Историю России и неотрывную от нее историю русской культуры отличают неизменно воссоздаваемая неустойчивость, нестабильность публичной совокупности, несбалансированность социальных культурных значений и реалий, их постоянная изменчивость, текучесть, а потому непредсказуемость. Возможно вести обращение о в основном дискретном характере социокультурной истории России. Выдающийся мыслитель ХХ в. Н.А. Бердяев в собственной известной работе смысл и Истоки русского коммунизма (1937) писал что история русского народа начинается через изменение и прерывность типа цивилизации. В русской истории, по его убеждению, не существует органического единства. Бердяев насчитывал в истории России пять различных Россий: Русь киевскую, Русь монголо-татарскую, Россию столичную, Россию петровскую, императорскую и, наконец, советскую республику.
Бердяев был прав, в то время, когда выделял в истории России пара быстро отделенных друг от друга периодов и чередование различных Россий, осознаваемых метафорически — как смена разительно отличающихся друг от друга культурно-исторических парадигм либо стилей культуры. Но сейчас разумеется, что и эти пять культурных совокупностей не исчерпывают истории России: наровне с советской Россией была и русская эмиграция (русское зарубежье), представлявшая собой принципиально иную парадигму; по окончании распада и перестройки СССР, начиная с 1991 г., мы ведем отсчет посттоталитарной истории России, либо постсоветский период отечественной истории; эра Серебряного века (предела XIX — начала ХХ вв.), согласно точки зрения многих современников, среди них и по представлениям самого Бердяева, составляла особенный стиль культуры, хороший от культуры Российской Империи (сейчас это тем более разумеется). Разумеется, что Российская Федерация Смутного времени (включая целый XVII в.) кроме этого выпадает из культуры Столичной Руси; Русь дохристианская, языческая, существовала, пускай и очень аморфно, до Киевской Руси и образовывает кроме этого отдельный (первичный) период русской истории.
Так, мы насчитаем уже десять (10 !), т. е. ровно в два раза больше культурно-исторических парадигм в истории отечественной культуры, нежели это предполагал Бердяев, что очень довольно много для одной культуры, кроме того прожившей более 11 столетий (истоки языческой Руси теряются в доисторической глубине и не смогут быть датированы с какой-либо определенностью). Тем более поразительно, дабы в рамках одной национальной социокультурной истории наблюдалось бы от 5 до 10 различных типов цивилизаций; направляться, возможно, сказать о нескольких разных модификациях (фазах) одной цивилизации. По-видимому, и бердяевское суждение об трансформации типа цивилизации направляться осознавать не как утверждение перманентной смены типов цивилизаций одной народностью либо этнической общностью, но как констатация самой изменчивости типа цивилизации, ее внутреннего динамизма как серьёзного типологического показателя.
без сомнений, что любой из перечисленных Бердяевым пяти периодов сильно отличается от прошлого и последующего и характеризуется внутренним единством и социокультурным своеобразием. Переход же от одного замкнутого в себе социокультурного этапа к последующему как правило оказывается неосуществимым как постепенный, эволюционный путь: это любой раз резкая, неожиданная ломка целостной и единой социокультурной совокупности (для ее обозначения принят сейчас термин парадигма), либо, сообщить в противном случае, собственного рода революционная смена культурно-исторических парадигм. Но в трех случаях переход русском цивилизации от одной эры к второй (от Старой Руси к Новому времени; от хорошего периода русской культуры к Новейшему времени; от советской к постсоветской эре) настойчиво попросил отдельных переходных периодов, достаточно долгих и драматических по сути происходивших сейчас социокультурных процессов, составивших отдельные парадигмы. Об этом ниже отправится обращение очень.
