социальная адаптация и Психическое развитие ребенка с ранним детским аутизмом в большой мере зависят от самая ранней диагностики данной странности раз-1 вития.
Своевременное начало «поддерживающей», медикаментозной терапии и, основное, психолого-педагогической коррекции содействует большой мобилизации здоровых ресурсов психологического развития для того чтобы ребенка, реконструкции эмоциональной, когнитивной, моторной сфер, личности в целом, социальной адаптации.
Большая часть исследователей (L. Каппег, 1943; Т. Сим-сон, 1948; В. Surray, 1979; В. Fish, 1971, 1978; L. Wing, 1976;»В. М. Башина, 1980; В. Е. Каган, 1981; С. Park, 1982; О. С. Никольская, 1985; D. Houzel, 1987; D. Sanvage, L. Hamerury, 1987) считают, что психологическое развитие большого количества аутичных детей патологично уже с самого рождения.
Уже в грудном возрасте отмечается патология вегетативных ряда и функций вторых витальных адаптивных механизмов: нарушения -мышечного тонуса; расстройства Сна, аппетита; отсутствие реакции на физический неудобство. Весьма обычна слабость аффективной реакции на человека, а также мать: отсутствие позы готовности при взятии на руки (ригидность либо пассивность), отсутствие зрительного контакта; в других случаях, напротив, -обычен аффективный симбиоз с матерью. Невозможность привлечь произвольное внимание ребенка диссоциирует с его повышенной реактивностью к раздражителям, не обращенным к нему, громадной пугливостью и тормозимостью. Описывается ранний дизонтогенез двигательной сферы: неуверенность ходьбы, ее легкий регресс при первой неудаче, не сильный дифференцированность узкой моторики, нехорошее овладение навыками самообслуживания.
На втором году судьбы привлекают внимание изюминки речи: слабость артикуляции, склонность к вербальным стереотипиям, эгоцентричность, отсутствие связи с окружающим, часто мутизм. Игра характеризуется однообразием манипуляций с объектами.
В большинстве клинических описаний подчеркиваются показатели понижения энергетического потенциала (L. Conrad); вялость, безынициативность, отсутствие любознательности, рвения к обследованию окружающего наровне со склонностью к импульсивным аффективным и двигательным разрядам. Отмечается легкость происхождения разных страхов, в особенности при перемене привычной обстановки.
При описании внешнего вида обращается, внимание на нередкую задержку физического развития, слабость кожи-гора и тур мышц, и недетскость взгляда и мимики. D. Houzel (1987) объединил расстройства развития, обычные для аутичного ребенка первых полутора лет судьбе, в шесть групп: 1) своеобразные привычки; 2) тонические и психомоторные нарушения; 3) нарушения перцепции; 4) отсутствие либо задержка в развитии социальных контактов; 5) страхи, появляющиеся на втором году судьбы; 6) нарушения крайне важных функций: кормления, сна, физиологических отправлений.
Однако диагностика РДА на первом-втором году судьбы воображает громадные трудности. С. Park (1982), В. Kaufman (1984) обрисовывают долгие путешествия своих родителей «пилигримов» с больным ребенком от одного доктора к второму и бессчётные ошибочные заключения до 5—б-летнего возраста ребенка.
Согласно нашей точке зрения, эти диагностические неточности связаны со следующим рядом факторов:
1. Нечеткостью жалоб своих родителей, обусловленной трудностью формулировки отклонений в развитии ребенка, носящих довольно часто малопонятный для привычного представления о болезни, противоречивый темперамент. Это особенно типично для своих родителей, у которых аутичный ребенок единственный. И по-видимому, не только от простой недостаточности родительского опыта, но и от своеобразного его отсутствия, связанного с тем, что аутичный ребенок, с самого рождения не обнаруживающий потребности в аффективных контактах с матерью, не содействует разворачиванию у нее своеобразной аффективной программы поведения и материнского восприятия. Этим, разумеется, разъясняется не только обсуждаемое в литературе особенное отношение матери к аутичному ребенку, но и осознания и недостаточность запечатления ею нарушений его психологического развития.
2. Неосведомленностью докторов в клинике РДА, обмороком опережения развития последовательности психологических функций, мешающих диагностике патологии.
