Существа, пребывающие в том месте, возможно, в случае, если угодно, вычислять находящимися в состоянии воплощения; но, понятие воплощения по большому счету очень довольно. Монады этих существ постоянно находятся высоко в Дигме и Шоге, шельты же их влачат собственный существование между воплощениями, в основном, на одномерном Дне Шаданакара – в страшном мире.
Гашшарва – ядро совокупности, создаваемой демоническими силами Шаданакара в противовес Божественному Космосу, в предполагаемое ему замещение. Не лишенный торжественности, но безрадостный данный мир любому из нас не имел возможности бы не показаться ужасным. Много временных координат при наличии только двух пространственных формирует особенную духовную духоту. Для всякой монады процесс вхождения ее шельта в данный мир мучителен: он напоминает чувство, появляющееся при затягивании тела в тесный металлический корсет. Чем меньше пространственных координат, тем материальность мира плотнее. Но среда этого мира все-таки схожа с воздухом, а земля, совсем плоская и однородная, более жёсткая, чем любой материал Энрофа. Никакого эквивалента растительности нет. Источник света пребывает в самоизлучении существ и некоторых неестественных сооружений, причем светло синий и зеленого цветов тут не принимают, но принимают два инфракрасных. Один из них я буду условно именовать инфралиловым, выделив, что к ультрафиолетовому он не имеет отношения, а чувство, создаваемое им, ближе всего к тому, какое оказывает на нас весьма густой, чёрный и одновременно с этим интенсивный лиловый цвет.
Антикосмос Галактики, видимый из Дигма как светило совсем невообразимого и непередаваемого цвета, а из
Шога – в виде титанической, пылающей и пульсирующей инфралиловой арки, перекинутой через зенит, из Гашшарвы представляется как бы участком горизонта, отправляющим равномерное инфралиловое свечение из вечно удаленных пространств.
Всех жителей Гашшарвы связывает между собой тирания Гагтунгра и, к тому же, что-то наподобие альянса неспециализированных заинтересованностей. Гагтунгра они ненавидят, но, само собой разумеется, все же не так, как Всевышнего. Тут обитают хозяева нижних чистилищ, ядра и магм – трех сакуал Возмездия.
«Поверженный Демон» Врубеля двузначен, двуслоен: это – и память о прозрении в Дигм, о Гагтунгре, раскинувшем крылья до горизонта; это – и метапортрет, вернее, инфрапортрет, одного из демонов, небольших относительно с ним хозяев чистилищ. Ангелами мрака именуются они, и это наименование соответствует в полной мере их виду: в них имеется некое человекоподобие, у них широкие крылья необычной красоты, а в пурпуровой и багровой окраске этих крыльев чудится что-то царственное. Но на врубелевском полотне эти дивные крылья поломаны: блестящая интуиция живописца данной подробностью передала роковую ущербность жителей Гашшарвы. В конечном итоге их крылья не повреждены, но самая возможность пользования ими мучительно делана выводы, поскольку в плотной, не смотря на то, что и прозрачной среде этого слоя допустимо лишь медленное продирание через материальность, а не полет. Серый, как пепел, цвет лиц ангелов мрака отталкивающ и страшен, а в чертах совсем обнажена их хищная и бессердечная природа. Будучи хозяевами нижних чистилищ, они восполняют убыль собственных жизненных сил тем, что впивают гаввах людей, вовлеченных в чистилища собственной кармой. Попадая из Гашшарвы в эти чнстилища, они находят в том месте менее плотную среду, в которой полет угловатый, неровный, как бы зигзагами и рывками, все-таки вероятен.
Совсем лишены человекоподобия другие жители Гашшарвы, хозяева магм: их именуют рыфрами. Более всего любая из них подобна движущейся гряде холмов. Имеется что-то наподобие лица, но весьма размытое.
Возможно, просматривающий эту книгу упрекнет меня в недочёте воображения либо в том, что я верен христианской традиции именно в самых неубедительных ее частностях. Но так как конкретно игру воображения я стремлюсь изгнать с этих страниц, и чем беднее они фантазией – тем лучше. А из христианской традиции тут остается не то, что Я предпочел бы, но то, что взяло подтверждение в моем духовном опыте. К сожалению, такое подтверждение взяли и образы некоторых существ, возвещенных христианской демонологией. Как ни необычно, но существа, похожие на пресловутых линии, вправду имеется, и, представьте себе, кроме того с рогами и хвостом. Они обитают в Гашшарве и пользуются вызывающим большие сомнения наслаждением – быть хозяевами Ядра – сакуалы, складывающейся из самых ужасающих страдалищ Шаданакара. По большому счету выясняется, что многие из преданий, к каким мы привыкли относиться с ухмылкой или же, в лучшем случае, усматривая в них символический суть, направляться осознавать в полной мере практически. Опробование для рассудка отечественного века воистину непосильное!
