными светильниками, украшенными хрустальными подвесками. «Это начинается сон», — осознал Егор и заметался, пробуя проснуться. Но его сковало зрелище незнакомой, нарядно одетой публики. Особенно хороши были женщины — в бальных уборных с осиной талией.
— Vous etes a croquer![17]— раздался подле него мужской голос, позвав удам смешки.
«Где я слышал эту фразу? — заволновался Егор. — Слышал либо прочел в какой-то давешней книжке?.. — Но, припомнив, что дело происходит во сне, он успокоился. — Поскорее бы лишь проснуться…»
Весьма необычная — и одновременно с этим отлично знакомая — музыка грянула внезапно, навевая радость с привкусом грусти и какие-то смутные воспоминания, не о прежнем, а скорее о детских, в далеком прошлом забытых снах. Егор шагнул в гущу элегантной танцующей толпы. Стараясь не мешать парам, он пробирался на протяжении стенки. «Да, это начало века, — выяснил он. — Если бы публика заметила, как я одет…» Он с опаской опустил глаза на собственный костюм — костюм был чужой, древнего покроя. Но первое удивление тут же улетучилось. Рядом заговорили по-французски. Приятный голос юный дамы, которая знает, что ее слушают. «Она знает, что я тут», — со сладким замиранием сердца поразмыслил Егор. Он подошел к зеркалу, дабы заметить даму. Они встретились глазами. Нет, он видел в первый раз это лицо с весьма красными губами. Женщина стояла в окружении нескольких мужчин и, возможно, ожидала, что ей на данный момент представят Егора, в силу того, что улыбнулась ему. Приятели однако наблюдали на него достаточно враждебно. Он никого не выяснял в этом салоне, где был по чьей-то воле. Посмотрев в соседнюю помещение, он заметил столы с зеленым сукном. Карточные игры его не занимали. Любопытно было только то, что игроки шевелили губами в беседе совсем беззвучно.
Он возвратился в бальную залу. Сейчас тут стало пара душно. Женщины замахали громадными шелковыми веерами. Егор спиной почувствовал чей-то укоризненный взор. Обернувшись, он заметил привычные черты, но не сходу отыскал в памяти имя: Раду Пражан. Его-то как ко мне занесло? И что за вид — как у ряженого. Было разумеется, что Пражан чувствует себя не в собственной тарелке на этом пышном балу, среди богатой публики. С ним никто не заговаривал. Егор направился в тот угол, откуда Пражан, прислонясь к стенке, наблюдал на него, не мигая. Он прочел во взоре друга, что обязан торопиться, обязан пробиться к нему как возможно скорее…
Но как тяжело передвигаться по бальной зале в разгар танцев! Все новые и новые пары преграждали ему путь. Было нужно поработать локтями — сначала с оглядкой, поминутно прося прощения, позже — уже дерзко, распихивая, расталкивая дам и кавалеров. Те пара метров, что отделяли его от Пражана, были неправдоподобно долгими. какое количество бы он ни пробивался вперед, расстояние между ними не уменьшалось. Пражан упорно кликал его глазами, и как светло он осознавал данный зов!..
Чья-то рука обвила Егора за талию. Мгновение — и словно бы запотевшее стекло отделило его от танцующей публики. Глаза Пражана смотрели сейчас с высоты, из-под потолка, и он еще нелепее смотрелся в том месте в собственном маскараде.
— Ну же, посмотри на меня, приятель мой любезный! — заговорила женщина Кристина, обдавая Егора тревожным веяньем фиалки, влекущим теплом дыхания, в один момент воскрешая в нем отвращение и ужас. — Тебе не по вкусу отечественное веселье?
Каждое слово болью отдавалось в его голове, с каждым звуком он проваливался в иное пространство, в иные сферы.
— Мы в своей квартире, душа моя, — продолжала женщина Кристина.
Она повела его за собой, мановением руки призывая осмотреть помещение, через которую они проходили. Егор определил столовую, разве что вид у мебели был посвежее, не столь унылый.
— Встанем ко мне, желаешь? — внезапно сообщила женщина Кристина и потянула его вверх по лестнице, но он, оторвав руку, отскочил к окну и выговорил через силу;
— Ты мертва. И ты знаешь, что мертва.
Женщина Кристина горько улыбнулась и опять подступила к нему. Она была бледнее простого. «Это от луны. Как неожиданно взошла луна», — подумалось Егору.