3. Нередким наличием у аутичных детей негрубых неврологических знаков — минимальной1 мозговой дисфункции (ММД), неспецифических возрастных признаков, уводящих диагностику в привычное русло ранней церебрально-органической патологии.
Отечественные изучения самых ранних проявлений РДА в возрасте до 2 лет основаны на ретроспективном клинико-анамнестическом анализе 185 историй заболевания (К.С. Лебединская) и 65 историй развития (О.С. Никольская), 220 детей в возрасте 3—9 лет, наблюдавшихся в особой экспериментальной группе по коррекции раннего детского аутизма при НИИ дефектологии Академии педагогических наук СССР во время 1978—1989 гг.
Только одно из ярких наблюдений касалось ребенка 1 г. 6, мес. В любой другой ситуации возраст детей к моменту обращения за консультацией составил 4—9 лет (по большей части 5—7 лет). Исходя из этого об изюминках раннего развития ребенка возможно было делать выводы лишь по сведениям клинического и психотерапевтического анамнеза.
К сожалению, точных информации о психологическом развитии ребенка, дифференцированных по годам судьбы (что, как представляется, в особенности принципиально важно для анализа первого года судьбы ребенка), нам взять не удалось. Большая часть матерей, не могли дать правильной хронологии появления тех либо иных показателей, характеризующих изюминки раннего развития ребенка.
Однако при направленном расспросе своих родителей стало известно, что в 35% наблюдений отдельные показатели неблагополучия жадно-психологического развития ребенка были отмечены на первом году судьбы, в 56% —на втором. Обращение к невропатологу (на первом году судьбы ребенка— в 29% наблюдений, на втором — в 67%) либо психоневрологу (на втором году судьбы — в. 28% наблюдений) ни в одном случае не завершилось диагностикой РДА.
14% детей были сочтены здоровыми. В 20% обращений была диагностирована перинатальная энцефалопатия, в 11%—гидроцефалия, в 14%—последствия родовой травмы, в 10%—умственная отсталость, в 19%—задержка психомоторного развития, в 9%—детский церебральный паралич, в 3%—судорожный синдром. Исходя из этого не была назначена адекватная терапия и, конечно, не поднимался вопрос об изюминках воспитания.
В это же время в 88% наблюдений ретроспективно удалось узнать, что показатели аутистического развития уже в первые два года судьбы выступали более либо менее четко.
Совершённый нами анализ был направлен на самоё полное обнаружение у аутичных детей первых двух лет судьбе изюминок психологического дизонтогенеза, важнейших для диагностики РДА.
направляться подчернуть, что, не обращая внимания на последовательность приводимых нами цифр, неправомерно сказать о достаточно правильных процентных соотношениях тех либо иных отклонений развития у аутичных детей первых двух лет судьбе, поскольку практически на четверть вопросов, касающихся последовательности подробностей, имеющих громадное значение для диагностики, но не кидающихся в глаза без особой направленности наблюдения за ребенком, родители затруднялись в ответе, говорили, что не помнят, не знают. Но в японских изучениях последних лет (М. Ohta, N. Nagai, H. Nara, N. Sasaki, 1987) приводятся родные процентные показатели.
Аутизм
Аутизм, как мы знаем, есть стержневым расстройством при РДА.
Как он проявляется на самых ранних этапах развития ребенка?
В этом отношении показательно сравнение развития аутичного ребенка с развитием здорового первого года судьбы (Л. Т. Журба, Е. М. Мастюкова, 1981).
Здоровый ребенок этого возраста, глядя на человека, обращает внимание в большинстве случаев на его глаза (М. Раттер, 1988). Это очень важная, этологически витально значимая реакция, свойственная достаточно сложноорганизован-ным животным. Практически добрая половина матерей отмечали, что аутичный младенец большей частью не фиксировал взора на глазах взрослого, а наблюдал мимо, вверх, «через». Взор данный довольно часто характеризовался как «неподвижный», «застывший». В ряде наблюдений детей 11—12 мес. отмечалось, что их внимание завлекал не взор человека, а какая-либо подробность его лица: борода, довольно часто очки, к каким он тянулся рукой.
