Кроме самосознания и политического сознания, в политике играется огромную роль да и то, что в большинстве случаев именуют иррациональным либо бессознательным. Разглядим его роль на примере понятия «коллективное бессознательное». В широком смысле, это совокупность психологических процессов, состояний и операций, не представленных в сознании личного субъекта политического поведения (либо представленных с недостаточной степенью осознанности), но оказывающих активное, а в некоторых обстановках определяющее влияние на поведение больших не структурированных конгломератов людей (к примеру, типа толпы). Прилагательное «коллективное» в данном сочетании не сходится с классической трактовкой, принятой в отечественной литературе и не только не связано с коллективом как сообществом сознательных индивидов, а прямо противоречит этому. Коллективное бессознательное приводит к специфическим формам поведения, в большинстве случаев именуемые, для избегания путаницы, стихийным, «внеколлективным (массовым) поведением».
История понятия достаточно занимательна. Термин «коллективное бессознательное» был введен в начале века последователем 3. Фрейда К. Юнгом для обозначения особенного класса психологических явлений, каковые, в отличие от личного (личного) бессознательного, являются носителями опыта филогенетического развития человечества. Главным содержанием коллективного бессознательного для Юнга были архетипы — общие априорные схемы поведения, наполняющиеся конкретным содержанием в реальности человека; особенного рода надличностные (видовые, реагирования) и групповые способы восприятия на происходящее около человека, определяющие схожесть поведения людей, относящихся к некоему «коллективу» филогенетического толка (к примеру, к — одному этносу).
В политической психологии трактовка коллективного бессознательного дополняется введенным Э. Дюркгеймом в конце XIX века понятием «коллективные представления», обозначающим неосознаваемую в силу привычности, автоматизированности совокупность знаний, точек зрения, норм поведения, сложившихся в социальном опыте у участников социальных общностей и групп. Подобные представления, подавляя личное сознание людей, смогут приводить к стереотипным реакциям, каковые В.М. Бехтерев вычислял предметом «коллективной рефлексологии», особой отрасли социальной и политической психологии, которая связана с феноменами типа поведения толпы на митинге, массовыми истериями, паникой и т. п.
Структурно в рамках коллективного бессознательного выделяются коллективные чувства, эмоции, настроения, мнения, знания, суждения и оценки. Главные роль играются эмоциональные компоненты. Рациональные элементы существуют в составе коллективного бессознательного только в виде устоявшихся стереотипов, верований и традиционных воззрений, играющих подчиненную, во многом обслуживающую роль по отношению к иррациональным моментам.
Коллективное бессознательное проявляется в массовом поведении двух различающихся видов, Первый вид массового поведения сводится к однородным действиям и единообразным оценкам, соединяющим индивидов в достаточно целостную монолитную массу на базе неспециализированного для всех ее участников коллективного бессознательного. В большинстве случаев это происходит в следствии заражения большого числа людей сходными массовыми настроениями и эмоциональными состояниями — к примеру, масса людей фанатиков, охваченная единым порывом экстаза при виде собственного фаворита, выкрикивающая приветствия в его адрес, лозунги и т. п.
Второй вид массового поведения, в котором ключевую роль играется коллективное бессознательное, наоборот, связан с этими событиями, при которых эмоциональные потрясения не соединяют, а разобщают людей. Тогда в воздействие вступают не неспециализированные, а разные, но однообразные для большого числа людей поведенческие механизмы, и появляется поведение, главным содержанием которого являются спонтанные однородные реакции громадных множеств людей на критические («пограничные») обстановки, появляющиеся объективно и неожиданно. К таким обстановкам наравне со стихийными бедствиями относятся войны, революции и т. п. Главными чертями аналогичных событий являются их непредсказуемость, новизна и непривычность. В силу данных изюминок, личный опыт человека отказывается адекватно оценить и отреагировать на ситуации для того чтобы типа, и тогда индивидам приходится опираться лишь на подсказываемые коллективным бессознательным, апробированные массовым биологическим либо социальным опытом методы личного поведения. Примером для того чтобы рода реакций есть паника.