— Что с того, поскольку я обожаю тебя, Егор, — тихо сказала женщина Кристина. — Для тебя я прихожу из таковой дали…
Егор смерил ее ненавидящим взором. Где же силы — крикнуть, проснуться?. Кристина как словно бы просматривала его мысли, в силу того, что ее ухмылка стала еще грустнее, еще неисправимее.
— Ты в любой момент тут, — наконец выдавил из себя Егор. — Ниоткуда ты не приходишь…
— Что ты осознаёшь, любезный приятель, — негромко возразила Кристина. — Поверь: тебя я не желаю терять, твоя кровь мне не нужна. Разреши мне лишь время от времени обожать тебя, вот и все!
Такая страсть, таковой голод по любви сквозили в ее голосе, что Егор содрогнулся и бросился прочь, сохраняя надежду спастись бегством. Он бежал по нескончаемому ужасному коридору и остановился, только отбежав на порядочное расстояние. Он стоял, не легко дыша и не хорошо осознавая, где он и куда сейчас податься. Мысли рассыпались, воля была слепа. Коридор уходил вниз, как рудниковая шахта. Внезапно его ноздри защекотал не сильный запах фиалки. Охваченный паникой, Егор вломился в первую попавшуюся дверь. В висках стучало, он привалился к двери, замер, прислушиваясь, не раздадутся ли опять шаги женщины Кристины. Тишина тянулась продолжительные-продолжительные 60 секунд. Егор в изнеможении развернул голову, огляделся — и определил собственную помещение. Он попал прямо в собственную помещение. Все тут было точь-в-точь как днем, впредь до портсигара на столике и стакана с остатками коньяка. Вот лишь как-то необычно, как в зеркальном отражении, преломлялся на всем свет.
Он ринулся в постель с одной мыслью — заснуть. Тут-то его и настигла опять фиалковая напасть. Сил противиться, спасаться бегством больше не было. Женщина Кристина сидела рядом на постели, как словно бы поджидала его тут в далеком прошлом.
— Для чего ты бежишь от меня, Егор? — сообщила она, глядя на него в упор. — Для чего не разрешаешь обожать себя? Либо все дело в Санде?
Она умолкла, не сводя с него глаз. Что было в них — тоска, нетерпение, угроза? Егор не имел возможности разобраться. Не имел возможности правильно прочесть ее лицо — такое живое и такое ледяное, — ее глаза, неправдоподобно громадные и неподвижные, как два хрустальных ободка.
— В случае, если дело в Санде, — продолжала Кристина, — это поправимо. Она продолжительно не протянет, бедняжка.
Егор дернулся было в негодовании, желал угрожающе взмахнуть рукой, но у него дотянулось сил только скрестить собственный взор со взором женщины Кристины.
— Но ты же мертвая! — крикнул он. — Ты не можешь обожать!
Кристина захохотала. Он первый раз слышал ее хохот, и, как ни необычно, смеялась она совершенно верно так, как он себе воображал, в то время, когда недавно рассматривал ее портрет, — чистым, искренним девичьим хохотом.
— Не нужно поспешных суждений, любезный приятель, — сообщила она наконец. — Я прихожу из таких пределов… Но я все равно дама, Егор! И в случае, если иные девушки влюблялись в утренние звезды, в Люциферов, по какой причине бы и тебе не полюбить меня?!
Она выжидательно замолчала.
— Не могу, — согласился Егор, поколебавшись. — Я опасаюсь тебя.
И ему тут же стало стыдно за собственную трусость. Нужно было не сдаваться, твердить, что она мертвая, а он живой… Кристина протянула руку… Егор опять испытал это ни с чем не сравнимое прикосновение, от которого кровь стыла в жилах.
— Придет час, и я определю тепло твоих рук, — нашептывала она, придвигаясь ближе и ближе. — Ты полюбишь меня. А о Санде не думай, вам больше не быть совместно…
Она помолчала, постоянно лаская его.
— Какой ты прекрасный! Какой ты громадный и теплый! И я ничего не опасаюсь. Куда бы ни завела меня любовь, во мне нет страха… Что же ты колеблешься, Егор, ты, мужик?..