По существу, вся история русской и России культуры претерпевала бессчётные поворотные пункты, правильнее — ломки социально- и культурного процесса. Происходившая наряду с этим смена ценностно-стилевых принципов и смысловых систем культуры (культурно-исторических парадигм), изменение самого типа цивилизации, происходившее толчками и подготовившееся снаружи незаметно, подспудно, была, если сравнивать с иными типами цивилизаций, в особенности резкой и глубокой (что и давало основание Бердяеву сказать об трансформации типа цивилизации); но тип русском цивилизации в действительности не изменялся, но находился в ходе постоянного становления, эволюции, а потому не оставался неизменным; но дискретность цивилизационного развития была через чур очевидной, дабы оставаться незамеченной как особенность истории России.
В российской русской цивилизации и истории культуры таких ломок культурно-исторической парадигмы было значительно более четырех (между пятью Россиями): 1) создание и Крещение Руси восточными славянами централизованного страны; 2) завоевание Руси монголами; 3) создание Столичного царства и утверждение русского самодержавия; 4) кризис и Смута русском государственности; 5) начало и религиозный Раскол Петровских реформ; 6) осуществление крестьянской реформы (отмена крепостного права); 7) русская революция 1905/ 07 — 1917 г.; 
Великий перелом 1929 г. — сталинский Термидор (начало советского тоталитаризма); 9) Оттепель — осуществление первых либерально-демократических реформ; 10) Август 1991 г. — крушение тоталитарного режима, начало распада СССР и постсоветской эры.
Нетрудно подметить не только разрушительный, кроме того катастрофический темперамент каждой из перечисленных социокультурных ломок, имевших далеко идущие культурные последствия (кроме последствий социальных и политических), но и их взаимнопротивоположную направленность: религиозный Раскол и Крещение Руси; порабощение Руси Ордой и самоутверждение Столичного царства; сталинская коллективизация и антикрепостническая реформа; социалистическая революция 1917 г. и вторая русская революция 1991 г.; создание Петром I России и провал советской и постсоветской империи на рубеже ХХ и XXI вв. Все эти взаимоисключающие исторические тенденции придают социокультурной динамике России особенно противоречивый, напряженный и драматический темперамент, требующий собственного корректного объяснения и научного осмысления. Неспециализированные закономерности социодинамики культуры приобретают на материале русской истории собственный особое, неповторимо необычное воплощение.
Для характера и понимания причин происходивших в истории отечественной культуры резких смен социокультурных парадигм нужно в каждом отдельном случае пристально проанализировать появляющиеся в переломные моменты истории состояния социокультурной неполноты, обоюдного несоответствия социальных культурных значений и предметов, порождающие глубокие и часто неразрешимые несоответствия, ведущие к публично-исторической нестабильности, политической и ценностно-смысловой неустойчивости. Изучение социокультурных противоречий, выступающих в качестве движущих обстоятельств культурного развития, в русской культуры и отношении России только принципиально важно.
Принципиальное значение для понимания социокультурных противоречий национальной истории культуры покупают разногласия между социальными и культурными явлениями, случаи обоюдного несоответствия между социальными предметами и их культурными значениями (оцениваемые с разных мировоззренческих позиций); оценки и культурные смыслы взаимоисключающей идейной и политической направленности. Многие из таких перечащих социокультурных несоответствий появляются в следствии наложения друг на друга двух (либо кроме того нескольких) культурно-исторических этапов, противоречивого сосуществования во времени и пространстве социальных и культурных явлений, генетически восходящих к разным фазам развития и историческим периодам культуры и общества (социокультурная многоукладность и т.п.). Характерными в истории отечественной культуры, к примеру, являются столкновения домонгольских и послемонгольских, допетровских и послепетровских, дореформенных (1861) и пореформенных, дореволюционных (1917) и послереволюционных, советских и постсоветских социокультурных норм.
