– Это всё? – с подозрением задал вопрос Капитан.
Радио молчало.
– Отправлюсь я… – Капитан махнул рукой. – А ты тут оставайся, – чаек пугай, в случае, если нравится.
Он повернулся спиной к радио и сделал пара шагов. За спиною сходу загудел бас:
Капитан повернулся.
– В том направлении, – махнул рукой в сторону города. Радио его смущало. – В случае, если, само собой разумеется, нет возражений.
Бас снова замолчал. Раздавалось лишь покашливание да посапывание.
– Ну что, я отправился?
Радио зашуршало, затрещало, и – нежданно – оплеснулось женским голоском, мелодичным и строгим:
– Внимание! – ко всему, что есть «естественным». Внимание!: внимание равное, независимо от диктата и масштабности того либо иного проявления «естества».
Голосок сделал перерыв. Капитан насуплено молчал. Голосок продолжил:
– Да, мы можем замечать, что иные проявления «естества» диктуют нам собственное нахождение менее властно, другие – более, третьи – ещё более… и т. д.; к примеру: от тяги к развлечению мы зависим менее, нежели от тяги к соитию, от тяги к соитию мы зависим менее, нежели от тяги к пище, от тяги к пище мы зависим менее, нежели от тяги ко сну. И т. п. Но всё-таки – внимание – равное – всему, потому что ни одно из проявлений «естества» не отслаивается от другого, но – все – существуют одним проявлением, имеющим различные степени и разное обличье глубины… как пёрышко, изблеснувшееся в падении-кружении, всецветное на фоне солнца… разнообличье и разнонаполненность – иллюзия.
– Ты осознал?!? – гаркнул снова появившийся бас.
– Что – осознал?
– А ты балбес! – достаточно сообщил бас. – Похоже, всегда был балбесом!..
– Сам знаю, – огрызнулся Капитан. – На себя взгляни…
– Как же это я на себя взгляну? – удивился бас. – Сбрендил?
Капитан неприязненно покосился на радиоприёмник. Нежданно – поверх приёмника – его бросилась в глаза необычная птица. Бегущая птица… Страус. Но страус – почему-то впряжённый в повозку. Страус приближался. Страус торопился приложив все возможные усилия, и умело лавировал среди мусорных куч.
– Привет! – страус быстро затормозил перед Капитаном. – В далеком прошлом ожидаешь?
Капитан отшатнулся.
– Сравнительно не так давно… — ошарашенно проговорил он.
– Молодец! – Страус прямо-таки подпрыгнул от наслаждения. – Так держать! Ну как? – едем?
– Едем?.. – Капитан помотал головой. – Вы кто?
– Мы – такси, – принципиально важно ответил страус. – Я, и моя повозка. – Страус лукаво прищурился: – А ты думал – кто? Антилопа?
– Да нет…
– Антилопой быть отлично! – мечтательно протянул страус. – Но это – по окончании, по окончании… Так едем?
– А куда ехать?
– В город, куда же ещё? – вытаращил изумлённые глаза страус. Опять заважничал: – Домчу, возможно сообщить, стремительнее ветра! Ага! Возможно сообщить, лучшее такси в галактике! Во вселенной! Во всех вселенных!.. – Тут он сбился, чихнул, смутился немножечко… Закруглил: – Ну и без того потом…
– Мне платить нечем, – сообщил Капитан. – Какое уж тут такси…
– А ты мне что-нибудь приятное сообщи – вот и плата, – утешил страус.
Капитан задумался.
– Сообщите ему что-нибудь приятное, – пропел из радио женский голосок. – Жалко вам, что ли?
Капитан неуверенно подошёл к страусу.
– Хороший мой… – Дёрнулся рукой – погладить.
– Достаточно, – улыбнулся страус. – В расчёте. Занимай место, странник!
Капитан неуверенно взглянуть на маленькую шаткую повозку.
– Давай-давай! – подмигнул страус. – Самая надёжная повозка…
– Во вселенной! – ехидно закончил бас из радиоприёмника.
– Где-то так… – стыдливо хихикнул страус. – Одним словом, вперёд, странник! Тебя ожидает увлекательное путешествие!
– Если не вывалишься, – добавил бас.
– Это само собой, – дал согласие страус.
Капитан, набравшись воздуха, втиснулся в повозку. Повозка просела.
