Но этому пришел финиш. С тех самых пор, как он покаялся перед Всевышним и отрекся от мерзости, в которую превратился.
Да, он был неидеален. Господь все еще трудился, меняя его к лучшему. Но за прошлый год Пьер проделал большой путь к добродетели.
Он расправил плечи и стянул шапку. Запустил пальцы в волосы, пробуя придать кудрям приличный вид.
И медлительно открыл дверь.
Та обширно распахнулась, и Пьер замер, глядя на матушку, которая опустилась на колени у очага, копаясь с чайником отчего?то через чур уж близко к маленькому пламени, поднимавшемуся над жалкой кучкой обрывков и щепок коры.
При звуке раскрывающейся двери поясницы матушки напряглась, руки остановились. Как он видел, она мало изменилась за годы его отсутствия. Ее волосы так же были завязаны в тяжелый узел на затылке и были все того же привычного пшеничного цвета, разве что чуть посветлели от серебряных прядей. Она очень сильно похудела, но сохранила гибкость и грацию, каковые он не забывал.
На продолжительный, тяжелый миг он затаил дыхание, ожидая, что она повернется. От желания сбежать подрагивали все мускулы.
– Анжелика? – задала вопрос она. – Это ты?
Анжелика?
Память тут же подбросила образ неуклюжей рыжей девчонки, которую матушка обожала, как родную дочь, хорошей девочки, которая следовала за ним и Жаном по всему острову и стала для него младшей сестренкой, которой у него ни при каких обстоятельствах не было. По?видимому, она до сих пор являлась большой частью жизни матушки.
Матушка чуть повернулась.
Во рту у Пьера пересохло, но он вынудил себя заговорить:
– Non, какое количество. Это не Анжелика.
Она ахнула. Чайничек выскользнул из ее пальцев и упал в жалкое подобие костерка. Она начала подниматься, но в ходе мазнула рукой по углям. С больным криком отдернув руку, матушка постаралась отодвинуться подальше от огня, но совершила рукавом по еще не погасшему пламени. Потертая ткань платья срочно загорелась.
Пьер, кинув собственный мешок, в три шага преодолел помещение и упал рядом с матерью на колени. Краем кожаной рубахи он сбил пламя с ее рукава, одновременно с этим ловя ее за руку.
– Необходимо залить ожог холодной водой, – сообщил он.
Но матушка выхватила руку и с весёлым криком заключила его в объятия.
– О Пьер!.. – ее голос дрожал. – Сынок, дорогой… Это правда ты?
– Oui, maman . Это вправду я.
Ее пальцы коснулись волос Пьера. Матушка погладила его кудри, как всегда в юные годы, в то время, когда он прибегал к ней за помощью, в особенности по окончании того как сделал что?то, чего делать не следовало, и он это знал. В юные годы такое случалось куда чаще, чем он желал бы себе согласиться.
Сердце сжалось, и Пьер с упрочнением вдохнул памятный запах сирени, все так же окружавший матушку. Он сохранял надежду, он грезил о том, что матушка опять его обнимет, но все прошлые годы опасался, что этого больше ни при каких обстоятельствах не будет.
– О Пьер! – опять сообщила она и расплакалась. Прижалась к его лицу мокрой щекой.
Пьер желал обнять ее, но матушка внезапно отстранилась, отодвинув его на расстояние вытянутой руки.
Слезы текли по ее щекам. Она подняла дрожащие пальцы к его лицу и принялась гладить его подбородок, шнобель, щеки, как будто бы не имела возможности себе поверить. И, не обращая внимания на слезы, на ее губах расцвела ухмылка.
– Слава Всевышнему. Это вправду ты.
– Да, это я, – негромко отозвался он.
И вгляделся в ее светло?голубые глаза. Они показались Пьеру мутными, как туманное небо в начале утра. И взору очевидно не хватало остроты, свойственнее раньше.
Что?то было не так.
– Как ты? – задал вопрос он, хватая ее ладони, всматриваясь в пятна на ее нечистом фартуке, на тёмные подпалины на рукавах, каковые очевидно пережили несколько неприятность с огнем, на краснеющие ожоги на тыльной стороне ее руки.
– Мне думается, я в раю.
