Диспозитивность и свобода соглашения как отличительные черты способа гражданско-правового регулирования. Пределы договорного регулирования корпоративных взаимоотношений. Правовая природа доли в уставном капитале общества с ограниченной серьезностью (ООО) и удостоверение прав участника ООО как вопросы, требующие большей определенности (императивности) регулирования. исключения участников и Институты выхода из ООО как ситуации необоснованно широкого императивного законодательного вмешательства; список иных случаев избыточности императивной регламентации. Фундаментальные направления внедрения правил диспозитивности и свободы контракта в регулирование корпоративных взаимоотношений: 1) акционерные соглашения; 2) привилегированные акции; 3) структура органов управления; 4) основания и размер ответственности органов управления; 5) приобретение размещенных акций и правовой режим казначейских акций.
Принято вычислять, что глубоко научные по собственной форме вопросы нечасто порождаются потребностями практики. В этом смысле настоящий очерк представляется достаточно необыкновенным, потому что он именно и является примером аналогичной обстановке: к постановке теоретической неприятности, вынесенной в заглавие работы, — неприятности реализации фундаментальных начал гражданского законодательства в его обособленном университете — нас подтолкнул конкретно обширный практический стаж работы с нормами российского корпоративного права.
1. Характеризуя способ гражданско-правового регулирования, хорошая русский цивилистическая теория гласит: …для частного права… свойственны дозволение и правонаделение, т.е. предоставление субъектам возможностей совершения инициативных юридических действий — независимого применения правовых средств для удовлетворения потребностей и интересов*(218). И потом: Предоставление сторонам права самим определять собственные взаимоотношения и их содержание отражается в преобладании диспозитивных гражданско-правовых предписаний, в большинстве случаев содержащих возможность участникам самостоятельно избрать самый целесообразный для них вариант поведения*(219). Возможно заявить, что так называемый принцип диспозитивности имеется наиболее значимая отличительная способа гражданско-правового регулирования, обусловленная общей политико-правовой задачей, стоящей перед страной при построении совокупности гражданского законодательства. Задача страны в частных отношениях — установить для их участников четкие и непротиворечивые правила игры, исключающие заведомую недобросовестность отдельных лиц, а применение этих правил в соответствии с принципом диспозитивности полностью есть делом самих участников*(220). В этом смысле принцип свободы контракта есть одним из частных проявлений либо преломлений диспозитивного способа гражданского права. Обращаясь к тому же источнику, читаем: Принцип свободы контракта есть основополагающим для развития имущественного (гражданского) оборота. В соответствии с ним субъекты гражданского права свободны в заключении контракта, т.е. в выборе агента и в определении условий собственного соглашения, а также в выборе той либо другой модели (формы) договорных связей (ст. 421 ГК)*(221).
Начало диспозитивности, не смотря на то, что и по-различному поименованное (свобода контракта, гражданских правоотношений, автономия воли и др.), согласится основным принципом гражданского права подавляющим числом цивилистов-теоретиков*(222).
Итак, современная гражданско-правовая наука начало диспозитивности осознаёт конкретно и определенно. К тому же, как видно из законодательства и из процитированных выше суждений и как в неспециализированном-то должно быть ясно любому адекватному юристу, гражданско-правовое регулирование только тогда сохраняет суть, в то время, когда начало диспозитивности имеет определенные границы, т.е. существует некоторый комплект предписаний, непременно необходимых для соблюдения и не предполагающих инициативного выхода за их рамки. Но чем же смогут (и должны) обусловливаться (разъясняться) такие предписания? До каких пределов возможно сужать установленные ими пресловутые границы применения правил диспозитивности и свободы соглашения? Ясно, что число факторов, обусловливающих существование императивных гражданско-правовых норм, достаточно громадно, что не есть, но, на отечественный взор, препятствием для их успешной группировки (систематизации).