Часто культурные парадигмы в русской истории, вправду, наслаивались друг на друга: один этап еще не завершился, тогда как второй уже начался. Будущее стремилось осуществиться тогда, в то время, когда для этого еще не сложились условия, и, наоборот, прошлое не спешило уходить с исторической сцены, цепляясь за традиции и укорененные в ценности и обществе нормы. Подобное историческое наслоение этапов, само собой разумеется, видится и в других мировых культурах — восточных и западных,— но в русском цивилизации оно делается постоянной, типологической чертой: язычество в Киевской Руси сосуществует с христианством; традиции Византии в Столичном царстве переплетаются с монгольскими новациями; в петровской России резкая модернизация сочетается с глубоким традиционализмом допетровской Руси; в советское время глубоко укорененный в традициях западноевропейской культуры марксизм соединился с религиозным фундаментализмом и российским почвенничеством, породив в следствии чудовище сталинского тоталитаризма. Периоды параллельного сосуществования (соположенности) сменяющих друг друга этапов и соответствующих культурно-исторических парадигм продолжались в истории России подчас не десятилетия, а века. Наряду с этим возможно подметить, что тенденции культурного развития России то и дело опережали цивилизационные, вступая с ними в неразрешимые несоответствия либо в тяжело объяснимые альянсы. Особенно заметно это в переходные эры — в XVII в., в до- и послереволюционный периоды ХХ в., в конце ХХ в.
Морфология русской культуры
Неменьшее значение при изучении истории культуры имеет и содержание исторических представлений о национальной культуре, ее морфологии и составе. Дело в том, что состав и содержание того целого, которое на различных исторических этапах понималось как культура (кроме того в случае, если это понятие не употреблялось — как, к примеру, в Старой Руси), были исторически изменчивыми и неоднозначными. Долгое господство в Киевской Руси представлений о единой и неразложимой на составные части культуре-вере, как это убедительно продемонстрировал акад. А.М.Панченко в книге Русская культура в канун петровских реформ (1984), сменилось в ХVII в. столкновением двух противоборствующих культур — веры (в значительной мере отмежевавшейся от светских знаний, представлений и образов) и светской культуры (по преимуществу секуляризованной, модернизованной, рассудочной и чувственной, вочеловеченной). Одвременно с этим появилось и иное противопоставление двух культур: мужичья (но собственная) культура яркой Руси и ученая (но чужая, т. е. западная, по происхождению) культура барокко, противопоставление, во многом предвосхищавшее оппозиционеров, утвердившуюся в русской культуре с началом петровских реформ: исконно русское — западное, европейское, а после этого и западничества и полемическое противостояние славянофильства, развившееся в XIX в.
Как бы исторически ни изменялись представления о культуре и ее внутреннем членении, мы в будущем будем исходить из того, что под культурой понимается вся ценностно-смысловая сфера общества, — независимо от того, каково происхождение, практическая направленность и социальная ориентация этих смыслов и ценностей. В этом отношении культуре условно противостоит социум, осознаваемый как область социально-действий и практических отношений, направленных на достижение материально ощутимых результатов, публичных трансформаций, преобразований. Обращение — при социума и различения культуры — идет о сотрудничестве культуры, забранной как целое, и социума, кроме этого осознаваемого как содержательное единство.
Но границы между социумом и культурой (кроме того в таком их — достаточно широком — понимании) очень условны, подвижны и преодолимы. Скорее направляться сказать о культуре и социуме как о двух соотносимых между собой качествах любых социокультурных явлений. В одном и том же явлении вероятна перестановка выговоров с одного нюанса на другой и обратно. Тут вероятен процесс превращения (либо преобразования) несоциального объекта в социальный предмет — социализация, — и подобный процесс в отношении культуры — аккультурация, — две формы обобществления объекта. Касается это не только внеобщественных объектов (к примеру, природных, каковые смогут на различных стадиях исторического развития общества социализироваться и аккультурироваться, т. е. выступать как культуры и компоненты социума), но и взаимоотношений между культурными значениями и социальными предметами, в то время, когда может подразумеваться их взаимовлияние, взаимоопосредование и взаимопревращение.
