Какое-то время до них еще доносился плач Кейт, отлично слышимый, не обращая внимания на возрастающее расстояние. Но понемногу он затих вдалеке…
Анна сидела, оцепенев, ничего не слыша. Она кожей ощущала чемоданы, сумки и узлы, окружавшие ее со всех сторон, — ужасное подтверждение того, что она уезжает на большом растоянии.
И ни при каких обстоятельствах не возвратится к себе.
От данной мысли ее пронзила острая боль. Она ощущала, как боль раздувается в ее теле, как будто бы ужасная опухоль, выбивает воздушное пространство из легких, не позволяет дышать. Она постаралась думать о Юдифи, сохраняя надежду, что это окажет помощь отогнать мрачные мысли.
— Вы станете рады опять заметить собственную мать? — задала вопрос она на суахили, глядя через плечо на африканку.
Юдифи неуверенно кивнула.
— Вы станете скучать по супругу?
Еще один кивок, такой же робкий. Анна осознала, что должна была хорошенько поразмыслить, перед тем как задавать такие индивидуальные вопросы. В итоге, они так как фактически незнакомы.
Анна покосилась на Стенли. Его лицо было ей отлично знакомо: небольшие черты, узкие кости, умные глаза, — и все же она осознавала, что практически он, как и Юдифи, для нее чужой человек. Она кроме того не знала, как он в действительности относится к тому, что ему было нужно покинуть Лангали. В то время, когда она задала вопрос его, нравится ли ему замысел, ему хватило такта заявить, что он в полной мере доволен. Анна имела возможность лишь догадываться, как африканец в конечном итоге относится к тому, что его жизнью и жизнью его жены распоряжается миссия. Белый епископ в далеком городе.
Епископ Уэйд. Человек, что послал Анну в Лангали, а после этого бессердечно оторвал ее оттуда.
Но Майкл просил его об этом!
Во всем виноват Майкл.
Анна склонила голову и потерла ладонями лоб, как будто бы пробуя стереть эту идея. Но вопросы, как бы она ни желала избежать их, всплывали при мельчайшем предлоге, мрачные и сердитые. По какой причине Майкл кроме того не постарался обсудить ситуацию с ней и с Сарой? Они бы, само собой разумеется, сумели убедить его, что такое ответ через чур радикально. Что нет никакой потребности в том, дабы отсылать Анну из Лангали.
«Но, быть может, — сообщила себе Анна, — он прав». Быть может, в том, как они жили, дружно, вправду было что-то страшное, что-то порочное. Три миссионера в Лангали…
Анна знала: Майкл думал, что совершил грех, — не во плоти, а в сердце и голове, но это никак не лучше.
«А Я говорю вам, что каждый, кто наблюдает на даму с желанием, уже прелюбодействовал с нею в сердце собственном» [9].
Анна нечайно задала вопрос себя, хотела ли она Майкла в таком безнравственном смысле. Вопрос казался несложным, но она осознала, что ответить на него не сможет. Она была юный здоровой дамой, и мужик был ей весьма нужен. А Майкл — единственный мужик ее типа из всех, кого она когда-либо встречала. Так стоит ли удивляться, что, воображая себе любовь, воображая себе мужа, она нечайно думала о нем, а перед глазами всплывало конкретно его лицо? И что она обожала его. Ласково и глубоко. Оглядываясь назад, Анна видела, что между нею и Майклом появилась близость. Но это была тройственная близость, включающая и Сару. В каком-то смысле Сара была ее сердцем — именно она связывала их. Их отношения были такими теплыми, такими родными — такими превосходными! Ну по какой причине им суждено было разрушиться? И кто виноват в этом? Кто виноват…
Анна подперла голову кулаком и, облокотившись об оконную раму, начала смотреть на мелькающий за окном пейзаж. Джунгли сейчас не казались чем-то чужеродным, они стали частью Лангали и ее прошлой жизни, которая внезапно быстро изменилась. Деревья, цепляющиеся ветвями за «лендровер», были похожим руки друзей, не желающих, дабы она уезжала.