Круг жителей Гашшарвы причудлив и пестр. Из них я знаю еще могучих демонов женственной природы, которых условно привык именовать велгами. Это – гиганты. В истории они проявляются время от времени как умножательницы вдохновительницы и жертв анархий. О каком бы то ни было их подобии не только людям, но кроме того чудовищам отечественного мира тут нужно забыть совсем: это скорее огромные, свивающиеся и развивающиеся покрывала, тёмные и лиловые. У каждого народа Велга, думается, лишь одна; по крайней мере, в РФ – одна, весьма старая. Сроки их инкарнаций в Гашшарве – в случае, если это вычислять инкарнациями – исчисляются, по-видимому, многими столетиями.
Некогда все эти существа обитали на поверхности почвы, но не в Энрофе, а в слое примерно такой же плотности а также похожем на него отдаленно. Созданный Гагтунгром в начале истории Шаданакара, слой данный уже давно прекратил быть. Внешние формы демонических существ были в том мире мельче и по большому счету пара иными. Но они не могли ощущать себя в том месте хозяевами: они были сжаты, стеснены светом. Под его влиянием их естество должно было измениться; оно прекратило соответствовать их демонической сущности. Сейчас в Гашшарве им жизнь дается непросто, но в том месте они все-таки остаются самими собою.
Имеется еще и другие существа, гнездящиеся в том месте, но мне они малоизвестны. Но как мы знаем, что в том месте находятся кое-какие из тех, кто были в Энрофе людьми: носители особых чёрных миссий. Но, тут они практически не страдают. Задача в другом: в Гашшарве они заботливо готовятся силами Гагтунгра к очередному воплощению в человечестве.
Из каких побуждений подобная миссия возможно принята человеческим шельтом? – Дантес принял ее из страха. По окончании смерти низвергнутый через все слои на Дно Шаданакара, он был забран оттуда в Гашшарву силами Урпарпа и некое время спустя снова появился в Энрофе. Не знаю, погиб ли он уже снова, но совсем сравнительно не так давно он существовал в РФ, где, делая новую чёрную миссию, погубил пара больших даров. Время от времени же чёрную миссию принимают и добровольно, из жажды власти, из жажды крови, из врожденного тяготения ко злу. Так было, к примеру, с Тимуром, прошедшим в посмертии те же круги, что и Дантес, но значительно медленнее. Поднятый наконец в Гашшарву, он принял новую миссию в силу безвыходности. Миссия эта была несравненно мельче, чем первая: Гагтунгр обожает издеваться нужно всеми, среди них и над собственными марионетками.
Силам Света часто приходится спускаться в Гашшарву. Эти спуски мучительны, но они вызываются необходимостью: этого требуют события борьбы с ратями Гагтунгра. Жители Гашшарвы видят собственных проникающих ко мне неприятелей, но воспрепятствовать их проникновению бессильны.
Демоническая База включает еще один мир: мир одномерного пространства и одномерного времени. Это Дно Шаданакара, страдалище демонических шельтов и немногих людей – носителей чёрных миссий.
Дно появилось в начале существования отечественной брамфатуры упрочнениями Гагтунгра и еще более могучих, чем он, чёрных сил. Эта материальность самая плотная из всех вероятных. Материальность Энрофа до какой-то степени уподобляется ей лишь во внутренностях звезд либо в таких ужасных телах отечественной Галактики, как «белые карлики». Тяжело представить, как в аналогичных условиях может все-таки осуществляться перемещение. Но оно на Дне Шаданакара имеется, для сознающего существа мучительное в высочайшей степени. Вызывается же оно необходимостью поддерживать жизненные силы, поскольку в другом случае существо будет затянуто в некоторый провал, ведущий в места, еще более печальные: на Дно Галактики.