Политическая, экономическая и правовая культура общества в намного большей степени социализирована, нежели научно-познавательная либо художественно-эстетическая культуры (да и практически три первые разновидности культуры ближе всего к социуму и находятся в постоянном сотрудничестве и взаимоопосредовании с ним). Но степень как социализации тех либо иных объектов, так и аккультурации тех либо иных социальных предметов на различных стадиях исторического развития общества очень разна. Эти явления культуры не отделены друг от друга непреодолимыми барьерами, и, кроме определенной борьбы, собственного рода борьбы между этими системами культуры (либо их компонентами), в истории культуры то и дело складываются временные либо довольно постоянные альянсы между ними. Так, религия довольно часто связана с этическими учениями и нравственностью, взаимодействует с искусством и философией, попадает в политику и сама подвержена политическим влияниям (на различных стадиях исторического процесса — разным). Эстетика как наука либо разновидность философского знания, с одной стороны, неотделима от мастерства, литературы, массового художественно-эстетического сознания; с другой — связана с публицистикой и художественной критикой, каковые находятся под влиянием политической идеологии и прямого социального заказа тех либо иных слоев, страт либо классов общества. Число аналогичных примеров возможно продолжать и потом.
Сказываются на соотношении процессов социализации и аккультурации в культуре той либо другой исторической эры неспециализированный тип господствующего в ту либо иную эру мировоззрения. К примеру, в Старой Руси не только бытовое, но и социально-историческое поведение человека было в значительной мере ритуализовано, этикетно, эмблематично, мифологизировано и эстетизировано, сближено с книжно-житийными и библейскими эталонами, — словом, полностью аккультурировано. И князь, и смерд, и монах-книжник не различали виртуальную реальность и социальную действительность Священного Писания, житие и летописание, религиозную этику и политику собственного времени, в один момент живя и действуя и в том, и в другом времени, в едином для них условном ценностно-смысловом пространстве.
Развитие в 40-60-е годы XIX в. демократической (в первую очередь разночинской) культуры — натуральной школы в литературе, настоящей критики, реалистической живописи, естественнонаучных опытов, позитивистской материалистической и атеистической философии — стало причиной резкой и подчас пошлой социализации культурных искусства — и форм литературы, науки и философии, сокровище которых начала измеряться их практической полезностью, утилитарной значимостью для общества либо конкретно народа , социальных низов, и самих преобразователей действительности, радикалов. Граница между социумом и культурой, а также между действительностью и искусством, умышленно размывалась — в пользу социума, т. е. все явления культуры признавались, первым делом, явлениями социальными, а лишь поэтому — и подлинно культурными.
В условиях же тоталитаризма научно-познавательная и художественно-эстетическая культура советского общества были до таковой степени насильственно социализированы, политизированы, идеологизированы, что во многих случаях фактически утрачивали собственную ценностно-смысловую специфику, т.е. практически выпадали из культуры, становясь атрибутом социума (одним из компонентов политической идеологии, атрибутов агитационной кампании, регулятивных механизмов организационно-массовой партийно-национальной работы). Одновременно с этим в тоталитарной культуре особенно заметен отрыв философии, литературы, искусства, а подчас и науки — от действительности: сущее подменяется желаемым либо должным, социальная реальность вытесняется политическим и социальным мифом либо ритуальным поведением (при том, что объективность отражения ставится во главу угла любого явления культуры), критика вытесняется апологетикой. В следствии социум тоталитарного общества выступает во множестве случаев как аккультурированная действительность, немного перевоплощённая и мифологизированная.
