Взвесив подобающим образом указанные доводы, каждый без мельчайшего колебания согласится с тем заключением, которое я вывожу из них относительно перехода впечатлений и идей в другие, которые связаны с ними идеи и впечатления, тем более что сам по себе данный принцип столь легок и естествен. Но дабы оградить данную теорию от всяких сомнений как относительно гордости и униженности, так и относительно любви и ненависти, не мешает произвести пара новых опытов над всеми этими аффектами, и напомнить о некоторых из тех наблюдений, которых я коснулся раньше.
Дабы перейти к таким опытам, предположим, что я нахожусь в обществе лица, к которому раньше не питал никаких эмоций — ни дружбы, ни неприязни. В этом случае передо мной естественный и конечный объект всех четырех указанных аффектов. Я сам являюсь подлинным объектом гордости либо униженности; второе лицо — объектом любви либо неприязни.
Разглядим сейчас пристально природу этих аффектов и их взаимоотношение. У нас, разумеется, имеется налицо четыре аффекта, как бы образующие квадрат либо же находящиеся в верном соотношении и на равном расстоянии друг от друга.7 унижённости и Аффекты гордости, с одной стороны, ненависти и любви — с другой, связаны между собой тождеством собственного объекта, которым для первой пары аффектов есть отечественное я, а для второй — какое-нибудь второе лицо. Эти две линии — связи либо отношения — образуют собой две противоположные стороны квадрата. Потом, любовь и гордость — приятные аффекты, а униженность и ненависть — неприятные. Это сходство ощущения, характерное, с одной стороны, любви и гордости, а с другой — униженности и ненависти, образует новую сообщение, и два указанных сходства смогут быть разглядываемы как две другие стороны квадрата. Итак, гордость связана с униженностью, а любовь с неприязнью через посредство неспециализированных им объектов, либо идей. Но гордость связана с любовью, а униженность с неприязнью через посредство неспециализированных им ощущений, либо впечатлений.
Значит, я утверждаю следующее: нет ничего, что может позвать какого-либо из этих аффектов без наличия двойного отношения, т. е. отношения идей к объекту отношения и аффекта ощущений к самому аффекту. Это мы должны доказать при помощи собственных опытов.
Первый опыт. Для соблюдения большего порядка в этих опытах предположим вначале, что, тогда как мы находимся в вышеупомянутом положении, т. е. в обществе какого-нибудь другого лица, перед нами предстает объект, не связанный с указанными аффектами ни отношением впечатлений, ни отношением идей. Предположим, что мы оба наблюдаем на несложный камень либо второй обычный объект, что не в собственности ни одному из нас и не вызывает сам по себе никакой эмоции, никакого особенного наслаждения либо неудовольствия. Разумеется, что таковой объект не вызывает никого из четырех упомянутых выше аффектов. Попытаемся [применить] его к каждому из них поочередно; применим его к любви, неприязни, гордости и унижённости — ни одно из этих эмоций не появится хотя бы в самой не сильный степени. какое количество бы мы ни поменяли объект при условии выбора лишь таких, каковые лишены обоих упомянутых взаимоотношений; какое количество бы мы ни повторяли опыт при всех состояниях, на какие конкретно лишь способен отечественный дух, ни один объект из всего бесконечного разнообразия природы не позовёт ни при одном из этих состояний желаемого аффекта без наличия указанных взаимоотношений.
Второй опыт. Потому, что объект, лишенный обоих этих взаимоотношений, никоим образом не имеет возможности позвать аффекта, придадим ему вначале лишь одно из взаимоотношений и посмотрим, что из этого выйдет. Предположим, к примеру, что я наблюдаю на камень либо на другой обычный объект, что в собственности мне либо моему соседу и, так, получает отношение идей к объекту аффектов. Из априорного рассмотрения вопроса ясно, что нет основания ожидать происхождения какой-нибудь эмоции. Не говоря уже о том, что всякое отношение идей действует на дух незаметно и тихо, оно информирует однообразный импульс противоположным аффектам, т. е. унижённости и гордости, с одной стороны, ненависти и любви — с другой, в зависимости от того, в собственности ли объект нам либо второму лицу. Но такая противоположность аффектов обязана стереть с лица земли оба аффекта и покинуть отечественный дух совсем свободным от всякого аффекта. Это априорное рассуждение подтверждается опытом. Ни один обычный, повседневно видящийся объект, что не вызывает ни наслаждения, ни неудовольствия независимо от аффекта, не будет в состоянии привести к гордости либо униженность, любовь либо неприязнь при посредстве отношения собственности либо же вторых каких-либо взаимоотношений к нам либо к вторым людям.