Первая ухмылка у аутичных детей в 65% наблюдений как словно бы бы оказалась одновременно с — в возрасте около 2 мес. Время от времени, согласно точки зрения матерей, она смотрелась по-особенному: «неземная», «лучезарная». Но чаще она не адресовалась близкому человеку.— существовала сама по себе; часто появлялась. одинаково и на лицо человека, и на второе приятное чувство (тормошение, щекотание, верчение), на звук погремушки, музыки, на броское пятно («одинаково радовалась и лицу, и халату»). Ухмылка для того чтобы ребенка редко провоцировалась хохотом либо ухмылкой взрослого.
По сведениям 29% опрошенных матерей, в течение первого года судьбы ребенок был индефферентен к окружающим.
В 21% наблюдений таковой ребенок мало отвечал на рвение забрать его на руки. У него не появлялось своеобразных поз готовности, приникания к матери; ощущалось определенное сопротивление, напряжение тела («как столбик»), время от времени кроме того резкое перемещение («как словно бы желал вырваться»). Одновременно с этим 19% детей без сопротивления шли на руки ко всем.
В 3—6 мес. у здорового ребенка формируются сенсорно-ситуационные связи (Л. Т. Журба, Е. М. Мастюкова, 1981). самая ранняя из них — реакция на активное общение со взрослым. По окончании 3 мес. здоровый ребенок весьма пристально наблюдает в склоняющееся над ним лицо взрослого, обширно раскрывает глаза и рот. Он уже выделяет человека из окружающего мира.
Узнавание аутичными детьми родных в 31% наблюдений относилось к возрасту 6—7 мес., в 23% — к 1 г. Но в половине наблюдений это не сопровождалось адекватной эмоциональной насыщенностью. Ребенок выделял родных, но, по выражению одной из матерей, «без всякой эйфории». Часть детей по большому счету не потребовали к себе внимания своих родителей: они не реагировали на их приход и уход, легко и на долгое время оставались одни в манеже.
22% детей проявляли отчетливую неприязнь к контактам, ласке. Просьбы «обними маму», «поцелуй маму» делали нехотя, равнодушно. Кое-какие же, напротив, стремились к физическим контактам, но весьма скоро пресыщались. Хорошую реакцию (ухмылку, шевеление ногами и руками) вызывала у них «меньшая доза» физических контактов; легко прикосновение, поглаживание, легкий шлепок.
В возрасте около 7 мес. у здорового ребенка в большинстве случаев формируется громаднейшая привязанность к кому-либо одному из родных (М. Раттер, 1987).
У 24% аутичных детей появлялась симбиотическая привязанность к матери. В большинстве случаев, это были дети, самые чувствительные и пресыщаемые в контактах. Таковой ребенок постоянно ищет мать глазами, делается неспокойным и тревожным, не видя ее. При разлуке с матерью на полдня у 7-месячного ребенка появлялись подъем температуры, а при ее отъезде на 4 дня — отказ от еды, повторные рвоты, бессонница. На втором году судьбы таковой ребёнок имел возможность не производить мать из поля собственного зрения, всегда ходить, держась за ее платье. Эти дети не легко переносили период, в то время, когда мать возобновляла работу: появлялись нарушения сна, анорексия, усиливалась тревожность.
направляться подчернуть, что у одних аутичных детей, психически очень астеничных и хрупких, скоро пресыщаемых, ответственной составляющей для того чтобы симбиоза было постоянное рвение в любой ситуации питаться инициативой матери. У детей же более активных симбиотическая привязанность имела выраженный эгоцентрический оттенок. Один из таких мальчиков начинал звучно плакать, в случае, если мать с кем-либо общалась; второй — кричать и разбрасывать игрушки, в то время, когда мать планировала на работу. Эти дети проявляли и ревность к рождению брата либо сестры.
Но у последовательности аутичных детей второго года судьбы их отношение к матери тяжело сократить полярными вариантами: или слабость потребности в ней, или симбиоз. Оно отличалось и каким-то особенным качеством. Мальчик, что по окончании 1,5 лет имел громадной словарный запас и сказал развернутыми верными фразами, до 3 лет настойчиво именовал мать «а». Второй по большому счету не употреблял слово «мама» до 4 лет и лишь к ней одной обращался без звучно: жестом, дотрагиванием. Аутичная девочка 1 г. 1 мес., как словно бы бы привязанная к матери, в состоянии инфекционного делирия подпускала к себе всех домашних, а при виде матери панически пугалась, скрывалась под одеяло. Вторая девочка 1 г. 8 мес. сказала: «Я маму не всегда люблю». У двух девочек на втором году судьбы периоды симбиотической связи с матерью сменялись периодами снаружи отрицательного отношения: прекратили подмечать, не делали просьб. 30
Существенно реже наблюдалась симбиотическая сообщение с кем-либо вторым из родных. У мальчика 1,5 лет, симбиотически привязанного к няне, ее отъезд на 7 дней позвал мутизм, регресс навыков опрятности.
