Г.Райл
КАТЕГОРИИ
Перевод Н.Примакова под ред. В.Н.Поруса
Текст оригинала
Учения о теории и категориях типов — это изучения в одной и той же области. И область эта в значительной мере еще не изучена. Более того, изучения в данной области на данный момент затруднены определенными терминологическими расхождениями между философами, в результате которых они нe знают друг друга. В данной статье я в первую очередь желал бы снять определенные преграды, разделяющие исследователей, перед тем как приступить к изложению собственной позиции.
Эта неприятность достаточно важна. Я пологаю, что дело не только в том, что категориальные высказывания (category-propositions) (другими словами такие суждения, каковые приписывают терминам принадлежность к определенным категориям либо типам) постоянно выступают как выражения определенных философских предпочтений, но и в том, что правильно кроме этого и обратное. Исходя из этого, не прояснив природу того, что мы именуем типами либо категориями, мы остаемся в неведении и относительно природы философских методов и проблем.
Сначала мне нужно будет сделать пара замечаний исторического характера вовсе не чтобы показать собственную эрудицию в области философской палеонтологии или добавить респектабельности новейшим концепциям, отыскав в них примесь нормандской крови, а просто после этого, что это эргономичный метод в один момент поставить философские неприятности и разъяснить кое-какие классические термины, относящиеся к нашей теме.
КАТЕГОРИИ АРИСТОТЕЛЯ
Что разрешало Аристотелю вычислять собственный список категорий исчерпывающим? В его время слово категория означало то же, что отечественное слово предикат со всей двусмысленностью и неясностью этого существительного. Но список категорий у Аристотеля не являлся словарем всех существующих предикатов. По крайней мере было бы правдоподобным высказать предположение, что сам Аристотель задумал его как список предельных типов предикатов. Но что это имело возможность бы означать? Имеется простые высказывания (propositions), другими словами такие, каковые не содержат с себе еще более несложных высказываний, соединенных между собой, другими словами в структуру таких высказываний не входят такие связки как и, либо, в случае, если…то, не смотря на то, что, по причине того, что… и т. д. Из этих несложных высказываний кое-какие являются сингулярными, другими словами такими, каковые относятся к единичному предмету — названному либо указанному. Расположив простые сингулярные высказывания об одном и том же конкретном предмете (либо предметах) в некую последовательность, мы отыщем, что они отличаются друг от друга собственными предикатами. И эти предикаты составляют конечный перечень семейств либо типов, различия между которыми возможно обозначить, не смотря на то, что и не выяснить, следующим образом. Любое простое высказывание, к примеру информирующее что-то о Сократе, дает ответ (быть может, фальшивый) на некий вопрос о Сократе. На любой вопрос о Сократе возможно дать множество вероятных ответов, но не всякое высказывание о Сократе будет ответом на данный вопрос. Существует столько же разных типов предикатов, характеризующих Сократа, сколько существует разных вопросов о нем, не сводимых друг к другу. Так, на вопрос каковы размеры ? возможно ответить: шести футов ростом, пяти футов ростом, десять камней, одиннадцать камней и т. д., но нельзя ответить: с прекрасными волосами, в саду либо каменщик. Вопросам типа где это? соответствуют предикаты места, вопросам типа что это? — предикаты рода, вопросам типа какой ? — предикаты качества и т. д. Каждые два предиката в зависимости от того, отвечают ли они на одинаковый вопрос либо нет, относятся к одной либо к разным категориям. По-видимому, Аристотель ограничивался тем, что разглядывал простой язык как ключ к пониманию списка вопросов и типов предикатов.
