– Я обожаю тебя.
Женщина ничего не сообщила. Ничего не сообщил Семён тихо. Как-то так оказалось, что они были в любой момент.
—
«Он бегал по городу и искал ливень.
Он заглядывал в окна, стучал в квартиры, вбегал в магазины, учреждения… Дождя нигде не было. Время от времени ему доводилось ощутить сырость либо заметить мокрое пятно, но всегда появилось, что это что-нибудь второе, сырое и мокрое, но к дождю отношения не имеющее. Один раз ему кроме того подарили бутылку воды, предлагая тем самым отвязаться, перестать трогать, удовольствовавшись хотя бы этим. Он медлительно вылил воду из бутылки на землю, и, пока вода лилась, пробовал заметить-разглядеть ливень. Дождя не было.
Он плакал. И слёзы падали, капля за каплей… Падали… Это было практически начало дождя, но начало не переходило в продолжение, а слёзы заканчивались, и упавшие ниц слезинки растворялись, таяли, – уходили, празднично иссверкиваясь падающими в небо звёздами.
Он открывал и закрывал краны. Но дождя не получалось. Получались исчезновение и обрушение.
в один раз он кроме того нарисовал ливень, и, поместив рисунок на громадный страницу, повесил его на стену. Но это был весьма негромкий ливень. Он беззвучно падал со стенки, беззвучно пропадая, рассыпаясь беззвучно и незаметно, и – возвращался обратно, безубывно оставаясь на странице. И это был не ливень.
В то время, когда человек погиб – стояла сухая безветренная погода. Пыль лежала холмиками, буграми, целыми озёрами, необозримыми от края до края, неподвижными и глубокими. Растрескавшаяся почва тихо поскрипывала, равномерно и стойко дыша…
И вознёсся он. И вознёсся он на небеса. И это были небеса дождя» …
—
«Вот как… – дожёвывая пирожок, думал Капитан. – Вот оно как… А по какой причине? В силу того, что шагнул; выбрал ход – и шагнул. Может, он и не знал – куда, сердце знало. – Набрался воздуха. Утёр губы. Старательно, более чем следовало, обтряхнул руки. Выпрямился. – Сейчас, должно быть, моя очередь… И?»
В комнате было негромко. Тихо-тихо. Но Капитан ощущал: в том месте всё нормально… Замечательно! В том месте – чудо.
«Вот оно как, – млея, поразмыслил он. – Вот оно как не редкость… – Глубоко вдохнул тёплое летнее утро. – Будет и у меня.»
Облокотившись о балконные перила, Капитан выглянул во двор.
Никого… Пусто.
Медленный солнечный полдень. Мягко царапают карнизы голуби. Лениво проскальзывая размытыми запятыми – порхает многочисленная трепетная мелюзга. Переливаются – рассыпаясь в шелест – листья… До чего же довольно много листвы! – изумрудное море, волна к волне! Ко мне бы лодку… ладью… целый фрегат! И чтобы – штурвальное колесо. И – натянутая бечева горизонта, доверчивая, близкая, – натянутая навстречу… Одна рука – на штурвал, вторая – к горизонту… Лишь бы силы хватило! …И кто посмеет заявить, что будущее не бывает в пригоршнях!?!
Капитан обширно открытыми ноздрями втянул качнувшийся из листвы ветерок.
«Закурить бы!» Опять, придирчиво всматриваясь в закоулки, осмотрел двор.
Во дворе никого не было. Но, и двора, как такового, не было. Деревья росли так близко, так раскидисто и высоко, что взору, кроме них, оставалось очень мало: пара мелких пятнышек небесной голубизны… пара асфальтовых лоскутков у подъезда… половинка соседнего дома, и, от соседнего дома – приземистая обшарпанная арка, протянутая неизвестно куда…
Из-под арки послышались бодренькие шажки. Человек. Человечек! В диком пёстром балахоне, в панамке, с большой пухлой сумкой через плечо – человечек направлялся куда-то по своим делам, и без того оказалось – шёл он мимо подъезда.
– Сударь! – тихо окликнул Капитан.
Человечек остановился.
Капитан перегнулся через перила:
– Хороший человек, простите, что обеспокоил… Нет ли у вас закурить?
