— На нём одежда Росса.
— Ах да. У Росса имеется такое свойство — дай ему волю, будет ходить в рванине. Дуайт такой же, лишь я ему не разрешаю.
— Нужно тебе постараться и на Росса воздействовать.
— Что ты, я не посмею! На долгое время он тут?
— Стивен? Точно не знаю.
— Быть может, Демельза, через несколько дней мы уедем в Лондон.
— Как? Оба? Но так как ты лишь в октябре возвратилась! Ох уж эти поездки. Предпочитаю жить на одном месте.
— Маленькое неожиданное дело, — сообщила Кэролайн. — Дуайт был приглашен от больного и подумывает принять его.
Демельза взглянуть на Дуайта, тот улыбнулся в ответ.
— Росс к тому времени возвратится, — сообщил он.
— Скорее бы. Не то не так долго осталось ждать от меня все приятели разбегутся.
— По какой причине бы тебе не отправиться с нами в Лондон?
— Что если мы с Россом разминемся — он по одной дороге, я по второй. Нет уж, благодарю. Но всё равняется благодарю.
Гости опять рассыпались по различным помещениям. В дверях Стивен Каррингтон сцепил мизинцы с Клоуэнс. Джереми шёл в паре с Мод Поуп. Через чур молоденькая госпожа Поуп нехотя оставалась рядом со ветхим мужем, старательно пробуя скрыть недовольство.
— Сообщи мне, — начала Кэролайн, легко коснувшись рукой в перчатке запястья Демельзы. — Сообщи, а что ты собирается делать с Клоуэнс?
— С Клоуэнс? А что с ней не так? — удивилась Демельза.
— Всего лишь болезнь, что нападает на всех нас в этом возрасте. Она взрослеет. Делается хорошенькой. Не такое уж необыкновенное явление.
— И что я обязана делать? Приставить к ней охрану?
— Не от всех. Знаешь, в один раз эта неприятность и меня дотянется, но не раньше, чем лет через десять. У меня же поздние дети. И я тут особенных сложностей не вижу. Повезу собственных двух мелких замарашек в Лондон, одену в шелка и взгляну, имеется ли поблизости хорошие кандидаты. И говоря «хороший», я имею в виду не длину генеалогического древа джентльмена либо белизну воротничка.
— Я счастлива, — сообщила Демельза. — Да… а чего я желаю для Клоуэнс? Жизни с тем, кого она выберет, хоть вполовину такой же радостной, как моя. Разрешим ей выбирать, Кэролайн. Она обязана сделать это сама.
— Как, надеюсь, сделают Софи и Мелора, в то время, когда придёт время. Если не я, то уж Дуайт будет на этом настаивать. Но принципиально важно, дабы им было из кого выбирать. Я желаю, дабы мои девочки довольно близко познакомились не меньше чем с пятьюдесятью партнерами, перед тем как кинуть якорь. Но выбор Клоуэнс меня мало тревожит, дорогая. В случае, если мы не вмешаемся,
ее выбор ограничится полудюжиной. Ты говоришь, её не заинтересовали приёмы и балы в Труро?
— Те два либо три, на которых она была — нет. Клоуэнс предпочитает скакать по берегу на своём Неро… Но Кэролайн, в случае, если ей чего-то и недостаёт, то только от нерешительности своих родителей. Росса эти приемы по большому счету не интересуют, и его частенько не бывает дома. А я… я ни при каких обстоятельствах не считала себя неспокойной мамашей, таскающей дочь на все приёмы, вечеринки и балы. Помимо этого, хоть я уже так в далеком прошлом госпожа Росс Полдарк, у меня нет… самоуверенности либо авторитета… По крайней мере, без Росса,
— она нахмурившись наблюдала на пылающий пламя. — Но кроме того если бы были — желала бы я этого? Нет. Моя дочь — не корова на деревенской ярмарке с розовым бантиком на шее, ожидающая предложений о покупке. Она
заслуживает лучшего!
— Вот видишь, Кэролайн, — засмеялся Дуайт.
— Не вижу ничего, не считая упрямого нежелания меня осознать, — ответила его супруга. — Очевидно, Полдарки не такие, как все. Нет-нет, никакой иронии. Никто не ожидает от вас с Россом простого обхождения. Для вас это было бы дико. Однако, дочерям — а вдруг уж на то пошло, то
и сыновьям — направляться дать возможность взглянуть на экземпляры противоположного пола, перед тем как они сделают выбор. И потому, что ясно, что вы оба со мной не согласны, желаю только добавить — лишь широкий круг знакомств с местной молодёжью Оксфордшира дал мне возможность сразу же оценить безукоризненные преимущества врача Эниса.