Егор еще раз постарался скинуть Кристинины чары, рвануться прочь из сна. Фиалковый дурман кружил ему голову, близость ее тела изнуряла. Но все, что он смог, — это чуть отодвинуться от нее к стенке.
— Я обожаю Санду, — практически без голоса сказал он. — Помоги мне, Господи Боже, помоги, Пречистая Матерь Божья… — Окончательные слова ему удалось сказать достаточно твердо.
Кристина вспорхнула с его постели и запрятала лицо в ладонях. Так она простояла продолжительно.
— Мне стоит лишь захотеть — и мозг твой обледенеет, а язык отсохнет, — заговорила она. — Ты целый в моей власти, Егор! Захочу — сделаю из тебя все, что мне угодно, захочу — приворожу, и ты отправишься за мной, как другие… Их было довольно много, Егор… Что мне твои молитвы! Ты всего лишь смертный. А я пришелица из иных краев. Тебе этого не осознать, никому не осознать… Но тебя я не желала портить, ты мне мил, с тобой я желаю обручиться… Не так долго осталось ждать, не так долго осталось ждать ты встретишься со мной по-второму. И тогда полюбишь, Егор… Уже сейчас ужас твой убывает… И по сей день тебе не будет страшно, любезный приятель. на данный момент ты проснешься, такова моя воля, ты проснешься…
…Егор внезапно осознал, что уже давно лежит с открытыми глазами, без единой мысли в голове. «Я проснулся по ее приказу», — сообразил он, сходу все отыскав в памяти. Он знал, где покинул во сне женщину Кристину: среди помещения, — и быстро развернул голову, ожидая встретить ее глаза с хрустальным блеском. Нет, женщины Кристины в том месте не было. «Значит, приснилось, все-таки приснилось…» Кровь прихлынула к его голове, и приятная усталость растеклась после этого по всем участникам, как словно бы он выдержал тяжёлый поединок и сейчас мускулы предвкушали отдых.
Но фиалковый дурман не ушел из помещения. И пара мин. спустя Егор начал чувствовать чье-то незримое присутствие — не женщины Кристины В этом случае, а кого-то неизмеримо ужаснее. Ужас сейчас давал себя знать совсем в противном случае: Егор как бы был в чужом теле, чья плоть, пот и кровь были ему ужасны. Чужая оболочка, нестерпимо тесная, сжимала ему горло, душила, не позволяла вздохнуть. А кто-то сейчас наблюдал на него, разглядывал его вблизи, и эти взоры также принадлежали не женщине Кристине…
Он не помнил, сколько длилась эта медленная пытка удушьем, это состояние невыносимого омерзения, перевернувшее все его существо. Время от времени через ужас и муть слабо веяло фиалками — Егор судорожно втягивал в ноздри их запах, идея о женщине Кристине казалась сейчас куда менее ужасной. Если сравнивать с леденящим кровь наваждением, которое он переживал на данный момент, ее приходы были не в пример милосерднее.
В то время, когда он утратил уже всякую надежду, его внезапно отпустило. Он с облегчением перевел дух. Тот кто-то провалился сквозь землю бесследно. Но с новой силой увеличивался фиалковый запах, жаркий, женский, оплетающий. Но сейчас совсем не ужасный. Егор напряг глаза, всматриваясь в темноту. В то время, когда она успела приблизиться? Что за невесомая, неслышная походка! Она опять радовалась. Наблюдала на него, как раньше, во сне, и радовалась. Лицо ее словно бы бы светилось изнутри — Егор различал изогнутые в ухмылке губы, узкие ноздри, полуопущенные ресницы. «Видишь, ты меня больше не опасаешься, — говорили ее глаза. — Право, имеется вещи ужаснее, чем моя близость. Я лишь явила тебе кое-кого, дабы ты почувствовал, какие конкретно бывают страсти, какая дьявольщина, — что в том месте я…»
«Она заставляет меня просматривать собственные мысли, она диктует, что мне думать, — осознал Егор. — Но по какой причине она не заговорит сама, по какой причине не подойдет? Так как я больше не смогу защищаться…»
Чья была эта идея, непроизвольно появившаяся в его мозгу? Он ли поразмыслил, что беспомощен перед ней, либо она, женщина Кристина, принудила его так поразмыслить, готовя к предстоящему?..