Во-первых, императивными являются нормы, определяющие базы сотрудничества участников оборота, а также нормы, закрепляющие главные гражданско-правовые их соотношение и категории, устанавливающие правовые базы режима и статуса субъектов объектов соответствующих взаимоотношений. Эти нормы очерчивают рамки самого гражданского права, его основание и остов и в этом смысле смогут быть названы системными. На основании установленных этими нормами правил игры в жизни возможно сыграно очень много партий.
Потом, во-вторых, в гражданском законодательстве имеется множество правил, защищающих публичные интересы во всех их многообразных проявлениях. Ко мне бы мы отнесли и нормы о форме сделок, и нормы о необходимости госрегистрации фактов/состояний с целью достижения юридического результата, и последовательность специально-публичных предписаний (о передачи в госимущество, конфискационной реституции, реквизиции, изъятии имущества и принудительном выкупе для национальных потребностей, приватизации и т.п.).
Наконец, в-третьих, громадный массив императивных правил призван минимизировать вредные социальные последствия экономического неравенства разных участников гражданского оборота, защитив одних (в экономическом отношении более не сильный) от произвола вторых (более сильных), к примеру, потребителей от опытных предпринимателей, добросовестных приобретателей от недобросовестных лиц и потерпевших и т.д. Разрешим себе подметить, что именно предписания последнего типа постоянно являются самые спорными и больными для восприятия, потому, что прямо связаны с существующим в обществе конфликтом заинтересованностей разных социальных групп.
Кроме того в случае, если читатель не согласен с представленной классификацией факторов, обусловливающих императивное вмешательство законодателя в гражданский оборот, вряд ли он сможет не дать согласие с тем, что подобное вмешательство должно быть каким-то образом обосновано либо по крайней мере растолковано; допустимо — причиной, относящимся к одной из трех упомянутых групп событий, допустимо — каким-то еще причиной, в эти группы не входящим. Никто, по крайней мере, не будет спорить с тем, что в гражданском законодательстве не место императивным предписаниям, сочиненным забавы для либо исходя из мысли о том, что законодателю известный, как нужно, и по большому счету все разрешено.
2. Сейчас, мало разобравшись с фундаментом отечественного изучения, попытаемся сделать одно любопытное допущение. Представим, что в современной России нет нормативных актов — источников корпоративного права. Совсем нет. Нет ни норм ГК о обществах и хозяйственных товариществах, ни известных законов об АО и об ООО, ни Закона о рынке ценных бумаг, ни бессчётных подзаконных предписаний ФСФР России (ранее — ФКЦБ России), словом, ничего нет. Нам нужно начать корпоративное нормотворчество с нуля, не забыв о только что обрисованном способе/принципе направляться и его частном проявлении — принципе свободы соглашения.
Для начала ответим на вопрос о методе авторегулирования в корпоративных отношениях. В области обязательственного права, как мы знаем, существуют контракты и односторонние сделки. Смогут ли эти конструкции трудиться в сфере корпоративных взаимоотношений? И многовековой всемирный опыт, и современная практика дают однозначный ответ: да, смогут. Думается, тезис столь очевидный, что обосновывать его намерено нет потребности. Но развитие гражданско-правового университета юрлица привело еще и к появлению очень и очень специфичного (и одновременно с этим главного) источника правил поведения для участников корпоративных взаимоотношений, имя которому (в современной русском цивилистике) учредительные документы корпорации (юрлица). Учитывая, что дискуссия о договорной природе учредительных документов существовала в цивилистике еще в позапрошлом столетии, дадим ей некую дань уважения, сохраняя надежду наряду с этим на получение определенной практической отдачи в будущем.