Поступки людей, вовлеченных во власть коллективного бессознательного, неизбежно становятся иррациональными. Рациональное сознание под влиянием коллективного бессознательного отключается, падает интеллект, понижается критичность по отношению к своим действиям. Быстро исчезает фактически любая личная ответственность за собственные поступки. Парализуется механизм принятия личных ответов. Коллективное бессознательное усредняет, нивелирует личность — так, масса людей постоянно стоит за среднего, «простого» человека в его самом тщетном виде. В один момент, коллективное бессознательное пробуждает самые примитивные и неуправляемые самим человеком, но поддающиеся манипуляции извне инстинкты людей.
Коллективное бессознательное возможно опорой в том случае, в то время, когда оно стимулирует политическое единство громадных весов людей, воодушевленных, к примеру, истерической верой в харизматического фаворита либо, скажем, сплоченных необъяснимой враждебностью в отношении предполагаемых виновников тех либо иных отрицательных событий. В этих обстоятельствах коллективное бессознательное может выступать в качестве базы организованного политического поведения.
Это употребляется в практике манипулятивного действия на большие веса людей — к примеру, на митингах. Наоборот, коллективное бессознательное очень страшно в тех случаях, в то время, когда разрушает социально-организованные формы поведения и противопоставляется политике: «В отношениях между не сильный правительством и бунтарски настроенным народом Наступает момент, в то время, когда любой акт власти доводит массы до отчаяния, а любой отказ со стороны власти функционировать приводит к презрению по ее адресу»[i]. В таких случаях господствует хаотичное псевдо-политическое поведение, ведущее к социально-политической деструкции и требующее после этого большого времени для ликвидации собственных разрушительных последствий.
В целом же коллективное бессознательное игралось большую роль на прошлых этапах развития человечества. В современном цивилизованном обществе его значение понижается, проявляясь только в кризисных, экстремальных обстановках, в то время, когда быстро падает роль элементов сознательной регуляции политического поведения. В простой жизни стабильной социально-политической совокупности коллективное бессознательное проявляется только в очень стертых формах обыденного сознания. В отличие от развитых государств, роль коллективного бессознательного до сих пор высока в «третьем мире».
Политическая культура
Политическая культура довольно часто рассматривается как база всей политической деятельности либо, по крайней мере, как фактор, определяющий темперамент, особенности и уровень развития политической деятельности. Содержание понятия «политическая культура» включает исторический опыт, память социальных отдельных индивидов и общностей в сфере политики, их ориентации, навыки, воздействующие на политическое поведение. Данный опыт содержит в обобщенном, преобразованном виде предпочтений и впечатлений в сфере внешней и внутренней политики.
История понятия начинается с 1956 г. Конкретно тогда термин «политическая культура» был введен в науку американским политологом Г. Алмондом. В его понимании, это особенный тип ориентации на политическое воздействие, отражающий специфику той либо другой политической совокупности. С одной стороны, политическая культура есть частью неспециализированной культуры общества. Иначе, она связана с определенной политической совокупностью.
самоё известное изучение политической культуры было предпринято в хорошей работе Г. Алмонда и С. Вербы. Они определяли ее как «субъективный поток политики, что наделяет значением политические ответы, упорядочивает университеты и придает социальный суть личным действиям»[ii]. В другом месте, С. Верба в соавторстве с психологом Л. Паем писали еще более прямо: «В то время, когда мы говорим о политической культуре общества, мы имеем в виду политическую совокупность, интернализованную в знании, оценках и чувствах его участников»[iii]. В конечном итоге, понятие «политическая культура» выяснилось таким удобным, что в следствии многих изучений сложилось масса ее определений.
Определения политической культуры делятся на 4 главные группы.Во-первьгх, психотерапевтические определения. Политическая культура рассматривается в них как комплект ориентации на политические объекты. Во-вmopых, определения обобщенные. В них политическая культура понимается и как установка, и как поведенческие акты. В-третьих, объективные политические определения. Культура обозначает в них объекты власти, санкционирующие поведение участников, приемлемое для данной совокупности. Особенности совокупности тут ответственнее, чем состояния индивидов. В-четвертых, эвристические определения. Политическая культура рассматривается как гипотетический конструкт, созданный в аналитических целях.