Кристина так же, как и прежде радовалась. «Вот видишь, ты меня уже не опасаешься, — внушали ее глаза. — Ступени страха уходят значительно глубже, приятель мой любезный. Ты еще будешь домогаться меня, домогаться моих объятий, у тебя будет одна надежда, одно спасение — припасть к моей груди!..» Как светло слышал Егор эти слова, не смотря на то, что Кристина не разжимала губ!
«Ты полюбишь меня, — просматривал он в ее глазах. — Ты видел, как легко я имела возможность бы задушить тебя кошмаром. Я лишь подослала к тебе кое-кого, и ты утратил себя. Ты не знаешь, кто это был, но тебе его не забыть ни при каких обстоятельствах. Таких, как он, тысячи и сотни, и все послушны моему приказу… Егор, ненаглядный… Как же ты бросишься обнимать меня! И какими жаркими будут бедра мои для тебя!»
Идея шла за мыслью, неспешно, медлено, четко, и Егору оставалось лишь прислушиваться к ним. Женщина Кристина непременно знала все, что с ним творилось, знала, что он сломлен и кроток, — и потому наконец сделала ход к его постели. Позже еще и еще — и вот она рядом. Сейчас уже не во сне. Это неприятное природе создание перемещалось в пространстве! Егор явственно чувствовал утепленные колебания воздуха при ее приближении. «Придет час — и ты определишь мою наготу, — раздалось в Егоровой голове. — Как слитны, как долги будут отечественные объятия, любимый… Привыкай к моей близости, Егор. Вот моя рука, она ласкает тебя, и тебе не страшно, она несет тебе радость, ощущаешь — вот, я прижимаю ее к твоей щеке…»
Но Егор уже ничего не ощущал. В тот миг, в то время, когда рука женщины Кристины коснулась его щеки, из него ушла вся кровь, дыхание стекло в глубь грудной клетки — побелев, с ледяным лбом он распластался на постели.
X
Врачи пригласили остаться на обед. В то время, когда господин Назарие вошел в столовую, г-жа Моску поднялась и празднично представила ему лысеющего молодого человека в охотничьем костюме:
— Господин Панаитеску, врач, неутомимый ученый апостол и выдающийся муж хороша.
После этого произошло представление доктора наук:
— Господин Назарие, университетский доктор наук, гордость румынской науки!
Господин Назарие смотрел в пол. Ему так же, как и прежде казалось, что продолжается плохой сон. Нервы шалили, к тому же одолевала усталость. Пожав врачу руку, он сел на собственный место. Его поразило лицо Егора — белое как мел, с глубокой синевой под глазами, и он попенял себе за то, что ушел с утра в поле, в курганы за селом, не повидав товарища. А сейчас вот его не определить. Господин Назарие искал глаза Егора — осознать по ним, что имело возможность произойти. Но Егор глаз не поднимал — то ли был через чур подавлен, то ли легко занят собственными мыслями.
— Господин доктор наук приехал в отечественные края на археологические раскопки, — завела беседу г-жа Моску. — Для нас громадная честь принимать для того чтобы гостя…
— Нашли что-нибудь заслуживающее внимания, господин доктор наук? — спросил врач.
— О, мы чуть начали… — неохотно ответил господин Назарие.
Симина разочарованно взглянуть на него. Доктор наук очевидно не планировал разражаться долгой и пылкой речью, а всего лишь задал вопрос, чуть ли не с укором глядя на медика:
— Как вы нашли отечественную больную?
Врач непроизвольно пожал плечами, но тут же опамятовался. Совершил рукой ото лба к макушке, как бы сам ужасаясь, что это его череп так ровен и гол, и нерешительно промямлил:
— Одним словом не выяснишь… В любом случае ничего, что внушало бы опасения. Анемия и, быть может, начало гриппа; но, гриппа достаточно редкой разновидности… Я кроме того поразмыслил сперва, не малярия ли…
Он сказал, спотыкаясь на каждом слове, с паузами по окончании каждого предложения. «Ему, наверное, на данный момент не до больных», — поразмыслил господин Назарие, нечайно оглядывая охотничий костюм врача. Тот перехватил его взор и покраснел.