– Имеется! – Человечек снял панамку и задрал голову вверх. – Тебе как? – в том направлении кинуть, либо сам ко мне соизволишь?
Капитан содрогнулся. Изумлённо задрал брови. Ну и ну!
– Арнольдыч!
– Так совершенно верно, ваше благородие, – щёлкнув каблуками, отрапортовал Арнольдыч. – Тебе курево с какой руки закинуть? – с правой либо с левой?
– Возможно с обеих, – захохотал Капитан. Посмотрел назад на балконную дверь. – Погоди, на данный момент сам спрыгну!
Второй этаж – мелочи! Ему приходилось прыгать и с третьего, действительно, внизу был сугроб… Ерунда! Капитан зашагнул за перила, и, пристально высмотрев место приземления, спрыгнул. Удачно спружинил, но – равновесия не удержал, покатился прямо под ноги старичку.
– Кузнечик да и лишь! – достаточно сообщил Арнольдыч, помогая Капитану встать. – Не расшибся, прыгучий мой?
– Ничего! – Капитан бодро обтряхнулся, отёр платком поцарапанную руку, и, в знак того, что всё обошлось благополучно, подпрыгнул.
– Молодец, – порадовался за него Арнольдыч. Протянул кисет и трубку: – Кури! Заслужил!
Капитан быстро набил трубку, дотянулся зажигалку, прикурил. С первой же глубокой затяжки – очень сильно закашлялся.
– Ну и табак у тебя!..
– Обычный, – пожал плечами Арнольдыч. – В одном королевстве разжился… – Обмелькнулся лукавым взором на Капитана. – Оно, само собой разумеется, за нутро табачок берёт, спора нет. Да лишь в несуразицах государство у них погрязло! – как упрекнёшь? Народец тамошний – горюны да печальники: без руководства жить не смогут, а короля себе – никак не отыщут. Маются!
Капитан с подозрением покосился на улыбчивого старичка.
– Ну-ну…
Арнольдыч придвинулся поближе и доверительно понизил голос:
– Был один, и тот – сбёг… В народе шептались – уши у него, дескать, не сильный, корону удержать не могли! Наподобие как, предлагал ему придворный кузнец уши металлические выковать, но тут стало известно, что и голова – не сильный, металлические уши не потянет… нет…
Капитан опять закашлялся, посильнее прошлого.
– Экое недоразумение! – посочувствовал Арнольдыч. – Не окажется из тебя воздушного шара, – не держится в тебе дым! Могу морковку дать.
Капитан промакнул платком заслезившиеся глаза и со злобой взглянуть на ехидника. Спросил:
– Ты, наблюдаю, из бригады-то ушёл?
– Ушёл, – подтвердил Арнольдыч, лучезарно посматривая на собеседника.
– Выперли?
– Не-е… Сам ушёл. Лодыри они: к чаю – не дозовёшься, больше двух пряников за один присест – не сдюживают. Как с этими трудиться? Тунеядцы, уж ты не спорь. Слабаки! …А тамошний-то король, – Арнольдыч снова понизил голос и опасливо посмотрел назад по сторонам, – хорошо бы сам сбёг, так он ещё и премьера похитил! …Слух в народе прошёл: сожрал супостат главу правительства! А? Умял сироту!
– Ну чего городишь!
– А чего? …Да-да-да. Говорят, – Арнольдыч вытаращил глаза, – на пиру король так лопал, так облизывался! – жуть! А премьер – он грустный сидел, не кушал. Предчувствовал… Каково?
«Врезать бы ему!..» – тоскливо поразмыслил Капитан, отворачиваясь от Арнольдыча.
– Ты – другое дело! – Капитан почувствовал лёгонькое похлопывание по плечу, наподобие как – птичьей лапкой. – Ты у нас – молодец! Не жрун! – Капитан обернулся. Арнольдыч жалостливо и умильно сощурил глазки: – Вон так как как отощал, родимый… Что ж ты? Ай-яй-яй! Наверно, глина нежирная попалась?
– Что?
Лишь тут до Капитана, наконец, абсолютно дошло, что Арнольдыч, существо таинственное и ехидное, всё про них с Семёном знает. Что он… Что… Что же это такое!