Эта программа классификации типов потом была расширена как самим Аристотелем, так и его последователями. Довольно какой-то конкретной вещи возможно задавать не только такие вопросы, любой из которых требует в качестве ответа приписывание данной вещи одного из вероятных предикатов, но и по отношению к любому из таких предикатов уместен вопрос: Кто (либо что) владеет им? Дабы ответить на подобные вопросы, необходимо назвать какие-то индивиды (либо указать на них): Сократ, Федон, Я либо Королева. Разумеется, что путь от этих вопросов лежит не к последовательности предикатов, а к последовательности субъектов либо носителей этих предикатов, другими словами к личным субстанциям. Так, Сократ относится к категории субстанции, в то время как курносый — категории качества, а супруг — к категории отношения. В случае, если принять такое расширение, то слово категория свидетельствует уже не просто тип предиката, а тип термина, где под термином понимается абстрагируемый фактор в последовательности несложных сингулярных высказываний.
Дошедший до нас аристотелевский список из десяти (время от времени именуют восемь) типов терминов, само собой разумеется, неудовлетворителен. Разумеется, что кое-какие из якобы предельных по количеству категорий — это только подчиненные разновидности вторых, а критерии, каковые применяет Аристотель чтобы выяснить принадлежность термина к той либо другой категории, в высшей степени неясны, в случае, если их по большому счету возможно назвать параметрами. Но для его целей это не имело особенного значения. Все что ему требовалось — это мочь отличать (а) качества от взаимоотношений, (b) то и второе — от субстанций и (с) все это от видов и родов. Пускай грубо и неточно, но он умел это делать. Но перед нами стоит вторая задача, и исходя из этого нам направляться отметить кое-какие другие недочёты в его схеме.
1. Отнюдь не просто определить, в каком случае некое предложение (sentence) высказывает простое высказывание. Так как то, что предложение содержит лишь один глагол и не содержит связок, еще не свидетельствует, что выраженное им высказывание есть несложным, другими словами что это предложение не может быть преобразовано так, дабы оказалось предложение, содержащее связки и пара глаголов. На самом же деле любое дескриптивное предложение либо предложение, содержащее диспозиционное прилагательное наподобие робкий, либо же всякое предложение, содержащее наименование некоего рода (kind-name), возможно преобразовано либо развернуто. Кроме того самые простые с грамматической точки зрения предложения высказывают не простые высказывания и, следовательно, смогут быть развернуты. (Одна из главных тенденций современной логики пребывает в том, дабы с максимальной серьезностью отнестись к этому). Из этого следует, что вычленение термина — также сложная задача. Простые с грамматической точки зрения номинативные и предикативные выражения далеко не всегда являются логически несложными элементами либо составляющими частями высказываний. Исходя из этого классификацию типов абстрагируемых факторов в несложных высказываниях направляться отложить до тех пор, пока не будет совершена классификация разных типов пропозициональных форм. В первую очередь необходимо узнать, что означают слова, образующие логическую форму (form-words), то есть синкатегорематические слова типа все, кое-какие, любой, данный, какой-либо, не, в случае, если…, то, либо, и, чем и т. п., и что означают грамматические конструкции, и лишь после этого мы имели возможность бы сохранять надежду выделить и индексировать какие-либо несложные категорематические слова.
2. Помимо этого, нам нужен способ, благодаря которому возможно было бы представить и, что есть особенной задачей, установить разнородность и однородность категорий. Способ Аристотеля, в случае, если его по большому счету возможно назвать способом, по-видимому, пребывал в том, что составлялся список простых вопросов повседневной речи, а после этого самые важные типы назывались именами, производными от вопросительных слов. Не смотря на то, что, по правде сообщить, нет никаких оснований считать, что запас греческих вопросительных слов — самый экономичный из всех вероятных либо самый богатый из всех, какие конкретно лишь возможно захотеть. Как бы то ни было, подход Аристотеля не столь уж примитивен, как это имело возможность бы показаться. В итоге каждая пропозициональная функция — это всего лишь закамуфлированный вопрос. Пропозициональную функцию х курносый возможно отличить от вопроса кто курносый ? лишь по практическим ассоциациям, а функция Сократ имеется j высказывает не более и не меньше как вопросы типа где Сократ ?, каков Сократ ? либо какой величины Сократ ? в зависимости от того, с каким типом связывается j 1 .