Было уже позднее утро, в то время, когда они наконец добрались до деревни матери Юдифи, расположенной на краю джунглей.
— Мы не начнём задерживаться, — дал обещание Стенли.
— Что ты! — возразила Анна. — Ты непременно обязан со всеми поздороваться. Куда торопиться?
Юдифи вышла из автомобиля и оказалась в толпе радующихся встрече дам. Любая старалась ее обнять, и ее лицо засияло и стало таким живым, каким Анна его еще ни при каких обстоятельствах не видела. Стенли выгрузил вещи, а после этого начал обмениваться более сдержанными приветствиями с партнерами. Анна осталась в автомобиле. Она разглядывала детей, каковые собрались под окном и, как в любой момент, тянули к ней руки, дабы прикоснуться к ее шелковистым рыжим волосам.
Стенли возвратился достаточно не так долго осталось ждать. В то время, когда он сел в машину, Анна вгляделась в его лицо. Она перефирийным зрением увидела, как он прощался с Юдифи. В соответствии с африканскому обычаю, жены не демонстрировали ласковых эмоций, не обращая внимания на то что имели возможность пройти многие месяцы, перед тем как они соединятся. Анна искала на лице приятели какой-нибудь намек на сдерживаемые чувства, по не смогла подметить ничего аналогичного.
— В случае, если мы скоро организуем работу в Джермантауне, — сообщила она через пара мин. по окончании того, как машина тронулась, — то Юдифи имела возможность бы скоро присоединиться к нам. Мы можем выяснить эту цель как основную в отечественном перечне. Отнестись к этому, как к самому ответственному для нас, — Анна выбирала слова на суахили, не в состоянии отыскать в памяти эквивалент слова «приоритет». Она сохраняла надежду, что Стенли осознал, что она желала сообщить.
Ответил он не сходу. В то время, когда он наконец заговорил, в его голосе звучала скорбь.
— Имеется одна ветхая поговорка, — сообщил он. — Дама постоянно радуется возможности возвратиться в деревню собственной матери. Так что давайте не будем тревожиться по этому поводу. Посмотрим, куда поведет нас Господь…
Анна кивнула, осознавая, что тема закрыта. Она откинулась на спинку сиденья, ощущая спиной жёсткий и липкий винил. Сейчас, в то время, когда с ними не было Юдифи, отъезд наконец стал делом решенным, соответственно, новое путешествие началось.
Джунгли поменяла более открытая местность, в то время, когда дорога, ведущая на юго-восток, отправилась в гору. Анне было непривычно иметь возможность наблюдать вдаль. Она осознала, как свыклась с тем, что ее всегда окружали высокие, близко растущие деревья, и возможно было догадываться о том, что находится за ними, только по вершинам скалистых образований, таких как Коун-Хилл.
В то время, когда послеполуденный зной стал нестерпимым, Стенли остановил «лендровер» в роще колючих деревьев. Анна подняла голову и взглянуть на практически лишенные листвы раскидистые ветви. Это были деревья Элайзы, красивые стражи саванны. Неподалеку от них стоял ветхий баобаб. Элайза и об этих деревьях писала: она отмечала, что африканцы именуют их «деревьями сатаны», так как, в соответствии с поверьям, Всевышний посадил их верно, но пришел сатана и перевернул вверх тормашками. «Конкретно так они и выглядят», — поразмыслила Анна: искривленные чахлые ветви очень сильно напоминали корни.
До тех пор пока Стенли распаковывал собранную Орденой корзину с едой, Анна решила взглянуть на баобаб вблизи. Кора была похожим кожу, ветхую и морщинистую, но страно ровную местами, как щеки старая женщина. Увидев, что дерево полое, Анна согнулась и посмотрела вовнутрь — и открыла рот в немом крике. В том месте висело тело — высохшее, с широким зевом рта, с выпирающими костями. Мумифицированное человеческое тело. Не было слышно гудения мух: мощи в далеком прошлом высохли и лишились плоти. Анна шарахнулась, быстро обернулась — и была шнобель к носу со Стенли.