Все это оказывает помощь совсем уяснить относительность понятия «воплощение». Демоны, воплощенные в Гашшарве либо в некоторых вторых слоях трех а также четырех измерений, по окончании смерти погружаются на Дно, где их ожидает новое тело, самое плотное из вероятных. Таков закон кармы, обращающийся вторым острием против самих демонов. Излучениями их страданий на Дне восполняет убыль собственных жизненных сил сам Гагтунгр. Бунтовать против закона кармы? Но так как на протяжении их воплощений во всех других слоях этот закон есть для них источником сил судьбы. Восставать против него – значит отвергнуть гаввах как пищу, значит противопоставить себя всему демоническому стану, всему антикосмосу, – другими словами прекратить быть демонами.
Подобным Дном владеет любая брамфатура отечественной Галактики, не считая тех, каковые свободны от демонических сил; следовательно, таких «доньев» в Галактике – миллионы. И подобно тому, как двухмерные космические плоскости многих антикосмосов либо гашшарв скрещиваются в общей линии, совершенно верно так же скрещиваются в единой точке схода все космические линии галактических доньев. Точка эта находится в совокупности звезды Антарес. Отнюдь не просто так эта звезда, именуемая в противном случае Сердцем Скорпиона, служила во многих средних веков и мифологемах древности олицетворением ужасных, кроме того дьявольских сил. Огромная планетная совокупность данной звезды – средоточие богоборческих полчищ Галактики, их обиталище в трехмерном мире; это кроме этого титаническая метабрамфатура демонов, Антикосмос отечественного Млечного Пути в той мере, в какой данный Антикосмос по большому счету проявляется в Энрофе. Я уже сказал, что брамфатуры, в которых победили демоны, – недолговечны, и великая планета – спутник звезды Антарес, инвольтирующая на Дно Шаданакара сейчас, не так долго осталось ждать распылится, но ее место займет вторая. Та же, которая инвольтировала в эру создания Шаданакара, погибла миллионы лет назад.
В отечественных широтах звезда Антарес не редкость видна поздней весною и летом низко над южным горизонтом, и многие отлично не забывают броскую пульсацию ее виннокрасных лучей. Со Дна же Шаданакара не видно ни Солнца, ни вторых небесных тел – ничего, не считая неподвижной Антарес, в которую Дно упирается одним финишем. Оттуда она думается инфракрасной. В противоположном направлении пространство этого одномерного мира меркнет вместе с приближением к поверхности земной сферы. В ту сторону не видно ничего. Там-то и таится провал на лишенное времен Дно Галактики.
Тяжело представить, как тело, самое плотное из всех, являет собою что-то наподобие самого несложного, что мы в силах представить: что-то наподобие тёмной линии. Еще тяжелее осознать, что у этих существ сохраняется эквивалент зрения а также осязания. Самое же непонятное, пожалуй, то, как они по большому счету в состоянии видеть через предельно плотную среду. Из данной среды они восполняют собственные жизненные силы. Общение их между собою быть может, но очень ограничено. Страдание неописуемо.
Не только Дно, но и все миры демонической Базы появились, как я уже сказал, во время остывания физического тела Шаданакара. До появления органической судьбе в Энрофе деятельность Гагтунгра клонилась к попыткам создать для демонических сил слой обитания на поверхности почвы, а в то время, когда это не удалось – к развитию и укреплению Гашшарвы и других слоев, которые связаны с нижними слоями коры, с ядром и магмами планеты. В то время, когда же в Энрофе появилась органическая судьба, его деятельность направилась на завладение царством животных – это частично удалось – и на утяжеление законов демиургов. В итоге равнодействия этих двух сил сформировались базы тех Кармы и законов Природы, в которых мы живем.
Религиям семитического корня характерно рвение возложить ответственность за жестокость законов на Божество. Как ни страно, но не вызывала протеста, кроме того просто не осознавалась самая их жестокость, по крайней мере жестокость законов возмездия. С непостижимым для нас самообладанием кроме того праведники христианских метакультур мирились с понятием о вечных страданиях грешников. Абсурдность вечного воздаяния за временное зло не тревожила их разума, а совесть – неясно как – удовлетворялась идеей о предвечной незыблемости, другими словами безвыходности этих законов. Но то совести и состояние разума миновало в далеком прошлом. И нам думается кощунственной идея, словно бы данный Закон, в том виде, как он существует, создан по божественному произволению.