Дабы более определить, в чем был прав и в чем заблуждался Аристотель, мне нужно будет ввести кое-какие технические идиомы, каковые еще пригодятся по ходу статьи. Разумеется, что предложения в определенном смысле складываются из частей; так, два высказывания смогут частично быть подобными и частично различаться друг от друга. Назовем любое выражение, входящее в состав предложений, каковые без этого вхождения были бы разны, сентенциональным причиной (sentence-factor). В роли “сентенциональных факторов” смогут, разумеется, выступать не только отдельные слова, но и сколь угодно сложные сочетания слов, и целые предложения. К примеру, в предложен Я — тот человек, что написал эту статью, выражения Я, человек, что, что написал эту статью, написал эту статью сущность сентенциональные факторы.
Я именую их факторами, а не частями, поскольку выражение части имело возможность бы быть ошибочно истолковано так, что выделенные элементы смогут существовать вне комбинаций, образующих предложения, либо, что еще хуже, входить что попало в каждые такие комбинации, другими словами как если бы это были свободные и произвольно передвигаемые фишки. Слово фактор тут должно выделить то, что эти элементы нужны для образования определенных сочетаний и фигурируют в них строго в некотором роде.
Потом, не смотря на то, что сентенциональные факторы не смогут быть вычленены из всех сочетаний, однако они смогут быть абстрагированы от любого определенного сочетания. В случае, если в каком-то предложении пропуск любого его фрагмента обозначить многоточием (либо выражением типа то-то и то-то), это обозначение и будет показывать, что тут должен быть подставлен сентенциональньный фактор, и как это необходимо сделать. Но само по себе многоточие, не смотря на то, что и показывает, что пропуск должен быть заполнен, ничего не может сказать о том, чем именно он должен быть заполнен, допуская нескончаемое множество вариантов для того чтобы заполнения. К примеру, выражения Сократ… либо Я — человек, что то-то и то-то либо то-то и то-то, значит, на следующий день суббота — это не предложения, а только схемы предложений (sentence-frames), пропуски в которых должны быть за полнены сентенциональными факторами. Ясно, что для этих трех различных форм необходимы и различные подстановки: к примеру, в первое выражение возможно подставить сентенциональный фактор … некрасив, во второе — … посетил день назад Эдинбург, а в третье — сейчас пятница…. Наряду с этим ни одна из аналогичных подстановок не имеет возможности заменить другую.
Но, не смотря на то, что не каждый сентенциональный фактор возможно подставить вместо любого пропуска, существует нескончаемое множество однотипных факторов, каковые возможно подставлять вместо одного и того же пропуска. Так возможно отличить один сентенциональный фактор от другого (или других) в любом конкретном предложении, подставляя многоточие либо символы пропуска (то-то и то-то, х, j, р) на место другого фактора либо факторов. Символ пропуска сам по себе не есть ни словом, ни выражением, ни предложением; это не имя и не описание имени. Это всего лишь указание на то место, на котором обязан пребывать тот либо другой (или те либо иные) из нескончаемого множества сентенциональных факторов.
Потом, предложения и сентенциональные факторы смогут быть британскими либо германскими, смогут быть написаны карандашом, сказаны шепотом либо звучно выкрикнуты, жаргонными либо нормативными — логика индифферентна ко всем этим различиям. Для простоты возможно сообщить (не смотря на то, что обычно это не совсем правильно), что логику интересуют только высказывания и их элементы, другими словами пропозициональные факторы (factors of propositions). В то время, когда в двух предложениях, сформулированных на различных языках либо диалектах, сделанных различными людьми в различное время, говорится об одном и том же, то предмет, о котором идет обращение, может рассматриваться как что-то отдельное от этих разных упоминаний о нем, причем нельзя сказать, что отношение между этим высказываниями и предметом о нем подобно отношению какого-либо населенного пункта к дорожным указателям, на которых написано его наименование. Само собой разумеется, мы различаем высказывания от предложений, высказывающих эти высказывания, и пропозициональные факторы от сентенциональных факторов, в которых первые находят выражение. Но опять-таки, это не означает, что коровы либо землетрясения существуют на свете кроме этого, как пропозициональные факторы; вправду, монета, которую я держу в руке, имеет две стороны, но так как из этого не нужно, что у меня в руке три вещи: монета и две ее стороны.