— Это дерево с духами, — растолковал он и, схватив Анну за локоть, скоро оттащил ее в сторону. — В том направлении нельзя заглядывать.
Стенли символами приказал Анне возвратиться к «лендроверу», где он уже поставил ломберный столик и разложил на нем еду. Анна послушно отправилась в том направлении, но с удивлением поняла, что Стенли за ней не последовал. Кинув взор через плечо, она заметила, что он бежит к второму дереву, низкому и колючему. Он отломил ветку, отнес ее к баобабу и скоро, опасливо положил ее у основания дуплистого ствола. Анна отвернулась, и Стенли не увидел, что она смотрела за ним. Она нахмурилась, задумавшись. Каким бы неосуществимым это ни казалось, но африканец, наверное, только что совершил некоторый языческий ритуал. А ведь Майкл так доверял собственному ассистенту… Но, все это смотрелось в полной мере безобидно. Быть может, это было легко проявлением суеверия, что-то наподобие обычая бросать просыпанную соль через плечо. Вот лишь Стенли — христианин, соответственно, не должен быть суеверным. Майкл забрал за правило постоянно проходить под лестницей и планировать поездки на тринадцатый сутки месяца, демонстрируя тем самым собственный отношение к подобным предрассудкам.
В то время, когда Стенли возвратился к автомобилю и они приступили к трапезе, Анна не стала заговаривать о баобабе. Но в то время, когда они опять пустились в путь, скоро натолкнулись на такое же дерево. С одной из его искривленных ветвей свисала туша сравнительно не так давно убитого животного.
— В данной местности обитает зло, — заявил Стенли, в то время, когда они проехали ужасное место.
Анна кивнула. Майкл растолковал ей официальным тоном, что он применял, когда разговор заходил о переводе его старшей медсестры в второе место, что германские миссионеры проработали тут много лет, но у них не было практически ни одного новообращенного. Со времени их отъезда ничего не изменилось.
Анна наблюдала в окно «лендровера». Пейзаж неожиданно показался ей враждебным, деревья гневно вонзали испорченные ветви-руки в чужое небо. Вдалеке показался стервятник.
Анна отвела взор, переведя внимание на привычные подробности салона «лендровера».
— Как ты вычисляешь, по какой причине миссионеры потерпели тут неудачу? — задала вопрос она у Стенли.
Он пожал плечами:
— Всевышний его знает.
Анна нахмурилась: таковой ответ рассердил ее. Она неоднократно слышала от него эти слова в поликлинике, в то время, когда задавала вопросы. Всевышний его знает. Как будто бы Анна имела возможность свободно, подняв голову к небу, переадресовать вопрос Ему.
— Но я слышал одну легенду, — добавил Стенли.
Анна кивнула и стала без звучно ожидать, зная, что африканец продолжит, в то время, когда готовься .
— Где-то тут жила белая дама, — заговорил Стенли через какое-то время. — Говорят, она жила в громадном доме совсем одна. Она была американкой. И она дружила с местным вождем. Он был весьма могущественным человеком. Кое-кто утверждает, что именно эта белая дама настроила вождя против миссионеров.
Анна повернулась к Стенли, немного открыв рот от любопытства.
— Она все еще в том месте?
— Да, — ответил Стенли. — Но в могиле.
— А кем она была? — не отставала Анна. — Что она тут делала?
— Всевышний его знает, — опять раздался привычный ответ Стенли.
Анна рассеянно наблюдала вперед. Она постаралась представить, как белая дама смогла подружиться с вождем племени, так подружиться, что начала влиять на его отношение к ответственным вещам. Ходила ли она к нему в хижину и дробила ли с ним пищу? Все время жила одна, без мужа — по большому счету без белого приятели, что имел возможность бы обезопасисть ее. И по какой причине она так противилась присутствию миссионеров? Что она покинула по окончании себя?
— Но сейчас обитатели деревни желают, дабы мы приехали, — напомнила Анна Стенли. В ее голосе очевидно слышалось беспокойство, как у ребенка, ищущего помощи. — Они просили нас приехать.