Структурно, политическая культура представляется в виде трех уровней:
1) познавательной ориентации, включающей знания о политической совокупности, составляющих ее ролях, носителях этих ролей и изюминках функционирования совокупности;
2) эмоциональной ориентации, отражающей эмоции по отношению к политической совокупности, ее функциям, их деятельности и участникам;
3) оценочной ориентации, высказывающей личное отношение человека к политической совокупности и ее составляющим.
Детальный анализ элементов политической культуры предполагает выделение наиболее значимых культурных тенденций и их операционализацию, что нужно для эмпирического изучения разных ее типов. За классиками изучения политической культуры Г. Алмондом и С. Вербой, политическая психология применяет следующую базисную схему элементов политической культуры: субъект — установка — воздействие — объект.
Субъектом политической культуры возможно индивид, несколько, партия, регион, население страны в целом и т. д. Среди объектов, на каковые направлена установка, принято выделять политическую совокупность в целом, текущий политический процесс, политический режим, отдельные партии, политических фаворитов, политические сокровища, наконец, самого субъекта.
Ответственной чёртом политической культуры конкретного общества есть степень ее гомогенности. Неоднородность допускает существование последовательности субкультур а также контркультур в рамках (либо наряду) с господствующей политической культурой. Однородность категорически мешает этому, являясь основой для тоталитаризма.
Политическая культура — динамичный и, в один момент достаточно инерционный феномен. Она начинается совместно со собственными носителями, политическими общностями и индивидами, Политический опыт при передаче от поколения к поколению подвергается внешним действиям, каковые или усиливают базы сложившейся политической культуры, или видоизменяют ее. К таким действиям относятся последовательность моментов. Во-первых, это динамика взаимоотношений в сфере потребления и производства, что ведет к перестройке социальной структуры, интересов и потребностей социальных групп. Во-вторых, обретение нового исторического опыта. Опыт передается следующим поколениям не в чистом, а перевоплощённом виде. Изменение первичного опыта происходит через закрепляющие его идеологические представления, ценности и нормы, и за счет личных изюминок тех, кто передает данный опыт. Наиболее значимым средством консервации устоявшихся элементов политической культуры являются традиции.
Межпоколенческую передачу политической культуры возможно представить как процесс закрепления в сознании граждан определенной совокупности ориентации на соответствующие сокровища, нормы и образцы политического поведения, в рамках которой существует более устойчивое ядро, снабжающее преемственность политической культуры, и менее устойчивые, изменяющиеся ориентации. Нужным условием значительных преобразований политической культуры есть накопление в обществе замечательных трансформаций, действие которых на сознание людей способно преодолеть их сопротивление внедрению новых образцов и норм политического поведения. Политическое сознание есть одной из форм реализации политической культуры, наровне с неосознанными реакциями ориентировочного порядка и импульсивными поведенческими актами.
К факторам, формирующим политическую культуру, относятся внешнее окружение страны либо общества, и определенные события их внутренней жизни. Среди других факторов выделим традиции и ритуалы, и действующие политические университеты. К последним относятся государство, армия, церковь, деловые круги, университеты, СМИ и т. д.
Сокровище понятия «политическая культура» пребывает в том, что оно разрешает распознать глубинные обстоятельства специфики политического поведения разных социальных индивидов и общностей при родных условиях их существования.
Поведение — это метод существования культуры, без которого она неосуществима. Но воплощенная в поведении культура есть еще и отношением к подобным воплощениям другого индивида либо группы. В политике это и имеется отношения власти, господства-подчинения, конфликта либо согласия, совместных действий и др. Соответственно, при объяснении политического поведения разных субъектов политики нужно учитывать специфику их политической культуры. Информация о политическом поведении тех либо иных участников политики при соответствующей аналитической обработке возможно использована как индикатор их политической культуры для чёрта ее содержания, структуры и т. д.
Известны различные типы политической культуры. Еще Г. Алмонд и С. Верба на основании первых работ выделили три главных и пара смешанных типов. Первый чистый тип — патриархальный. Такая совокупность единовластно управляется вождями и характеризуется полным отсутствием у граждан какого-либо интереса к политической совокупности и требует от них целого подчинения.