Потом, мы видим, что место пропуска в данной схеме высказывания возможно заполнено некоторыми, но не любыми из вероятных подстановок. Существует два метода для того чтобы заполнения. Дабы заполнить выражение Такой-то и такой-то находится в кровати, нужно вместо пропуска такой-то и такой-то подставить какое-либо существительное, местоимение либо субстантивную группу, к примеру дескриптивное выражение. В то время, когда направляться признать, что, к примеру, предложение Суббота находится в кровати грамматически корректно, но нелепо. Следовательно, от вероятных подстановок требуется не только соответствие определенным грамматическим типам, но они должны кроме этого высказывать пропозициональные факторы определенных логических типов. В неабсурдных предложениях пропозициональные факторы категориально соответствуют друг другу; в абсурдных предложениях по крайней мере кое-какие из пропозициональных факторов категориально несовместимы. В случае, если этот пропозиционалъный фактор относится к определенному типу либо категории, то его выражение, будучи подставленным в определенные схемы предложений, не ведет к вздору.
В случае, если моя интерпретация учения Аристотеля о категориях верна, то возможно заявить, что в одном важном отношении он был на верном пути. Так как вопросительные предложения, в случае, если отвлечься от их практических функций в качестве просьб либо команд, сущность те же схемы предложений, а вопросительные слова в них — символы пропуска. Классифицируя типы вопросов, Аристотель пользуется неспециализированным способом, благодаря которому определяется множество типов факторов, отвечающих на эти вопросы, другими словами подстановок на место пропусков.
Несовершенство его способа содержится в следующем. Он пробует классифицировать типы только маленького подмножества пропозициональных факторов, то есть тех из них, каковые входят в состав несложных сингулярных высказываний. По традиции (которая довольно часто ведет к недоразумениям) назовем их терминами. Все термины являются факторами, но не наоборот. Аристотель не дает параметров, разрешающих определять, в то время, когда какой-либо сентенциональный фактор выступает, а в то время, когда не выступает в роли термина, и, по всей видимости, считает, что грамматически простое слово постоянно выступает как часть либо элемент несложного высказывания. Разумеется, он надеется лишь на повседневное словоупотребление и здравый смысл в тех случаях, в то время, когда нужно решить подходит ли этот фактор для заполнения данного пропуска. Хуже того, он не поймёт, что типы факторов определяют собой логическую форму высказываний, в состав которых они входят, и сами зависят от последней, за исключением разве что личных субстанций, каковые, как он признает, не смогут быть подставлены на место качеств, взаимоотношений, размеров, положений, родов и т.д. в высказываниях, каковые он вычисляет несложными.
Аристотель, как и логики более позднего времени, по-видимому, пологал, что не смотря на то, что термины соединяются в высказывания и не смотря на то, что существуют разные типы терминов, однако возможно только одна манера их сочетания. Потому что тот же самый термин, что в одном высказывании есть субъектом, в другом высказывании может выступать в роли предиката.
Так же как каждые буквы алфавита возможно переставлять относительно друг друга, не изменяя наряду с этим смысла этих букв, так и между типами факторов и формой высказывания, образующих ее, по всей видимости, не усматривалось никакого сотрудничества. Никакой связи между формальными особенностями высказываний, от которых зависит возможность либо невозможность вывода определенных следствий, и формальными особенностями либо категориями терминов и других пропозициональных факторов установлено не было. Открытые Аристотелем правила силлогизма основаны на понятиях, выраженных такими словами, образующими логические формы, как все, кое-какие, данный, не, и, в случае, если…, то и т. д., но они не связаны с его классификацией категорий терминов.