Изначально договорная теория в корпоративных отношениях имела неоднозначное значение: признание договорного характера устава (учредительных документов) корпорации являлось собственного рода ступенью для признания договорного характера самого юрлица (юрлицо как соглашение)*(223). Конкретно в таком виде эта теория была достаточно очень сильно развита во Франции. Ее обоснование сводится к широкому пониманию контракта как некоего продукта совместного волеизъявления, направленного на установление не только обязательственных, но по большому счету любых юридических последствий. Учредительные документы не без оснований представлялись апологетам разглядываемой теории продуктом совместного волеизъявления участников корпорации, т.е. контрактом.
Критика договорной теории достаточно удачно изложена М.И. Кулагиным*(224). Во-первых, не согласуется с природой соглашения существование компаний одного лица (в контракте должно быть пара участников). Во-вторых, современные правопорядки во многих случаях допускают изменение учредительных документов по волеизъявлению не всех, но большинства участников компании. В-третьих, хорошие законодательства без шуток ограничивают возможность признания юрлица недействительным. В-четвертых, обнаружились и кое-какие нестыковки договорной теории с практикой корпоративного управления.
Как бы мы ни оценивали приведенные доводы, учредительные документы юрлица и в самом деле выявляют в себе множество специфичного по сравнению со стандартным гражданско-правовым соглашением. К возможности трансформации устава компании в отсутствие неспециализированного волеизъявления возможно добавить и своеобразный порядок перехода прав и обязанностей, закрепленных таковым (передача акций, долей либо иных аналогичных объектов вместо цессии/перевода долга), и установление учредительными документами прав и обязанностей органов юрлиц, и целый комплекс своеобразных непростых вопросов, которые связаны с юридическими недочётами (пороками) таких документов (сама возможность признания устава недействительным, последствия и основания недействительности и т.д.). Положа руку на сердце, мы не можем усмотреть какие-либо хорошие последствия в объявлении учредительных документов юрлиц разновидностью гражданско-правового соглашения и осознанно зачисляем себя в преобладающий стан соперников договорной теории.
Но имеется нюанс, заслуживающий внимания. Как принцип свободы контракта имеется частный случай начала диспозитивности гражданско-правового регулирования, так и гражданско-правовой соглашение возможно представлен как одно из правовых средств реализации данного начала участниками оборота. И учредительные документы юрлица в полной мере смогут являться его альтернативой. В действительности, учредительные документы в любой момент имеется продукт частного волеизъявления (пускай действует принцип большинства, а не консенсуса), а присоединение к ним (в форме вступления в корпорацию) осуществляется (по крайней мере в обычных условиях) на базе необязательного акта — сделки по приобретению акций либо долей участия.
В случае, если к сообщённому прибавить тот факт, что и классические сделки также будут регулировать корпоративные отношения, то мы найдём в полной мере сформировавшийся (т.е. проверенный многовековой юридической и бизнес-практикой) инструментарий для авторегулирования корпоративных взаимоотношений. А вдруг таковой инструментарий имеется (что мы только что постарались доказать), то реализуя принцип диспозитивности, мы можем вывести следующую максиму регулирования корпоративных взаимоотношений: участники корпоративных взаимоотношений должны иметь возможность самостоятельно и на риск и свой страх определять содержание таких взаимоотношений при помощи учредительных документов юрлиц и сделок, действуя в рамках только тех императивных ограничений, каковые обусловлены (1) необходимостью установления неспециализированных баз оборота (правил игры), (2) публичными заинтересованностями и (3) заслуживающими внимания заинтересованностями отдельных участников оборота.
Живя с допущением, что в сегодняшней России источников норм корпоративного права нет, посмотрим, какого именно рода императивные предписания в интересующей нас сфере имели возможность бы показаться исходя из перечисленных факторов.