— Так мне сообщили, — дал согласие Стенли. — Местные обитатели попросили, дабы правительство и епископ снова открыли ветхую поликлинику.
Неожиданно Анну осенило.
— Кто конкретно просил? Я имею в виду, были ли это те же самые люди, чей вождь дружил с американкой?
Стенли помолчал, обдумывая ответ.
— Да, — наконец сообщил он. — Думаю, это так. Они — ваганга. Сильное племя.
Анна нахмурилась.
— Значит, они поменяли мнение о нас.
— В какой-то мере, — увидел Стенли. — Они желают, дабы у них появилась поликлиника, но не церковь и не школа.
Анна кивнула.
— До тех пор пока что и этого достаточно, — сообщила она.
Анна пробовала не думать о том, сколько всего необходимо будет сделать: лучше ставить перед собой конкретные, родные цели и не спешить. Поспешишь — людей насмешишь. А она не желала, дабы над ней смеялись. Она желала доказать Майклу…
— Само собой разумеется, — с ухмылкой добавил Стенли, — в случае, если церковь желает появиться, воспрепятствовать этому может лишь Всевышний.
Край солнца уже практически касался горизонта, в то время, когда вдалеке показалась ветхая германская миссия — несколько побеленных строений, прилепившихся к основанию крутого склона бугра. Она смотрелась конкретно так, как ее обрисовывал Майкл: опрятная и красивая. Единственное, чего тут не хватало, — это приветственного света костра либо фонаря — чего-то, что вселило бы надежду в сердца путников, закончивших долгое путешествие по саванне.
Вот как Анна воображала себе место, где будут принимать больных: на защищаемом складе находятся кровати, постельное белье и другие нужные в поликлинике вещи. Ей говорили, что тут имеется кроме того радио, соответственно, она сможет поддерживать сообщение с Лангали и другими станциями. Стенли и Майкл заезжали в Джермантаун каких-то шесть недель назад и убедились, что тут все в порядке, все готово чтобы новая медсестра, которую должны были отправить из Додомы, имела возможность приступить к работе.
В сгущающихся сумерках было нужно ехать медлительно. Белые силуэты строений только сейчас открывали собственные подробности: контуры дверей, окон, ставней.
Анна с удивлением наблюдала на крыши: в косых лучах заходящего солнца они не отсвечивали железным блеском. Она нахмурилась и повернулась к Стенли. Африканец, согнувшись к рулю, пробовал пронзить взором тьму. Он, ничего не говоря, вёл машину.
В то время, когда «лендровер» въехал на территорию станции, прибывшие окунулись в гробовую тишину. У строений не было ни дверей, ни ставней. Кроме того оконные рамы были вынуты из проемов. Места, где должны были пребывать крыши, зияли пустотой — сохранились лишь стропила. Поселение было разграблено. опустошённость и Тишина, как по окончании войны. Анна и Стенли вышли из «лендровера» и, ошеломленные, бродили среди руин. Они наблюдали на торчащие из стенку трубы, к каким когда-то были присоединены раковины. Посмотрев в кухню, недоуменно уставились на то место, где стояла печь и на побелке остались следы сажи, повторяющие ее контуры. — Я отыщу смотрителя, — сообщил Стенли. Но Анна четко услышала сомнение в его голосе. Нет тут никакого смотрителя — она осознавала это не хуже него. Принимал участие смотритель в этом грабеже либо нет, он точно в далеком прошлом уехал из этого.
Анна огляделась. Масштабы разрушений были так огромны, что ей тяжело было понять их. Она постаралась представить, что поразмыслил бы Майкл, будь он тут. Вообразив, как исказились бы его черты от бешенства, она засмеялась. Она смеялась звучно, запрокинув голову. Слезы переполняли ее глаза и сбегали по вискам в пыльные волосы.
Неожиданно она осознала, что недалеко собралась масса людей интересных. Люди находились на краю станции, без звучно замечая за ней. Анна задала вопрос себя, дружественно ли они настроены, стоит ли опасаться их, но осознала, что ей все равно.
К ней подошел Стенли.