Да, ни единый волос не упадет без воли Отца Небесного, не шелохнется ни единый лист на дереве. Но это направляться осознавать не в том смысле, что целый всемирный Закон в его совокупности имеется проявление Воли Божией, а в том, что становление свободных воль, которое представляет собой Вселенная, разрешено Всевышним. Из наличия множества свободных воль проистекла возможность отпадения некоторых из них; из их отпадения проистекла их борьба с силами Света и создание ими антикосмоса, противопоставляемого Космосу Творца.
Сначала происхождения живой судьбы в Энрофе Гагтунгр и его стан наложили собственную лапу на законы данной жизни. Поменять законы средних слоев Шаданакара им не удалось, но многие классы и виды животного царства и кое-какие слои стихиалей подпали их владычеству – абсолютно либо частично. Из этого и двойственность того, что мы именуем природой: красота, одухотворенность, гармоничность, дружественность – с одной стороны, общее взаимопожирание живых существ – с другой. Неужто не разумеется, что и та, и вторая сторона одинаково настоящи? Неужто хоть один человек с умом и совестью, сколь горячо он ни обожал бы природу, дерзнет заявить, что ее гармония покрывает и снимает то безбрежное море страданий, какое являет эта самая природа непредубежденным очам? И неужто найдется хоть один человек, что, вопреки этому морю страданий, столь явному, столь неоспоримому, так неумолчно оглушающему нас криками и стонами живых созданий, хоть иногда не переживал бы природу, как необъяснимую, несмотря ни на что пребывающую несравненную красоту и гармонию? Отчего же произошло так, что это роковое несоответствие до сих пор не осознано и не не запрещаеться? Не потому ли, что религиозная идея на Западе более двадцати столетий находится в плену идеи полного всемогущества Всевышнего и вытекающих из этого предрассудков о единстве Природы, а на Востоке – устоявшийся философский монизм не позволяет приблизиться к пониманию ее двойственности?
Глава 2
Миры Возмездия
В эру первобытных обществ демонические силы были заняты торможением их развития и подготовкой слоев трансфизических ядра и магм к приему миллионов душ будущего человечества. Позднее, уже в исторические времена, были созданы шрастры и сакуала уицраоров. Большая часть чистилищ появилось в еще более поздние эры.
Изложение миров возмездия начинается с чистилищ по причине того, что они ближе к нам, чем другие; они соизмеримее с понятиями, привычными для нас, а в случаях нисходящего пути по окончании смерти спуск начинается конкретно с чистилищ. Как правило чистилищами он и ограничивается.
Слово «чистилище» забрано из католичества, но с католическими представлениями панорама того, о чем отправится обращение, сходится далеко не во всем. Возможно было бы применить к этим слоям кроме этого термин «шеолы», но иудаистические картины этих теневых государств погибших также отнюдь не будут повторены в моем изложении.
Чистилища разных метакультур пара отличаются друг от друга; кроме того раздельно забранное, каждое из них претерпевает большие трансформации в течении столетий. Сформировались они также в разные эры. В метакультурах древности, включая Византию, их не было по большому счету. Правильнее – на их месте были миры безнадёжного страдания; отголосок мистического знания о безвыходности страдалищ явственно слышен в большинстве древних религий.
Старейшие из чистилищ принадлежат к метакультуре Индийской; этот синклит первым в истории достиг таковой мощи Света, какая была нужна чтобы воспрепятствовать силам Гагтунгра перевоплотить в страдалища сакуалу некоторых слоев привлекательного посмертия, которую Индийская метакультура унаследовала от старейших человечеств – даймонов и титанов. Позднее в чистилища были перевоплощены кое-какие слои метакультур еврейства, ислама и христианства: тут важное значение имело воскресение Иисуса Христа, Его схождение в демонические миры и последовавшая после этого, в течение последовательности столетий, борьба христианских синклитов с демонами за смягчение закона Возмездия. Но в Византийской метакультуре эта борьба победой не увенчалась. Вражеский стан оказал непреодолимое сопротивление; в итоге данной борьбы Византийская метакультура оторвалась от Энрофа. Я вскользь упоминал уже о многозначительности того события, что византийское православие не приняло идеи чистилищ, в то время, когда она показалась в западной Церкви. В ужасающих возможностях вечных мук, ожидающих безнравственную душу, направляться искать и горючее вещество того аскетического максимализма, которым пламенел византийский религиозный дух до самого финиша собственной истории. Да, перед духовидцами Византии эсхатологическая глубь разверзалась со всеми крайностями собственной демонической жестокости. Приходится удивляться не отчаянным эксцессам аскетизма в этом государстве, а скорее тому, что не во всех метакультурах, лишенных чистилищ, подобные эксцессы имели место.