Во всех следующих главах настоящего пособия по истории русской культуры мы исходим из представления о культуре как триединстве взаимодействующих между собой трех систем: культуры мировоззренчески-познавательной (к ней в разные периоды истории культуры относятся, к примеру, религия, философия, наука); культуры художественно-эстетической (к которой относятся искусства и всевозможные разновидности литературы, эстетические представления людей) и культуры соционормативной (в состав которой включаются такие конкретно социализированные отрасли культуры, как культура политическая, правовая, хозяйственно-экономическая, культура повседневности, обыденная мораль, этические представления общества и т.п.).
Суть исторически определенного представления о культуре, правильнее — о ее социодинамической модели, как о диалектическом триединстве в каждом случае не ограничивается констатацией сотрудничества либо взаимопроникновения трех составляющих его систем. В свете для того чтобы представления каждый процесс и каждое явление культуры обязан рассматриваться с позиций всех трех ее вероятных и нужных эквивалентов: понятийно-концептуального (в большинстве случаев, вербализованного в явной форме); образно-ассоциативного (в большинстве случаев невербального либо вербализованного имплицитно, — в снятом виде, метафорически, иносказательно, с учетом многослойного подтекста и подразумеваемой многозначности слова) и практически-действенного, аддуктивного (т. е. побудительного), — в то время, когда в качестве своеобразной формы культуры выступает ценностно преломленное практическое воздействие, событие, поведение, ритуал, политическая либо другая массовая акция, кампания, перемещение с свойственными им знаково-символическими, регулятивными, интегративными, коммуникативными и иными функциями (владеющие культурным смыслом, обобщающим предшествующие фазы социокультурного развития, накапливающим в себе емкое культурно-исторически обоснованное и обусловленное содержание). Так, микроэлементами любого культурного явления, разглядываемого с позиций его социодинамики, выступают взаимосвязанные и взаимодействующие между собой три эквивалента названных культурных систем: понятие, действие и образ. На практике происходит постоянное перекодирование единого социокультурного содержания из одной системы в другую при помощи названных эквивалентов.
Подобные видоизменения социокультурной семантики, осуществляемые на разном материале, разрешают осуществлять перевод мифологических и религиозных представлений (во многом интуитивных) на язык образов; образного содержания на язык логики, научных либо философских понятий, понятийного содержания (философских и научно-теоретических концепций) — обратно, на язык художественных либо публицистических образов, а того и другого (т. е. и образного и лонятийного, культурного содержания) — на язык социологии (как сказал Плеханов), т. е. переводя ценностно-смысловое содержание в замысел действий, социальных целей и практических интересов людей, в сферу политики, повседневности, морали. Соответственно реализуется и обратный перевод исторических событий, политических ответов, социальных действий, нравственных коллизий и т. п. в замысел культурного выражения — в мифологическую картину мира, в религиозно-мистические представления, в художественно-эстетические образы, в концепции и научные понятия, в законы и философские категории, в социально-политические теории, прогнозы и исторические сценарии и т. д.
В этом отношении выясняется вероятным сказать о культурном смысле таких ответственных для истории России социально-событий и политических явлений, как удельная междоусобица, ордынское иго, русское самодержавие, петровские реформы, Отечественная война 1812 г., отмена крепостного права, русская революция, гражданская война, армейский коммунизм, нэп, коллективизация, громадный террор, первая и вторая мировые войны, холодная война, реванш неосталинистов, распад СССР и т.д. Соответственно, в определенном ракурсе явления отечественной культуры предстают в качестве социально-политических факторов исторического развития, обретая самоценный социальный суть: таковы, к примеру: Крещение Руси, развитие в Киевской Руси права как общинной саморегуляции, самозванство ХVII и ХVIII вв., русский религиозный Раскол, славянофильства и возникновение западничества как национальной реакции на экспансию западно-европейской культуры, роль литературной критики и литературы в отечественной культуре, формирование русской интеллигенции, его русского превращение и рождение марксизма из науки в утопию, а после этого и в религию, послевоенная борьба с космополитизмом, послесталинская оттепель, горбачевская гласность и демократизация и т. п.