— Эти люди поведали мне, что случилось. Смотритель распродал все и сбежал в Найроби. Склад безлюден, кроме того радиоприемника, и того нет. — Он понизил голос до шепота. — Я думаю, кое-кто из присутствующих принимал в этом яркое участие. Я осознал это по тому, что кое-какие не осмелились взглянуть мне в глаза. — Стенли сокрушенно покачал головой. — Но имеется и другие, — уже радостнее добавил он, — те, кто весьма зол на смотрителя. Они говорят, что их вождь на данный момент не тут, он на большом растоянии. Он не разрешил бы такому произойти.
— Звучит утешительно, — с печалью в голосе сообщила Анна. Стенли мрачно кивнул. — Но что нам сейчас делать? — Она набралась воздуха. — Останемся тут на ночь, а на следующий день возвратимся в Лангали.
Глаза Стенли с большим удивлением распахнулись.
— У нас нет иного выбора, — увидела Анна. — Какие конкретно к нам смогут быть претензии? — И она направилась к «лендроверу». Открыв заднюю дверь, она замерла, безучастно глядя на коробки с припасами. — Где-то тут должна быть палатка. — С того времени как они с Майклом были вынуждены совершить ночь в «лендровере», палатка стала неотъемлемым элементом экипировки для поездок.
— Вон она, — сообщил Стенли, говоря о уголке зеленого брезента, выглядывающий из-за коробок.
— Отлично, — кивнула Анна.
Она предпочитала совершить ночь в палатке, а не в «лендровере». Она знала, что Стенли в полной мере удовлетворится сном на обнажённой почва и воспользуется лишь противомоскитной сеткой, дабы обезопасить себя от змей и насекомых. Конкретно так он дремал на протяжении поездок. Похоже, он по большому счету не видел необходимости в крыше над головой, в случае, если лишь не шел ливень. Анна шагнула к передней части «лендровера». Она неожиданно почувствовала, что устала и проголодалась, и поразмыслила, что не мешало бы принять душ. Она применяла мало драгоценной питьевой воды, дабы намочить руки, по окончании чего стёрла их чистым полотенцем. Ткань пахла лавандовым мешочком Сары. На мгновение Анна разрешила себе позвать в памяти образ подруги, вообразить, что она тут и, как в любой момент, дарит сочувствие и тепло. Сморгнув непрошеную слезу, она повернулась к корзине с едой, приготовленной Орденой. Дотянулась оттуда холодную пресную лепешку, разломила ее и протянула половину Стенли. Забрав лепешку, он начал обдумывать, где установить палатку. Побродив мало по станции, он понял, что самое ровное место находится в центре территории. Анна улыбнулась, глядя, как он ставит палатку. Неожиданно она почувствовала себя воином вражеской армии, занявшей чужую территорию, а вовсе не миссионером, не медсестрой, готовящейся совершить собственный первое ночное дежурство в новой поликлинике.
Анна стряхнула остатки сна и медлительно открыла глаза. Маленькие стрелы дневного света вонзались в почву, попадая через дырочки в изношенном зеленом брезенте палатки. Пахло свежим дымом костра. Скулила собака. Либо плакал ребенок? Анна подняла голову, прислушиваясь.
Снаружи раздавался низкий постоянный шум. Ропот приглушенных голосов — множества голосов.
Анна отбросила одеяло, подползла к окну и немного подняла уголок закрывающего окно брезента.
На станции было полно людей. Человек пятьдесят либо шестьдесят сидели на обнажённой почва и без звучно наблюдали на палатку.
Анна опустила брезент и замерла, но уже через 60 секунд стала быстро приводить себя в порядок: поменяла ночную рубаху на рабочую одежду, пригладила волосы и надела ботинки.
Ропот превратился в шум интереса, в то время, когда она расстегнула застежку-молнию на пологе и вылезла наружу. Игнорируя реакцию толпы, она поискала глазами Стенли. Его знакомая фигура — высокая, дистрофичная, в одежде цвета хаки — выделялась среди остальных африканцев, облаченных в классические одеяния.
— Стенли! — позвала его Анна. Он устанавливал один из ломберных столов около задней части «лендровера». На земле рядом с ним лежали пара коробок с лекарствами. — Что происходит?