Нарушения контактов с родными еще сильнее выступали на втором году судьбы ребенка.
В 13% наблюдений ребенок не реагировал на слова, обращения. Появлялись подозрения, что он не осознаёт речи. Но он довольно часто откликался, в то время, когда его кликали имеется либо дремать. В других случаях отсутствие реакции на запреты воспринималось как намеренное непослушание.
Становилась более очевидной и аутистическая реакция на появление нового человека. В одних случаях ребенок начинал кричать, плакать, потребовать, дабы тот ушел. В других—делался напряженным, тревожным, отворачивался, закрывал лицо руками. В третьих — как бы не подмечал постороннего совсем, но в то время, когда тот уходил, на лицо ребенка возвращалось удовольствия и выражение покоя. Отмечался и четвертый вариант, в то время, когда аутистическое поведение снаружи смотрелось как сверхобщительность: таковой двухлетний ребенок имел возможность заговорить на улице с посторонним, не смущаясь обратиться к нему с вопросами и не слушать ответа.
На втором году судьбы у 83% детей становилось очевидным и отсутствие адекватного контакта с детьми.
Часто это смотрелось как пассивное игнорирование: на детской площадке, в сквере аутичный ребенок проходил мимо, как бы «через» детей, без оглядки на них. В других случаях таковой ребенок как словно бы бы хотел попасть в детскую компанию, но, стоя среди них, никак с ними не общался, довольно часто игрался рядом. Время от времени обращало на себя особенное внимание как бы механическое заражение чувствами детей: в случае, если дети смеялись, прыгали, аутичный ребенок, пребывавший в стороне, кроме этого начинал смеяться и прыгать один.
Попытки контакта аутичного ребенка с детьми часто были похожи на обследование неодушевленного предмета, куклы: не смотря в глаза другого, он имел возможность трогать его лицо, волосы, высыпать на его голову песок. В других случаях попытки контакта смотрелись необычными, роботообразными: неожиданные импульсивные объятия, часто принимаемые как агрессия.
В 36% наблюдений господствовала боязнь детей: сопротивление и страх при попытке подвести для того чтобы ребенка к детям на улице, рвение закрыть лицо руками, убежать и одновременно с этим достаточно долгое наблюдение за детьми со стороны. 36% аутичных детей контактировали со сверстниками весьма избирательно: чаще — с родными родственниками — родными либо сёстрами и двоюродными братьями, охотнее — с более младшими.
Первые 18 мес. жизни М. Раттер (1987) характеризовал как фазу формирования взаимоотношений привязанности, а М. Erikson (1978)—как стадию происхождения доверия. Полученные эти разрешают вычислять, что у аутичных детей первых двух лет судьбе эта фаза характеризуется выраженной и достаточно своеобразной патологией.
Уже на первом году судьбы выявлялась отгороженность аутичного ребенка не только от людей, но и от окружающего в целом.
Здоровый ребенок в 5 мес. обращает внимание на находящиеся в его поле зрения предметы, тянется к ним. 41% замечаемых нами детей первого года судьбы были индифферентны к окружающему: не тянулись к погремушке, не реагировали мимикой на ее звук. Большей частью не получалось привлечь их внимание и к какому-либо второму предмету. Но таковой ребенок имел возможность сам продолжительно наблюдать на солнечный блик, броский предмет, пестрый рукав халата матери.
Аутизм, четко выступающий как отрыв от действительности, становился более очевидным на втором году судьбы. Время от времени это был и прямой поиск физического пространства, ниши, изолирующей ребенка от окружающего: угла помещения, отгороженного места в помещении, любимое нахождение в большой коробке от игрушек, за шторой. Ребенок сам обнаружил преграду между собой и окружающим миром.