Это то же самое, как если бы в первой главе грамматики давались определения частей речи, таких, как существительные, предлоги, глаголы, альянсы и т. д., а в второй главе — совсем свободные определения синтаксических правил, в то время как в конечном итоге эти правила должны были уже находиться в понятиях существительного, глагола, альянса и т. д. Так, факторы, типы которых зависят конкретно от той определяющей роли, которую они играются в словосочетаниях, в каковые они входят, трактуются как произвольно переставляемые фишки.
Знать все о логической форме высказывания свидетельствует знать все о логических типах его пропозициональных факторов. (Я взял на себя смелость, быть может, излишнюю, заменив в данной статье классическую терминологию — пропозициональные функции, переменные, значения и т. д. Но я поступил так по той несложной причине, что последняя ведет ко многим недоразумениям, в частности остается неясным, говорим ли мы, в то время, когда речь заходит о функциях, переменных, значениях и т. п., о некоторых выражениях либо же мы говорим при помощи этих выражений об определенного рода вещах. К примеру, что вычислять значением переменной в выражении х курносый — Сократа либо Сократа? Терминология, которую я предлагаю, по-видимому, более прозрачна с семантической точки зрения, а ее отдельные элементы выглядят достаточно самоочевидными.)
КАТЕГОРИИ КАНТА и ФОРМЫ Суждения
Учение Канта о категориях исходит из совсем иных оснований, и список категорий у Канта выясняется совсем не таким, как у Аристотеля. Как ни необычно, Кант уверяет, что преследует ту же цель, что и Аристотель, но, если не ограничиваться через чур широким и туманным смыслом этого заявления, он заблуждается. К сожалению, для трех из четырех собственных классов категорий Кант заимствует ярлыки у трех из аристотелевских десяти категорий, но, как мы заметим, количество, отношение и качество означают для этих двух философов совсем различные вещи.
Кант начинает с того, что образовывает каталог форм суждения, другими словами каталог отдельных случаев, в которых высказывания смогут различаться либо не различаться друг от друга, не содержательно, а по форме. Он не пробует выяснить понятие формы и не дает иного обоснования собственного каталога, не считая ошибочной ссылки на классическую логику, в достижениях которой он усматривает истину в последней инстанции.
Все высказывания, по Канту, делятся: (1) по количеству, другими словами по количеству собственных субъектов, на неспециализированные, частные и единичные (соответствуют формам все, кое-какие либо данный); (2) по качеству — на утвердительные, отрицательные либо нескончаемые; (3) по типам отношения — на высказывания вида s имеется р, в случае, если р, то q и р либо q; (4) по трем типам модальности — высказывания существования, долженствования и возможности. Эти формы суждения еще не категории, но это отправной пункт, из которого Кант, пара таинственным образом, предполагает вывести последние.
В принципе, подход Канта значительно более продуктивен, чем подход Аристотеля. Но реализовал он его далеко не лучшим образом. Подгруппа нескончаемых суждений — это иллюзия; существует пара типов неспециализированных суждений, но та их разновидность, которую разглядывал Кант, проходит скорее, по разряду гипотетических суждений; деление суждений на ассерторические, проблематические и аподиктические неверно, поскольку последние два — частные случаи гипотетических; деление суждений на окончательные, гипотетические и дизъюнктивные — пересекающееся и очевидно неполное, потому, что (а) то, что имел в виду Кант, это различение несложных и сложных высказываний, и (б) последнего разряда он опустил конъюнктивные высказывания типа р и q.