Первый фактор — базы оборота. Абсолютной базой любого корпоративного законодательства должна быть имплементация теории юрлица, т.е. закрепление показателей такового, фиксация принципа имущественной обособленности. Потом, нужно установить базы правового положения либо статуса юрлиц, выяснив моменты их вступления в прекращения и оборот существования, порядок приобретения прав, исполнения и принятия обязанностей (понятие об органах); к данной же области направляться отнести и установление понятий о реструкуризации и универсальном правопреемстве юрлиц. Следующий нюанс — организационно-правовые формы юрлиц, воображающие собой заготовки, модели для будущего авторегулирования корпоративных взаимоотношений*(225). Потребность унификации оборота корпоративных прав в масштабах страны требует фиксации по крайней мере главных начал для того чтобы оборота на уровне законодательства*(226). И наконец, должен быть установлен (декларирован) сам принцип диспозитивности, выражающийся в наличии у юрлица учредительных документов. Конечно, несложной констатации факта существования учредительных документов слишком мало — нужно выяснить соотношение содержащихся в них положений с нормами иных источников правил корпоративного поведения (сделками, законом), и урегулировать неприятности, которые связаны с вероятными юридическими пороками данных документов.
Второй фактор — публичные интересы. Ни для кого не секрет, что юридические лица создаются в основном для осуществления предпринимательской деятельности, которая в этих условиях деятельно регламентируется во всех развитых правопорядках. Тот факт, что юрлицо есть субъектом не только гражданских, но и множества вторых правоотношений, в первую очередь — трудовых, налоговых, взаимоотношений, которые связаны с лицензионно-разрешительной совокупностью, не имеет возможности не отыскать собственного отражения и фактически в корпоративном праве. Во-первых, фискальные интересы требуют введения определенных норм, направленных на защиту кредиторов юрлица, а также страны как сборщика налогов (по экономической сущности в этом собственном качестве государство — это один из таких кредиторов). Во-вторых, государство в собственных заинтересованностях может и должно деятельно применять присвоенную им функцию давать смерть и жизнь юридическим лицам при помощи университета их регистрации в Едином национальном реестре. самые очевидные, которые связаны с этим области приложения нормотворческих упрочнений — это регламентация процедуры регистрации (в частности, исключающая представление поддельных/фальшивых документов, регистрацию организаций на имена посторонних лиц и т.п.), и процедуры и определение оснований принудительной ликвидации юрлиц. В-третьих, конкретно стране в лице органов законодательной и аккуратной власти нужно озаботиться обнаружением лиц, важных за незаконную деятельность корпораций, т.е. взять на себя функцию по стабильности и достижению прочности законных заинтересованностей субъектов, положившихся на данные об органах и участниках юрлиц, содержащуюся в Едином национальном реестре, к примеру, при помощи установления публичной достоверности данного Реестра. Наконец, в-четвертых, на обеспечение национального контроля смогут быть направлены частноправовые императивные нормы о документировании деятельности юрлиц*(227).
Третий фактор — интересы контрагентов оборота (и участников участников юрлиц — корпораций). Конкретно тут мы видим самые плодоносные источники императивных корпоративных правил. Говоря о задачах современного российского корпоративного права, большая часть исследователей в качестве его приоритетных целей выделяют защиту заинтересованностей кредиторов хозяйственных обществ и мелких акционеров*(228). Учитывая сообщённое выше, а также о возможности авторегулирования корпоративных взаимоотношений на началах большинства, а не на началах консенсуса, ясно, что защищать интересы мелких акционеров, а тем более кредиторов, по большому счету не участвующих в управлении юридическим лицом, нужно в основном императивными нормами. Начнем с кредиторов, интересы которых фактически совпадают с заинтересованностями страны, осуществляющего фискальную функцию. Часть императивных норм, направленных на реализацию разглядываемой задачи, относятся к текущей деятельности юрлиц. Так, конкретно в целях защиты заинтересованностей кредиторов существует понятие уставного капитала, закрепляются требования по его соотношению и наполнению с чистыми активами, фиксируются ограничения на распределение прибыли юрлиц и т.д. Вторая часть соответствующих императивных норм относится к разнообразные процессам и специфическим состояниям в деятельности юрлиц — реструкуризации, ликвидации, несостоятельности. Думается, что необходимость защиты заинтересованностей кредиторов, а особенно страны как сборщика налогов императивными нормами корпоративного права не вызывает сомнений и может намерено не обосновываться. А вот о необходимости защиты заинтересованностей мелких акционеров нужно сообщить раздельно.