У 36% детей на втором году судьбы четко выступало активности и отсутствие любознательности в освоении окружающего мира. Таковой аутичный ребенок довольно часто не пробовал дотянуться со стола либо полки какой-либо предмет. У него не было жеста, взора, означающих «что это такое?». Родным часто продолжительно представлялось, что он не ориентируется в окружающем.
Но понемногу накапливались эпизоды, разрешившие родителям заподозрить, что это не верно. Двухлетняя аутич-ная девочка, абсолютно оторванная от действительности, не обращавшая внимание на игрушки и людей, внезапно «покормила» куклу хлебом, в второй раз забрала тряпку и смахнула пыль со собственного стульчика. Эти действия заканчивались практически мгновенно (С. С. Park, 1982). Мальчик 1 г. 8 мес. без звучно брал отца за руку, точно подводил к полке, где лежали лакомства, и толкал в том направлении его руку.
Еще более парадоксально сочетание выраженной аффективной отгороженности с особенной эмоциональной чуткостью этих детей. Время от времени уже к году таковой как словно бы бы мало что подмечающий ребенок тонко улавливает, в то время, когда взрослые чем-либо озабочены — делается неспокойным, тревожным. Кое-какие матери, сообщение ребенка с которыми была симбиотической, отмечали, что по каким-то, никому не понятным показателям он осознавал, что она обязана уйти — еще перед тем, как она наряжалась, брала вещи. Мальчик не общался в яслях ни с детьми, ни со взрослыми, но весьма совершенно верно оценивал отношение воспитательниц к детям. Исходя из этого всех хороших он именовал Татьяной Юрьевной, а нехороших — Тамарой Николаевной.
Парадоксально и отношение аутичного ребенка первых двух лет судьбе к одушевленному и неодушевленному.
Анализ этого явления приводит к сомнению в общепринятом представлении, что речь заходит только о задержке разделения между живым и неживым. Вправду, таковой ребенок довольно часто ведет себя с малознакомыми детьми как с куклами. В определенной мере таково его поведение и с родными: применение лишь их руки как инструмента, в случае, если необходимо что-либо дотянуться; туловища — как лестницы. Но вторая, преобладающая часть взаимоотношений с родными обнаруживает нередкое познание достаточно сложных межличностных взаимоотношений, исключающих возможность оценки аутичным ребенком другого человека как неживого. Отсутствие зрительного контакта с человеком и наличие его с куклой, любимым игрушечным животным требуют, разумеется, другого объяснения. Вероятнее, его еле-‘ дует искать в страхе конкретно людей, что в большей мере и определяет аутизм для того чтобы ребенка.
Суммируя полученные информацию об изюминках сотрудничества с окружающим миром аутичных детей первых двух лет судьбе, возможно выделить те же типы- нарушений контактов с окружающей средой и людьми, что и в возрасте 3—5 лет, на высоте клинических проявлений синдрома аутизма (О. С. Никольская, 1985):
игнорирование окружающего;
его активное негативистическое отвержение;
гиперсензитивное избегание.
Страхи
Страхи, обычные для стадии развернутого синдрома РДА в возрасте 3—5 лет, занимают громадное место и в более раннем возрасте. Время от времени кроме того создается чувство об их большем многообразии.
Нельзя исключать, что это связано и с физиологической готовностью к страхам у детей первого года судьбы. Согласно данным Л. Т. Журбы, Е. М. Мастюковой (1981), реакции страха в 4-месячном возрасте наблюдаются у 15% детей, а в 5—6-месячном — у 30%. Обычна реакция страха на новый, в особенности неожиданный раздражитель.
У замечаемых нами аутичных детей страхи имелись до года у 80%, от 1 до 2 лет — у 65%. —
Клинический анализ этих страхов (особенно второго года судьбы) разрешил поделить их на три главные группы:
1. Сверхценные, обычные для детского возраста по большому счету.
2. Обусловленные характерной для РДА аффективной и сенсорной гиперчувствительностью.
3. Неадекватные, бредоподобные, каковые возможно расценить как предпосылку к бредовым образованиям.
Сверхценные страхи, обусловленные реакцией на настоящую, этологически значимую опасность, представлены боязнью остаться одному, утратить мать, боязнью чужих, незнакомой обстановки, высоты, лестницы, огня. Такие страхи имелись у 28% детей.
