Человек живет и жил в мире вещей. И без описания этого окружающего нас внешнего мира нереально никакое художественное произведение. Изображая самые сложные и глубокие переживания в романе либо лирическом стихотворении, создатель не может не дать читателю какое?то представление о месте храбреца в пространстве и о «вещной» ситуации, в которой он находится.
Изображенные писателем мыслимые реалии, из которых состоит мир литературного произведения и каковые находятся в художественном пространстве и живут в художественном времени, и имеется художественные предметы. Эти предметы образуют как бы необычную вторую реальность: в отечественном сознании помещение Плюшкина либо халат Обломова по отчетливости представления смогут поспорить с вещами настоящими.
Это не значит, что художественный предмет описывается во всех подробностях. Громадным живописцем он возможно весьма зримо изображен при помощи одной ясной подробности.
Было бы неточностью потребовать от писателя непременного предметного правдоподобия. Он может весьма вольно обходиться с пропорциями и реальными размерами, в случае, если ему это нужно для художественных целей (см. Гротеск, Преувеличение). Кроме того в самом реалистически правильном изображении художественный предмет вовсе не двойник собственного настоящего вещного прототипа.
Уже сам отбор предметов говорит об индивидуальности писателя. Это отлично видно при сравнении описаний сходного объекта, — к примеру, дворянской усадьбы — А. С. Пушкиным, И. С. Тургеневым, Л. Н. Толстым, И. А. Буниным.
Но отбор — лишь первый этап воплощения предметной картины. Автор применяет разные методы в самом живописании вещей. К примеру, описание с необыкновенной позиции — с высоты птичьего полета. «Так летели в молчании продолжительно, пока и сама местность внизу не начала меняться. Печальные леса утонули в земном мраке и увлекли за собою и тусклые лезвия рек» (М. А. Булгаков «Мастер и Маргарита»). Второй метод — в то время, когда вещь изображена так, как её видит храбрец, будучи в определенном психологическом состоянии. В кино предметы, продемонстрированные через восприятие плачущего храбреца, будут на экране как бы в тумане, с размытыми контурами. Для для того чтобы необыкновенного восприятия существует термин «остранение». Он был введен советским критиком В. Б. Шкловским, разглядывавшим его на примере Л. Н. Толстого. «Прием остранения у Л. Н. Толстого пребывает в том, что он не именует вещь её именем, а обрисовывает её как в первый раз виденную». Шкловский в качестве одной из иллюстраций приводит ставшее хрестоматийным описание театра из «мира и Войны»: «На сцене были ровные доски посередине, с боков находились крашеные картоны, изображавшие деревья, сзади было протянуто полотно на досках /…/. Во втором акте были картоны, изображающие монументы, и была дыра в полотне, изображающая луну…»
Еще более сложными смыслами наполнены художественные предметы в вещных знаках. Символическое значение неотрывно от материального предмета, но сам данный образ предмета делается вечно емким, вбирающим в себя многообразные идейно-тематические смыслы художественного мира («клейкие листочки» Ф. М. Достоевского).
Но предмет возможно изображен не лишь в целом. Имеется две главные возможности: описание его в масштабных, больших подробностях либо в сумме подробностей небольших.
В русской прозе «мелочная» пристрастность отправилась от Н. В. Гоголя с его плюшкинским графинчиком, «что был целый в пыли, как в фуфайке», ногтем Петровича из «Шинели», «толстым и крепким, как у черепахи череп», и т. п. Но в поэзии пристальное всматривание показалось раньше — уже у В. А. Жуковского.
Принципиально важно еще одно противопоставление: внимание, интерес — либо безразличие к самому предмету как таковому в его конкретности, т. е. составе, количестве, цвете, фактуре и т. п.
Существует отличие в словесном обозначении вещи в поэзии и прозе. В прозе слово, нарисовав предмет, из сознания уходит, покинув чувство в виде внеречевых образов, картин. В стихе художественный предмет слит конкретно с данным словом, неотрывен от него и лишь в нем и существует. Лермонтовский парус появляется в отечественном сознании лишь в единственном словесном и кроме того синтаксическом обличье. Никто не поразмыслит и не сообщит: «Одинокий парус белеет в голубом тумане моря».
Художественный предмет, как и слово, сюжет, храбрец — поле скрещения разнообразных и сложных импульсов, исходящих от автора и изображаемого им мира.