В Российской метакультуре первый шеол был создан в двенадцатом веке, будучи преобразован из страдалища силами Христа. С течением времени он пара поменял собственный вид; изменились и те кармические грузы, каковые влекут погибших в данный мир. Но, механическая сторона действия Закона возмездия остается, само собой разумеется, неизменной, в любой момент и везде: она пребывает в том, что нарушение нравственных законов влечет за собой утяжеление эфирного тела совершившего. До тех пор пока он жив, утяжеленное эфирное тело остается как бы на поверхности трехмерного мира: наряду с этим тело физическое играет роль спасательного круга для утопающего. Но когда связь между ними разрывается смертью, эфирное тело начинает погружаться глубже и глубже, из слоя в слой, пока не достигнет равновесия с окружающей средою. Таков, по большей части, механизм. Но имеется и существа, каковые смотрят за его безотказным действием: блюстители кармы. Это совсем особенная категория; среди разнообразных демонов Шаданакара это – инопланетяне. В то время, когда демонические полчища планеты Дайи были изгнаны из ее брамфатуры прочь, в брамфатуру ее спутника, а спутник скоро за тем погиб и превратился в свору мертвых кусков – астероидов, его демонические жители рассеялись в мировом пространстве в отыскивании новых пристанищ. Часть их вторглась в Шаданакар, заключив некое подобие соглашения с силами Гагтунгра. Это существа большого интеллекта, но с холодной, как лед, сферой эмоций. Им равняется чужды любовь и ненависть, сострадание и злоба. Они взяли на себя заботу о механизме кармы, восполняя убыль собственных жизненных сил эманациями душевных мук тех людей, что по окончании жизни в Энрофе принуждены опускаться в Скривнус, Ладреф и Мород – верхние слои чистилищ. Размеры этих существ огромны; они полупрозрачны и серы, как мутное стекло, тела их прямоугольны, а в мордах, как это ни необычно, имеется сходство с мордами сторожевых псов: торчащие уши и зорко замечающие глаза. С силами Света они вступают в борьбу лишь тогда, в то время, когда эти силы предпринимают труд по преобразованию законов чистилищ и смягчению кармы.
Первое из чистилищ именуется Скривнус. Это – картина обезбоженного мира и обезбоженного общества без всяких прикрас. Бесцветный ландшафт; свинцово-серое, ни при каких обстоятельствах не переживающее море. Чахлая трава, мхи и низкорослые кустарники напоминают до некоей степени отечественную тундру. Но тундра хотя бы весной покрывается цветами; земля же Скривнуса не взрастила ни одного цветка. Обиталищами миллионных весов тех, кто были людьми, помогают тут котловины, замкнутые среди низких, но неприступных откосов. Скривнус не знает ни любви, ни надежды, ни эйфории, ни религии, ни искусства; ни при каких обстоятельствах не видал он и детей. Нескончаемый труд прерывается только для сна, но сны лишены сновидений, а труд – творчества. Какие-то огромные пугающие существа бодрствуют по ту сторону откосов; иногда они швыряют оттуда груды предметов, как бы скользящие по воздуху. Любой из предметов сам находит того, кто над ним обязан трудиться: чинить никому не нужную ветошь, мыть что-то наподобие измазанных грязью и маслом склянок, надраивать железные обломки. И работа, и сон протекают в основном в баракообразных зданиях, долгих, перегороженных в барьерами высотой до пояса.
Вид жителей сохраняет полное человекоподобие, но черты смыты и разглажены. Они напоминают блины, полностью схожие между собой. Но, память о существовании в Энрофе не только сберегается в душе жителей, но и гложет их, как мечта об потерянном эдем. Самое неотступное из мучений Скривнуса – это скука безнадёжного рабства, это нудность труда, это отсутствие возможностей, каких бы то ни было.
Потому что не возможностью, а кошмаром всегда нависающей угрозы представляется единственно настоящий выход из этого. Выход данный содержится в том, что на море показывается тёмный, похожий на коробку корабль, скоро и тихо скользящий к берегу. Его появление повергает жителей в панический кошмар, поскольку ни один не знает, застрахован ли он от поглощения кромешной темнотой трюма. Забрав некое число их – тех, кого груз кармы обрекает на страдание в более глубинных слоях, корабль отчаливает. Заключенные в трюм не видят совершаемого пути. Они ощущают лишь, что перемещение по горизонтали сменяется спиральным спуском, как если бы корабль увлекался в закручивающийся Мальстрем.