– Упитанный ты, – погрустнел страус. – Ну да хорошо! – Взбодрился. – Такси отправляется.
– Держи его крепче за уши, – дал совет Капитану бас, – в противном случае вывалишься!
«Где ж у него уши-то?» – жалобно поразмыслил некомфортно сидящий странник. Но задать вопрос опоздал. Страус – сходу, с места – развил немыслимую скорость. Повозка дребезжала, гремела, бултыхалась по мусору из стороны в сторону. Разжать в таковой скачке рот, рискуя языком и зубами, Капитану показалось недопустимым. Он лишь вцепился приложив все возможные усилия в края повозки, и старался, в то время, когда повозка накренивалась, дёрганьем тела сглаживать её. В случаях же, в то время, когда повозка подпрыгивала, дерзко норовя выбросить седока вон, Капитан уцепливался до полного побеления пальцев, приложив все возможные усилия стараясь не взлететь. А вот страус – напротив: страус взлетел…
Неясно, с какого именно места бег превратился в разбег, а разбег во взлёт, но – пожалуйте: страус, седок и повозка летели метрах в ста над почвой, стремительные, как пирожок в руках обжоры. Летели, не обращая внимания на стремительность, зигзагами. И повозку всё так же трясло и мотало, превращая ужас Капитана в самый обыкновенный кошмар.
«Куда ж тебя несёт, – в мыслях кричал он, – зараза босоногая! Что ж ты творишь!» Но рот ему раскрыть так и не удалось.
А страус летел себе, летел. И отлично так летел! Прямо-таки – всем страусам на зависть. Подлетая к городу – замедлил лёт, и повозка, к облегчению седока, пришла в более либо менее устойчивое состояние.
– Ну как? – повернулся разгорячённый и довольный страус к седоку. – Как я лечу? Не правда ли – превосходно?
– Н-не знаю, – хрипло выдавил из себя Капитан.
– Как это? – изумился страус, в удивлении – заваливая повозку набок.
– Что ж ты вытворяешь, – простонал Капитан, из последних сил пробуя не выпасть. – Что ж ты, индюк-переросток, делаешь-то?
– Лечу! – не обижаясь на «индюка» возгласил страус, и взмыл повыше.
– Лжёшь ты всё! – возмущённо выкрикнул Капитан. – Страусы не летают!
И как заявил он это – так и загремел страус вниз, увлекая за собой повозку. Вниз… вниз… вниз… Грохнулось такси! грохнулось с седоком и водителем, точнёхонько в просторный мраморный бассейн. А уж брызг-то какое количество! добрая половина воды из бассейна – по сторонам.
– Ну и начудил ты!
Гукнув по молодецки, страус шустро выбрался из бассейна. Поднялся на краешке, обширно расставив ноги, – неодобрительно покачал головой.
– Тебе оказать помощь?
– Не нужно…
Отплёвываясь, отдуваясь, Капитан уцепился за край бассейна и выкарабкался из воды. С одежды лило. «Жаль, что плащ в пещере покинул, в противном случае бы и его постирал! Вот так как…»
Бассейн был открытый, на пересечении нескольких, достаточно широких многолюдных улиц, и скоро приводнившихся летунов окружило пара десятков интересных граждан. Граждане оживлённо обменивались мнениями, размахивали руками, крутили головами, не очень-то обращая внимание на мокрых путешественников. Выкрикивали, гудели, топали ногами. Понемногу, собравшиеся выработали три вероятных варианта события: 1) это – гости из вторых миров, посетившие их по обстоятельству пристрастия и хандры к заграничным нравам; 2) это – хулиганы, пробовавшие хулиганить в облачных высях, но упавшие оттуда; 3) это – новая разновидность водоплавающих, которых закинула в бассейн некая сильная рука для развлечения и утешения обитателей. Все три варианта граждане обнаружили в полной мере точными, но то, что они не смогут выбрать какой-то один вариант, вызывало у них явное неудовольствие. В толпе послышалась брань.
Тем временем, «водоплавающие хулиганы из вторых миров» уже давно брели по одной из улочек, направляясь, как многообещающе заверил страус, к одному роскошному скверу. Страус шёл в первых рядах, волоча повозку; Капитан замыкал шествие и подталкивал повозку позади. Шли без звучно, и лишь повозка – радостно выписывая расхлябанными колёсами кренделя да загогулины – дребезжала и скрипела вовсю.