Хозяйственные общества, являясь объединением капиталов, заведомо предполагают определенное неравенство — зависимость возможности оказывать влияние на ведение компанией дел от размера имущественного взноса в компанию (доли участия)*(229). В данной связи само по себе наличие у определенного лица таковой доли имущественного участия, которая не разрешает ему оказывать влияние на содержание ответов, постановляемых участниками корпорации, по большому счету говоря, не должно бы рассматриваться как основание для введения особых охранительных мер. Любой субъект оборота обязан осознавать, что при внесении минимального имущественного взноса (в сравнении с другими участниками) проблематично рассчитывать на равные с ними возможности и стоит заблаговременно приготовиться к определенному ущемлению заинтересованностей. В конечном итоге в защите нуждаются интересы своеобразной группы инвесторов, получающих доли участия в публичных компаниях в собственных заинтересованностях либо (что случается значительно чаще) в интересах многих лиц через разные формы коллективного инвестирования. Под последними (публичными компаниями), со своей стороны, возможно осознавать юридические лица, доли участия в которых предлагаются для приобретения публично, т.е. большому либо неограниченному кругу лиц. Как справедливо отмечает П. Беренс, указанные инвесторы по природе собственной деятельности выступают как собственного рода вкладчики и не участвуют (а обычно и не смогут принимать участие) в настоящем управлении корпорацией*(230). Для указанных лиц очень принципиально важно наличие определенных стандартов (неспециализированных для всех публичных корпораций), каковые не смогут быть поменяны при помощи саморегулирования, — в первую очередь, стандартов, относящихся к прозрачности корпораций (раскрытие информации, отчетность, аудит и т.п.), к качеству корпоративных корпоративного управления и процедур, к компенсационным механизмам, связанным со значимыми корпоративными событиями (выкуп акций и т.п.). Подобные стандарты разрешают опытным инвесторам тратить меньше времени на изучение специфики отдельных корпораций, что повышает эффективность их главной деятельности.
Что же до миноритарных участников компаний, не относящихся к разряду публичных (условно назовем их частными компаниями), то необходимость особой, усиленной защиты их заинтересованностей в ущерб свободе авторегулирования приводит к огромным сомнениям. По всей логике экономического оборота, участие аналогичных субъектов в частных корпорациях должно осуществляться на риск и свой страх, без законодательной подушки в виде особых императивных правил — по крайней мере, вступление в корпорацию тут оговаривается лично и осуществляется добровольно (предполагаем кроме этого, что и осознанно — лицо знает, что такое акция и кто такие акционеры, осознаёт, что происходит при покупке акций и т.д.). Для защиты же от открыто криминальных обстановок существуют классические гражданско-правовые механизмы, которые связаны с последствиями обмана, насилия, угроз и тому аналогичных действий в гражданском обороте, каковые в полной мере применимы и в корпоративных отношениях.