— Они пришли лечиться, — ответил Стенли, рукой показывая на собравшуюся толпу.
Анна уставилась на него, не веря своим ушам.
— Что?
— Медпункт для амбулаторных больных, — пояснил Стенли.
— Ты, должно быть, шутишь, — прошипела Анна.
Стенли промолчал. Он дотянулся из автомобиля складной стул и установил его около ломберного столика. После этого задал вопрос Анну:
— А вы велите больным идти прочь?
Анна без звучно наблюдала на него. Слова Стенли напомнили ей библейскую притчу, и ей предлагали выбрать одну из двух звездных ролей. Самаритянки либо фарисея. Храбреца либо злодея.
До тех пор пока они говорили, люди тихо следили за ними. Анна набралась воздуха и совершила рукой по спутанным волосам.
— Где моя медицинская сумка? — задала вопрос она.
Стенли поднял сумку и вручил ей, слабо улыбнувшись. Масса людей, наверное, восприняла данный жест как сигнал. Раздался неспешный шорох: сидевшие в первых последовательностях поднялись и прошли вперед, а сидевшие позади заняли их места.
— на следующий день, когда рассветет, мы уедем, — заявила Анна собственному напарнику.
Стенли без звучно кивнул и попросил первого больного подойти к столу.
До тех пор пока помощник и медсестра доктора вели прием, ожидающие собственной очереди африканцы следили за их действиями с нескрываемым интересом. Они разглядывали любой незнакомый предмет: стетоскоп, почкообразный лоток, шприц, пакетик, бутылочку с лекарством либо тюбик с мазью, к каким прикасались Анна либо Стенли. По окончании лечения практически любой больной пробовал — на страшном суахили — выразить собственную признательность за то, что в Джермантауне опять показалась поликлиника. Они, наверное, не обращали ни мельчайшего внимания на тот факт, что из этого вынесли все, что смогли, а другое развалили. Анна опять и опять растолковывала им, что поликлиника не открылась, что ее нельзя использовать. Тут нет никакого оборудования, нет кроме того радио, дабы привести к помощи при необходимости. Люди слушали Анну, но ее слова их, наверное, совсем не трогали.
— Вы тут, — говорили они, как будто бы лишь это и имело значение. — Вы приехали. У нас наконец имеется поликлиника.
Настал тот момент, в то время, когда Анна утратила терпение.
— Тут нет водопровода, — сообщила она, повышая голос, дабы ее слышала не только радующаяся дама, находившаяся перед ней, но и все собравшиеся. — Краны, раковины, кроме того трубы провалились сквозь землю. Тут нереально трудиться.
Из толпы вышел какой-то старик. Его проколотые мочки ушей были растянуты практически до талии. Он озадачено морщил лоб.
— Я прожил продолжительную судьбу, но ни при каких обстоятельствах не видел строения, в которого течет вода, — заявил он. — Вода не редкость в тыквах, в горшках, во многих местах.
Он внимательно наблюдал Анне в глаза, ожидая ответа. Она отвела взор, ощущая себя избалованным ребенком, требующим очередную игрушку. В действительности все довольно, сообщила она себе. Она видела, как доктора в Королевском госпитале отказывались оперировать лишь по причине того, что инструменты были разложены неправильно. Но обстановка, с которой было нужно столкнуться ей, была совсем другой. Разве она не права, требуя самых элементарных условий? Но растолковать это обитателю африканского буша было невозможно. Анна подняла глаза и встретилась взором со стариком. Она ничего не сообщила, только без звучно стояла и наблюдала. Наконец старик покачал головой так, что мочки его ушей закачались, и скрылся в толпе.