Капитан взволнованно озирался. Он ни при каких обстоятельствах не видел для того чтобы дикого места. Диковинного… Всё тут было перекручено, перемешано, нагромождено, всё тут было через чур пестро и разнородно, и всего – как-то уж через чур много. Вот, скажем, сквер, куда они шли, шли, и как заверил страус – всё-таки дошли. Деревья – клёны, пальмы, кактусы витые, расфуфыренные… Лавок на целый сквер – всего две, но гамаки понавешаны – везде. Изрядно замусоренные дорожки почему-то выложены узорчатым кафелем. Среди сквера – медный монумент: плетёная корзина, воздушные шарики поверх, из корзины – выглядывает страус. Около монумента – целая груда рыцарских лат, начищенных, блестящих, сваленных как попало и очевидно наспех. Гуляющих не было. Стиснутый с двух сторон высоченными многооконными цементными громадами, повсюдошне – в разномастных некрасивых граффити, сквер создавал чувство ванной помещения, – закинутой, но предварительно изгаженной каким-то сорванцом. Страус повёл Капитана прямиком к монументу.
– Ну как? – достаточно задал вопрос он. – Действительно, роскошное местечко?
– Да уж… — Капитан поозирался, и присел на украшенный ленточками бронзовый панцирь. – Ты для чего меня ко мне притащил?
– Нравится мне тут, – умильно сообщил страус, и на глазах у него блеснули слёзы.
– Ну, нравится так нравится, – махнул рукой Капитан. – Лучше сообщи, с чего ты так грохнулся? – щекотливее не было возможности?
– Я?!? – рассердился страус. – Я грохнулся?!? …Да ты же сам объявил, что страусы не могут летать! По большому счету не могут летать! Так прямо и заявил!
– Я? – растерялся Капитан. – Ну, заявил… Ну и что?
– Так как же я, шелопут ты занозистый, имел возможность не грохнуться!? Тот кто летает – летает, может он либо не может. Тот кто не летает – не летает, может он либо не может. Но это любой решает для себя сам. …Как же так? – припрётся какой-нибудь оболтус, и – со стороны – выяснит: «эти, дескать, летать смогут, а эти – не смогут»! Да по какой причине? С чего? Так лишь набезобразничать возможно, и никак в противном случае!
– Ты погоди! Присядь… – виновато пробормотал Капитан, пробуя утихомирить негодовальца. – Прости… Допёк ты меня, вот и ляпнулось! – я ж чуть не вывалился из твоего шарабана…
– Чуть – не считается, – всхлипнул страус. Ещё раз всхлипнул. Плюхнулся на лавку. – Сейчас, пока не утешусь – не взлететь. – Набрался воздуха. – Хорошо уж… не редкость! Посижу тут немного; тут – отлично…
Страус восторженно уставился на монумент. Мечтательно замер.
– Послушай… – Капитан также покосился в сторону монумента, но ничего нужного для себя в той стороне не нашёл. – Послушай, дружище! – где тут, сообщи на милость, возможно покушать?
– Ты что, голодный? – удивился страус.
– Так оказалось…
– А что же ты на помойке копался? – ещё больше удивился страус. – Раз копался, что ж не пообедал? Опоздал?
Капитан не нашёлся с ответом. Страус снисходительно хмыкнул.
– Хорошо! Посижу тут, летучесть верну, – мигом доставлю тебя обратно. …Не переживай!
– Для чего?
– Ещё покопаешься. Пообедаешь. В том месте, говорят, в случае, если поглубже копнуть – полно еды! А вдруг ещё глубже…
– Нет, – решительно отказался Капитан. – Не буду я ничего копать! …Неужто тут, в городе, ничего нельзя найти?
– А я почём знаю? – Страус поёрзал на скамье. – Я тут по большому счету в первоначальный раз!
– Как так? – не осознал собеседник. – А сквер? – сам привёл, сказал, что нравится тебе тут… значит – бывал! И позже: такси до города – это как? ты такси либо не такси?
– Какое ещё такси, – поморщился страус. – Такси ему! …А сквер – да, бывал, в городе же – в первый раз. Что тут необычного?