Третий опыт. Итак, ясно, что одно только отношение идей само по себе не имеет возможности позвать упомянутых аффектов. Устраним сейчас данное отношение и заменим его отношением впечатлений, выбрав объект, приятный либо неприятный нам, но не имеющий отношения ни к нам, ни к нашему соседу, и посмотрим, какие конкретно это будет иметь последствия. Разглядывая вопрос вначале априори, как и в прошлом случае, мы можем заключить, что этот объект будет иметь маленькую, но вместе с тем и неизвестную сообщение с указанными аффектами. Уже кроме того что данное отношение нельзя назвать не сильный и незаметным, ему несвойствен и недочёт, свойственный отношению идей, — оно не направляет отечественный дух с однообразной силой к двум противоположным аффектам, каковые в силу собственной противоположности взаимно уничтожают друг друга. Но в случае, если мы, иначе, учтём , что переход от впечатления к аффекту не поддерживается в этом случае принципом, вызывающим переход от одной идеи к второй, и что, напротив, не обращая внимания на легкость превращения одного впечатления в второе, смена объектов считается мешающей проявлению всяких правил, вызывающих требуемый переход, то мы в состоянии будем заключить из этого, что все связанное с аффектом при посредстве одного отношения впечатлений ни при каких обстоятельствах не имеет возможности стать устойчивой и долгой обстоятельством какого-нибудь аффекта. Заключение, к которому может по аналогии прийти отечественный разум, взвесив все эти доводы, сводится к следующему: объект, вызывающий наслаждение либо неудовольствие, но не находящийся в каком-либо отношении ни к нам, ни к вторым людям, может так оказать влияние на отечественное настроение, что, конечно, позовёт в нас наклонность к гордости либо любви, униженности либо неприязни и что мы будем искать другие объекты, каковые имели возможность бы послужить основанием для этих аффектов при посредстве двойного отношения. Но объект, которому свойственно только одно из указанных взаимоотношений, хотя бы и самоё выгодное из двух, не имеет возможности позвать прочного и устойчивого аффекта.
К счастью, все это рассуждение в полной мере соответствует проявлениям и опыту аффектов. Предположим, что я путешествую со своим спутником по стране, совсем чужой для нас обоих; ясно, что в случае, если виды прекрасны, дороги приятны, а гостиницы эргономичны, то все это может позвать во мне удовлетворение собой и моим спутником; но так как мы предполагаем, что эта страна не имеет никакого отношения ни ко мне, ни к моему приятелю, то она не имеет возможности стать яркой обстоятельством гордости либо любви, а исходя из этого в случае, если эти аффекты не отыщут себе обоснования в каком-нибудь втором объекте, что находится в более близком отношении к одному из нас, то мою чувство скорее направляться разглядывать как проявление повышенного человеколюбивого настроения, чем как определенный аффект. Дело не изменяется, в случае, если объект приводит к неудовольствию.