— бедного и Бездомного врача, — засунул Дуайт. — Не думаю, Кэролайн, что хоть у одного из нас был расчёт либо хотя бы глубокое познание. Мы друг друга и больше не желали наблюдать ни на кого другого.
— Тогда отыщи в памяти сама, как всё это произошло, — Демельза старалась держаться тихо. — Само собой разумеется, лучше, в то время, когда сыновья и наши дочери видятся с допустимо солидным числом сверстников. Но как выяснить, что двадцать третий мужик на твоем пути в чём-то лучше третьего? В случае, если между тобой и третьим пробежала искра, все остальные ни к чему. И в то время, когда выбираешь лишь из шести… хуже ли это? Сомневаешься. Я видела только одного. Но я, должно быть, вторая. И радостна безмерно.
— Тебе повезло с Россом, — сообщила Кэролайн. — Но счастье приходит различными дорогами.
— Можем об этом поспорить, — Демельза погладила руку подруги.
— Что ж, отлично, в то время, когда ветхим приятелям имеется о чём поспорить за двадцать мин. до первого часа первого января нового 1811 года. Я желала поднять тост «Смерть французам», как делала последние двадцать лет. Но давайте лучше выпьем за нас — и за отечественных отсутствующих друзей.
II
Начало января в Корнуолле выдалось красивым и спокойным, воздух и мягкая земля пропитались влагой, в воздухе не чувствовался мороз. Ожесточённая гнев, на которую способны море и здешний климат, ненадолго утихла. Но, солнце практически не показывалось из-за тяжёлых серых туч, но днём стало мало ярче, не то что 14 дней назад.
В один из этих дней Стивен Каррингтон задал вопрос Клоуэнс:
— Вы как-то говорили про дом, Тренвит — он стоит рядом и в собственности вашему кузену. Где это?
— За Грамблером. Ну, понимаете, за деревней. Из этого мили четыре.
— Возможно, нам прогуляться в том направлении? Вы говорили, дому больше двух сотен лет, а я интересуюсь древними постройками.
Клоуэнс колебалась.
— Да, официально он в собственности моему кузену Джеффри Чарльзу, но в действительности за домом вместо него присматривает отчим, господин Джордж Уорлегган, а он не обожает гостей.
— Он в том месте живёт?
— О нет. В том месте лишь два егеря, они обо всём заботятся. Но господин Джордж недружелюбно относится к нашей семье, и мама запретила мне в том направлении ходить.
Стивен совершил рукой по густым волосам.
— Что же, я испытываю огромное уважение к госпожа Полдарк и восхищаюсь ею. Я был бы последним подлецом, если бы начал уговаривать вас не подчиняться. Кстати, она прекрасная дама.
— Мама? Да, возможно…
— Разве вы не подмечали? Допустимо и нет, вы так как так похожи на неё.
— Думаю, совсем не похожа — волосы другого цвета, широкая кость,
и форма лица не такая…
— Нет-нет, вы меня не осознали. Я желал заявить, что госпожа Полдарк
— прекрасная дама, которая совсем этим не гордится, меньше всех, кого я встречал. По окончании стольких лет она всё ещё мало удивляется, в то время, когда при виде неё глаза приятели загораются от восторга. Я желал заявить, что в этом вы похожи на неё. Вы так же… не сознаёте собственной красоты.
— Если вы собирались сделать комплимент, — сообщила Клоуэнс, — тогда я вам весьма признательна.
— Чем больше стараюсь выбраться, тем глубже тону, — улыбнулся Стивен. — Разрешите мне повторить — конечно же, я не желал бы подталкивать вас нарушить запрет матери. направляться ли мне поинтересоваться у неё разрешения, дабы пойти в том направлении? Совместно со мной вам ничего не угрожает.
— Мне и без вас ничего не угрожает, — сообщила Клоуэнс. Но вам незачем задавать вопросы маму. В случае, если хотите, я провожу вас к воротам, и если они открыты, можем дойти до поворота дороги, откуда виден фасад дома.