– Запутал ты меня! – Капитан поднялся. – Отправлюсь я. Прости, что ненароком сдёрнул с небес. Восстанавливайся!
– Ты уж в том месте не обижай никого, – попросил страус. – Не безобразничай…
– Попытаюсь.
Капитан улыбнулся. Прощально махнул рукой. Стремительными, чуть шаркающими шагами направился к ближайшему выходу.
…Первое, что поразило, а правильнее – привлекло внимание, это отсутствие людей на улицах. Отсутствие людей в огромном городе… Да-да-да! – конкретно на данный момент отчётливо ощущалось, что город не большой, не большой, но – громадный! А возможно – и не город вовсе…
Улицы были безлюдны. Странноватые площади, приветливо открытые окна причудливых строений, низеньких и высоких, стоящие – то тут, то в том месте – необыкновенные колёсные механизмы… – пусто, пусто… Не смотря на то, что вот, совсем сравнительно не так давно, собралась же масса людей у бассейна… а? целая масса людей! И в то время, когда они подлетали к городу: вниз наблюдать сил не было – весьма уж страус выпендривался в воздухе, но вот в небе – да, небо Капитан, пускай и мельком, сумел разглядеть: немыслимое столпотворение! Тут тебе и аэропланы, и вертолёты, и воздушные шары, и… – словом, чего лишь не было! …А сейчас – пожалуйста: безлюдье… И хорошо бы безлюдье! – в противном случае так как и совсем никакой живности. Ни жуков, ни муравьёв, ни мух, не смотря на то, что погода тут – летняя, быть может, лето и имеется. Ни одной птицы (не страус же у них тут единственная птица!). Нет псов, нет белок (а сосен да ёлок-то какое количество!), нет кошек… Ой!
Мимо согбенного, уныло бредущего Капитана мелькнула пушистая молния. Кошка! Нужно же, кто-то ещё имеется! Кто-то ещё тут живёт, и ходит по улицам, и входит в дома!
Конкретно в дом кошка и заскочила. Низкий, двухэтажный, – в точности, как в его родном городе… Вот-вот: не смотря на то, что сам Капитан жил в размашистой девятиэтажной хоромине, но около были кварталы именно таких, двухэтажных; в каждом – по два подъезда, по две квартиры на каждом этаже… лестницы толстые, древесные… скрипучие… А какие конкретно дворы! Любой – мелкий мир, со оттенками и своими запахами, с печалями и надеждами, с полными вёдрами добра и зла на шатком, подрагивающем коромысле…
Капитан и сам не увидел, как развернулся к дому, как поплёлся к открытой двери подъезда… Ближнего к нему подъезда, – того самого, куда занырнула кошка.
– Здравствуйте!
Капитан поднял голову. Со второго этажа – с мелкого, укрытого пышной изумрудной листвой балкона – ему махнула рукой женщина.
– Здравствуйте! – повторила женщина, и приветливо и весело улыбнулась. Ухмылка её, – ничего не скрывая, не опасаясь никаких угроз, – зеркало, поднесённое к сердцу: чистота и открытость. – Вы кого-то ищете?
Не обращая внимания на усталость, Капитан почувствовал, как и сам расцветает ухмылкой. Хотелось смеяться, радостно, облегчённо, просто так. Хотелось понять себя невесомым облаком… мальчиком… мелким мальчиком, что в любой момент и везде был в нём, но с которым он так в далеком прошлом не виделся.
– Здравствуйте! Я…
Ему весьма хотелось быть вежливым, вежливым и утончённым. Ему очень хотелось быть вежливым, вежливым и утончённым. О! выразить то, что он на данный момент ощущал, то, чем был переполнен, – поделиться симпатией и радостью. Но – не имел возможности: все неестественные фигуры изысканной речи – напудренные, рассудочные – стеснились в нём в не извлекаемый горклый комок. Любая натужность явственно проступила бессмыслицей. Стало легко. Легко, отлично и, немножечко, чудесно.
Женщина засмеялась.
– В случае, если хочется – заходите. Вы один?
– Да… – Тут Капитан отыскал в памяти о Семёне Семёновиче. – По большому счету, нас двое… Но он – в том месте… на большом растоянии… я не знаю – где… Я отыщу! – Капитан решительно взглянуть на девушку. – Осознаёте, мы голодные. Не ели в далеком прошлом, разве что – глину. Не смотря на то, что, понимаете, хорошо – также еда…
Женщина ахнула и быстро ринулась в дом. Капитан стоял внизу, ероша волосы, застенчиво радуясь по сторонам. Через пять мин. женщина показалась опять.