Четвертый опыт. По окончании того как мы открыли, что гордость либо униженность, любовь либо неприязнь не смогут быть позваны ни объектом, лишенным всякого отношения как впечатлений, так и идей, ни объектом, владеющим лишь одним из указанных взаимоотношений, мы можем убедиться на основании только разума, без помощи предстоящего опыта, что все владеющее двойным отношением нужно должно приводить к этим аффектам — так как разумеется, что последние должны иметь какую-нибудь обстоятельство. Но дабы покинуть как возможно меньше места сомнениям, возобновим собственные испытания и посмотрим, будут ли соответствовать в этом случае события отечественным ожиданиям. Я выбираю какой-нибудь объект, к примеру добродетель, сам по себе вызывающий наслаждение, придаю этому объекту отношение к нашему я и нахожу, что при таких условиях на данный момент же появляется некий аффект. Но какой? Не что иное, как гордость, к которой этот объект находится в двойном отношении. Его мысль связана с идеей отечественного я, с объектом аффекта. Чувство, им вызываемое, сходно с ощущением аффекта. Дабы убедить себя в безошибочности данного опыта, я вначале ликвидирую одно отношение, после этого второе и вижу, что при каждом из таких устранений уничтожается аффект, причем объект делается мне в полной мере равнодушным. Но я не удовлетворяюсь этим; я делаю еще один опыт и, вместо того дабы устранить отношение, лишь заменяю его отношением другого рода. Я предполагаю, что добродетель в собственности моему спутнику, а не мне, а после этого замечаю, что случится в следствии для того чтобы трансформации. В тот же миг же я подмечаю, что в моих чувствованиях происходит поворот, что они оставляют гордость, с которой связано лишь одно отношение, то есть [отношение] впечатлений, и переходят на сторону любви, притягивающей их к себе двойным отношением идей и впечатлений. Повторяя тот же опыт, я посредством нового трансформации в отношении идей опять привожу чувствования к гордости; при новом же повторении снова привожу их к любви либо хорошему размещению. В полной мере убедившись во влиянии этого отношения, я исследую действия другого и, заменив добродетель пороком, превращаю приятное чувство, возбуждаемое первой, в неприятное, которое порождается вторым. Воздействие соответствует ожиданиям. Порок, приписываемый второму лицу, возбуждает при помощи двойного отношения аффект неприязни вместо любви, которую приводила к добродетели при посредстве той же обстоятельства. Продолжая опыт, я опять изменяю отношение идеи и предполагаю, что порок свойствен мне. Что же из этого направляться? Простой итог: замена аффекта неприязни униженностью. Эту униженность я превращаю в гордость при помощи нового трансформации впечатлений и наконец подмечаю, что обрисовал полный круг, приведя методом этих трансформаций аффект в то самое положение, в котором я отыскал его вначале.
Но дабы достигнуть еще большей достоверности, я изменяю объект и создаю испытания уже не над добродетелью и пороком, а над безобразием и красотой, бедностью и богатством, подвластностью и властью. Любой из этих объектов совершенно верно таким же образом проходит целый круг аффектов при помощи трансформации взаимоотношений; какого именно порядка мы ни начнём придерживаться — будем ли мы двигаться от гордости к любви, унижённости и ненависти либо от униженности к неприязни, гордости и любви, — опыт нимало от этого не изменится. Действительно, в некоторых случаях вместо ненависти и любви появляется презрение и уважение, но это в сущности те же аффекты, только видоизмененные из-за определенных причин, каковые мы узнаем потом.
Пятый опыт. Дабы придать данным опытам еще больший вес, поменяем постановку дела как возможно посильнее и придадим как аффектам, так и объектам различные положения, на какие конкретно они лишь способны. Предположим, что в дополнение к упомянутым выше отношениям лицо, над которым я создавал все эти испытания, тесно связано со мной узами родства либо дружбы. Предположим, что это мой сын либо брат либо же что меня связывает с ним продолжительное и близкое знакомство. Предположим потом, что обстоятельство аффекта получает двойное отношение — идей и впечатлений — к указанному лицу; посмотрим сейчас, к какому результату приведут нас все эти отношения и запутанные связи.