Лишь для несложных высказываний справедливо, что они должны быть утвердительными либо отрицательными, неспециализированными, частными либо единичными, в то время как в двухэлементных — конъюнктивных, дизъюнктивных либо гипотетических — входящие в них простые высказывания смогут быть различными. Различие между дизъюнктивными и гипотетическими формами суждения ошибочно. Не совершено четкого различия между неспециализированными (general) и необщими (non-general) высказываниями; не выяснено место высказываний типа семь коров пасутся в поле, большая часть мужчин носят пиджаки либо Джон, быть может, мертв. Наконец, среди несложных сингулярных высказываний не различены высказывания о особенностях и высказывания об отношениях. Аристотелевская категория предикатов отношения абсолютно игнорируется. По сути дела, унаследовать из аристотелевского учения о категориях Канту не удается практически ничего, поскольку он не подмечает категориальных различий (type- differences) в субъектно-предикатных высказываний и применяет заглавия уровень качества, отношение и количество только так, как это ему необходимо для его совсем иных целей. К примеру, у Аристотеля зеленый, сладкий либо честный означают качества, в то время как у Канта уровень качества свидетельствует утвердительную либо отрицательную форму высказывания. Количество для Аристотеля — наименование группы предикатов, обозначающих величину либо размер; для Канта оно показывает на логическую форму высказывания, определяемую словами каждый, некий либо данный. Наконец, аристотелевские отношения — это предикаты наподобие двоюродный брат такого-то, выше, больше, чем, в то время как для Канта это то, что выражено такими связками, как в случае, если… то, либо, и (как ему следовало бы добавить) и.
Наряду с этим все-таки нужно признать, что Кант осознавал важность для типов и исследования категорий некоторых фактов, на каковые Аристотель в этом отношении не обращал внимания. Он осознавал, что существует множество качеств, в которых высказывания смогут формально походить либо различаться друг от друга. Как мы видели, в учении Аристотеля о категориях роль таких слов, образующих логические формы, как каждый, некий, любой, в случае, если… то, либо, и, не, осталась незамеченной, и средневековые его последователи послали их в архив под снисходительным ярлыком синкатегорематических. Учение Канта (не смотря на то, что сам он этого не увидел) возвращает их из архива логики на ее рабочий стол.
Аристотель, по большому счету говоря, склоняется к тому, что, не смотря на то, что существует некое ограниченное множество типов факторов, имеется лишь один метод их сочетания. (В собственной теории предикабилий он практически догадывается, что для неспециализированных высказываний смогут быть различные методы сочетания, но это не оказало влияние на его теорию терминов.) Кант видит, что существует очень много способов сочетания, определяющих и определяемых видами вступающих в сочетание факторов. Аристотель предлагает алфавитную теорию факторов и несложного их комбинирования; Кант же предлагает теорию синтаксиса этих комбинаций и синтаксическую теорию типов их факторов — по крайней мере так я интерпретирую его таинственные упоминания о функциях объединения. Но кантовские категории не совпадают с его формами суждения. Каким-то неясным образом они оказываются проекциями этих логических форм на сферы естественных вещей и событий. Естественные факты — другими словами факты, устанавливаемые при помощи их наблюдения либо их припоминания, при помощи индуктивных либо каузальных умозаключений из наблюдений, — воплощают в любой момент определенные структурные правила, каковые каким-то образом восходят к таблице форм суждения. Природу составляют протяженные вещи, занимающие определенное место в пространстве в определенный момент времени, движущиеся либо покоящиеся в соответствии с законами причинности. Все эмпирическое должно, а все неэмпирическое не может быть реализацией этих категорий. Метафизические высказывания, так, грешат против категориальных правил.
Тут нет необходимости разглядывать загадочную Метапсихологию, благодаря которой Кант пробует разом доказать, и что так должна быть устроена Природа, и что мы можем знать, что она так должна быть устроена. Было бы уместнее представить различия, каковые Кант якобы находит между своими категориями и логическими типами либо естественными типами. Он, наверное, ошибочно предполагал, что существует два высказываний и вида фактов — логические и научные — и что формы последних — как бы приемные дети первых. Но это было бы абсурдным мнением, потому, что логические формы легко абстрагированы от некоторых частично схожих, частично разных высказываний, родословную которых, весьма похоже, направляться возводить конкретно к книгам, написанным естествоиспытателями, историками, теологами и математиками. Так что предполагаемое различение, мне думается, пара надуманно.