Скривнусом ограничиваются привлекательные страдания тех, чья совесть не омрачена памятью ни о тяжёлых пороках, ни о правонарушениях, но чье сознание в Энрофе было отделено от влияния и воли его шельта глухой стеной житейских попечений и забот лишь о материальном.
Следующий слой похож на прошлый, но он чернее: как словно бы он застыл в неизвестном сумраке на границе вечной ночи. Тут ни строений, ни людских толп; но любой чувствует невидимое присутствие множества вторых: следы перемещений, схожие с отпечатками ног, выдают их присутствие. Чистилище это именуется Ладреф, и короткое нахождение в нем испытывают десятки миллионов. Это – следствие маловерия, не дававшего силам духовности попадать в естество человека и облегчать его эфирное тело.
Тот, кому предстоит предстоящий спуск, субъективно принимает его так, как если бы он заснул и неожиданно проснулся в изменившейся обстановке. В конечном итоге же демонические существа – осуществители кармы – переносят его на протяжении забытья в второй поток времен, не смотря на то, что число пространственных координат – три – остается неизменным во всех шеолах.
Искупающий собственную карму оказывается среди полного мрака, где слабо фосфоресцируют лишь земля да редкие эквиваленты растений. Благодаря светящимся горам ландшафт не лишен кое-где мрачной красоты. Это последний слой, где еще имеется то, что мы обобщенно именуем Природой. Следующим слоям будет характерен лишь урбанистический ландшафт.
Тут, в Мороде, царствует безотносительная тишина. Любой, пребывающий в нашем мире, вторых жителей не принимает совсем и не сомневается в собственном полном одиночестве. Тоска великой покинутости охватывает его, как металлический панцирь. Зря метаться, молиться, кликать на помощь, искать – любой предоставлен общению лишь с собственной душой. А душа преступна, ее память запятнана идеальным на земле злодеянием, и для таковой души нет ничего более пугающего, чем тишина и уединение. Тут любой уразумевает масштабы и смысл совершенного на земле зла и выпивает до дна чашу кошмара перед собственным правонарушением. От этого нескончаемого диалога с самим собой несчастного не отвлекает ничто, кроме того борьба за существование. В силу того, что никакой борьбы тут нет, пища кругом в изобилии, ею помогают кое-какие виды земель. Одежда? Но в большинстве слоев, в том числе и в Мороде, эфирное тело само излучает облекающую его ткань: ту, которую мы заменяем одеждой. И в случае, если в мирах Просветления она красивая и светящаяся, то в Мороде творческая ущербность его жителей разрешает создавать лишь эфирные клочья. Но, подобное нищенское рубище облекало астрально-эфирное существо искупающего уже в Ладрефе.
Того, чью совесть не имеет возможности очистить и Мород, ожидает уже не спуск в следующий слой, а неожиданный и устрашающий провал в него: это схоже с трясиной, в которую несчастный попал нежданно для себя и которая засасывает его: вначале ноги, позже туловище, наконец, голову.
Повествование достигло Агра, слоя тёмных паров, между которыми вкраплены, как острова, черно-зеркальные отражения великих городов Энрофа. Данный слой, как и все чистилища, не имеет космической протяженности. Исходя из этого тут ни солнца, ни звезд, ни луны: небо воспринимается как плотный свод, окутанный постоянной ночью. Кое-какие предметы светятся сами, тускло светится и почва, совершенно верно пропитанная кровью. Цвет тут преобладает один: в Энрофе мы не могут видеть его, и по впечатлению, создаваемому им, он вероятнее напоминает темно-багряный. Думается, это тот самый невидимый свет, что в физике именуется инфракрасным.
Я весьма мало, едва-едва, знаком с инфра-Петербургом. не забываю, что в том месте также имеется громадная, но тёмная, как тушь, здания и река, излучающие кроваво-красное свечение. Это подобно частично иллюминациям отечественных торжественных ночей, но ужасным подобием. Внешний вид тех, кто пал в данный мир, напоминает, до некоей степени, вид гномов: человекоподобие еще сохранено, но формы некрасивы и убоги. Рост уменьшен. Перемещения замедлены. Никакой материальности, заменяющей одежду, их тело уже не излучает; царствует беззащитная нагота. Одно из мучений Агра – чувство бессильного стыда и созерцание собственного убожества. Второе мучение в том, что тут начинает в первый раз испытываться терпкая жалость к вторым подобным и приходит познание собственной доли ответственности за их ужасную судьбу.