Боязнь утратить мать наблюдалась, в большинстве случаев, у детей с симбиотической привязанностью к ней. Первой фразой, нежданно сказанной мальчиком в 1 г. 1 мес., была: «Не кинь Петю!» Тяжелые страхи, которые связаны с непереносимостью перемены окружающей обстановки, будут обрисованы ниже. направляться выделить, что у аутичных детей к концу второго года судьбы довольно часто отсутствует ужас темноты. Сопоставляя данный факт с часто замечаемым у аутичных детей более старшего возраста рвением пребывать одному в темноте, возможно предположить сообщение этого феномена с обычной для РДА сенсорной гиперсензитивностью, поисками комфорта в обстановке, лишенной сенсорных стимулов.
Ужас высоты, большей частью лестницы, был выражен нерезко, но в единичных случаях достаточно очень сильно.
Страхи, обусловленные ситуационно, более характерные для второго года судьбы, проявлялись по большей части в боязни животных по окончании настоящего испуга, людей в белом по окончании уколов, прививок, осмотра горла, матери в белом платке по окончании косынки, бывшем на ней во время нахождения с ребенком в поликлинике. Полуторалетний аутичный мальчик испугался, заметив, как рубили дерево; затем он отчаянно кричал при всяком похожем стуке. Девочка, которая в 1,5 года задохнулась, пробуя проглотить сухое молоко, в течение шести месяцев со страхом кричала при виде любой еды белого цвета. К ситуационным возможно отнести и страхи, появившиеся по окончании сказок с устрашающим сюжетом. В части этих случаев тяжело было исключить наличие иллюзорных расстройств. Указания на ситуационно обусловленные страхи имелись в 10% историй заболевания. Само собой разумеется, и в этих страхах очевидна роль гиперсензитивности аутичного ребенка.
Страхи же, обусловленные, согласно нашей точке зрения, в первую очередь сенсорной и аффективной гиперестезией, наблюдались существенно чаще — в 35% случаев.
Весьма рано, в возрасте 6—7 мес., выявлялся ужас разных бытовых шумов (пылесоса, электробритвы, фена, лифта, шума воды в водопроводных трубах и туалете). Время от времени, напротив, ребенка больше пугали негромкие звуки, к примеру шелест газеты, листьев, жужжание комара. В отличие от здоровых аутичные дети не только не привыкали к этим простым звукам, а, напротив, аффективно все более сенсибилизировались к ним.
Многие страхи обусловливались зрительными раздражителями: включением света люстры, мельканием бликов на стекле, солнечного света при перемещении мимо забора, резкой переменой кадра в телевизоре. Были страхи «всего тёмного» (розетки, носков, двери) либо, напротив, «всего белого» (белого белья, людей, одетых ярко, блестящего крючка двери). Приводил к страху вид определенных предметов (эластичного шланга душа, зонта, подсвечника), растений (кактусов, громадных листьев лопухов, сосновых шишек). Наблюдались страхи «всего круглого» (а также овощей и фруктов).
Другие страхи были связаны с тактильной гиперестезией: «всего мокрого» (воды при купании и умывании, капель дождя, снежинок, попадающих на лицо, прикосновения к лицу по большому счету). Довольно часто наблюдался панический ужас мух, птиц. направляться очень выделить ужас горшка, во многих случаях обусловливающий сложности с формированием навыков опрятности.
Последовательность страхов был связан с гиперсензитивностыо эмоциональной сферы: незнакомых людей, новых мест, открытых дверей чужих квартир. Обращала внимание определенная диссоциация в проявлениях страха. Двухлетний мальчик, опасающийся шума пылесоса, на улице стремился к быстро гудящему компрессору. У другого ужас музыкальных игрушек сочетался с любовью к музыке по большому счету. У девочки полутора лет ужас животных в мультипликационном фильме существовал наровне с отсутствием боязни настоящих животных.
Между страхами, обусловленными особенной гиперсензи-тивностью аутичных детей первых лет судьбе, и страхами, расцениваемыми нами как неадекватные, бредоподобные, резкой грани нет. Параметрами таких неадекватных страхов смогут являться компонент особенного толкования вызывающей ужас обстановки, рудименты идей отношения, угрожающей поменянное™ себя и окружающего. Ко мне относятся не индуцированная извне боязнь определенных лиц, ужас с ощущением присутствия кого-то чужого в помещении, собственной тени на стене. Быть может, ко мне же направляться отнести ужас таящих угрозу чёрных отверстий (дырок на потолке, вентиляционных решеток). Девочка 1 г. 10 мес. панически опасалась штанов из страха превратиться в мальчика.