Второй чистый тип — подданический. Он отличается сильной ориентацией граждан на политическую совокупность и не сильный степенью их личного участия в политике. Он сформировался в условиях феодального общества с выраженной иерархичностью взаимоотношений между различными уровнями политической совокупности, Нижестоящие подданные в соответствии с традиции должны с почтением относиться к собственному сеньору. «Почитательная» модель взаимоотношений до сих пор ощущается во многих политических культурах. Напомним, что почтительность к фавориту в данной культуре может сочетаться и с высоким личным участием и гражданским сознанием.
Третий чистый тип — активистский. Он отличается рвением граждан играться значительную роль в политических делах и их компетентностью в делах страны, что предполагает и большой интерес, и хорошее, активное отношение к политике.
В действительности чистые типы фактически не видятся. Их сочетания дают разные смешанные типы: патриархально-подданический, подданически-активистский и др. Один из таких смешанных типов, названный «гражданской культуры», претендует на роль главного и довольно часто упоминается в их последовательности как четвертый главный тип.
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПСИХИКА
За неимением лучшего, мы используем тут до тех пор пока еще не общепринятое понятие «политической психики» для определения политико-психологических изюминок главных психологических процессов и функций. Если не вдаваться в совсем уж глубинные психотерапевтические подробности, в достаточно неспециализированном политико-психологическом виде, людская психика возможно представлена как складывающаяся из четырех главных блоков. Во-первых блок политического восприятия — восприятия политики как такой и, например, восприятие политической информации. Во-вторых, блок политического мышления — переработки воспринятой политической информации, ее принятия и осмысления политического ответа. В-третьих, блок политических чувств, аффектов и чувств — эмоционального оценивания выводов политического мышления. Четвертым, итоговым, и уже выходящим за пределы фактически психики, есть блок политического поведения —конкретных действий, основанных на воспринятой, переработанной и оцененной информации. Разглядим кратко эти главные блоки с учетом того, что детально они будут рассматриваться в последующих главах книги.
1. Политическое восприятие. Еще в 20-е — 30-е годы, в бессчётных экспериментальных изучениях американской психотерапевтической школы «New Look» было конкретно доказано: отечественное восприятие зависит от стереотипов и установок отечественного сознания, а в политическом нюансе — от политического сознания, политической культуры и самосознания. Причем проявляется это влияние на неосознанном уровне. Наложите друг на друга лошади и контурные изображения автомобиля, а позже продемонстрируйте данный снаружи тщетный комплект линий мексиканцам и американцам. Большинство американцев с уверенностью видят в этом комплекте автомобиль. Не меньшее количество мексиканцев — мустанга. Сделайте то же самое с изображением скрипки и автомата Калашникова. Большая часть палестинцев (чеченцев, афганцев — любой воюющей общности) заметят лишь автомат Калашникова. Наоборот, большая часть европейцев заметят скрипку, и ничего больше.
Человеческое восприятие избирательно, селектив-но. Соответственно, избирательно и политическое восприятие. Такая избирательность формируется в ходе политической социализации — «врастания» подрастающих поколений во взрослый, политический мир. Сформировавшись, эти особенности восприятия оказываются связанными с политической культурой, самосознанием и политическим сознанием, и с Другими процессами и психическими функциями.
2. Политическое мышление — это форма сознательного продуктивного отражения человеком явлений и процессов окружающей политической действительности в виде суждений, выводов, умозаключений и решений. Системной функцией политического мышления есть отражение политической действительности как особенной деятельности. Политическое мышление включает в себя не только когнитивные, но и эмоционально-оценочные механизмы, имеющие личный онтологический статус. Принципиально ответственной изюминкой конкретно политического мышления есть его крайняя нелогичность, а довольно часто легко откровенная нелогичность.
Еще в десятнадцатом веке Л. Кэррол блестяще подметил: «Общество было бы в намного меньшей степени подвержено панике и вторым пагубным заблуждениям, а политическая судьба смотрелась совсем в противном случае, если бы доводы (пускай кроме того не все, а хотя бы большая часть), обширно распространенные во всем мире, были верными… На одну здравую несколько посылок (под здравой я осознаю несколько посылок, из которых, рассуждая логически, возможно вывести заключение), встретившуюся вам при чтении газеты либо издания, приходится по крайней мере пять пар, из которых по большому счету нельзя вывести никаких заключений. Помимо этого, кроме того исходя из здравых посылок, создатель приходит к верному заключению только в одном случае, в десяти же он выводит из верных посылок неверное заключение»[iv].