Говоря об интересах участников оборота как о факторе, предопределяющем наличие императивного элемента в регулировании корпоративных взаимоотношений, нельзя не отметить еще два момента, о которых, к сожалению, высказываются нечасто. Во-первых, законодатель в интересах стабильности оборота обязан предусмотреть разрешение обстановок, в которых самоуправление и саморегулирование корпорации привело ее к управленческому тупику, в первую очередь неосуществимости формирования органов управления (тут самый характерный случай — истечение срока полномочий прошлого единоличного аккуратного органа и невозможность избрать новый). Во-вторых (и это во многом связанный с прошлым вопрос), императивные нормы корпоративного права должны защищать добросовестных контрагентов юрлица. Базовый принцип, выработанный многовековой практикой, тут весьма простой. Законодательно должно быть установлено понятие об органе юрлица — лице, совершающем сделки от имени корпорации (юрлица) и воображающем ее в иных правоотношениях (процессуальных, налоговых, иных публичных правоотношениях и т.п.). Сведения о лицах, делающих функций таких органов, должны фиксироваться в Едином национальном реестре юрлиц и быть (как минимум) публичными, а значительно лучше — кроме этого владеть свойством публичной достоверности. Совершенна обстановка, при которой агент, вступая в отношения с юридическим лицом, обратившись к Госреестру, возможно уверен в нерушимости осуждённых сделок независимо от соблюдения внутрикорпоративных процедур принятия ответов о таковых, их одобрении, согласовании и т.п. Но, быть может, что с позиций участников интересов и баланса контрагентов юрлица для отдельных сделок и смогут быть установлены исключения из изложенного принципа. К примеру, при отчуждении всего бизнеса (имущественного комплекса) компании либо при заключении контракта на сумму, сопоставимую с валютой баланса лица, агенту возможно вменено в обязанность проверить получение лицом, совершающим сделку, нужных одобрений от вторых органов компании.
3. В случае, если все выше изложенное думается глубокоуважаемому читателю верным и разумным, то современное российское корпоративное законодательство должно вызвать у него состояние искреннего удивления.
Первым делом, мы не можем не обратить внимание на то, как в нем урегулированы те вопросы, каковые, исходя легко из здравого смысла, должны были бы регулироваться императивными нормами обстоятельно и детально.
Разглядим два следующих примера.
Первый пример связан с вопросом правового режима доли в уставном капитале; особенно весьма интересно его разглядеть в сравнении с правовым режимом акции.
Как законодательство регламентирует вопрос об обороте акций? Во-первых, мы имеем неспециализированные дефиниции ГК и Закона об АО, и целых три статьи последнего, посвященные реестру акционеров. Потом, в ГК мы обнаруживаем определение понятия бездокументарная полезная бумага (ст. 149), правовой режим которой — это один из главных вопросов, регулируемых Законом о рынке ценных бумаг. В развитие норм этого Закона принят целый комплекс нормативных документов ФСФР России (ранее — ФКЦБ России), детально регламентирующих функционирование так называемой учетной инфраструктуры, т.е. специальных организаций, занимающихся учетом прав на бездокументарные акции.
Само собой разумеется, неразумно ожидать столь же подробного регулирования оборота долей в уставном капитале общества с ограниченной серьезностью. Эти доли не обращаются на биржах, число участников обществ данной организационно-правовой формы законодательно ограничено. Но действительность такова, что доли в отдельных обществах с ограниченной серьезностью меняют обладателей десятки раз, и, возможно, участники оборота этих долей вправе рассчитывать хотя бы на минимальное внимание к их заинтересованностям. Что же обнаруживается на деле? Более-менее детальной регламентации удостоились вопросы, которые связаны с преимущественными правами приобретения доли (ст. 21 Закона об ООО), имеется особая (хоть и не весьма содержательная) статья про залог долей в уставном капитале (ст. 22 Закона об ООО), и статья про обращение взыскания на долю (ст. 25 Закона об ООО). Замечательно. Но что же представляет собой сама пресловутая часть участия? Это звучит неправдоподобно, но однако это факт: законодатель абсолютно отказался от всяких попыток определения правовой природы доли в уставном капитале общества с ограниченной серьезностью! Этот объект гражданского оборота не отнесен ни к одной более неспециализированной категории, почему ему очень сложно подобрать и место в совокупности объектов гражданских прав; законодательно, по крайней мере, часть участия не приравнена ни к имущественным правам, ни к полезным бумагам, ни к вещам в целом. Кто тут должен быть благодарен отечественному стране — так это ученые-цивилисты: дискуссиями о правовой природе доли в уставном капитале сейчас возможно зачитываться практически так же, как детективами.