Перед тем как разглядывать, каковы указанные результаты в конечном итоге, определим, каковы они должны быть в соответствии с моей догадке. Ясно, что в зависимости от приятности либо неприятности впечатления у нас обязана появиться любовь либо неприязнь к лицу, связанному с обстоятельством впечатления тем двойным отношением, которое все время считалось мной нужным. Добродетель, свойственная моему брату, обязана возбудить во мне любовь к нему; его порочность либо подлость обязана вызывать во мне противоположный аффект. Но в случае, если делать выводы лишь по событиям дела, то я не могу ожидать, что аффект остановится на этом и не перейдет в какое-нибудь второе чувство. Мы имеем тут дело с лицом, которое есть объектом моего аффекта благодаря двойному отношению; исходя из этого при помощи того же рассуждения я прихожу к мысли, что аффект разовьется дальше. Лицо это, в соответствии с предположению, находится ко мне в отношении идей, аффект же, объектом которого оно есть, будучи приятным либо неприятным, находится в отношении впечатлений к гордости либо униженности. Разумеется, что один из последних аффектов и должен быть позван любовью либо неприязнью.
Таково заключение, к которому я прихожу на основании собственной догадки, и я с наслаждением убеждаюсь, что на опыте все оказывается совсем соответствующим моим ожиданиям. Добродетельность либо порочность сына либо брата вызывает во мне не только любовь либо неприязнь, но и благодаря новому переходу порождает в силу тех же обстоятельств гордость либо униженность. Нет ничего, что вызывает большего тщеславия, чем какое-либо блестящее уровень качества, присущее отечественным родственникам, и ничто так не гнетет нас, как их порочность либо низость. Это правильное соответствие опыта отечественному заключению есть убедительным доказательством основательности той догадки, на которую мы опираемся, делая это заключение.
Шестой опыт. Эта очевидность еще более возрастет, в случае, если мы произведем обратный опыт, т. е., покинув неизменными отношения, начнем только с другого аффекта. Предположим, что дело идет не о порочности и добродетели сына либо брата, возбуждающей в нас вначале любовь либо неприязнь, а после этого гордость либо униженность, но что мы приписываем эти хорошие либо плохие качества самим себе, не связывая их конкретно с лицом, состоящим с нами в родстве. Опыт показывает нам, что при таком трансформации в положении дела вся цепь разрывается и отечественный дух уже не переходит от одного аффекта к второму, как в прошлом случае. Мы ни при каких обстоятельствах не любим и не ненавидим сына либо брата за добродетельность либо порочность, подмечаемую нами в самих себе; не смотря на то, что разумеется, что те же качества, подмечаемые в них, возбуждают в нас очень заметную гордость либо униженность. Переход от гордости либо униженности к любви либо неприязни не так естествен, как обратный переход от любви либо неприязни к гордости либо униженности. На первый взгляд это как словно бы противоречит моей догадке, потому что идей и отношения впечатлений и в том и другом случае совсем однообразны. униженность и Гордость — впечатления, которые связаны с ненавистью и любовью; я сам связан с другим лицом; исходя из этого возможно было бы ожидать, что однообразные обстоятельства должны произвести однообразные действия и что наличие двойного отношения должно привести к полному переходу, как во всех других случаях. Затруднение это мы легко можем дать добро при помощи следующих мыслей.
Разумеется, что потому, что мы во всякое время интимнейшим образом сознаем себя, аффекты и свои чувствования, то идеи последних должны захватывать нас с большей живостью, чем аффектов и идеи чувствований какого-нибудь другого лица. Но все, что захватывает нас с особенной живостью и предстает перед нами в полном и ярком свете, до известной степени вторгается в отечественное сознание и появляется в отечественном духе при мельчайшем намеке, при самом не сильный отношении. По той же причине, раз появившись, оно захватывает внимание и мешает ему переходить к вторым объектам, как бы очень сильно ни было их отношение к нашему первому объекту. Воображение легко переходит от смутных к живым идеям, от живых же к смутным — только с большим трудом. В одном случае отношению оказывает помощь второй принцип; в другом — тот же принцип ему мешает.