Было уже около одиннадцати, в первый раз за пара дней облака рассеялись, немного открыв солнечный диск, тусклый, как монетка в шесть шиллингов на нечистом полу.
Она пошли на протяжении утесов. Клоуэнс осознавала: в случае, если идти через равнину
мимо шахты, их точно заметят сортировщицы руды и начнут болтать. В том месте довольно часто ходили раньше, пока Уорлегган не поставил заборы, и не смотря на то, что ограды в далеком прошлом повалили либо растащили, данной дорогой пользовались значительно реже, чем когда-то. Большинство её заросла дроком, а кусок утеса обвалился.
Море сейчас смотрелось неинтересным, плоским и серым, как оловянная тарелка. Кроме того чайки умолкли. Всё около затихло, словно бы в ожидании.
— Папа сказал как-то, что тут был проход в Тренвит, о котором никто, не считая него, не знал, — заговорила Клоуэнс. — Он игрался тут с кузеном — с тем, что погиб на шахте.
— Он сообщил, где?
— Где-то по данной дороге — через тоннель ветхой шахты. Он идёт под кухонными постройками и выходит наружу у колодца во дворе. Лет двенадцать назад, в то время, когда Джордж Уорлегган жил со своей женой в Тренвите, он запретил моему отцу входить в дом, и отец устроил ему парочку неприятных сюрпризов.
— И что тогда произошло?
— Думаю, дело у них доходило до драки, и неоднократно.
— Это тогда ваш папа взял собственный шрам?
— А как вы определили о шраме?
Стивен протянул руку, дабы оказать помощь ей перебраться через громадный камень.
— Тот рисунок Джереми, это так как ваш папа, да?
Клоуэнс легко взобралась за ним, отвергнув протянутую руку.
— Отец сражался в Америке, ещё до женитьбы. Вот откуда шрам.
— И у Бена Картера имеется похожий.
— Да… Наподобие того. По какой причине вы заговорили об этом?
Стивен ответил не сходу. Он наблюдал на море, где под ровной поверхностью в сторону утёса шла узкая линия неожиданно показавшейся волны.
— Бен Картер без ума от вас, так так как? Клоуэнс не отвела взор.
— Да, наверное, что так.
— А вы?
— Что вы желаете определить? — чуть заметно улыбнулась Клоуэнс. Что —
я?
— Я имел в виду — имеется ли у вас подобный интерес к нему?
— Имеется либо нет — разве я обязана вам в этом признаваться?
— Да… мне не следовало задавать вопросы. Очевидно…
Они подошли к каким-то полусгнившим опорам — это было всё, что осталось от когда-то крепкой ограды Джорджа.
— А чьи в том месте овцы? — задал вопрос Стивен, в то время, когда они вышли на первое поле. — Тут усадьба Уорлеггана?
— Нет, овцы, должно быть, Уилла Нэнфана либо Неда Ботрелла. Они арендуют эти поля у сэра Джорджа.
— Вон те овечки — у них не так долго осталось ждать будут ягнята. Понимаете, мне случалось помогать с окотом на ферме.
— Ого, я не знала.
— Неоднократно помогал фермеру управиться с ягнятами.
— У вас…
— Да. Ферма около Страуда.
Они пошли дальше.
— Когда появляются ягнята, овец уводят с этих полей, — сообщила Клоуэнс. — По какой причине?
— Их смогут схватить чайки.
— Как, вот эти чайки?
— Нет, другие, с тёмными спинками. Они громадные, как гуси. Смогут напасть на ягнят кроме того около деревни.
Сейчас они заметили серые дымовые трубы скрытого за склоном Тренвита.
— Вот, — Клоуэнс остановилась. — В том месте ваш дом.
— Но это не главный вход, скорее задний.
— Да. Я передумала.
Пара секунд они наблюдали без звучно.
— Вы великолепно ездите на той вороной лошади.
— Неро? Он мой ветхий приятель.
— Каждое утро. По этому берегу. Мчитесь, как ветер. Удивляюсь, как вы не опасаетесь споткнуться о какую-нибудь выбоину.
— Неро ни при каких обстоятельствах не спотыкается.
— Да, обязан сообщить, зрелище красивое.
— Отец именует это моим моционом.
— И это что может значить?
— Точно не знаю. Нахватался различных новых слов в Лондоне.
Они помолчали.
— Ни одна труба не дымит, — сообщил Стивен.