Кант не оказывает помощь нам решить техническую проблему — как, абстрагируясь от конкретных факторов, представить и выразить в символической форме их разнородность и однородность. Не растолковывает он и структуры категорий, отсылая нас к классической логике. Перед тем как покинуть историю вопроса, мы должны обратить внимание на одно предположение, которое вместе с Кантом и Аристотелем некритично разделяют многие современные философы. То есть: предполагается, что существует конечный список категорий либо типов, к примеру ровно десять (либо восемь) типов терминов либо ровно двенадцать форм суждения, так же как существует ровно двадцать шесть букв в британском алфавите и ровно шестьдесят четыре клетки на шахматной доске. Это чистой воды миф. В шахматной теории известно довольно много гамбитов, но нет их полного списка, и, не смотря на то, что в английском существует множество разнообразных грамматических конструкций, их законченная классификация неосуществима.
Схоластика — это вера в существование какой-то священной скрижали, на которой перечислены все категории, но мне не известны никакие основания для аналогичной веры. В итоге я не пологаю, что какого-нибудь символизма формальной логики достаточно, дабы охватить все вероятные различия форм и типов. Нo, очевидно, определенный символизм возможно в полной мере адекватен чтобы представить все различия типов, с которыми мы сталкиваемся на протяжении какого-либо конкретного изучения.
ОБОБЩЕНИЕ ТЕМЫ
В то время, когда высказывание есть не подлинным либо фальшивым, а тщетным абсурдным, не смотря на то, что его лексика соответствует принятым нормам и его грамматическая структура верна, мы говорим, что оно нелепо по причине того, что по крайней мере одно из составляющих его выражений не принадлежит к типу выражений, соединимых данным методом с другими выражениями в этом высказывании. Такие высказывания, возможно сообщить, посягают на границы типов и нарушают правила, регулирующие отношения типов. Сейчас логики обратили внимание на определенного рода категориальные сбои, имеющие место в высказываниях типа Я лгу либо Несоразмерное несоразмерно. Эти случаи увлекательны, в силу того, что абсурдность таких высказываний не очевидна, но обнаруживает себя, порождая несоответствия либо порочный круг, в то время как абсурдность высказывания типа Суббота находится в кровати очевидна сходу, еще перед тем, как мы имели возможность бы взять какое-нибудь несоответствие, допустив, что это высказывание действительно.
Помимо этого, в полной мере здравые, на первый взгляд, рассуждения смогут привести нас к формулировке высказываний первого типа, в то время как к предложениям второго типа имело возможность бы привести только желание сообщить какую-либо чепуху. Иными словами, кое-какие из категориальных сбоев заключают в себе подвох. Конкретно они вынуждают нас обратить внимание на категориальные правила; что касается остальных высказываний, то мы учитываем эти правила еще перед тем, как обращаем на них внимание. Но было неверно ограничивать теорию типов теорией некоторых особых категориальных правил.
Задать вопрос К какому типу либо категории в собственности то-то и то-то? значит задать вопрос В какого именно рода подлинные либо фальшивые высказывания может входить то-то и то-то и на каком месте оно может пребывать в них?. В семантическом замысле это значит В какого именно рода неабсурдные предложения может входить выражение то-то и то-то и какое место оно может занимать в них? и, напротив, Какого именно рода высказывания стали бы абсурдными, если бы выражение то-то и то-то было подставлено вместо одного из их факторов?. Я предпочитаю слово абсурдные словам тщетные (nonsensical) либо лишенные значения (meaningless) по той причине, что двумя последними выражениями время от времени характеризуют безлюдной комплект звуков либо грамматически неправильные конструкции. Помимо этого, недавно они стали употребляться в полемических целях в пользу одной конкретной теории. Слово вздор удачно ассоциируется с reductio ad absurdum, а также оттенок иронии в этом слове скорее на пользу, чем во вред — так как множество шуток, по сути, основаны на легковесной игре с категориями.