Под пальцами Пьер чувствовал только ее узкие косточки. Плоти практически не осталось. Что же произошло с ней? И с фермой?
– Я так продолжительно молилась об данной минуте. – Матушка снова привлекла его в объятия.
В этом случае он застыл, пробуя поймать ее взор, ожидая, что в его глазах она заметит, как он изменился. Но матушка только невидяще наблюдала на него, так, как будто бы она…
– Да, Пьер, – отозвалась она, и ухмылка мало поблекла. – Я практически слепа.
– Как?.. – Он закашлялся, пробуя скрыть сорвавшийся голос. – Как давно ты не видишь?
Ее слепота во многом растолковывала заброшенность и запустение, которыми встретила его ферма.
– Достаточно давно. – Она прижала к его щеке собственную исхудалую ладонь.
Пьер посмотрел назад, изучая состояние коттеджа. По одну сторону окна висело папино весло, выкрашенное в светло синий и красные полосы, по другую – папина удочка на гвозде.
Половину пространства помещения занимали все тот же сколоченный отцом стол и пара стульев, вторая добрая половина была отведена продавленной кровати. Лестница, ведущая на чердак, где жили они с Жаном, была затянута паутиной.
Со времен его детства тут мало что изменилось, не считая неспециализированного запустения. Раньше в доме постоянно пахло свежим хлебом, в очаге исходил паром суп либо похлебка, а с потолка свисали связки сушеных трав. А их, детей, постоянно ждали какие конкретно?нибудь сладости.
Но на данный момент, как он видел, в доме не было ни крошки еды. Неужто матушка совершила тут в одиночестве всю зиму и ей нечего было имеется? Как же она выжила?
Будучи слепой, она не имела возможности ни засадить огород, ни вспахать поле. Не имела возможности кроме того собрать себе орехов и ягод. Она не сумела бы кормить кур и доить корову – кроме того если бы они у нее остались.
Его захлестнула волна слабости. Кто?то обязан был быть тут, дабы оказать помощь ей.
– По какой причине Жан кинул тебя одну?
– У Жана не было выбора.
– Он обязан был остаться!
– Ему больно было уходить, Пьер. Он честно мучился. Не желал бросать меня.
Ну так не бросал бы, хотелось сообщить Пьеру. Но он сдержался. Он не желал портить момент встречи с матушкой своим бешенством.
– Англичане выяснили, что Жан верен американцам, – быстро растолковала матушка. – Кроме того если бы он притворился, что присягает им, англичане ему не поверили бы. И со временем точно обвинили бы его в измене либо шпионаже, так или иначе изгнав с острова.
Пьер сидел на пятках и пробовал проигнорировать чувство вины, которое жгло его, напоминая, что он также покинул остров, но по обстоятельствам далеко не таким добропорядочным, как у Жана.
– Не вини его. – Матушка опять погладила Пьера по щеке. – Он так как не знал, что я ослепну, в то время, когда уходил, в противном случае совершенно верно остался бы. Кроме того сейчас, в случае, если до него дойдут слухи о моем состоянии, он точно постарается возвратиться, какой бы опасностью это ему ни угрожало.
И по какой причине лишь Жан неизменно считался хорошим сыном, тем, чьи поступки в любой момент добропорядочны?
– Дорогой мой сыночек. – Матушка опять обняла его исхудавшими руками, завлекая к себе с неожиданной силой.
Он обнял ее в ответ и зажмурился, пробуя сдержаться и не начать плакать, такой хрупкой и болезненной она была.
– Я так счастлива, что ты тут. – Она погладила его по волосам. – Мне плохо тебя не хватало.
– Я не знал, захочешь ли ты меня видеть, – быстро выпалил он. – Особенно по окончании всех тех страшных вещей, каковые я наговорил перед уходом.
– Пьер, моя любовь к тебе абсолютна, как любовь Господа ко всем нам, его детям. Не имеет значение, где ты был и что ты делал, мать и Господь постоянно будут ожидать тебя тут с распростертыми объятиями.
– Я не заслуживаю ни прощения, ни любви, по окончании того как обошелся с тобой, Жаном и папой, в то время, когда уходил. – От прилива чувств перехватило горло, было нужно откашляться, дабы продолжить. – Я глубоко сожалею, что не почитал тебя, как должен был. И молю тебя о прощении, не смотря на то, что и знаю, что я его не заслуживаю.