— Я же вам сказала, Харри — смотрители — живут в сторожке.
— Могу я попросить вас об услуге? — задал вопрос он.
— Смотря о чём.
— Мне хотелось бы осмотреть дом. Не могли бы вы остаться тут и подождать меня мин. десять?
Клоуэнс была настроена решительно.
— Нет. Но в случае, если желаете, я отправлюсь с вами.
— А что сообщит госпожа Полдарк?
— Пожалуй, ей незачем об этом знать.
Ill
Они вошли в Тренвит-хаус. На двери не выяснилось ни замка, ни засова. Воздушное пространство в был сырой и затхлый. Древесная зола из невычищенного очага рассыпалась по каменным плитам огромного зала и толстым слоем лежала на столе. Стивен залюбовался высоким окном с сотнями мозаичных стёкол. Они состоялись в зимнюю гостиную, кроме этого меблированную. Паутины в том месте выяснилось меньше, как словно бы Харри старались держать в чистоте хоть одну помещение.
— Где сейчас ваш кузен? — задал вопрос Стивен.
— В армии, сражается в Португалии.
— И в то время, когда война закончится — если он выживет — это его наследство… Ей-всевышнему, везёт же некоторым!
Клоуэнс скинула плащ. Под ним выяснилось бледно-жёлтое платье, только оттенком отличавшееся от цвета её волос. Она уселась в кресло и вытащила колючку, вонзившуюся в открытую туфельку.
— А у вас имеется… у вас не было наследного имения?
— Нет… Ничего нет. Мисс Клоуэнс…
— Да?
— Быть может, вы осознали… вы имели возможность додуматься, по какой причине я взял на себя смелость полюбопытствовать о ваших эмоциях к Бену Картеру.
— Осознала ли я?
— Я на это сохранял надежду. Вы мне весьма нравитесь, мисс Клоуэнс.
Она не отводила глаз от решётки из лучей зимнего солнца, падающих через окно на вытертый ковёр. На стенах ещё оставалась пара картин.
— Вы… вы меня услышали? — задал вопрос он.
— Да, услышала.
— То, что я сказал вашей матери — неправда, — сообщил он.
— О чём?
— Раз уж я открыл вам собственные эмоции, мне не нужно скрываться под покровом лжи. Я обязан сообщить вам правду. Я сказал госпожа Полдарк,
что был в Бристоле по делам, что мой корабль — увидьте, мой корабль — разбился в шторм и затонул, что мой друг, я и Бади Халим были на плоту, где нас и подобрал Джереми. Так вот, всё это неправда.
Неправда?
— Да. Это не мой корабль, у меня не было в нём доли. Я шёл из Бристоля, это правильно, но, осознаёте, как несложный матрос, не смотря на то, что благодаря Элвинам, моим покровителям, я взял хорошее образование. «Неподражаемый» не вёз груз в Ирландию и не попадал в шторм. Никакого шторма не было. Отечественный корабль — приватир, снаряжённый в Бристоле полудюжиной коммерсантов, а я был канониром на борту. Мы шли за добычей к побережью Франции. Нам удалось кое-что забрать, но перед тем как мы успели уйти, за нами погнались два военных корабля французов — наподобие шлюпов, лишь мельче… Нам случалось удирать от многих кораблей ВМФ. Прежде. От этих не вышло. Они догнали нас и потопили около Силли. Стёрли с лица земли корабль и не пощадили никого.
Клоуэнс исправила пряжку на туфельке.
— Для чего же вы поведали моей маме другую историю?
Стивен пожал плечами.
— Я не особенно горжусь своим занятием. Желал казаться кем-то значимым, произвести лучшее чувство. Что также не предмет для гордости, не так ли? Думаю, это был импульсивный порыв при первой встрече. А позже мне, само собой разумеется, было нужно придерживаться данной истории…
— он кинул на неё взор. — Мне так жаль, Клоуэнс. Я не желал вам лгать.
— Я счастлива это слышать.
Она встала, попыталась наступить на ногу. Позже подошла к окну, хмуро глядя на заросли бурьяна во дворе.
— Я счастлива, — повторила она.
Он приблизился к ней позади, положил руку на плечо. Волосы спадали ей на лицо, и он поцеловал щёку в том месте, куда упала непослушная прядь, развернул Клоуэнс к себе и поцеловал в губы. На 60 секунд они остановились, прижавшись друг к другу, позже она тихо отстранилась.