— Вас, возможно, удивляет эта куртка, — сообщил он, теребя на ней пуговицу. — Но она весьма эргономичная… И позже, я поразмыслил, такие красивые деньки, недурственно было бы… Я, понимаете, не то дабы заядлый охотник, но обожаю время от времени прогуляться по полям с ружьецом… Мы, интеллектуалы… да вы лучше меня понимаете, какая у нас жизнь, редко в то время, когда удается… У меня, действительно, нет охотничьей собаки, а так, одному, это, само собой разумеется, не то…
И он, совсем смешавшись, принялся за еду. Господин Назарие уже давно наблюдал в тарелку.
— В то время, когда же вы отправитесь на охоту, господин врач? — щекотливым голоском узнала Симина.
Врач неизвестно развел руками. Но он был весьма рад, что хоть кто-то поддержал тему охоты. Он опасался показаться забавным, скомпрометировать себя в глазах этого общества, не смотря на то, что и довольно-таки необычного.
— А меня вы с собой не заберёте? — загорелась внезапно Симина. — Я ни при каких обстоятельствах не была на охоте… Мне так хочется поохотиться либо хотя бы взглянуть…
— Отчего же нет? Буду очень и очень рад, — отвечал врач. Егор медлительно перевел взор с г-жи Моску на Симину.
— Совсем ни к чему маленькой девочке ходить на охоту, — сообщил он строго. — Наблюдать, как умирают ни в чем не повинные животные. Через чур много крови…
При окончательных словах он в упор посмотрел на Симину, но та не показала ни мельчайших показателей тревоги. Опустила глазки, как положено вежливой девочке, в то время, когда ее распекают взрослые. И ни на секунду не разрешила Егору понять, что его слова имеют для нее и второй, недоступный присутствующим суть.
— И действительно, это, возможно, не самое подходящее зрелище для ребенка, — примирительно подхватил врач. — Вот в то время, когда девушка вырастет громадная…
Симина по собственному обыкновению улыбнулась. Господин Назарие различил в ее чуть заметной усмешке презрение и торжество. Он начинал опасаться эту девочку. Его приводил в смущение, а иногда и парализовывал Симинин взор, наглый и уничтожающий, выражение ледяного сарказма, неприложимого к столь безобидному лику.
— Я рад, что отечественная дорогая Санда не так долго осталось ждать поправится, — заговорил он, дабы нарушить молчание. — И вынудит господина живописца поработать кистью.
Егор просиял, обернувшись к нему. Но все же у него подрагивали губы и в лице была неординарная бледность. «Как это никто не подмечает, что с ним», — еще раз удивился господин Назарие, но, перехватив твёрдый, проницательный взор Симины, залился краской. Она как словно бы услышала его, прочла его мысли. «Симина увидела, она одна все осознаёт», — в беспокойстве поразмыслил господин Назарие.
— Пара дней, и она поправится, так так как, врач? — задал вопрос Егор.
Врач пожал плечами, но мину сделал в полной мере бодрую.
— А как же охота? — внезапно задала вопрос г-жа Моску. — Вы ничего не поведали нам про охоту. И позже, я сгораю от нетерпения отведать дичи. какое количество новых ощущений, дичь — что возможно лучше!
На миг она воодушевилась, руки затрепетали, как бы предвкушая прикосновение к прекрасным охотничьим трофеям.
Лишь тут Егор увидел, что в дверях столовой обосновалась кормилица. За обедом подавала какая-то новая прислуга. «Быть может, она за ней », — поразмыслил Егор себе в успокоение. Ему совсем не нравилось, что кормилица явилась ко мне. У него было противное чувство поднадзорности: он просматривая насмешку в кормилицыных глазах, улавливал, как они с Симиной переглядываются, словно бы знают, что с ним происходит по ночам…
— Милостивая государыня! — с пафосом начал врач. — Обязан вам согласиться, что в охоте я любитель. Все же я льщу себя надеждой…
В эту 60 секунд кормилица подкралась к стулу г-жи Моску и выпалила:
— Громадная девушка за вами отправили.
— Что же ты стоишь тут и молчишь! — в сердцах крикнул на нее Егор, вскакивая.
Кормилица вместо ответа лишь стрельнула глазами в Симинину сторону и поджала губы. Г-жа Моску встала с растерянным видом. Но Егор уже выбежал из столовой, не разрешив ей вымолвить ни слова.
* * *
Санда с покорным видом лежала высоко на подушках. Она содрогнулась, заметив входящего Егора.
— Что произошло? — с порога задал вопрос он.