– Конечно же я прощаю тебя.
– Ох, матушка… – Он ненавидел себя за дрожь в голосе.
Скрип половицы у самой двери вынудил его подпрыгнуть.
Он отпустил матушку и обернулся, делая глубочайший вдох, дабы забрать себя в руки. И сохранял надежду, что слезы все же не потекли из глаз.
Бригада задразнит его до смерти, в случае, если найдёт плачущим в объятиях матери.
Матушка же разрешала слезам вольно течь по щекам и встала с ухмылкой навстречу гостю.
– Посмотри, кто пришел.
В двери стояла юная дама, в руках у нее был тряпичный сверток. Она застыла на месте, глядя на Пьера обширно открытыми глазами.
И Пьер смотрел на нее, изучая несложный капор, под что она убрала волосы, милое лицо, испачканное грязью, большой воротничок и ужасный серый цвет одежды. Где же он ее видел?
В ее кротких карих глазах сверкнул упрек.
И он осознал. День назад. В лесу.
Непроизнесенные слова зависли в воздухе между ними, вынудив Пьера подняться на ноги.
Она была той самой дамой, на которую он наткнулся на протяжении собственной разведывательной миссии на остров, дамой, которую он спас от рук английского воина. И было в полной мере разумеется, что она определила его кроме того по окончании того, как он сбрил бороду и вымылся.
Он сощурил глаза. Она же не выдаст его секрет, правильно? Кратко качнув головой, он дал ей символ, что сказать об этом не требуется.
Но она отвернулась, очевидно игнорируя его предупреждение, и зашагала к столу.
* * *
Сердце Анжелики грохотало в груди, как индейские барабаны, отбивавшие собственный ритм в оставшемся на берегу лагере.
Пьер приехал. И стоял всего в нескольких футах от нее.
Сейчас, в то время, когда он побрился и вымылся, он казался еще прекраснее, чем в ее воспоминаниях.
Все в его наружности – от чёрных вьющихся волос до способности карих глаз растапливать кроме того самые ледяные сердца – все было потрясающим. Она остановилась у стола и оперлась о столешницу, пробуя успокоиться, перед тем как опять сумеет на него взглянуть.
Одну руку она прижала к груди, отчаянно пробуя умерить сумасшедший стук сердца, что, как ей казалось, в полной мере имели возможность слышать и Пьер, и Мириам.
– Это Пьер, – в голосе Мириам слышалась немыслимая эйфория.
– Да, я вижу, – отозвалась Анжелика, злясь на собственный дрогнувший голос.
Она обернулась через плечо и увидела, как он прожигает ее взором. Он очевидно запомнил ее по вчерашней недолгой встрече. И, если судить по нахмуренным бровям и со злобой потемневшим глазам, не хочет, дабы она хоть словом обмолвилась о произошедшем. Но определил ли он в ней Анжелику Мак?Кензи, которая ни за что не подвергла бы его аналогичной опасности?
Она снова отвернулась и уложила сумку на стол.
Не обращая внимания на все собственные неприятности, за эти годы он должен был отыскать время и посетить Мириам.
Да, Анжелика слышала, как он умолял Мириам о прощении, но обида и горечь за прошлые пять лет от этого не провалились сквозь землю.
От того, что он попросил прощения, прошлое не изменится, не сгладится факт, что он кинул их и ни словом не давал о себе знать все эти долгие годы.
Сейчас он возвратился а также не отыскал в памяти ее.
– Я принесла тебе мало еды с праздника, – сообщила она Мириам, развязывая сверток с грудкой дареного голубя и несколькими печеными картофелинами, каковые сумела стащить. Потрясающий запах еды вынудил ее желудок сжаться от голода.
Анжелика спустилась на пляж на протяжении торжественного угощения, но не желала опять привлекать к себе внимания, исходя из этого осталась ровно так, дабы собрать для Мириам мало еды.
– Обрисуй мне Пьера, – чуть ли не с завистью попросила Мириам.
Анжелика не смогла удержаться от очередного взора на него.
Пьер всегда был крепким и легко загорал на солнце. Но сейчас, по окончании нескольких лет кочевой судьбе в каноэ и переноски тяжелых тюков с мехами, он превратился в мужчину, талантливого вскружить голову любой даме.