– Держите! – Она кинула вниз большой пакет, и Капитан умело поймал его. – Тут бутерброды. Довольно много бутербродов. Сама не знаю – для чего, но я сейчас все утро делала бутерброды. Как чудесно, что вы пришли!
– Благодарю… – От пакета исходил таковой запах… Таковой запах! – Благодарю вас…
– Бегите! Бегите стремительнее к вашему приятелю! …До встречи! – и хорошей вам дороги!
…Капитан успел сделать пара шагов, и лишь тут спохватился. «Оптимален! Кроме того имени не задал вопрос! Корми для того чтобы…» Возвратиться! Срочно возвратиться! Он бросился обратно, и – как недавно кошка, молнией – влетел в чёрный подъезд…
…И был прямиком в пещере, в собственном гнезде. Барахтаясь среди веток, он не сходу понял в-пещерное возвращение, а поняв – звучно расхохотался. Ну и жизнь! Что за судьбу! Что ни сутки – приключения! Лёжа на пояснице и прочно прижимая к себе пакет, он осознал, что возвращение ни капельки не огорчило его, напротив: напомнило, что жилище возможно где угодно, оно возможно каким угодно, что уютно возможно везде. Тем более – Семён…
– Эй, дружище, — позвал Капитан, – ты дрыхнешь?
Он поднялся, и, щедро тратя газ в зажигалке, осмотрел всю пещеру. Семёна Семёновича нигде не было…
—
– Так откуда, откуда же? – не успокаивался, не обращая внимания на набитый рот, Семён Семёнович. – Кто-то так как сделал эти бутерброды? Кто-то тебе их дал?
– Дал, – задумчиво отозвался Капитан. – Кто нужно – тот и дал… Ты, лучше, вот что сообщи: как же это мы из пещеры выходим? И ты вот где-то шлялся… А?
– Возможно, нам это показалось? – Семён Семёнович прекратил жевать. – Может, сидим мы на данный момент по лавкам, в зале ожидания, – дремлем. В том месте на данный момент поезд к платформе вот-вот подойдёт, а мы знай себе дремлем; дремлем – и видим сны… И носит нас по снам, носит…! Всё носит и носит…
– Это ты кинь! – Капитан зашуршал пакетом. – Нужно же, бутерброды кончились… Это ты, говорю я, кинь. Сны… Сны – это в том месте, где мы с тобой раньше были. Сейчас, наверное, просыпаемся. Как думаешь? – Капитан выбрался из гнезда, и, шаркая, шурша безлюдным пакетом, подошёл к другу. – Лишь вот мотает нас, как фантики в сквозняке, а так – терпимо…
– Пожалуй, – дал согласие Семён Семёнович, разделяя последний бутерброд напополам. – Держи.
Капитан признательно кивнул, мгновенно проглотив собственную половинку, – уселся рядышком с другом на шаткую стопку досок.
– Мы – просыпаемся… Возможно, ты прав. …Да, мне также так думается! А что мотает – пускай мотает; верно это: я, к примеру, всё что прожил – всё в мотаниях, в тряске какой-то… А для чего? Вот и ты, полагаю, также. – Семён Семёнович выпрямился на досках и с хрустом потянулся. – Как жили – так и просыпаемся!
Капитан опять зашуршал пакетом.
– Слушай, чем это ты в том месте без конца шуршишь?
– Да вот, – Капитан протянул пакет, – бутерброды тут были. Я, осознаёшь, крошки вылавливал…
– Не наелся?
– Куда в том месте!..
Семён Семёнович расправил пакет на коленях. Пакет был просторным, вместительным. Из яркого поля – вытемнялась большая, нечёткая в пещерном полумраке надпись: «ПОСЕТИТЕ ОТЕЧЕСТВЕННЫЙ МУЗЕЙ!»
– Ты что, в музее каком побывал? Оттуда еду принёс?
– Ага! – Капитан поёрзал. – Побывал! А ещё – в филармонии и баня. – Он отобрал у Семёна Семёновича пакет, скатал его и вложил в карман. – Тебя бы в том направлении, страусам на потеху…
– Что – досталось? – хмыкнул друг.