Третья же мука этих несчастных – ужас. Он порождается наличием в Агре еще вторых существ, хищниц демонической природы: они именуются волграми. В то время, когда мы приблизились к строению, составлявшему темно-эфирное тело Инженерного замка, я различил без движений сидящее на его крыше существо, огромное, величиной с ящера мезозойской эры. Оно было женского пола, мешковатое и рыхлое, с серою, ноздреватою кожей. Сиротливо прижавшись щекой к башне и обняв ее правою лапой, бедняга без движений наблюдала перед собой совсем безлюдными, как мне показалось, глазницами. Она была глубоко несчастна. По-моему, ей мучительно хотелось кричать либо выть, но ни рта, ни пасти у нее не было. Но, угрожает опасностями могло быть самое чувство жалости к ней: лукавая хищница подстерегала жертву, и жертвой имел возможность сделаться каждый из тех, кто были людьми. В зверином страхе перед волграми бедные гномы скрывались по углам либо прокрадывались, затаив дыхание, у подножия строений, облюбованных этими чудищами. Быть пожранным, вернее, всосанным волгрою через ее пористую кожу означало погибнуть в Агре, дабы после этого появиться еще ниже, в Буствиче либо в ужасном Рафаге. Позднее я заметил, что волгр – множество, что они частично разумны и что неотёсанная, мрачная цивилизация, которая отличает Агр, – конкретно их творение. Механических приспособлений, облегчающих труд, у них еще практически не было. Они вручную громоздили из какого-либо материала, похожего на стволы огромных деревьев Калифорнии, строения, каковые я видел кругом, и любой кусок этого материала, хорошо примыкая к остальным, начинал светиться тускло-багряным, практически ничего не озарявшим излучением. В чем заключалась связь между строениями людских городов в Энрофе и сооружениями волгр в Агре, для меня осталось неясным.
Звуковым языком они, само собой разумеется, не владели, но у них было что-то наподобие языка жестов. Строения они строили, по-видимому, чтобы укрыться в них от маленьких ливневых дождей, налетавших поминутно. Дожди были тёмные.
Необычно, очевидно, да и то еще, что у волгр существует не два пола, а три. Мужская особь оплодотворяет особь среднего пола, которая некое время вынашивает зародыш в себя, а после этого передает его будущей матери.
Но кое-где в эту цивилизацию вкрапливались, как острова, безмолвные, совсем не светящиеся строения. Волгры кроме того не приближались к ним: по-видимому, им мешало что-то, мною невидимое. Такие строения возвышались на месте Исаакия и некоторых вторых храмов Санкт-Петербурга: единственные убежища от волгр, где мученики Агра хоть на краткое время имели возможность почувствовать себя в безопасности. Кто их воздвиг? в то время, когда? из какого именно материала? Не знаю. Голод не давал несчастным таиться в этих приютах: он гнал их в поиски за съедобной плесенью, покрывавшей фундаменты этого безрадостного города.
В случае, если тяжелая карма не сделает того, кто попал ко мне, жертвою волгры и он не придёт в сознание в следующем из миров нисходящего последовательности, непременно ему суждена трансформа, поднимающая вверх. Заканчивающий собственный искупление понемногу изменяется телесно. Он возрастает ростом, у него начинают опять проступать черты лица, напоминающие черты, которыми он владел прежде, и волгры не дерзают подступать к нему. Самая трансформа происходит посредством братьев из Небесной России: спустившись в Агр, они окружают окончившего искус. Находиться наряду с этим событии из гномов смогут только те, кто не так долго осталось ждать будет поднят из этого таким же образом. Но пока они наблюдают на совершающееся со стороны, им думается, словно бы братья синклита поднимают освобождаемого на собственных крыльях либо на складках светящихся покрывал. Волгры, охваченные страхом и мистическим трепетом, наблюдают на это событие с далека, но не в состоянии осознать ничего.
Лестница восхождения не закрыта ни перед одной демонической монадой, кроме того перед волграми. Но для аналогичного обращения требуется столь острая ясность сознания, какая не видится тут очень редко.