Ну да всевышний с ней, с правовой природой — обратимся к более прозаической материи — учету прав на доли в уставном капитале. Во всем Законе об ООО обнаруживается только один абзац, что с уверенностью можно считать посвященным данной проблематике: Общество должно быть письменно уведомлено о состоявшейся уступке доли (части доли) в уставном капитале общества с понятием доказательств таковой уступки. Приобретатель доли (части доли) в уставном капитале общества осуществляет права и несет обязанности участника общества с момента уведомления общества об указанной уступке. Содержательно, не правда ли? Но этим все не ограничивается. Кроме того при столь примитивной регламентации процесса русский законодатель умудрился основательно его запутать. В дополнение к подаваемым уведомлениям состав участников общества еще и (1) указывается в учредительных документах (ст. 12 Закона об ООО), и (2) фиксируется в едином национальном реестре юрлиц (ст. 5 закона от 8 августа 2001 г. N 129-ФЗ О госрегистрации юрлиц и индивидуальных предпринимателей). Каково соотношение трех названных учетных совокупностей — уведомлений, учредительных документов, записей в ЕГРЮЛ? Совершенно верно это никому сейчас не известно, а потому поле как для научной дискуссии, так и для практических экзерциций — легко роскошное. Причем возможно обсуждать как неспециализированную проблематику, наподобие, к примеру, вопроса о том, что есть доказательством права на долю, так и множество частных вопросов, к примеру, о том, как быть приобретателю доли, в случае, если другие участники общества отказываются вносить трансформации в учредительные документы.
В действительности, странность (если не сообщить — глупость) обстановки делается еще более очевидной, в то время, когда ответ всех обозначенных неприятностей обнаруживается чуть ли не на поверхности… Ни для кого не секрет, что ООО — это организационно-правовая форма, предназначенная для частных компаний, т.е. компаний, права участия в которых не предназначены для обращения и публичного предложения. Наоборот, АО — организационно-правовая форма, задуманная именно для публичных компаний*(231). Само собой разумеется, различия в правовой регламентации корпоративных публичных компаний и отношений частных наличествуют; они предопределяются самим различием этих типов корпораций и, значит, в какой-то степени естественны. Но имеется ли необходимость в разном юридическом оформлении прав участия в публичной и в личной корпорации? По какой причине право на участие в личной компании не имеет возможности удостоверяться акцией — инструментом, существующим в весьма похожем виде фактически во всех правопорядках мира? Потому, что современное российское законодательство формировалось под влиянием идолопоклоннического отношения к германской юридической мысли, неудивительно, что одно из немногих оправданий, хотя бы претендующее на логичность, обнаруживается в уже упоминавшемся очерке Питера Беренса*(232). Оказывается, отказ от придания доле участия в обществе с ограниченной серьезностью статуса полезной бумаги (просматривай — акции) направлен на предотвращение применения данной организационно-правовой формы для привлечения капиталов на открытом рынке! Ну что тут сообщишь? Воистину неприятная ирония пребывает в том, что последние денежные пирамиды, с грохотом упавшие в РФ, были выстроены на базе компаний, созданных конкретно в форме обществ с ограниченной серьезностью*(233). По большому счету легальное привлечение капитала при помощи публичного предложения прав (долей) участия в корпорации (акций) и в РФ, и в цивилизованных государствах Запада сейчас обставлено таким числом условий и барьеров, что обосновывать введение категории часть в уставном капитале мыслями, которые связаны с защитой инвесторов, легко как-то нелепо. А любителям исторически родных правопорядков хотелось бы напомнить, что любое законодательство заведомо несовершенно, потому что несет в себе, кроме рациональных элементов, кроме этого кучу несуразностей и рудиментов, которые связаны с историческими и культурными изюминками конкретной страны. Переносить последние в русского правовую совокупность совсем необязательно.