– Досталось… Было бы светло, так тебе прямая дорога – в обморок! Целый издолблен. – Капитан жалобно засопел: – Столько синяков, Сеня! – до стольких в школе вычислять не учат!
– Поломать-то – ничего не поломал?
– Кости целы…
…Друзья без звучно сидели на шатких досках, задумчивые, чуть осоловелые по окончании неожиданной трапезы. Невдалеке, в каменной чаше – тихо журчал родничок, и столько ненавязчивой музыки, столько простоты, столько тепла было в нём, что так показалось: не в яме, не в пещере сидят они – в шатре из родниковых струй, и шатёр тот надёжен, и шатёр тот красив, и выход и вход из него – глоток драгоценной жидкости… Журчит; течёт, течёт; перетекает через край чаши – устремляется вниз, вниз… И где-то в том месте – внизу – исчезает… снова появляется… снова исчезает и снова появляется… снова, снова, но сейчас – полноводной рекой… озером… голубеющей ветвью сосны… Пещера разбухает, пульсирует – наполняется трепетом корней, гулом взмывающего в приветную необозримость ствола, взмахом раскинутых в свистящий трезвонный простор ветвей… Из замкнутого – в наполненное, из ёмкости – в шар; ах! – шар изо льда, и солнечный луч тычется во внешнюю взмывь шара, как набирающий силу и жизнь щенок в блюдечко с молоком; ах! – маленькое отверстие… целая дыра… открытое окно…
Пещера изблёскивается бескрайним, вознесённым во всякую сторону деревом; пещера – распахиваясь – разворачивается в дупло… …Приятели сидят, по плечи зарывшись в ворох сухих, пронзительно пахнущих трав… Сидят, перегнувшись к краю дупла, наблюдают.
Снег… Снега… Зима. От дерева к дереву носятся – взметаясь, клубясь, рассыпаясь – своры колючих шуршащих снежинок. Вьюжится лес… постанывает от низа – вверх… подрагивает всем телом… По небу, в свинцовом верчении туч, летит – и до чего же звонко летит! – крылатый пёс… Белые сияющие крылья пса обмелькиваются лучисто, – перемешивая, омывая облака, оглаживая мятущиеся вершины деревьев, разбрызгивая новые узоры в незримую знаковую чехарду зимнего воздуха. Пёс летел высоко, но кроме того и без того была заметна лёгкая танцующая ухмылка на его спокойном лице… на всём: на пространство обнявших лапах, на маковке каждой шерстинки, на парящем, утверждающем прекрасный полёт извиве хвоста.
– Тот самый, – тихо сказал Семён Семёнович.
– Он… – отшепнулся Капитан.
Пёс сделал плавный широкий круг, на излёте круга – пролетел мимо дерева с дуплом. Обернулся. Подмигнул приятелям. …Взмыл!
Капитан, высунувшись из дупла по пояс, махнул ему вслед рукой. Семён Семёнович приложив все возможные усилия уцепил друга за край плаща, не давая ему упасть вниз; взором – проводил пса…
Капитан покачнулся. Семён Семёнович рывком задёрнул его в дупло.
– Уф-ф… Ты ж чуть не грохнулся!
– Ага… – Капитан, побарахтавшись, распрямился. – Наблюдай, снегу-то намело!..
Семён Семёнович присмотрелся:
– Это не снег… Это тополиный пух…
Вправду, пух… Вечер… Тёплый летний вечер. Около – приземистые пятиэтажные дома, облупленные, закутанные в шелест яркой июньской зелени. Окна многих квартир – раскрыты. Где-то – горит свет, и возможно заметить жителей местных жилищ – бродящих, разговаривающих, готовящих пищу, неотрывно уставившихся в телевизор… На подоконнике одного из окон третьего этажа – обширно разлёгся довольный разнеженный кот; чуть немного открытые веки подёргиваются в тёплом сквознячке, маленький коричневый шнобель напряжён – вылавливает из открытого летнего мира всё самое вкусное и приятное, всё самое прекрасное. Ниже – на втором этаже – ярко горит свет, но окна закрыты; через не зашторенные стёкла виден мелкий мальчик. Мальчик сидит, скрестив ноги, на полу, на коленях держит тетрадь и что-то пишет. Возможно – рисует…
И Капитана и Семёна Семёновича – всем вниманием – потянуло конкретно ко мне, конкретно к этому окну.