Перед тем как настало время завтрака, Анна и Стенли осмотрели двадцать пять больных. Но до тех пор пока они трудились, количество ожидающих существенно возросло, и потому возможно было вычислять, что они мало что сделали. Анна и Стенли переглянулись — в глазах у обоих читался вопрос: «Как же мы можем из этого уехать?» Анна начала подумывать о том, не разбить ли им тут временный пункт, но скоро отказалась от данной мысли: лекарства, каковые они со Стенли привезли с собой, уже заканчивались. Коробки в «лендровере» содержали то, что должно было восполнить недостающее на складе, тогда забитом лекарствами. У них было довольно много клеенки, детских одеялец, капельниц и игл, но практически не осталось шприцов, антибиотиков, болеутоляющих — того, что употреблялось чаше всего. В случае, если ко мне не доставят все нужное, оставаться тут легко бессмысленно. А ведь приходилось учитывать еще и состояние строений. Потому, что дверей в них не было, вовнутрь вольно заходили птицы и животные и покинули по окончании себя отходы жизнедеятельности. Дабы помещения опять стали отвечать гигиеническим нормам, их следовало шепетильно вычистить, а нескольких тыкв с водой для этого очевидно было слишком мало. У Анны и Стенли вправду не было иного выбора, не считая как уехать, пускай кроме того люди начнут умолять их остаться. Анна решила твердо находиться на своем.
— Мы будем трудиться до наступления темноты, — заявила она толпе, в то время, когда они продолжили прием, скоро перекусив угали, — но на следующий день нам нужно будет уехать. Мне весьма жаль, но мы вынуждены так поступить. — Люди культурно закивали, но Анне показалось, что ее слова не убедили их.
На следующее утро Анна поднялась весьма рано, собираясь снять палатку и уехать еще перед тем, как соберется масса людей. Но в то время, когда она вылезла наружу, протирая глаза, то заметила маленькую группу африканцев. Увидев ее, они встрепенулись и стали, что-то восклицая, говорить о земле у себя за спиной. В то время, когда белая дама подошла к ним, они расступились, демонстрируя ей собрание предметов, бережно разложенных на нечистой больничной простыне. В том месте были краны, куски труб, скомканные одеяла и простыни, унитаз, заляпанный куриным пометом, створка от кухонной плиты и другое. Старик с долгими мочками подошел к ней и стал рядом.
— Видишь, — гордо сказал он. — Вещи возвращаются. Анна уставилась на эту немыслимую коллекцию, а люди около нее радовались и достаточно кивали. Показался Стенли. Он открыл было рот, планируя заговорить, но Анна опередила его.
— Молчи, — сообщила она. — Похоже, они решили вернуть поликлинику.
Стенли ничего не ответил, он только улыбнулся.
Анна и Стенли неторопливо обходили станцию Джермантаун, осматривая каждое строение. Отремонтированные сравнительно не так давно применять было нельзя: их жестяные крыши провалились сквозь землю. Крыши некоторых флигелей были глиняными, и они сохранились, но вместо пола в том месте была обнажённая утоптанная почва, исходя из этого добиться должной чистоты в них было нереально. Глядя на все это, Анна нежданно отыскала в памяти, что в одном из писем Элайза говорила, как медсестра-ее коллеги и пионер трудились в тяжёлых условиях. Они стелили на земляной пол солому либо срезанную высокую траву и поменяли подстилку ежедневно. А время от времени они по большому счету обходились тем, что подметали пол метлой. Так они избавлялись по крайней мере от песчаных блох, не смотря на то, что Элайза отмечала, что крайне важно помнить натирать подошвы тех, кто подметает пол, керосином, дабы обезопасисть их на протяжении работы.
Анна шла за Стенли от строения к строению и вспоминала все новые подсказки Элайзы. Из речного ила получается хорошая припарка, рекомендовала она. Если не хватает бинтов, положить на открытые раны паутину — получается пленка, содействующая заживлению. Не нужно будет бояться, что в хижину проберутся скорпионы, в случае, если держать в ней пара кур. Чемоданы направляться ставить на камни, дабы в них не забрались насекомые. Человек в любой момент может обойтись меньшим, чем то, что он считает необходимым.
«Всевышнему же все допустимо» [10].
Около одного из громадных строений Анна остановилась и указала на заросший травой участок сзади него.
— Первое, что необходимо сделать, — сообщила она, — это вырыть тут яму.
Ее слова озадачили Стенли.