4. Возможно, изложенным примером возможно было бы и ограничиться*(234), если бы он приводил нас к следующему (верному) выводу: коль не так долго осталось ждать столь серьёзный вопрос, очевидно подлежащий императивному законодательному регулированию, выясняется фактически не урегулированным, то точно по тем вопросам, каковые должны разрешаться при помощи саморегулирования, избытка императивных предписаний не обнаружится. Соответствует ли данный вывод действительности? Как бы не так!
Для начала отыщем в памяти о необходимости различий в регламентации корпоративных взаимоотношений в публичных компаниях и частных. Как мы ранее отмечали, часть императивных предписаний в отношении публичных компаний должна быть (в целях защиты заинтересованностей небольших опытных инвесторов) пара большей, чем в отношении компаний частных. Это, само собой разумеется, не свидетельствует, что акционерные общества — публичные компании обязательно нужно зарегулировать — в конце данного очерка мы еще возвратимся к этому вопросу. Пока же обратим собственные взгляды в том направлении, где принцип диспозитивности должен был бы воистину править бал — посмотрим на законодательство об обществах с ограниченной серьезностью.
В литературе возможно встретить (в качестве фактически общепризнанного) утверждение о том, что ООО как организационно-правовая форма предоставляет широчайшие возможности для авторегулирования, по крайней мере — самые широкие в русском правовой совокупности*(235). Для проверки этого утверждения обратимся к двум конструкциям, обширно обсуждающимся сейчас в литературе: выход (ст. 26 Закона об ООО) и исключение участника из общества с ограниченной серьезностью (ст. 10 Закона об ООО).
В первую очередь, напомним, что оба рассмотренных университета очевидно касаются внутрикорпоративных взаимоотношений, и влияние реализации соответствующих норм на других участников оборота очень неочевидно*(236). В данной связи ст. 10 Закона об ООО выглядит очень впечатляюще — в ней волшебным образом сочетается фактически агрессивная императивность с необычной лаконичностью предписаний. В пять строчек законодатель уместил: (1) исчерпывающий список оснований для исключения участника из общества (неотёсанное нарушение собственных обязанностей либо действия (бездействие), значительно затрудняющие или делающие неосуществимой деятельность общества); (2) требования к субъектам, каковые смогут потребовать исключения участника из общества (участники с долей, превышающей 10%); (3) порядок исключения (судебный). Небходимо отметить, что последствия исключения участника из общества кроме этого выяснены императивно — в п. 4 ст. 23 Закона об ООО. И как тут, казалось бы, не дать согласие с высказываемыми в научных дискуссиях суждениями о необходимости конкретизации, углублении и расширении нормативных предписаний, относящихся к процедуре исключения участников из общества с ограниченной серьезностью*(237).
Статья 26 Закона об ООО, посвященная выходу участника из общества, во-первых, пара более объемна, а во-вторых, все же содержит в себе некий элемент диспозитивности (право в определенных рамках установить учредительными документами срок выплаты цены доли вышедшему участнику). Но и тут главные положения установлены императивно: в первую очередь, не подлежит ограничению право участника выйти из общества с ограниченной серьезностью, жестко зафиксирована методика расчета цены доли вышедшего участника, выяснены кое-какие последствия выхода и т.д. Ну как и тут не появиться научной дискуссии! Часть авторов уверенный в том, что конструкция выхода участника из общества с ограниченной серьезностью как таковая без шуток подрывает стабильность хозяйственной деятельности фирм, функционирующих в данной организационно-правовой форме*(238). Другие возражают им в том смысле, что ООО, являясь объединением капиталов, кроме этого содержит в себе элементы объединения лиц, и с учетом последнего фактора участники общества с ограниченной серьезностью должны иметь возможность выйти из бизнеса, в особенности принимая к сведенью низкую ликвидность долей в уставном капитале; наряду с этим денежную стабильность общества возможно обеспечить, урегулировав в некотором роде процедуру выхода, т.е. введя кое-какие условия и ограничения*(239).