Подобное познание социодинамики русской культуры предполагает выход настоящего курса на достаточно обобщения и масштабные выводы, очень важные для путей развития и понимания перспектив русской культуры, России, а в какой-то мере и всего пространства бывшего СССР. Речь заходит, быть может, о становлении на развалинах недавней советской, а прежде и сейчас российской цивилизации — новой суперцивилизации, хорошей от западной либо восточной, и от русской либо российской цивилизаций, как они понимались до сих пор. Эту становящуюся суперцивилизацию именуют время от времени евразийской, имея в виду не только ее географическое и геополитическое положение между Азией и Европой, ее культурно-цивилизационную вненаходимость, но и ее культурный масштаб, выходящий за пределы России, заинтересованностей русского и смежных с ним народов бывшего СССР а также за границы самосохранения русском цивилизации. В случае, если рождение новой суперцивилизации в итоге состоится, то осмысление трудностей и закономерностей ее формирования в течении тысячелетия равнозначно прогнозированию собственной судьбы. Так как изучение истории культуры ставит перед собой цель — познание механизмов культуры в их приложении к национальному формированию на каждом этапе отечественной исгории. В случае, если же происходящие на территории Евразии социокультурные процессы знаменуют собой распад и крушение советско-российской цивилизации, завершающие ее более чем 11-вековую историю, то изучение этих процессов на рубеже ХХ-XXI столетий откроет нам механизмы финиша цивилизации, до сих пор ни при каких обстоятельствах не изученные in statu nascendi.
Топология русской культуры
Моделирование смысловых структур, “снимающих” в себе различие социального и культурного, разрешает распознать принципиальное единство социокультурной истории России. Конкретно во взаимопроникновении и взаимодействии “проекций” социума в культуры и культуру в социум коренится момент перехода социальных реалий в культурные значения и напротив, составляющий сущность социодинамики любой культуры, среди них и русской. Одновременно с этим взаимоопосредованность и эквивалентность социальных и культурных феноменов, которыми владел одному историческому времени (в первый раз теоретически растолкованная Г.Плехановым), делает их тесно связанными между собой компонентами, проективными звеньями неспециализированных смысловых метаструктур. Тем самым выявляется единый предмет социальной и культурной истории — ценностно-смысловой континуум публичного развития. Но тем же Плехановым было увидено, что обоюдная эквивалентность культурного и социального нарушается при происхождения разлада между, к примеру, живописцами и окружающей их средой, в то время, когда утверждается “склонность к мастерству для мастерства”, т. е. приоритет культурного над социальным; тогда как обоюдное сочувствие между деятелями культуры и большой частью общества усиливает “утилитарный взор” на культуру и искусство в целом, т. е. приоритет социального над культурным (подобные наблюдения ранее делались В.Белинским, Ап.Григорьевым, Д.Писаревым и др. отечественными мыслителями — по моделям русской культуры, не смотря на то, что и на любом материале).
Обращение к истории как социокультурному континууму побуждает видеть ее направленность и смысловую структурность через призму неизменно модифицирующейся совокупности емких, многозначных образов-понятий (по существу — знаков), каковые оказываются равняется приложимыми в отношении как социально-исторического, так и культурного процесса и несут в себе энергию потенциальной социокультурной динамики (как движущие самой русской истории и противоречия культуры России) . Тем самым русская культурная история включает в себя социальную историю России как собственный частный случай (смысловые структуры, экстраполированные в действительность) и потому выступает как “ключ” к пониманию последней. Любая из этих либо сходных с ними категорий, будучи развёрнута в сторону социальной истории и включена в соответствующий (к примеру, политический) контекст, имеет конкретно-историческое содержание, ограниченное рамками определенного периода (века а также десятилетия). Но та же самая амбивалентная категория, будучи обращена к культуре и вписана в контекст культурных феноменов, получает другой, очевидно расширительный и отвлеченный (культурфилософский) суть, метафорически и метафизически распространяющийся на всю национальную историю (как ценностно-смысловой концепт, социокультурный конструкт, мировоззренческая универсалия).