– Ах ты, издеватель, – вскипел Капитан, – швабра ты ветхая! Что ж мы, мотаемся тут, долбимся о каждый угол… – Ухватил Арнольдыча за грудки. – Да я из тебя на данный момент всё вытрясу! Ты у меня всё поведаешь!
Замерцали окрестности, затряслись. Тренькнуло. Перемигнулось, – ах! – море… Солёные брызги врезались Капитану в лицо. Он выпустил старика. …Волны, волны кругом! Деревья, кусты, трава, асфальт, стенки строений, летний дрожащий воздушное пространство – всё стало волнами! Где верх, где низ… – что в том месте! – пучина… «Как же я не захлёбываюсь?» – судорожно мелькнуло в голове. Громадный пенистый вал накрыл Капитана с головой. Повалил! Поволок!
– Арнольдыч!
Арнольдыча не было. Была… Громадная Белая Рыба, с сумкой Арнольдыча на хвосте. Невиданная!
Капитана охватила оторопь. Могший, до нынешнего дня, плавать лишь в пруду – он не смог подняться на волне и хлебнул – вдосталь! – солёной воды. Забарахтался.
– Арнольдыч! – захрипел он.
Рыба с интересом наблюдала на Капитана. Широкие сияющие глаза были внимательными и тёплыми. Капитан, не выдержав, закричал на Рыбу:
– Где Арнольдыч!?
…И Громадная Белая Рыба с смехом ушла в глубину.
Капитана накрыла следующая волна. Теряя воздушное пространство, непоследовательно дёргая ногами и руками, он стукнулся о дно…
—
…«Люди пришли в мир, и его не увидели.
…В нашем мире пляшут черешни. И собаки высоко вздымают на розовых языках солнце. И колотят жуки в барабаны. И цветут ручьи.
И очень многое, очень многое, очень многое. И совсем не так, как люди видели это всю собственную жизнь.
…В нашем мире снега галдят журавлиными косяками. И наблюдают моря в восход солнца; что им в этом? но вот так как – наблюдают. И поют и вздыхают огни. И льнутся и жмутся к ладоням ветра растрёпанными мордашками…» …
—
Сухо. …Да. Это было не дно, а обычный асфальт. Не было ни моря, ни Рыбы, ни Арнольдыча… а – так: всё как прежде. Вот и балкон, откуда он только что – и десяти мин. не прошло – спрыгнул. Двор…
У ног его, на асфальте, дымилась трубка. Рядом лежал кисет. Капитан, чуть придерживаясь за поясницу, нагнулся и подобрал их.
– Нужно же, не раскололась, – пробормотал он. – И кисет сухой…
И? …Он стоял и никак не имел возможности забрать в толк: что? для чего? по какой причине? Растерялся.
«Как в том месте Семён сказал?» Машинально вцепился зубами в трубку, стиснул кисет. Решительно огляделся по сторонам. «Вперёд!»
А куда? Тут лишь и стало заметно, что двор – он не только двор, но и не осознаешь что… Вправду: дом был как дом, арка как арка, и половинка соседнего строения – та, что виделась с балкона – также, а вот вторая половинка – бред, ерунда, аляповато раскрашенная подделка! Да и другое… Сейчас Капитан разглядел то, что не смог сначала подметить за высокими густым кустарником и пышными деревьями. Все строения, за исключением дома, соседней половинки и арки – были ненастоящими. Театральные декорации, вот что! Кроме того пейзаж, показывавшийся вдалеке, многообещающе раскинувший панораму широкого и пёстрого населённого пункта – воспринимался как что-то нарисованное, как самый обычный театральный задник, необычайных масштабов, но в полной мере обыкновенного качества. В некоторых окнах он увидел фанерные силуэты людей, выполненные в натуральную величину.
Капитану внезапно стало страшно.
– Эй!.. – постарался крикнуть он. Крика не получилось – оказался писк. Откашлявшись и прочистив горло попытался опять: – Эй! Люди! Кто-нибудь!
Никто не отозвался. «И?»… И – что? …Капитан собрал побольше воздуха в грудь и закричал приложив все возможные усилия:
– Э-э-э-э-эй! Э-гэ-гэй!!!