Я уже увидел раньше, что две указанные свойства отечественного духа — аффекты и воображение — поддерживать друг друга, в то время, когда их рвения сходны и в то время, когда они действуют на одинаковый объект. У отечественного духа в любой момент имеется наклонность к тому, дабы перейти от одного аффекта к второму, с ним связанному, и эта наклонность удовлетворяется, в то время, когда объект одного из аффектов связан с объектом другого. Оба импульса совпадают и делают целый переход более ровным и легким. Но если бы произошло так, что отношение идей, строго говоря, оставалось тем же, но его авторитет на переход воображения закончилось, то разумеется, что тогда должно было бы закончиться кроме этого и его авторитет на аффекты, потому что последнее зависит только от данного перехода. Вот по какой причине гордость либо униженность не так легко преобразовываются в любовь либо неприязнь, как это не редкость в обратном случае. В случае, если кто-нибудь брат мне, я ему также брат; но, не смотря на то, что отечественные отношения обоюдны, они имеют весьма разное влияние на воображение. Переход от представления родственного нам лица к нашему я, которое мы ежеминутно сознаем, совершается легко и свободно. Но в случае, если аффекты уже направлены на отечественное я, воображение не переходит столь же легко от этого объекта к второму лицу, как бы тесно последнее ни было связано с нами. Данный легкий либо затрудненный переход воображения оказывает воздействие и на аффекты и облегчает либо задерживает их переход, что есть явным доказательством связи этих двух воображения — и способностей аффектов, и влияния взаимоотношений идей на аффекты. Это обосновывает нескончаемое число опытов, а помимо этого, мы обнаруживаем, что кроме того при наличии отношения, в случае, если лишь в силу какого-нибудь особенного условия заканчивается его простое воздействие на воображение, т. е. возбуждение ассоциации либо переход идей, задерживается совершенно верно так же и его простое воздействие на аффекты, пребывающее в замене одного из них вторым.
Кое-какие, пожалуй, отыщут несоответствие между этим симпатией и явлением, при которой дух легко переходит от идеи отечественного я к идее какого-нибудь другого объекта, связанного с нами. Но это затруднение будет устранено, в случае, если мы учтём , что при симпатии отечественное я не есть объектом аффекта и в ней ничто не останавливало бы отечественное, внимание на нас самих, как в настоящем случае, в то время, когда предполагается, что мы находимся под властью гордости либо униженности. Отечественное я, будучи отвлечено от перцепции какого-либо другого объекта, в сущности имеется ничто; исходя из этого мы должны обращать собственный взгляд на внешние объекты; и в полной мере конечно, что мы разглядываем с громаднейшим вниманием те из них, каковые смежны нам либо сходны с нами. Но в то время, когда отечественное я есть объектом аффекта, для нас неестественно оставлять его, пока не исчерпан аффект, а в последнем случае двойное отношение идей и впечатлений не имеет возможности более создавать характерное ему воздействие.
Седьмой опыт. Дабы еще раз подвергнуть опробованию все это рассуждение, произведем новый опыт. Мы уже видели воздействие идей и аффектов, связанных между собой; предположим сейчас наличие полного тождества аффектов наровне с отношением идей и посмотрим, каковы будут результаты этого нового положения дел. Разумеется, что тут с полным основанием возможно ожидать перехода аффектов от одного объекта к второму, в случае, если предполагается, что отношение идей не закончилось, а тождество впечатлений должно породить более сильную сообщение, чем самое сильное сходство между ними, какое лишь возможно себе представить. Но в случае, если двойное отношение — идей и впечатлений — может произвести переход от одного объекта к второму, то тем более [сделает это] тождество впечатлений в связи с отношением идей. В соответствии с этим мы видим, что, в случае, если мы любим либо ненавидим кого-нибудь, отечественные аффекты редко остаются в собственных начальных границах, они распространяются на все смежные объекты и охватывают друзей и привычных того лица, которое мы любим либо ненавидим. В случае, если мы дружны с одним братом, то нет ничего естественнее, как ощущать размещение к второму, кроме того не стараясь ближе ознакомиться с его характером. Ссора с одним участником семьи вызывает в нас неприязнь ко всей семье, хотя бы она была совсем неповинна в том, что возбуждает отечественное неудовольствие. Подобного рода примеры возможно отыскать везде.