— Это было замечательно, — сообщил он.
— Да, — Клоуэнс.
Он засмеялся, опять обнял её и улыбнулся, в то время, когда они поцеловались, но не так долго осталось ждать ухмылка провалилась сквозь землю. Он легко, но открыто совершил руками по её платью, жадно касаясь бёдер, талии, рук, груди — как завоеватель, исследующий таинственную и красивую почву, которую собирается покорить.
Она высвободилась и сообщила:
— Думаю, нам пора к себе.
— Но до обеда ещё два часа.
— Меня не тревожит обед.
— Да. Меня также…
Он с опаской, двумя пальцами, переместил глубочайший вырез платья, поцеловал плечо, ласковую кожу шеи. Клоуэнс глубоко набралась воздуха. Ткань под его рукой скользнула мало ниже, чуть немного открыв грудь. Он начал целовать её.
Руки Стивена снова коснулись платья, но Клоуэнс с опаской дотронулась пальцами до его щеки, мягко оттолкнула.
— Достаточно.
Стивен отпустил её, удовлетворённый успехом, но опасаясь, что зашёл через чур скоро и на большом растоянии.
— Забудь обиду, в случае, если я тебя обидел.
— Не обидел.
— Я так рад это слышать.
Клоуэнс исправила платье на плече и содрогнулась, неожиданно почувствовав мороз ветхого дома. Она забрала плащ, Стивен помог накинуть его, опять поцеловал её в шею.
Она отстранилась.
— Что в том месте такое? Они прислушались.
— Должно быть, крыса, — сообщил он. — Они скоро осваиваются в таких заброшенных зданиях.
— Я не желала бы встретиться с Харри. Меня они прикоснуться не посмеют, но с чужаком смогут обойтись грубо.
— Пускай лишь попытаются… Клоуэнс…
— Да?
— Мы можем опять ко мне прийти?
— Сомневаюсь.
Они пошли назад, в зал.
Стивен открыл входную дверь, выглянул наружу.
— По какой причине?
— На то довольно много обстоятельств.
Они вышли из дома. Щёлкнул тяжёлый засов на двери.
— В то время, когда я надоем госпожа Полдарк, — заговорил Стивен, — должно быть, это произойдёт не так долго осталось ждать — я, пожалуй, ненадолго остановлюсь в деревне, может, постараюсь отыскать работу. Мне незачем возвращаться к себе.
Матери всё равняется, а отца я ни при каких обстоятельствах не знал, не смотря на то, что, как ни необычно, они пребывали в браке . Папа погиб в море. Я радостен появляться тут, на жёсткой почва, среди таких… таких приятных людей, — он совершил языком по губам.
— Ты не сможешь нас всех съесть, — сообщила Клоуэнс.
— Ты предугадала мои жажды, — захохотал он.
Около так же, как и прежде не было никого, лишь долгие бледные тени двигались за ними через поля.
Они снова поднялись на утёс. Вдалеке, в туманном море, показывалась рыбачья лодка.
— Давай мало побудем тут, — внесла предложение она.
— Для чего?
— Просто так.
Клоуэнс знала, что пережитые сравнительно не так давно эмоции еще заметны на её лице, и ей не хотелось возвращаться в Нампару, пока это не пройдёт.
— А тебе хотелось бы, дабы я уехал либо остался?
— Так много вопросов, Стивен… через чур много. Могу ли и я задать вопрос?
— Очевидно!
— какое количество девушек ожидает тебя в Бристоле?
Он захохотал, польщённый вопросом.
— Ну что мне сообщить на это, Клоуэнс? Девушки имеется, вернее, были — мне так как двадцать восемь. Важные отношения были лишь с одной, но это закончилось пять лет назад. Лишь одна женщина имела для меня значение — до сих пор.
Клоуэнс прямо и открыто взглянуть на него.
— Это действительно, Стивен?
— Ты же знаешь, что да. Дорогая моя, красивая. Любимая. Я не стал бы… не имел возможность тебе лгать.
Она отвернулась, осознавая, что эмоции, с которыми она старалась совладать, опять возвращаются.