В этот самый момент же почувствовал, как кто-то теребит его за штанину.
Взглянув вниз, Капитан заметил сидящего рядом с ним барсука. Барсук почесался.
– Ты чего кричишь? – тихо задал вопрос барсук. – Тебя обидели?
Капитан попятился.
– Н-нет…
– Тогда не повышай голос, – внес предложение барсук. – Ночь на дворе!
– Ночь? …Думается, сутки. Вон, солнышко какое…
Барсук шмыгнул носом и взглянуть на солнышко. Позже – на Капитана.
– Это тебе, конкретно, думается, – тихо сообщил барсук. – Со мною также время от времени не редкость. Не огорчайся! – Попросил: – И не повышай голос. Хорошо?
– Хорошо… – Спохватился: – Погоди! Как мне попасть в город?
– Куда? – удивился барсук.
– В город! В том направлении, – Капитан махнул в сторону декораций рукой. – В том месте раньше был город, а сейчас – ерунда, театр какой-то. Но я в том месте был! Как же попасть?
– А для чего? – ещё больше удивился барсук.
– Ну… Куда-нибудь необходимо попасть. Так так как?..
Барсук укоризненно покачал головой. Набрался воздуха.
– Дело твоё. …А билет у тебя имеется?
– Билет?
– Ну да. Как же без билета – в Музей?
– В какой музей?
– В обычный! Билет нужен.
– Какой-то абсурд! Я уже оттуда – ко мне – приходил! Случалось…
– Оттуда – ко мне: пожалуйста. А вот из этого – в том направлении: лишь с билетом.
– Где я его заберу? – Капитан развёл руками. – Что за билет?
– Билет? Простой билет: необязательная неосмысленность. Он должен быть в тебя. Тогда и в Музей попадёшь.
– Ничего не осознаю, – простонал Капитан.
– Не редкость, – успокоил его барсук. – Ты, я наблюдаю, так нервничаешь! Возможно, тебя утешить?
Капитан промолчал.
– Осознаёшь ли, – тут барсук застеснялся, – я в любой момент по ночам стихи пишу. Вот и сейчас, мин. за пять перед тем, как ты закричал, стишок показался. Могу прочесть.
– О чём стишок-то? – безрадосно задал вопрос Капитан.
– На острую тему, – принципиально важно ответил барсук. – О современниках и классиках. Мелкий. Прочесть?
– Давай…
Барсук забрался на лавку, стоящую около стенки дома, и поднялся в позу.
– О Современниках и Классиках! – провозгласил он.
Капитан безнадёжно махнул рукой.
– и наблюдают Классики на нас
и в классики играются
«мы любим вас!» – мы им кричим
они не знают
…не знают по большому счету
а также больше: по большому счету
а также вовсе: по большому счету
…и в классики играются
Барсук замер и умолк на лавке.
– Весьма интересно… – неуверенно промямлил Капитан.
Барсук поклонился.
– Утешился? В противном случае, может, тебе балладу какую прочесть? Я могу!
– Не нужно, – жёстко, но стараясь помнить о вежливости, отклонил предложение Капитан.
– В противном случае – я могу… – взгрустнул барсук.
– В второй раз, – дал обещание Капитан. – Мне бы – выбраться…
– Выбирайся, – пожал плечами барсук. – Кто тебе не даёт?
– Но как?!
Барсук осмотрелся. Увидел арку.
– Да вот хоть в том направлении. …Беги, кроха!
Капитан также взглянуть на арку.
– И что в том месте?
– Я-то откуда знаю! – обалдел барсук. – Ты так как идёшь!
– Хорошо. До тех пор пока…
Стараясь не оборачиваться, Капитан медлительно зашагал к арке.
– Хорошей дороги! Хорошей дороги! Хорошей дороги! – раздался за его спиной целый хор. Кроме того не хор – шум. Следом – растреснулся гром: гуденье, дуденье, барабанный грохот.
Капитан обернулся. Целый двор был заполнен великим множеством барсуков. Барсуки толпились между деревьями, сидели на ветках, выглядывали из кустов. Барсуки трясли флажками, дудели в трубы, восторженно стучали в барабаны. Те же, у кого лапы были свободны, напутственно махали этими лапами Капитану вслед. Кое-какие – плясали.