В этом опыте имеется лишь одно затруднение, которое нам необходимо принять в расчет прежде, чем мы отправимся дальше. Разумеется, что не смотря на то, что все аффекты легко переходят от одного объекта к второму, с ним связанному, но таковой переход происходит более легко в том месте, где вначале выступает более большой объект, а менее большой следует за ним, чем в тех случаях, в то время, когда дело происходит в обратном порядке и последний объект предшествует первому. Так, для нас естественнее обожать сына из-за любви к отцу, слугу — из-за любви к господину, подданного — из-за любви к правителю, чем напротив. Совершенно верно так же мы легче питаем неприязнь к целой семье, в то время, когда поссоримся с ее главой, чем в то время, когда обиженны сыном, слугой либо вторым низшим участником ее. Словом, отечественные аффекты, подобно другим объектам, легче спускаются вниз, чем поднимаются вверх.
Чтобы выяснить, в чем состоит трудность объяснения этого факта, мы должны учесть , что то же самое основание, которое заставляет воображение переходить от дальних объектов к ближним с большей легкостью, чем от ближних к дальним, заставляет его с большей легкостью переноситься от меньшего к большему, чем напротив. То, что имеет большее влияние, завлекает к себе и большее внимание, а все, что завлекает к себе большее внимание, легче поднимается в воображении. Мы скорее способны не подметить в предмете что-то малое, чем то, что думается весьма большим, в особенности же в то время, когда второе предшествует первому и вначале завлекает к себе отечественное внимание. Так, в случае, если какой-нибудь случай заставляет нас разглядывать спутники Юпитера, отечественное воображение конечно пытается образовать идею данной планеты, но в случае, если мы вначале думаем о основной планете, то для нас естественней покинуть без внимания ее спутники. Упоминание о провинциях какой-либо империи переносит отечественную идея к столице данной империи, но воображение уже не с прошлой легкостью возвращается назад, к рассмотрению провинций. Мысль слуги переносит отечественную идея к господину, мысль подданного — к правителю; но то же отношение не сохраняет собственного влияния при обратном перемещении. На этом основан упрек, обращенный Корнелией к ее сыновьям: «Вы должны стыдиться того, что Корнелия больше известна под именем дочери Сципиона, чем матери Гракхов». Иначе говоря она побуждала их стать столь же известными и прославленными, как их дедушка8, в противном случае воображение народа, переходя от Корнелии как посредствующей ступени, находящейся в однообразном отношении к обеим сторонам, постоянно будет пренебрегать ее сыновьями и именовать ее по имени более большого и великого. На этом же принципе основан общепринятый обычай давать женам имя их мужей, а не наоборот; такова же и подоплека церемонии предоставления первого места тем, кого мы глубокоуважаем и почитаем. Мы имели возможность бы отыскать много других примеров, подтверждающих данный принцип, если бы последний и без того не был достаточно очевиден.
Но в случае, если воображение с такой же легкостью переходит от меньшего к большему, как и от удаленного к близкому, отчего же данный легкий переход идей не оказывает помощь переходу аффектов приятель в приятеля в первом случае так же, как он делает это во втором? Добродетели приятеля либо брата вызывают вначале любовь, позже гордость, в силу того, что в этом случае воображение переходит от удаленного к близкому в соответствии со своей склонностью. Отечественные личные добродетели не вызывают вначале гордости, а после этого любви к приятелю либо брату, в силу того, что в этом случае переход должен был бы совершиться от близкого к дальнему вопреки склонности воображения. Но любовь либо неприязнь к нижестоящему не легко приводит к аффектам по отношению к вышестоящему, не смотря на то, что это и соответствует естественной наклонности воображения, в то время как любовь либо неприязнь к вышестоящему приводит к аффектам по отношению к нижестоящему вопреки склонности воображения. Словом, та же самая легкость перехода действует неодинаково на высшее и низшее, с одной стороны, на близкое и отдаленное — с другой. Эти два явления кажутся нам противоречащими друг другу, и, дабы примирить их, потребуется выделить им некое внимание.