Он вопросительно выгнул бровь, отчего стал еще привлекательнее.
В ее животе что?то необычно затрепетало. Ах, если бы он прекратил оказывать на нее тот же эффект по окончании стольких лет разлуки!
Она вынудила себя встряхнуться. Вовсе он не неотразим. В случае, если попытаться, она сумеет не стать добычей его обаяния.
– Если бы он надел плащ с капюшоном и спрятался в лесу, – сообщила она, – его легко возможно было бы спутать с оборотнем.
Пьер оскалился. Она сделала вид, что не подмечает этого, потянулась за одним из лежавших на столе древесных подносов и выложила на него картофель и голубя.
За собственный равнодушие к Мириам он заслуживал этих неловких мин..
– Вправду, я думаю, он в действительности смотрелся бы совсем как оборотень, если бы его лицо закрывали усы и тёмная борода.
Ухмылка Мириам начала блекнуть, узкие черты лица сложились в недоуменную мину.
– Но на данный момент он, само собой разумеется, привел себя в порядок, – продолжила Анжелика. – И я бы, возможно, не спутала его с чудовищем.
– Возможно? – переспросил он.
Она помедлила, разглядывая его с фальшивым вниманием:
– Да, ты прав. Кроме того на данный момент еще возможно спутать.
– Анжелика, – вмешалась Мириам. – Не следует дразнить Пьера сейчас, поскольку это его первый сутки дома.
Дразниться она обучилась конкретно у Пьера. Жан всегда был намного важнее и чувствительнее, именно это ей в нем и нравилось. Он стал бы хорошим добытчиком и смог обеспечить ей ту самую спокойную судьбу, о которой она постоянно мечтала.
И все равно Анжелика не имела возможности не принять, что ей не хватало таких вот перепалок с Пьером.
– Анжелика? – медлительно повторил Пьер. Его оскал провалился сквозь землю, глаза расширились. – Моя маленькая сестричка Анжелика?
– Да, – ответила она, поворачиваясь к нему лицом. Что?то в девушки выступало в протест того, как он ее назвал. Она уже давно выросла . И она не была ему сестрой – не смотря на то, что чуть не стала его невесткой.
– Поверить не могу. – В этом случае он разглядывал ее продолжительнее и внимательнее – от лица до босой ноги, выглянувшей из?под нечистого подола платья.
Она так и не умылась, а на юбке до сих пор сохла грязь из курятника, распространяя в полной мере узнаваемый запах.
Анжелика сжалась от стыда. Ей необходимо почиститься либо хотя бы поменять нечистую юбку на другую.
Но с прошедшей весны, в то время, когда Тереза отметила собственный восемнадцатилетие и Эбенезер выдал ее замуж за первого попавшегося торговца, согласившегося заплатить назначенный выкуп, Анжелика прилагала все усилия, дабы скрыть любой намек на собственную привлекательность.
Ей было невыносимо думать, что Эбенезер реализует и ее, в особенности сейчас, в то время, когда брачный контракт с Жаном уже ничего для него не означает. И, потому, что ей сравнительно не так давно исполнилось восемнадцать, он точно не так долго осталось ждать начнет подыскивать для нее мужа.
А кому еще она может приглянуться – бедная и необразованная, – если не торговцу? Идея о том, что нужно будет выйти замуж за торговца мехом, была для нее легко невыносима. Исходя из этого она сделала вывод, что самый надёжный метод дождаться финиша войны и как?то совладать с Эбенезером – сделать себя такой непривлекательной, дабы ни один мужик на нее не польстился.
Анжелика честно сохраняла надежду дождаться мира, дождаться того момента, в то время, когда Жан возвратится к себе и она сможет наконец выйти за него замуж.
– Ты выросла, – сообщил Пьер.
Враждебность, раньше горевшая в его глазах, провалилась сквозь землю. Сейчас они излучали жалость, от которой щеки Анжелики вспыхнули, как от пощечин. За последние пара лет она довольно часто бывала объектом чужой жалости – как, например, той привлекательной леди на берегу этим утром, – но ничья жалость не жалила ее так больно, как жалость Пьера.