Капитан опрометью бросился под арку.
Прыжок… Второй… Ай!.. Не сумел удержаться!.. И вот он уже летит, крича, в какую-то немыслимую пропасть, с кошмаром подмечая внизу облака, и в том месте – под тучами, далеко-далеко внизу – тоненькую полосу железной дороги… бегущий по рельсам – маленький таковой – поезд…
Кричанье ему уже не помогало, и исходя из этого – постоянно крича – Капитан крепко-крепко закрыл глаза.
А!-а!-а!-а!-а!-а!-а!-а!-а!-а!-а!-а!-а!-а!-а!-а!-а!-а!-а!-а!-а!-а!-а!-а!!!!!
—
…Чья-то сильная неспокойная рука быстро тряхнула его за плечо.
– Мужик, вам не хорошо!?
Капитан открыл глаза. Он сидел на лавке, в вагоне. Рядом стоял большой сутулый старик и тревожно сверлил его мелкими колючими глазками. Рядом – по краешкам лавок – приткнулись две пожилые дамы; дамы о чём-то скоро перешёптывались, со страхом посматривая на крикуна.
– Вам не хорошо?
– Простите… – Капитан отёр рукавом вспотевший лоб. – Это я задремал… Приснилось что-то… Простите.
Старик со злобой нахмурился. Частые кустистые брови вздыбились, зашевелились. Дамы на лавках умолкли.
– Изволили задремать – так дрёмствуйте! – наставительно сообщил старик. – А кричать для чего? …Вы, юный человек, к валерьянке прикладывайтесь. Да! А к водке – ни-ни; с водкой – завязывайте!
– Да я непьющий, – слабо запротестовал Капитан. – Так оказалось…
– Оказалось у него! – пробурчал старик, возвращаясь к себе на лавку. Обернулся; зыркнул сурово: – А уж в случае, если до рюмки добрался – закусывай плотнее! И это… в поезд не лазь. Не лазь в поезд! Сиди себе под воздухом и яблонькой дыши!
Понемногу старик угомонился. Дамы, поднявшись, перебрались на пара лавок подальше. Больше в вагоне никого не было.
Капитан взглянуть в окно.
Осень… Похоже – сентябрь. Зелёные листья лишь легко, самыми кончиками узких трепещущих лапок коснулись багрянца и желтизны. Лес… лес… Провода… Опоры высоковольтных линий, отемнелые и блескучие по окончании недавнего дождя… Лес… лес… лес… Случайные избёнки, покосившиеся и шальные… Девочка у шлагбаума, в ярком жёлтом плаще, с полосатым мячиком в руках; девочка помахала пробегающему поезду рукой… Опять – лес…
Руки у Капитана дрожали. «Вот так как! Чего лишь за последние дни не случалось, а всё – не привыкну… Привыкнешь тут!» Обтёр замызганные руки о замызганный плащ. Встал и вышел в тамбур. Дамы – искоса – проводили его странными взорами: опохмеляться отправился, болезный…
Поезд подрагивал, постукивал, погромыхивал. Поезд дребёзгло и мягко подпрыгивал, умело перемещая собственное неуклюжее огромное тело по узким извивным рельсовым нитям. Тут, в тамбуре, Капитану стало спокойнее. Он нашарил в кармане трубку, кисет, зажигалку; закурил. «Ерунда со мною происходит, – устало поразмыслил он. – Изо дня в сутки…» Поезд замедлил движение.
Станция. Остановка. Двери открылись. В тамбур вкачнулся свежий прохладный ветерок. Мимо – на выход – протопал большой старик. Выйдя на перрон и подшмыгнув на пояснице портфель – он сурово погрозил Капитану пальцем. Капитан – в ответ – продемонстрировал язык.
Двери закрылись. Натужно набирая скорость, поезд последовал дальше… Всё дальше и дальше… Куда? «Куда я еду?» – вяло мелькнуло в голове. Мелькнуло – и погасло. Не хотелось ни думать, ни чувствовать… Легко: ехать, перемещаться, подпрыгивать вместе с поездом, безоглядно и навзничь наблюдать в окно… в мир… И Капитан ехал. И Капитан перемещался. И рассеянно посасывал трубку, не подмечая, что она давным-давно погасла. И наблюдал в окно.