— Не будешь ли ты так хорош пойти вперёд, Стивен? А я отправлюсь за тобой… чуть сзади…
Глава седьмая
I
Росс добрался до Чатема в начале утра в субботу, 12 января 1811 года. Он выжил в кровавой схватке при Буссако, отделавшись только царапиной на плече, но прибыв в Лиссабон, заразился свирепствовавшей в том месте инфлюэнцей и потому пропустил прошлые суда в Англию. Он сразу же поспешил в Лондон, откуда в первую очередь послал Демельзе письмо, написанное ещё по дороге, в ветреных водах Бискайского залива.
Проспав девять часов в мягкой постели, Росс позавтракал и вышел в лёгкий снегопад повидаться с Джорджем Каннингом в его новом доме — Бромптон-лодж. Деревня Олд-Бромптон размешалась менее чем в получасе ходьбы от Гайд-парка, среди фруктовых садов и огородов, но поля и уединённые дороги кишели грабителями и бродягами. Каннинг был дома, он тепло принял Росса, выслушал его тут и отчёт же попросил повторить доклад главе МИД, лорду Уэллсли, и министру обороны, Роберту Дандасу. Росс согласился с условием, что это не займёт довольно много времени — ему весьма хотелось поскорее соединиться с семьёй.
Дружба с Джорджем Каннингом крепла в течение многих лет, и сейчас Росс вычислял его своим самым другом в Лондоне. Он знал, что именно Каннингу обязан своим участием в последней миссии. на данный момент Каннинг жил в глуши, лишённый благосклонности и власти как собственной партии, так и оппозиции. Но отсутствие сиюминутной популярности не помешало ему приобрести повсеместную известность оратора и политика. Будучи на десять лет моложе Росса и совсем иного происхождения, Каннинг владел политическим чутьем, до которого Полдарку было на большом растоянии, но армейский опыт у него отсутствовал (на протяжении недавней дуэли с лордом Каслреем секунданту было нужно заряжать его пистолет, потому, что сам Каннинг ни при каких обстоятельствах прежде не стрелял).
Но у них — костлявого неугомонного обитателя Корнуолла со шрамом и остроумного язвительного полуирландца — было довольно много неспециализированного.
В обоих имелась некая заносчивость — ни один не относился к дуракам терпимо либо хотя бы без звучно, а потому у них было довольно много неприятелей. Несмотря ни на какие конкретно злоключения, оба отличались верностью, практически
маниакальной преданностью приятелям. Оба являлись приверженцами радикальных реформ в силу собственного характера, но принадлежали партии тори по необходимости. Оба были стойкими последователями Питта, приверженцами предоставления равных прав католикам и оба торжествовали, в то время, когда три года назад в английских колониях отменили рабство. В особенности их объединяло огромное сочувствие к простым людям, но сейчас основной приоритет купило активное участие в войне.
Красивая супруга Каннинга вместе с их больным сыном пребывали в загородном доме, в Хинкли, исходя из этого Каннинг настоял, дабы Росс совершил это воскресенье с ним. Он поведал о помешательстве короля, о том, что практически месяц назад, девятнадцатого декабря, Спенсер Персиваль наконец настоял на принятии закона о регентстве. Не смотря на то, что всегда говорилось, что король поправляется, практически правительство не может было ни шагу ступить без его согласия, а от человека, мнящего себя животным из Ноева ковчега, тяжело взять разборчивую подпись.
С того времени в Палате и за её стенками длились споры и разногласия, потому, что тори желали сократить полномочия принца хотя бы двумя годами. Это усиливало враждебность принца в отношении отцовского правительства. По слухам, по окончании получения очередных известий он сообщил: «Всевышним клянусь, когда стану регентом, они и часа не продержатся». Партия вигов настаивала на четырёх пунктах: мир с Францией, отказ от разногласий с Америкой, предоставление равных прав ирландским католикам и отмена церковной десятины. Сэмуэл Уитбред, сын пивовара, пробившийся в политики, возможно, возьмёт пост главу МИД, а лорд Гренвиль наверняка станет с премьером.
После этого, по словам Каннинга, будет заключён мир, очередное поспешное и непродуманное перемирие, такое же, как Амьенский мир десять лет назад, пакт, что даст Франции половину британских колоний и разрешит Бонапарту перевести дух и собраться с силами перед новым раундом завоеваний. Скомпрометированного Веллингтона отзовут из Португалии, а страну сдадут французам.