дупло и Окно были, наверное, на одном уровне, разве что дупло – чуть выше. Расстояние между – немного… Они отлично видели мальчика; в то время, когда мальчик поднимал от тетради голову – его лицо, выражение глаз приметными становились до чёрточки, до пятнышка, до небольшого, чуть измелькнувшегося оттенка. Так понималось: струна, протянутая во всякое место, на всякое расстоянье, не имеющая удержания и остановки, но – несомая, но – несущая, наделённая правильным ветром и парусами – звучанием искренним, неумолчным, проникающим везде, рождающимся из всего. Мальчик словно бы бы и не сидел на полу – парил над полом, поднимаясь всё выше и выше: сиятельная вечерняя нота мира… внемирья… подлинное и родное, несущее взор не извне, но – из глубины всякого сокоснувшегося с ним.
Капитан прикрыл глаза.
– Я, думается, его знаю, – услышал он надтреснутый хриплый голос Семёна Семёновича. – Быть может – думается… Он похож на сына одной моей привычной. Мы совместно трудимся… – Семён Семёнович напряжённо сглотнул. – Пара раз она приходила с сыном в типографию… и, по-моему, это он… ну само собой разумеется – он! У него ещё имя такое необычное… Я так и не запомнил – какое, но не забываю – необычное…
Капитан молчал. Он на данный момент был в том месте, в помещении, рядом с мальчиком. Воздушное пространство становился плотнее и гуще, воздушное пространство потрескивал от густоты и плотности, воздушное пространство кричал, кричал, кричал, криком огненным, неугасимым – преобразовывался в свет…
– И улицу эту я знаю… – доносился из далёкого далека голос Семёна Семёновича. – Моя улица – в нескольких кварталах из этого… в том месте, за рынком… – Голос становился всё тише и тише, практически и вовсе сливаясь с шелестом июньской листвы. – Как же его имя? – я на данный момент отыщу в памяти…
Капитан зажмурил глаза. Крепко-крепко! А в то время, когда снова открыл – это была уже пещера: он сидел всё на той же стопке досок, и рядом с ним – чуть различимый в полумраке – сидел приятель его Семён. Семён дремал; клонясь во сне – он накренил и себя и скамью. Капитан чуть успел схватить его за плечо.
– А…? – встряхнулся Семён Семёнович. – Я заснул, да? – Завертел головой: – Мы опять в яме… Ага…
– Лезь к себе в шалаш, – дал совет Капитан. – Дремать же желаешь! – ложись, отдохни нормально.
Сам он дремать не желал. Бодрость была в нём, ясность и бодрость. Вот так как как!
– Ты знаешь, – Семён Семёнович прислушался к своим ощущениям, – а сна-то и нет! Наподобие дремал немного, а наподобие как – выспался. Страно!
Капитан поднялся, чуть не развалив лавку, и сделал пара машинальных шагов вперёд и назад.
– Как полагаешь, Сеня, что она такое?
– Она?
– Ну, место это… Пещера.
– А!.. Я думаю, её нет. Она нам лишь думается… и вместе с тем – вот она. Быть может, это пришло из нас – всё что мы принимаем; быть может, это – попросту – мы. И не одна пещера… И по большому счету…
– Похоже. – Капитан сделал ещё пара вперёд-назадовых шагов. – Я думал об этом. Вот лишь… – Капитан остановился. – В случае, если это пришло из нас, в случае, если это кроме того – мы, то по какой причине всё, что мы видим, слышим, да и по большому счету – в чём выясняемся, выясняется одним и тем же? Разве что – за редкими исключениями… А? Так как нас-то – двое. Мы – различные. А также выясняясь в одном и том же – мы принимаем-осознаём по-различному.
– Но зачем-то конкретно мы были на станции. Конкретно я и конкретно ты. Конкретно вдвоём.
– Это ясно… – Капитан притопнул ногой. – Неясно второе: по какой причине, появлявшись «конкретно вдвоём» – появились в одном, одним наряду с этим не будучи? Что-то меня тут смущает сначала. Наподобие как – намёк на мелодию: и зудит, и крутится, и разве что за грудки не достаточно, а – не угадывается, не проступает, не соединяется со слухом. Думается: на данный момент схвачу! Хватаю! Разожмёшь – безлюдная ладонь, лишь чувство: что-то тут было… возможно – что-то имеется, но – не видишь.