Сумерки… По небу бредут облака; бредут, бегут, летят. Чистые, белые, плотные, похожие на умытых утренних снеговиков. А одно облако – на громадную белую птицу…
Вот: тучи летели; тучи становились меньше и меньше, медлено отлетая в сторону. И лишь громадная белая птица летела рядом с поездом, не отставая и не обгоняя, сопровождая свистящий и грохочущий механизм.
Мимо проплыла рощица. На опушке стояла лошадь и что-то жевала. Капитану показалось, что, постоянно жуя , лошадь кивнула ему.
Скрипнула дверь межтамбурного переходника. В тамбур вошёл контролёр.
– Ваш билет.
Капитан хмыкнул. Хоть что-то привычное… Оживился:
– Снова билет! Прямо помешались все на этих билетах!
Контролёр насупился:
– Я вас не осознаю. …Билет предъявите, пожалуйста.
– Нет, – Капитан сожалеюще развёл руками. – Нет, и не было.
– Ясно. – Контролёр деловито пошуршал в сумке, что-то отыскивая. – Будем платить штраф!
– Не будем. – Капитан обширно улыбнулся. – Денег также нет.
– Вы издеваетесь?
– Ну что вы! – Капитан набрался воздуха. – Согласиться, кроме того при наличии денег – билета бы я не приобрел и штрафа бы платить не стал. В силу убеждений. Ясно говорю?
– Безобразие! – с преимуществом сообщил контролёр.
– Кому как…
– При таких условиях, должен вас задержать, – официальным тоном заявил контролёр. – Вот так!
Капитану стало скучно.
– А брюки не лопнут? Мелковат ты для таких выкрутасов, касатик. Сгонял бы лучше за подмогой.
– Верно! – облегчённо сообщил контролёр. – В том месте, в первом вагоне, отечественных человек двадцать едет, все – по обмену опытом! Далеко не уходи, не так долго осталось ждать возвращусь с коллективом: будем тебя через рукоприкладство перевоспитывать!
По окончании чего гибко шмыгнул через межтамбурье, грозно прогрохотав дверями.
Сунув трубку с кисетом в карман штанов, Капитан снял плащ, обмотал его около пояса и завязал на животе. Засучил рукава. Приготовился.
«Идёт жизнь! Под моё нынешнее настроение, двадцать человек – тьфу…»
Поезд опять замедлил движение.
Послышались топанье и шумные голоса.
Поезд остановился. Входные створы разошлись по сторонам. «Повезло!»
Из межтамбурья высунулось сходу два контролёра.
– Брысь! – гаркнул Капитан.
Представители коллектива со страхом скрылись. Капитан прыжком выскочил на перрон.
Поезд отправился. В вагоне обозначилась толчея: салон захлестнула целая масса людей контролёров, уставившихся на сбежавшего зайца через стекло. Контролёры что-то возмущённо кричали, показывали кулаки, – всячески высказывали негодование и сулили, без сомнений, очень многое. Капитан, лучезарно скалясь, прощально помахал рукой.
Поезд, погудев, потянулся в бег. Но ещё какое-то время мелькали его огни, – из темноты, обступившей станцию, показывались они на большом растоянии и продолжительно, и взору были приятны. Прекрасные, прекрасные огни.
«Но, прохладно…» Капитан развязал, обтряхнул и надел плащ, шепетильно застегнув его на все пуговицы. Осмотрелся.
«Привычные места! – надсадно толкнулось в нём. – Куда это я? Где?..» В самом деле – привычные: станция, перрон, станционный зал ожидания… Последний раз он видел это совсем по-второму: развалины, запустенье… рельсы, заросшие высокой травой… разгуливавшие по перрону птицы… А сейчас – как в первоначальный, памятный прочно, раз. «Меня ссадили с поезда… Я вздремнул… Позже – с сумкам и перекошенной лицом показался Семён… Последний поезд мы пропустили… А! – так это и был последний поезд! на данный момент я выпрыгнул из поезда на что мы опоздали тогда!»