Санда без звучно наблюдала на него с страхом и бесконечной любовью — через чур громадно было это счастье и через чур поздно оно пришло к ней.
— Ничего не произошло, — не сильный голосом сообщила она наконец. — Я желала видеть маму… — И добавила скоро: — Дабы она мне почитала.
Егор возразил: «Неправда без всякой логики, сама себя выдает… С утра ее утомляло чтение, а на данный момент ей, видите ли, хочется послушать стихи, для этого она отрывает мать от обеда…»
— Госпоже Моску тут нечего делать, — быстро сообщил он. — По крайней мере на данный момент.
Он прикрыл за собой дверь и развернул ключ в замочной скважине. Его бросило в краску от собственной смелости, но решение было принято. Он обязан определить все, любой ценой…
— Ну, скажи, прошу тебя, — нежно приказал он.
В глазах Санды мелькнул кошмар. Столько мыслей проносилось в голове, столько эмоций — она запрятала лицо в ладонях. 60 секунд спустя рука Егора легла ей на лоб.
— Скажи же, родная моя, — негромко просил он.
Санда не отрывала ладоней от лица. Дыхание ее стало судорожным, плечи тряслись.
— Так как и я обязан тебе очень многое сообщить, — продолжал Егор. — Врач посвятил меня в тайну твоего недомогания…
Санда встрепенулась, подняла голову и пытливо посмотрела ему в глаза.
— Но прежде, — продолжал он, — я желал поинтересоваться у тебя одну вещь. Ты довольно часто видишь Кристину? Я имею право задать вопрос, в силу того, что я ее — вижу…
Санда утратила бы сознание, если бы Егор не склонился над ней, не стиснул с силой ей руки. Боль от этого пожатия причащала к судьбе.
— …Я ее вижу, — опять заговорил Егор, — как вы все тут. Но это сумасшествие, Санда, продолжительно не продлится. Вампиру нужно пронзить сердце, и я это сделаю!..
Он сам содрогнулся от звуков собственного громоподобного голоса. Слова слетали с губ как бы кроме его воли. Еще 60 секунд назад он не планировал так открыто, так беспощадно сказать с Сандой.
— Я думала в первую очередь о тебе, любовь моя, — угасающим голосом внезапно проговорила она. — Ты-то ни в чем не виноват, по крайней мере ты обязан спастись, уехать из этого как возможно скорее.
— Но день назад ты просила меня остаться, — увидел Егор.
— Это мой грех, — ответила Санда. — Если бы я имела возможность предположить… но во мне сказала любовь, Егор, я обожаю тебя…
Она расплакалась. Егор отпустил ее руки и погладил по голове, по щекам.
— И я обожаю тебя, Санда, и для твоего же блага…
— Нет, не делай ничего, Егор, — прервала она его. — Нам обоим будет лишь хуже… Тебе особенно… Я за тебя волнуюсь. Тебе нужно уехать, уехать как возможно дальше из этого. Я потому и позвала маму — сообщить ей, что ты… что ты в ее отсутствие вел себя со мной… дерзко… Что тебя запрещено больше пускать ко мне в помещение… В общем, дабы тебе указали на дверь…
Она начала плакать еще отчаянней. Егор выслушал ее тихо, так же нежно, по-братски гладя по голове. Он готовься воспринять самую ужасную, самую убийственную весть. Но Кристина приказала всего-навсего выгнать его. «И Санда считает, что делает это для моей же пользы, что так она меня спасет…»
Тут снаружи надавили на дверную ручку. Санда содрогнулась, залилась румянцем. «Краска стыда, — поразмыслил Егор, — значит, еще не все утрачено, чары еще возможно перебороть».
— Закрыто? По какой причине? — послышался голос г-жи Моску.
Егор встал и, подойдя к двери, заговорил, шепетильно подбирая слова:
— Это Санда попросила меня закрыть дверь на ключ, сударыня. И не пускать кого бы то ни было из вас. Она опасается. Ей нужно отдохнуть… Она задремала, и ей привиделась тетя Кристина, ее покойная тетя…
Г-жа Моску не отозвалась ни единым словом, возможно, в том месте, в коридоре, на нее отыскала полнейшая оторопь. Егор возвратился к Санде, забрал за руку и, наклонясь, шепотом сообщил на ухо:
— Они поразмыслят, что мы заперлись как любовники. Пускай считаюм, что желают. Это тебя скомпрометирует, и тебе нужно будет выйти за меня замуж… Мы должны заявить о отечественной помолвке прямо на данный момент, Санда…
Г-жа Моску опять затрясла дверную ручку.