«Феномен тождества»
По-видимому, в большей мере конкретно со склонностью к страхам связаны непереносимость изменений, трансформаций в окружающей обстановке и жизни, боязнь выйти за пределы привычного, уже менее пугающего. «Феномен тождества» кроме этого очевиден уже с раннего детства.
На первом году судьбы это в первую очередь нередкие трудности введения прикорма: сопротивление новым .видам пищи, во многих случаях так упорное, что приводит к тяжелой гипотрофии. Позднее это громадная избирательность, ритуальность в потреблении отдельных видов пищи: протертое яблоко перед любой едой, морковный сок лишь одного типа и, напротив, отказ от. определенных видов пищи, реакция в виде плача, крика на перемену чашки, салфетки.
Обычен ужас при перемене обстановки: к примеру, в 3-месячном возрасте — нарушения и тревога сна при смене обоев; в 7 мес. — подобная реакция на новую коляску; в 11 мес. — отчаянное сопротивление при попытке вывести из манежа.
На втором году судьбы — та же приверженность привычным подробностям окружающей обстановки, та же ритуальность по отношению к ним. Так, девочка 2 лет каждый день наблюдала по телевидению лишь пара кадров из заставки к передаче «Спокойной ночи, (малыши!», а из «Спортлото» — как катятся шарики. Смена заставки к детской передаче позвала у нее состояние тревоги, растерянности, нарушений сна на протяжении семи дней.
Самый травмирующим на втором году судьбы было помещение в ясли, переезд на дачу, новую квартиру, кроме того ремонт. В этих обстановках был достаточно обычен и регресс купленных навыков: дневные энурез и энкопрез, утрата речи, и рвоты. самые тяжёлые реакции появлялись при отрыве от семьи, в особенности при помещении в поликлинику в связи с соматическими болезнями. В данной обстановки наблюдались и психотические явления: состояния тяжелого психомоторного возбуждения с агрессией, самоповреждениями, отказом от еды, дезориентированностью в окружающем или ступором. Стремительный регресс этих явлений при возвращении в домашнюю обстановку, отсутствие каких-либо новых сдвигов в поведении и аффективной сфере разрешают расценить эти психотические эпизоды не как дебют либо приступ шизофренического процесса, а как тяжелую психогенную реакцию на отрыв от привычной обстановки.
направляться подчернуть, что и в реакции на трансформацию обстановки наблюдались два главных вида реагирования: у одних детей это тревога, страхи, уход в себя; у других — негативизм, активное рвение вернуть ситуацию и прежнюю обстановку в целом.
Но принципиально важно знать, что, не обращая внимания на очевидную приверженность к подробностям окружающей обстановки, у аутичного ребенка существует определенная иерархия сокровища ее отдельных составляющих. Не все предметы аффективно равнозначны. Присутствие основных из них, главных, может смягчить патологическую реакцию на перемену обстановки. Так, С. С. Park (1982), весьма наблюдательная и вдумчивая мама аутичной девочки, при переездах семьи всегда забирала старое одеяло дочери, ее любимую чашку и пара видов продуктов. Эти предметы на любом новом месте «проявляли собственную волшебство», существенно уменьшая нарушения и тревогу сна. В то время, когда девочке было 2 года, семья переезжала в другую страну. Матери удалось существенно уменьшить тревожное состояние дочери дискуссией с ней при схем маршрутов и помощи рисунков поезда и автобусов, которыми они отправятся, мебели и расположения комнат в новом доме. Девочка успокоилась, в то время, когда мать детально изобразила ее столик и комнату с любимым магнитофоном.;
Эти сведенья подтверждают предположение о том, что перемены в окружающем особенно травмируют аутичного ребенка в связи с тем, что нарастание тревожности ведет к дезориентировке в окружающем. Это со своей стороны еще более усугубляет, состояние страха и тревоги. Исходя из этого способы десенсибилизации аутичного ребенка к страху перемены окружающего имеют громадное значение в профилактике декомпенсации его психологического состояния.