— Но так как унитазы нам вернули, и мы поставили их на прошлые места.
— Она нужна чтобы промывать гнойные раны, — растолковала Анна. — Она будет все время накрыта, и по окончании каждого применения ее необходимо будет засыпать слоем золы. — Стенли кивнул. — Имеется одно золотое правило, — продолжила она, цитируя Элайзу, — которого все мы должны придерживаться. Ни один нечистый предмет нельзя заносить в строение. — Она отправилась дальше, ускоряя ход, спеша за спешащими мыслям. Часть ее все еще не имела возможности поверить, что они со Стенли подумывают о том, дабы остаться тут, трудиться в таких условиях; но вторая ее часть испытывала весёлое беспокойство от возможности принять данный вызов. — Необходимо поручить людям заготовить дрова — нам пригодится довольно много кипятка, поскольку антисептики скоро закончатся.
Стенли нежданно обернулся и взглянуть на Анну. Он открыл было рот, планируя что-то сообщить, но запнулся, словнo думая, стоит ли это делать.
— Что? — Анна требовательно взглянуть на него.
— В буше я видел одно растение, — начал Стенли, кивком говоря о границе станции, где кусты и деревья напирали на маленькую поляну. — Я знаю это растение. Мы именуем его плющом. В случае, если размять листья и вымочить их в воде, то окажется хорошее лекарство, убивающее микробы.
Анна нахмурилась.
— Его так как не применяли в Лангали?
Стенли покачал головой.
— Белые люди применяют лишь собственные лекарства. Те, каковые им привозят в коробках с наклейками. Эти европейские лекарства сильные и хорошие. Но тут у нас нет таких. Мы должны применять местные.
— Майкл знал об этом плюще?
Стенли пожал плечами.
— Я не сказал ему.
— Но все африканцы знают о нем?
— Нет. Лишь кое-какие.
— Но по какой причине о нем знаешь ты?
Какое-то время Стенли не отвечал. Он, наверное, опять думал, В этом случае о том, стоит ли открывать карты.
— Тебя кто-то учил этому? — упорно задала вопрос Анна.
Стенли кивнул.
— Моя бабушка. Она знала довольно много лекарств. Я успел определить только о некоторых из них, перед тем как она погибла.
Анна уставилась на него.
— Ты желаешь заявить, что раньше в деревне около Лангали жил человек, изготавливавший снадобья?
— Она не жила в деревне.
Анна встретилась со Стенли взором. Она неожиданно отыскала в памяти ту ночь, в то время, когда случайно встретила его на втором берегу реки — в том месте, где раньше стояла деревня. Около дома знахарки.
— Она была твоей бабушкой… — тихо сказала Анна.
Стенли не отвел взора. Она уловила легкое перемещение его подбородка — Стенли выдвинул его вперед, словно бы защищаясь.
— Я ходил к ней втайне от всех. Я слушал ее истории и старался быть образцовым учеником. Не считая меня, ее никто не навещал. — Его тон смягчился. — Конкретно я — тогда совсем еще ребенок — держал ее за руку, в то время, когда она умирала.
Анна опустила глаза. Она не знала, что и сообщить. Она была шокирована услышанным, но вместе с тем ее умилил образ преданного внука, навещавшего старая женщина.
— Чему она тебя учила? — задала вопрос Анна. — Какие конкретно истории говорила?
Стенли опять помолчал, перед тем как ответить.
— Бабушка знала довольно много поговорок. Вот одна из них: «Белые люди не смогут осознать то, что знают тёмные». — Мужик пожал плечами и улыбнулся, дабы эти слова не показались Анне обидными. — Ее истории не для вас.
Анна отправилась дальше сама, задумавшись. Она попала на станцию, которую разграбили. Тут нет радио, она появилась в полной изоляции, ей неоткуда ожидать помощи. А сейчас узнается, что доверенный ассистент Майкла якшался с колдуньей. «Он не виноват, — поспешила напомнить себе Анна, — он тогда был всего лишь ребенком». Но он, наверное, совсем не сожалел об этом и чуть ли не гордился собой.