Разглядывая политическое мышление, М. Вебер отмечал «повсеместное применение терминов, которым очень тяжело придать определенный суть», а также таких, «каковые по большому счету не допускают анализа». Разбирая публично-политические дискуссии в послереволюционной России, логик С.И. Поварнин делал однозначный вывод о не сильный логике политического мышления на всех стадиях — начиная от операций с понятиями, заканчивая связями суждений с умозаключениями. Особый анализ современного политического мышления в РФ был осуществлен в 90-е гг. под отечественным управлением А.А. Хвостовым[v].
Содержание политического мышления определяется не столько логическими механизмами, сколько установками, ценностями и целями, определяемыми политической культурой и политическим сознанием. Иначе, политическое мышление оперирует не только знаковыми моделями, сколько перцептивными категориями (образами, мифами, верами и т.п.), что со своей стороны воздействует на политическое сознание и политическую культуру в целом.
3. Политические чувства — это форма чувственного, в большинстве случаев неосознанного, но достаточно продуктивного отражения человеком явлений и процессов окружающей политической действительности в виде аффективных реакций и оценок. В политической психике тяжело переоценить аффективный, эмоциональный момент. Еще в 1954 г. К. Левин на базе бессчётных фактов заявил, что подверженность познавательного материала влиянию чувств определяется его структурированностью: чем более «расплывчатым» есть поле восприятия, тем больше его подверженность влиянию чувств. Согласно точки зрения Я. в первых рядах, «отношения между политическими событиями, причинные связи между факторами идеологической, социальной, экономической природы так сложны, что постижение их в целом превышает возможности любителя… Такое положение содействует главному эмоциональному отношению к тем либо иным событиям»[vi].
Основной изюминкой политической психики в целом есть ее глубокая инерционность. Разглядим силу и влияние ее действия на самый понятном и очевидном примере инерции мышления (не смотря на то, что все сообщённое будет относиться и к политическому восприятию, и к политическим чувствам, и к политическим действиям).
Инерция психики в политике — от лат. inertia, означающего неподвижность, бездействие. Это свойство психики, во-первых, сохранять собственный состояние спокойствия либо прямолинейного равномерного перемещения , пока какая-либо внешняя обстоятельство (явление, процесс, обстановка) не выведет его из этого состояния. Во-вторых, это свойство покупать под действием какой-либо конечной внешней обстоятельства определенное конечное ускорение и реагировать на эту обстоятельство кроме того в том случае, в то время, когда ее настоящее влияние провалилось сквозь землю.
мышления и Инерция восприятия проявляется в жесткости, ригидности и стереотипизированности в — либо внешнеполитического курса, в невозможности и нежелании поменять совокупность оценок и взглядов происходящих событий, поменять характер и направленность политических действий, отказаться от уже принятого однозначного ответа и самого привычного механизма принятия политических ответов. В политическом выражении инерция мышления, которая связана с его жесткостью, ригидностью есть одним из имманентных особенностей тоталитаризма как в его социально-политическом (монополизм принятия политических ответов), так и социально-психотерапевтическом (особенность сознания и свойство мышления особенного типа личности, порождаемой тоталитарным и авторитарным обществами — так называемой «авторитарной личности») выражениях.
Инерция мышления в политической психологии рассматривается как одна из главных детерминант так именуемого «ветхого» политического мышления. В отличие от него, любое «новое» политическое мышление уже по определению направлено на преодоление всякой инерции мышления и опирается на гибкость, творчество и инициативность, как на собственные центральные политико-психологические характеристики, проявляющиеся в принципиально иных методах принятия политических ответов и их практической реализации.
На практике, инерция мышления самый умышленно проявляется в феномене так называемой «эскалации обстановки» либо «эскалации упрямства (упорства)». Сущность данного феномена содержится в создании таких обстановок, в то время, когда изначально (быть может, неосознанно) принимается неправильное решение, влекущее за собой определенные утраты (материальные, политические, нравственные и т. п.). Но, не обращая внимания на то, что ошибочность ответа достаточно не так долго осталось ждать делается очевидной, принятый курс действий осуществляется (с предстоящими утратами) вместо его изменения и кардинального пересмотра. Упорное следование ошибочному ответу и образовывает «эскалацию обстановки», другими словами упрямое наращивание ущерба. Примерами эскалации для того чтобы рода могут служить война СССР в Афганистане, на прекращение которой потребовалось 9 лет; «борьбы с Б. Ельциным» в действиях центрального советского управления во время 1987— 1991 гг. и т. д.