В собственном социальном значении все названные либо подобные им категории — краткосрочны, исторически преходящи, текучи, а потому как следует изменчивы в потоке истории. (Так, русское самодержавие, осознаваемое как конкретно-политическая форма авторитарно-монархического правления, принципиально различается в различные периоды от XVI до начала ХХ вв.) Эти же категории, трактуемые как сокровище, норма, культурная традиция, как конститутивный принцип русском цивилизации, т. е. взятые в собственном в основном культурном значении, неразрывно связаны с национальным менталитетом, типом культуры, геополитическими и этнорегиональными тяготениями, воплощая собой если не “вечность”, то по крайней мере долгосрочные, стабильные, малоизменяемые состояния общества, его нравов, установок и ценностных ориентаций, обобщенные характеристики его самосознания, инерцию уклада, веры. В этом отношении то же русское самодержавие как феномен культуры имеется: 1) национальный идеал сакрализованной власти в РФ, в равной мере актуальный как для эры Крещения Руси, так и для постсоветской эры; 2) знак сохранения патриархально-родовых взаимоотношений в масштабах громадного общества: царь — “папа народа”, глава общенациональной семьи, племенной тотем; 3) символ морально-правового абсолюта, беспредельности, тождественной произволу. Подобным образом возможно различно — как по преимуществу социальные либо культурные явления — истолковать: православие, раскол, интеллигенцию, реформы, принуждение, революцию, эмиграцию, империю, приватизацию и т. п.
В случае, если русская социальная история в основном характеризуется темпоральностью и динамичностью, то русская культурная история часто переживается субъектом как довольно неизменная, “застывшая” структура, как топология, которая организуется не столько во времени, сколько в ценностно-смысловом пространстве (а вдруг во времени, то в первую очередь в “громадном времени” культуры— М.Бахтин); исходя из этого история русской культуры чаще предстает в категориях смысловой статики, как собственного рода складывающаяся во времени “архитектура”, либо архитектоника, для понимания которой преемственность и системность культурных форм (а также жанров, стилей, сюжетов, мотивов) и традиций, и нарушение данной системности и разрыв данной преемственности, т.е. парадигматика, означают значительно больше, нежели несложная сменяемость во времени идей, образов, традиций и норм либо последовательность событий и поступков, т.е. синтагматика (как при социальной истории).
В свете воображаемой так социально-культурной асимметрии любой социокультурный феномен выясняется сопряжен из последовательно динамичного (фактически социального) смыслового компонента и столь же последовательно статичного, довольно устойчивого и стабильного смыслового компонента (фактически культурного). Складывающееся между ними семантическое напряжение в каждом случае образовывает движущий механизм социокультурной динамики: постоянная текучесть социальности “сдерживается” и структурируется совокупностью культурных значений (архетипов, норм и фиксированных ценностей, символических образцов, замечательных форм, традиций); со своей стороны, сложившаяся совокупность культурных значений (среди них и методологических установок исследователя) исподволь “размывается” безостановочной, спонтанной изменчивостью смыслового потока социальных реалий. Культурная системность упорядочивает социальную процессуальность, отражая тем самым дискретность социокультурного процесса; со своей стороны, социальная процессуальность не разрешает совокупности культурных смыслов “остановиться” (и тем самым превратиться в комплект заданных шаблонов), высказывая другую сторону того же социокультурного процесса — его непрерывность. В истории культуры смысловая системность (социокультурная парадигма) иногда ломается, разрушается; на ее месте более либо менее понемногу формируется новая совокупность смыслов и значений, хорошая от прошлой как собственной структурой (среди них и иерархией), так и смысловым наполнением (включая идеи, образы, знаки, ассоциации, эмоциональный тон, мистические предчувствия и т.п.).