Семён Семёнович обхватил голову руками; кап-кап… падает из капающего крана вода – подставляй ладони… Быстро взлохматил свалявшуюся шевелюру. быстро встал.
– И почерк!.. У меня было прочное чувство, что это – я: извлёк суть, нанёс символы!
– Ты о чём?
– Ну не забываешь, в зале ожидания? Те листки, взявшиеся невесть откуда…
– Да-да! И у меня – также. – Капитан заволновался. – Тут дело кроме того не в почерке. Почерк, само собой разумеется, показался похожим на мой, но – похожим: возможно, это мой почерк, а возможно не мой… Не имеет значения! Принципиально важно вот что: эти слова нарисовал я, и рисуя – я знал что рисую, и рисуя – я был в том месте, где было то, что я рисовал! – Капитан беспомощно стиснул подбородок. – Возможно, я сумбурно говорю, невнятно…
– Сумбурно, – радостно дал согласие Семён Семёнович. – Но мне ясно. Оно так как так: и во мне сумбур, и совершенно верно такой же сумбур, да и то, что ты сообщил – имел возможность бы сообщить я, совершенно верно так же, разве что – чуть в противном случае.
Ух и взволновались. Подступились к чему-то! – нужно же! Необычно, но раньше им в голову не приходило (по крайней мере – точно) принять очевидное за очевидное. Должно быть, чтобы что-то заметить, мало этому чему-то всё время быть перед твоими глазами, необходимо ещё и открыть глаза. А что ещё? Ещё: открыв глаза – не закрывать их; с открытыми глазами – обучиться наблюдать.
Приятели почувствовали себя – так и сейчас – теми самыми, изменяющимися, – в каждом из которых существо мыслящее и существо живущее пребывали по-отдельности, а сейчас начали, наконец, соединяться.
—
…«мы выхватываем из неба белые шары
и шары тёмные
…что делать с ними?
где нам их разместить?
для чего нам эти шары?
…ничего не знаем
но выхватываем из неба белые шары
и шары тёмные
нет дела ответственнее чем это!
нет дела нужнее!
…шар за шаром –
появляется высокая пирамидка
пирамида
: мы укладываем шар за шаром
мы выкладываем последовательность за рядом
мы плюхаем шарики уже в том месте где при отечественном росте
нет ни мельчайшей возможности для таковой работы» …
—
Капитан торопливо отбежал к серёдке пещеры. Повозился, пошуршал, и, щёлкнув зажигалкой, запалил мелкий костерок.
– на данный момент дыму навалит, задохнёмся, – подбредая к костру, озаботился Семён Семёнович.
– Не успеем. – Капитан зябко повёл плечами. – Слушай, Семён, где твои тетради? …Я, фактически, для чего пламя засветил? – тетради взглянуть желаю, почитать, если ты не против, само собой разумеется.
– Не против… – Семён Семёнович посунулся в куртку. Скинул куртку и шепетильно общупал её. Неуверенно взглянуть на Капитана. – Нет тетрадей! Где-то обронил, правильно…
– Эх!.. – Капитан, поморщившись, досадливо мотнул головой. – Ну что ж ты, Сеня! Так берёг…
Семён Семёнович развёл руками и присел на корточки перед костром. Он удивлялся: пропажа тетрадей совсем его не огорчила. Нет, очевидно, он был бы рад, если бы тетради некуда не убежали, но да и то, что их не стало – расстройства особенного не принесло. Страно! Ещё совсем сравнительно не так давно – кошмаром было бы представить подобную пропажу. А сейчас…
Колье из кожи \
Интересные записи:
- Тибетский, или китайский, кордицепс
- Ты любезна мне, и всякому ты любезна, — от всякого неотделима; все тобою согреты… кто же согреет тебя? 14 глава
- Ты любезна мне, и всякому ты любезна, — от всякого неотделима; все тобою согреты… кто же согреет тебя? 15 глава
- Ты любезна мне, и всякому ты любезна, — от всякого неотделима; все тобою согреты… кто же согреет тебя? 16 глава