Этот феномен имеет подчас как объективные, так и, чаще, только субъективные составляющие. К главным закономерностям инерции и субъективным детерминантам мышления (и восприятия, оценок и, в итоге, действий) относятся, во-первых, главная тенденция как-то компенсировать утраты (среди них и очевидно безвозвратные), понесенные в следствии ошибочно принятого ответа. Это рвение «отыграться», особенно ярко проявляющееся, в то время, когда речь заходит о материальных утратах (к примеру, феномен германского реваншизма за территориальный ущерб и поражение в итоге Первой мировой, что, как мы знаем, в конечном итоге стало причиной новому новому и поражению всплеску реваншизма), но касающееся и рвения к компенсации политического, нравственного ущерба (к примеру, в этом много лет проявлялась одна из детерминант политики Китая, сводящаяся к рвению любой ценой «сохранить лицо»). Во-вторых, это рвение уйти от необходимости признания неточностей, заставляющее политиков, принявших изначально неправильное решение, вкладывать средства и новые усилия в продолжение начатого курса вместо радикального его трансформации. В-третьих, инерция связана с тем, что чем более публично известно (распропагандировано) и значимо принятое ответ, каким бы ошибочным оно ни было, тем посильнее тенденция продолжать его реализацию. В-четвертых, такая инерция усугубляется проблемой возможной конкретной ответственности определенных лиц: чем выше вероятная жёстче санкции и ответственность за идеальную неточность, тем упорнее их рвение продолжать ошибочную линию, сохраняя надежду на что-то, избавляющее от ответственности. К примеру, этому соответствовало поведение Гитлера на последней стадии Второй мировой, в то время, когда ошибочность курса стала очевидной, но прекратить его осуществление было нереально. В-пятых, инерция связана с искривленным восприятием информации: рвение любой ценой оправдать ошибочный курс формирует собственного рода фильтр для восприятия адекватной информации, пропускающий все более либо менее хорошее для принятого курса, «подтверждающее» данный курс, и отсеивающий то, что заставляет усомниться в нем. Примером для того чтобы рода есть прямая фильтрация информации о намерениях Германии в 1940—1941 гг., которая осуществлялась в соответствии с избранным его окружением и Сталиным курсом в отношениях с гитлеровским режимом. В-шестых, инерция поддерживается и усугубляется временем: чем продолжительнее длится ошибочная линия, тем тяжелее выясняется ее радикально поменять, потому что для ее реализации уже созданы как объективные, организационные, так и субъективные, психотерапевтические условия — поменян метод социально-политической организации, организовано новое сознание людей и т. д.
Инерция психики в политике может проявляться на различных уровнях. На личном она выступает как особенность оценок и взглядов отдельного политического деятеля и оказывает важное влияние только при наделения этого деятеля большой полнотой минимизации контроля и личной власти за принятием политических ответов.
На групповом уровне такая инерция проявляется в виде известного во всемирной литературе «групп-мышления» («groupthinking») относительно маленьких группировок, причастных к принятию политических ответов. В его основе лежат явления группового конформизма, в особенности ярко проявляющееся при наличии в группе сильного фаворита; рвение поддерживать принятое большинством ответ, даже в том случае, если отдельные члены группы с ним не согласны; тенденция проигнорировать мнения и информацию, не разделяемые группой; склонность отвергать либо исключать участников группы, несогласных с неспециализированным мнением и т. д. Хорошими примерами «групп-мышления» считаются исторически серьёзные, но, в итоге, ошибочные ответы, начиная, скажем, от мюнхенских соглашений до ответов администрации США о вторжении на Кубу и во Вьетнам и т. д.
На еще более обобщенном уровне речь заходит об инерции психики социальных классов и слоев, этнических групп либо общества в целом. Тут инерция выступает как одно из авторитаризма проявлений и главных тоталитаризма.