— Но это недопустимо! — крикнула она изменившимся голосом. — Что вы себе разрешаете!
Санда собралась встать и отпереть дверь, но Егор обхватил ее обеими руками.
— Господин Пашкевич! — зазвенел голосок Симины. Егор опять подошел к двери.
— С данной 60 секунд Санда — моя невеста, мы помолвлены, — твердо сообщил он. — Она требует моей защиты и не велит открывать никому. Она не желает на данный момент видеть никого, не считая меня…
— Хорошенькая помолвка, заперлись на ключ в спальне! — четко сообщила Симина.
Санда с плачем зарылась с головой в подушки. Егор еле овладел собой.
— Мы готовы уехать в любую 60 секунд, госпожа Моску, — заявил он. — Санде тут больше нечего делать…
Он услышал, как удаляются по коридору шаги, и сжал виски ладонями. «Что я сделал? Что сделал?» Как это вырвалось у него внезапно? Откуда внезапно безрассудство и эта смелость?
— Ты не жалеешь, Санда? — задал вопрос он, возвращаясь к ее постели. — Не жалеешь, что невольно стала моей невестой?!
Она затихла и испуганно обвила руками его шею. Это было первое перемещение любви, и Егор опять почувствовал прилив сил, уверенности, счастья.
— Нет, правда не жалеешь? — еще раз повторил он дрогнувшим голосом.
— Лишь бы дожить до свадьбы… — тихо сказала Санда.
XI
Пара часов спустя Егор встретился в гостиной с г-ном Назарие. Тот казался очень взволнованным, в глазах была растерянность, перемещения — дерганые, суетливые.
— Что происходит? — громким шепотом задал вопрос он. — Хозяйка дома заперлась у себя, вы заперлись у Санды, младшая девочка по большому счету куда-то пропала… Что происходит?
— Да я и сам толком не знаю что, — устало ответил Егор. — Знаю одно: мы с Сандой обручились. Я обожаю ее и желаю забрать из этого как возможно скорее…
Господин Назарие слушал, разламывая пальцы.
— Я опасаюсь за нее, за ее жизнь, — понизив голос, сказал Егор. — От этих маньяков всего возможно ожидать — они и задушить способны…
Господин Назарие замечательно осознавал, что Егор лукавит, что отнюдь не сумасшествие г-жи Моску держит его в страхе. Но все же одобрительно закивал головой.
— Вы отлично сделали, что обручились, — сообщил он. — Это кладет финиш всем недомолвкам. Сейчас никто не посмеет ничего сообщить.
Егор не сумел сдержать нетерпеливого жеста.
— Обручиться-то обручились, но она лежит в обмороке, — глухо сообщил он. — Уже полчаса она лежит в обмороке, и я не смог привести ее в эмоцию. Ума не приложу, что делать!..
Он зашагал по гостиной, дымя сигаретой.
— Нам нужно бежать из этого, пока еще не поздно. Но сперва ее обязан взглянуть врач… Где врач?
— Отправился на охоту, — виновато ответил господин Назарие. — Сразу после обеда и отправился. Я ничего не знал. Только что определил от экономки… Действительно, к вечеру давал слово возвратиться…
Егор опустился на стул, докурил в молчании.
— Я закрыл ее на ключ, — быстро сообщил он, порывшись в карманах и с победоносным видом предъявляя доктору наук ключ.
«И у него также плохой блеск в глазах, — поразмыслил господин Назарие. — Как бы он чего не натворил…»
— Разве что они попытаются через окно, — продолжал Егор, глядя в вакуум. — Особенно на данный момент, в то время, когда не так долго осталось ждать закат.
— И что вы собираются делать? — задал вопрос господин Назарие.
Егор улыбнулся, как бы колеблясь, раскрывать ли до конца собственный план.
— Отправлюсь поищу Симину, — сообщил он наконец. — Думается, я знаю, где может скрываться маленькая колдунья…
— Надеюсь, вы не станете сражаться с ребенком, — предотвратил господин Назарие. — Я желаю сообщить, надеюсь, вы ей ничего не сделаете…
Егор рывком встал и забрал доктора наук под руку.