Капитан вихрем ворвался в пустынный зал ожидания. Предположение была верна. На календаре, висящем около кассы, те же самые год, месяц, число; если судить по расписанию и часам – последний поезд только что ушёл. Приехал! Капитан плюхнулся на привычную лавку и отрывисто, жадно захохотал.
Хохотание оборвав – начал плакать.
—
«Иви! Иви, кроха…»
—
…«в данной башне башне башне затишье и сырость
запах оливок и роз
запах ветхих и броских платьев
(аквариумные рыбки разбивают стекло и уходят в сторону водоёмов
и заря им – в пояснице
и плавники их красныкрасны и истекают красным)
(фрески изменяются местами
они свешивают лохмотья броские с парапетов, на парапетах стоят и наблюдают)
запах лозы утратившей упругость
зеленоватый отсвет
голуби голуби роняются на песок ударяются языками перетекают с места на место
в граните в ониксе в мраморе но литаврами в кафель где трещины показывают направленье
шлёпанье босых ног:
обнажённые письмена волчками крутятся на полу…
…что стоит сообщить:
не могущий падать теряет границы.
это отлично.
сообщить:
не могущий раскрыть ладонь – рождается безголосым и зыбким.
во что прохожденье его?
но вот так как – приходит и усаживается комфортно…
…сырость и затишье
и затишье и сырость и сырость и сырость
разбитая чашка
усталая кошка
пируэты еловых шишек штор изумрудов
так и имеется:
на раскрытой ладони умещаются все ответы
но они незаметны; так и имеется:
легко – ладонь
раскрытая каждой пылинке имеющая продолженье» …
—
…Ночь. Сидеть на лавке, закрыв глаза, это так приятно. …Да, он стал вторым; совсем-совсем вторым. Кроме того Капитан не определил бы на данный момент Капитана. Кроме того дети… – его дети… Ха! Они, быть может, закричали бы: «отец, отец!» – и бросились бы через него… …А уж королём – ни-ни, и не внесли предложение бы! Капитан улыбнулся; помотал головой…
…Тик-так, тик-так, тик-так. Как вошёл – приметил, не примеченные в прошлые визита часы. Ходики. На стене, над кассой: кошачья мордашка, с бегающими по ней стрелками; маятник раскачивается, глазищи – вправо-влево, влево-вправо, – золотистые, с лукавинкой! Тик-так, тик-так, тик-так… За окном – ветер, ветер… узкая дождяная морось всвистывается в стёкла окон… А тут: тик-так, тик-так, тик-так. Тиканье часов уютно полощется в за-стенной непогоде, играется с нею. …Котёнок опрокидывает лукошко с шерстяными клубками; забрать увеличительное стекло, присмотреться к какому-нибудь клубку: множество изогнутых, искажённых, извивающихся узких ниточек обвеивают основную нить, – ураганы, молнии, проливные дожди! – сжатые в шар… намёки, события, непогода… А котёнку – лишь бы поиграть: катает клубки, подбрасывает, волочит, шутливо втискиваясь коготками и зубками; наиграется – уляжется в них, свернётся колечком, засопит…
Тик-так, тик-так, тик-так…
—
…Зашумело, вспенилось Дерево – высоко разбросило ветви, раскрикивая ветра и птиц. Узкими сильными пальцами коснулось солнца, и звёзд, и всякой пылинки – вне граней и вне границ, – объяло, затормошило. Вот: понеслись – пунцовея, кружась – облака; залопотали травы; вспенились, захохотали дожди, наполняя то, что должно быть наполнено, обходя то, что следовало обойти.
Дерево стронулось; Дереву надоело находиться на месте, и – в долгом кошачьем прыжке – лёт, лёт, лёт! Дуновенье…
Промчалась, переборно цокая копытами, устремлённая мерцающая лошадь. За лошадью – встрясываясь, раскачиваясь из стороны в сторону – летела просторная дребезжащая повозка… фургон… Занавеска, скрывающая вход, моталась по ветру, и из оттуда – из глубокой фургонной глубины – тихо светили звёзды…
«Ты – щепка в реке. Ты плывёшь по течению. И до тех пор пока ты плывёшь по течению – ты неотделим от него; ты и имеется – течение. В притихших – окрест течения – водах ты встретишь щепку, листик либо соломинку, и докоснёшься, и увлечёшь за собой.