— Запрещено этого допустить, — сообщил Каннинг. — Но не воображаю, как допустимо остановить… Я лишь день назад виделся с Персивалем. Он делает вид, что с королём всё отлично, но между нами… ну что тут сообщишь…
— Ты вычисляешь, что принц непреклонен? — задал вопрос Росс.
— В собственном отвращении к правительству — да. У меня имеется некая надежда на леди Хертфорд. Полагаю, она склонит его к более
разумному отношению. Как мне известно, я для принца персона non grato, но мне удалось поболтать на эту тему с леди Хертфорд. Она думает, что довольно нынешнего правительства сделать ничего не имеет возможности, его неизбежно распустят.
— А принц поддерживает все настроения вигов? Кроме того желание установить перемирие?
— Похоже, что так. Кроме самой партии, все его индивидуальные советники
— Адамс, Мойра, герцог Камберленд, Шеридан, Тирвитт — виги…
— Шеридан?
— Тут, быть может, имеется некая надежда. Как тебе известно, он один из моих ветхих друзей, но сейчас мы редко виделись. Шеридан
— самый друг принца, но не пользуется успехом у Хертфордов, и они способны настроить принца против Шеридана. Помимо этого, он сейчас редко бывает трезв…
Они помолчали. Росс с опаской вытянул ногу.
— Росс, тебе пока не следует уезжать к себе, — сообщил Каннинг.
— Мне уже давно пора возвратиться.
— Нет, по крайней мере, пока не закончится кризис. Данной морозной зимний период, в то время, когда охота делается таковой многообещающей, чертовски тяжело удержать в Лондоне участников парламента. Данный мороз нанес нам коварный удар. В случае, если в течение ближайших нескольких недель я смогу рассчитывать на твой голос в Палате, значит тех, на кого я могу абсолютно надеяться — пятнадцать. на данный момент, в то время, когда для ответа множества неприятностей серьёзен баланс сил, такая несколько способна взять громадное влияние.
— Какого именно рода влияние? — задал вопрос Росс. — На обстановку с капризами принца и болезнью короля? Это неразрешимая неприятность. В случае, если, оставаясь в Вестминстере, я могу каким-то образом оказать влияние на войны и вопросы мира — я бы остался. Но это не в отечественной власти.
— Однако задержись на 7 дней. На две. Можешь остановиться тут, у нас. Джоан весьма бы тебе была рада, появляйся она дома. Останься, дабы заметить, как пройдет билль, поведать высоким чинам собственную историю. Прошу тебя. Это твой долг. Без этого твоя миссия останется незавершённой.
II
Джордж Уорлегган промучился все новогодние праздники и рождественские. Он не обожал рисковать, предпочитая играться точно, и это
выяснилось проблемой. Если он затянет с ответом, то может потерять возможность. Возможно, другие видят её так же светло, и до тех пор пока Джордж бездействует, перекупают фабрики в Манчестере. Может, он уже их потерял. Пребывав в Лондоне, нереально точно знать, что на данный момент происходит на севере.
Официальные отчёты врачей так же, как и прежде очень обнадёживали. Несколько дней назад Спенсер Персиваль заявил в парламенте, что совсем сравнительно не так давно лично общался с королём и тот вёл совсем обычную беседу, не показывая показателей умственного расстройства. Но билль о регентстве медлительно, но неуклонно продвигался. Политики не могли всегда спорить и выжидать. Не имел возможности ожидать и Джордж.
А позже он случайно услышал, что в Лондоне был давешний привычный из Корнуолла, что имел возможность бы оказать помощь ему принять верное ответ, сам об этом не догадываясь. Именно внезапность его прибытия в Лондон и имела для Джорджа значение.
Ещё со времени собственного нахождения во французском лагере для пленных в начале войны врач Энис изучал изюминке психологических заболеваний. Замечая, как ужасные условия и голод подействовали на многих здоровых людей, он был поражён различием запасов их жизненных сил, необычайными свойствами одних преодолевать лишения и столь же необычной несостоятельностью вторых. Довольно часто сильные с виду погибали, а вторым, очевидно нежизнеспособным, получалось пережить всё. Дуайт пришёл к заключению, что дело в психотерапевтическом настрое — целеустремлённость и решимость ума преобладают над слабостью тела. По окончании освобождения Дуайт Энис проверил эти выводы на себе — к громадному возмущению юный жены, вычислявшей, что он всегда нагружает себя сверх меры.