Так как переход идей совершается тут вопреки естественной склонности воображения, то, значит, над данной свойством одерживает верх какой-нибудь второй, более сильный принцип, а так как в отечественном духе постоянно бывают налицо лишь идеи и впечатления, то, значит, этот принцип нужно обязан пребывать в области впечатлений. Но мы уже отметили раньше, что впечатления, либо аффекты, связаны между собой лишь при помощи сходства и что, в случае, если какие-нибудь два аффекта приводят отечественный дух в однообразное либо сходное настроение, он очень конечно переходит от одного к второму. И напротив, противоположность настроений мешает переходу аффектов приятель в приятеля. Но нетрудно подметить, что такое препятствие может появиться по обстоятельству отличия в степени, а не только в качестве; так как нам нисколько не тяжелее неожиданно перейти от маленькой степени любви к такой же степени неприязни, чем от маленькой степени любого из этих аффектов к большей степени его же. Человек, находящийся в спокойном настроении либо только легко взволнованный, во всех отношениях так не похож на себя самого, охваченного сильным аффектом, что чуть ли два разных лица смогут быть столь же не похожи; и этому человеку непросто перейти из одной крайности в другую, в случае, если между ними не будет большого промежутка времени.
При переходе от сильного аффекта к не сильный затруднение не меньше а также, пожалуй, больше, чем при переходе от не сильный к сильному, при том условии, но, что один из этих аффектов при собственном появлении уничтожает второй и оба они не смогут существовать в один момент. Но дело совсем изменяется, в случае, если аффекты сливаются и действуют на дух в один момент. не сильный аффект, присоединенный к сильному, не создаёт для того чтобы сильного трансформации в настроении, как сильный аффект, присоединенный к не сильный; исходя из этого связь между сильной и не сильный степенями аффекта теснее, чем между не сильный и сильной.
Степень аффекта зависит от природы его объекта; аффект, направленный на лицо, представляющееся нам выдающимся, захватывает отечественный дух и овладевает им значительно посильнее, чем аффект, имеющий своим объектом лицо, согласно нашей точке зрения, менее большое. Здесь-то и проявляется несоответствие между установками аффекта и воображения. В то время, когда мы направляем собственную идея на большой и на небольшой объекты, воображение легче переходит от малого объекта к громадному, чем от громадного к малому, но аффекты совершают это с трудом. А так как аффекты — более сильное начало (principle), чем воображение, то не страно, что они одерживают верх над последним и завлекают дух на собственную сторону. Не обращая внимания на трудность перехода от идеи громадного к идее малого, аффект, направленный на первое, всегда приводит к сходному аффекту, направленный на второе, в случае, если это громадное и малое находятся в каком-нибудь отношении друг к другу. Мысль слуги весьма легко переносит отечественный дух к идее господина, но неприязнь либо любовь к господину с еще большей легкостью порождает бешенство либо доброжелательность по отношению к слуге. Более сильный аффект в этом случае есть предшествующим, а так как прибавление к нему не сильный не создаёт большой перемены в настроении, то переход от одного к второму происходит именно поэтому особенно легко и конечно.
На протяжении прошлого опыта мы убедились, что в случае, если в силу каких-нибудь условий отношение идей перестает оказывать собственный простое воздействие, т. е. облегчать переход от одной идеи к второй, то заканчивается кроме этого и его воздействие на аффекты; на протяжении же данного опыта мы подмечаем такое свойство и у впечатлений. Две разные степени одного и того же аффекта, само собой разумеется, связаны между собой; но, в случае, если более не сильный степень появляется первой, она мало либо совсем не бывает склонна к тому, дабы приводить к большой степени, а разъясняется это тем, что прибавление громадного к малому создаёт более ощутимое изменение в настроении, чем прибавление малого к громадному. В случае, если хорошенько взвесить эти явления, они окажутся убедительными доказательствами, свидетельствующими в пользу отечественной догадки.