Остановись! Замри! О! – как много необходимо сил, дабы остановиться! Дабы наперекор течению – остановиться. Дабы приподняться над. И осмотреться. И понять:
По обе стороны – берега; значит – это река. Это река; вот по какой причине тебя так бурно несёт! – ты был в течение реки. Это течение; не волен ты – совсем не волен! – в дороге собственной, покуда плывёшь по течению, покуда ты не отделим от него.
Ты можешь набраться сил; ты можешь уйти в притихшие воды и оставаться в том месте… Как продолжительно? Продолжительно! – до тех пор пока вторая плывущая в течении щепка не докоснётся тебя: …и докоснётся… и увлечёт за собой… Отыщешь ли ты силы снова покинуть течение? – ох, как это тяжело! – как много необходимо сил… Ты знаешь: пройдёт время – снова покажется плывущая в течении щепка и докоснётся тебя, либо – плеснутся воды, – перебросят из притишья в стремнину… тебя…
Ты это знаешь. Ну конечно же ты это знаешь! Ты знаешь, знаешь, знаешь: всё, что тебе необходимо – исток реки; именно там все вопросы и все ответы, именно там начинается река. И именно там река заканчивается. Хоть весьма многие будут уверять, что это не верно, – но именно там река и заканчивается. …Тебе известно, где находится исток: течение так внятно, так разумеется показывает направление! …Эй! эй! – развернись!
Вот ты и плывёшь. И волен в дороге собственной. И имеется у тебя Дорога; теперь-то лишь – конкретно сейчас – она и показалась. …Это тяжело. Это практически нереально. Но лишь так и быть может, – и разве возможно тяжело?
Плыви! Как бы на большом растоянии ни был исток – с каждым новым гребком ты обучаешься плавать»
—
Время…
Он открыл глаза; и посмотрел, и всмотрелся, и заметил: ночь.
Совсем не дремал. Ни секунды. Но: отдохнул; отлично отдохнул; вдосталь. Тело признательно постанывало, неспешно стекаясь и стягиваясь в бодрствующий, готовый ко многому организм. Ни надрыва, ни излома – ничего; так понималось: пара часов на не через чур эргономичной лавке никакой измятости не привнесли, что прежде – было бы немыслимо. А в наше время: бодрость. бодрость и Свежесть. И что-то ещё, неугадываемое, имеющее прямящую натяжность струны, фонарное обличье светильника, взмывшего на большой шест… порывистое дыханье вереска…
В зале было мрачно. Мрачно и негромко. Чуть размывая темноту, от дальнего окна – к кассе, мягко дымилась полоса лунного света.
Капитан поднялся.
…Вот оно что! – на стене не было часов. Ходиков. Он сходу осознал: чего-то не достаточно, недостаёт, что-то отсутствует… Тиканье часов! – без него тишина стала целой.
Неразбавленная поступью времени тишина… Капитан стиснул лицо ладонями; выпрямился; прислушался… Время некуда не убежало. Время находилось. Оно лишь переместилось, немножечко – просветью – обнажив корни бытия, в том месте, где корни, минуя взрастание-цветение-угасанье сходу и изначально сливаются с кроной. Капитан почувствовал, как тишина наполняет его, заплёскиваясь в любой уголок, – напитывая, очищая глубины образа для дивного и несложного.
Зайка Zoobe. На всякий случай.
Интересные записи:
- Ты любезна мне, и всякому ты любезна, — от всякого неотделима; все тобою согреты… кто же согреет тебя? 2 глава
- Ты любезна мне, и всякому ты любезна, — от всякого неотделима; все тобою согреты… кто же согреет тебя? 5 глава
- Ты любезна мне, и всякому ты любезна, — от всякого неотделима; все тобою согреты… кто же согреет тебя? 6 глава
- Ты любезна мне, и всякому ты любезна, — от всякого неотделима; все тобою согреты… кто же согреет тебя? 7 глава