Историю России и неотрывную от нее историю русской культуры отличают неизменно воспроизводимая неустойчивость, нестабильность публичной совокупности (позванная асимметричностью, обоюдной несбалансированностью социальных предметов (социально-смысловых структур) и культурных значений (культурно-смысловых структур), подчас оборачивающейся их противоборством, сознательно обостряемой конфронтацией), т.е. имплицитно складывающееся и ни при каких обстоятельствах до конца не преодолеваемое состояние социокультурной неполноты. Это указывает, что в русской культуре многие проекты и культурные значения перманентно нереализуемы (т. е. русской культуре свойственны хронические утопизм, мечтательность, фантазийность), а многие социальные реалии не получили и не смогут в принципе получить адекватных культурных значений (т. е. русская социальность в значительной мере остается культурно не освоенной, “внекультурной”, но только деятельно-функциональной, практической).
Подобное состояние с необходимостью порождает: 1) преобладание в русской культуре дискретности социокультурного процесса, которая связана с чередованием то интегративных, то дифференцирующих тенденций социокультурной динамики (из этого нередкая и резкая “ломка” отечественной парадигматики; 2) переменный, вариативный модус взаимосоответствия между социальными и культурными смысловыми структурами (что формирует эффект непредсказуемости социокультурной истории в РФ); 3) неравновесность, асимметричность социокультурных сопряжений, проектных ответов, институциональных образований. В том случае, в то время, когда превалируют интегративные тенденции, ведущим, управляющим началом социокультурного процесса становятся культурно-смысловые структуры; при победе дифференцирующих тенденций — социально-смысловые. В случае, если культурно-смысловые структуры являются творчески преломленными и эстетизированными, то социально-смысловые “заземлены” институционально и фактически; исходя из этого интегративные процессы в русской истории носят по преимуществу виртуальный и эфемерный темперамент, а дифференциальные — экзистенциальный и цивилизационный темперамент. Из этого — нестабильность и относительная кратковременность интегративных периодов в русской истории и преобладание дифференцирующих тенденций.
Как в одном, так и в другом случае социальные и культурные феномены унифицируются неспециализированным для них смысловым контекстом как семантически единое пространство, компоненты которого характеризуются только разной интенциональностью. Это указывает, что субъект культуры (среди них и ее исследователь) как правило имеет дело не с социокультурной (либо фактически социальной) действительностью как такой, а с опосредующей ее особенной виртуальной реальностью — культурной топологией, являющейся продуктом истории культуры, сконструированным самим субъектом данной культуры (данным либо иным), а потому существующей лишь актуально (“тут и сейчас”) и типологически вариативно, что предопределяет ее потенциальный динамизм.
Каждое социокультурное явление возможно “развёрнуто” к познающему субъекту как собственной социально-смысловой (актуально динамичной), так и культурно-смысловой (возможно динамичной, но актуально константной) стороной. Феномен культуры, функционирующий либо осмысляемый в контексте социальных реалий, приобретает самодовлеющий социальный суть, развиваясь спонтанно; социальный феномен (а также экономический и политический), осуждённый волею исторических событий либо познающего субъекта (ученого, живописца, философа) в культурный (ценностно-смысловой) контекст, “озаряется” преобладающим культурным смыслом и обретает ментальную устойчивость. Так, фактически социальные феномены, попадая в определенный контекст культуры, аккультурируется, т.е. выясняется — в разных отношениях и в различной степени — феноменами культуры (смыслами, значениями, сокровищами, нормами, интенциями, заинтересованностями, традициями), наряду с этим сохраняя все свойства социальных феноменов, заключающих в себе структуры действительности. Но те же феномены культуры, будучи включенными в тот либо другой социум, изменяют собственную замечательную форму (социализируются) и функционируют в нем как социальные эквиваленты феноменов культуры, но постоянно наряду с этим быть феноменами культуры, структурами смыслов .