Доказательства эти будут обоснованы, в случае, если мы обратим внимание на то, как отечественный дух примиряет в этом случае несоответствие, подмеченное мной между воображением и аффектами. Воображение переходит с большей легкостью от меньшего к большему, чем от большего к меньшему; наоборот, сильный аффект легче вызывает не сильный, чем напротив. При наличии этого несоответствия аффект в итоге одерживает верх над воображением, но он достигает этого в большинстве случаев потому, что подлаживается под последнее и подыскивает второе уровень качества, которое может служить противовесом началу, вызывающему несоответствие. В случае, если мы любим отца семьи либо хозяина, мы мало думаем о его детях либо слугах. Но в случае, если последние находятся перед нами либо в случае, если мы каким-нибудь образом в силах услужить им, то их близость либо смежность усиливает их значение либо по крайней мере ликвидирует то препятствие, которое воображение чинит переходу аффектов приятель в приятеля. В случае, если воображение еле переходит от большего к меньшему, то но оно легко переносится от дальнего к ближнему; так, препятствие сглаживается и раскрывается путь от одного аффекта к второму.
Восьмой опыт. Я подчернул, что переход от любви либо неприязни к гордости либо униженности легче, чем обратный переход от гордости либо униженности к любви либо неприязни, и что обстоятельством, растолковывающей, по какой причине у нас практически нет примеров последней смены аффектов, есть та трудность, которую испытывает воображение, переходя от смежного к дальнему. Я обязан, но, упомянуть одно исключение, то есть то, которое имеет место, в то время, когда унижённости и сама причина гордости содержится в каком-нибудь втором лице. Потому что при таких условиях воображение вынуждено учесть это лицо и не имеет возможности остановиться только на нас. Так, ничто столь легко не вызывает в нас любовь и расположение к второму лицу, как одобрение последним характера и нашего поведения.
Наоборот, нет ничего, что разжигает в нас более сильной неприязни к нему, чем порицание либо презрение с его стороны. Разумеется, что в этом случае первичным аффектом есть гордость либо униженность, имеющая своим объектом отечественное я, и что аффект данный преобразовывается в любовь либо неприязнь, объектом которой есть какое-нибудь второе лицо, преобразовывается, не обращая внимания на установленное мной правило, [гласящее, что] воображение еле переходит от близкого к дальнему. Но в этом случае переход происходит не только благодаря отношению между нами и этим лицом, а и потому, что последнее есть подлинной обстоятельством отечественного первого аффекта и, следовательно, оказывается тесно связанным с ним. Одобрение этого лица приводит к гордости, а его порицание — униженность. Не страно исходя из этого, что воображение снова возвращается к нему в сопровождении аффектов любви либо неприязни, которые связаны с первичными аффектами. Это не противоречит отечественному правилу, а лишь есть исключением из него, появляющимся из того же основания, что и само правило. Но такое исключение есть скорее подтверждением правила. И вправду, в случае, если мы разглядим все те восемь опытов, каковые были растолкованы мной, мы заметим, что одинаковый принцип проявляется во всех этих опытах, т. е. что униженность и гордость, ненависть и любовь постоянно возникают благодаря переходу, вызываемому двойным отношением идей и впечатлений. Объект, не находящийся ни в каком отношении[71]или находящийся только в одном из них[72], ни при каких обстоятельствах не порождает какого-либо из этих аффектов; помимо этого, мы заметили[73], что аффект видоизменяется в зависимости от отношения. Мы имели возможность кроме того подметить, что в том месте, где отношение в силу особенного условия не создаёт собственного простого действия, т. е. не вызывает перехода впечатлений либо же идей[74], оно перестает функционировать на аффекты и не вызывает ни гордости, ни любви, ни униженности, ни неприязни. Мы видели, что это правило действует кроме того в случаях[75], как словно бы противоречащих ему. Опыт говорит о том, что отношение довольно часто не создаёт должного действия, а происходит это, как узнается при изучении, в силу какого-нибудь особенного условия, предшествующего переходу; в случаях же в то время, когда, не обращая внимания на наличие указанного условия, переход бывает не предотвращен, обстоятельством этого оказывается какое-нибудь второе условие, составляющее противовес первому условию. Так, к неспециализированному принципу сводятся не только метаморфозы, но кроме того и метаморфозы этих метаморфоз.