– Анжелика превратилась в милую юную даму, правда? – сообщила Мириам.
– Она изменилась так, что я ее не определил. – Пьер избегал видеться с Анжеликой взором, и это получалось ему так же, как избежать прямого ответа на вопрос матери.
Лицо Анжелики горело. Она, само собой разумеется, не ожидала, что он согласится со словами Мириам и назовет ее милой, но в глубине души ей весьма хотелось, дабы он скучал по ней так же очень сильно, как она скучала по нему.
А правда была другой: он не определил ее при встрече и точно был через чур занят, дабы хоть раз отыскать в памяти о ней за время собственного отсутствия.
– Анжелика была для меня бесплатно Божьим, – добавила Мириам, радуясь в ее направлении. – Не знаю, как бы я без нее пережила эту зиму.
При этих словах Пьер опять на нее взглянул, В этом случае с интересом.
– Она мое благословение более. – Мириам, шаркая ногами, медлительно двинулась к ней, вытянув руки перед собой. – Я ежедневно благодарю за нее Господа.
Анжелика потянулась к ее рукам в этот самый момент же появилась в объятиях старухи .
– И ты мое благословение, – тихо сказала она. – Но на данный момент мне пора бежать к себе. До тех пор пока меня не хватились.
Не имеет значение, что поразмыслит Пьер, сообщила себе Анжелика, отпуская руки Мириам и шагая прочь из дома. Совсем неважны его мысли.
Она давала слово себя Жану. И из писем, каковые он присылал, она знала, что Жан думает о ней ежедневно и скучает. В то время, когда он возвратится, Анжелика сможет раз и окончательно очиститься от грязи. Она выйдет за него замуж и наконец сможет начать жить, как они и планировали.
Мнение Пьера совсем не имеет значение. Он все равно сбежит до конца семь дней. Но сейчас она сделает так, дабы он не унес с собой еще частичку ее сердца.
Глава 5
Анжелика с опаской немного открыла заднюю дверь таверны, задержав дыхание и молясь про себя, дабы Эбенезер до сих пор был на берегу. Она не желала задерживаться у Мириам. Если бы лишь в том месте не выяснилось Пьера! Если бы он не опустился на колени перед Мириам, принося ей самое искреннее и теплое извинение из всех, что Анжелика в то время, когда?или слышала! Если бы он лишь не возвратился на остров! Тогда, быть может, она не дрожала бы всем телом в замешательстве от того, какие конкретно эмоции при виде Пьера проснулись в ней.
Она толкнула дверь и шагнула в чёрную кухню, где не гудел привычный пламя. В столовой за кухней гремел песни и смех людей, каковые решили остановиться на постоялом дворе и в первый раз за год поспать в настоящей постели.
Быть может, Эбенезер до сих пор, как в большинстве случаев, понемногу крадёт у собственных клиентов. Как бы то ни было, Анжелика тихо набралась воздуха, радуясь, что на кухне никого нет. Она закрыла за собой дверь и на цыпочках двинулась мимо нескольких бочек с провизией, каковые Эбенезер успел приобрести с одного из прибывших судов.
Господь помог ей пережить еще одну зиму. Голодные дни остались в прошлом. По крайней мере, на время.
Чуть раньше, на берегу, все говорили о том, что наступление американцев неизбежно, что американский флот уже на пути ко мне и точно постарается отбить остров.
Анжелика не знала, радоваться ей этим новостям либо волноваться. В последний раз, в то время, когда американцы приплыли в северные воды Великих озер, они устроили блокаду, которая не разрешала британским судам поставлять грузы на Мичилимакинак.
Она имела возможность только молиться о том, дабы сейчас блокады не было, американцы сумели отбить Жан и остров смог возвратиться.
Она с опаской ступила к задней лестнице, но тут предательская половица звучно заскрипела. Анжелика застыла, затаив дыхание, а желудок звучно заурчал, напоминая ей, что кроме того на пиршестве по случаю прибывшего провианта она не съела и доли того, что имело возможность бы умерить боль в желудке.
– И где же вы были, юная леди? – раздался голос Эбенезера от двери, ведущей в столовую.
Анжелика сжалась, осознавая собственный провал. Она так сохраняла надежду, что с прибытием судов ей удастся взять мало свободы, которая в большинстве случаев приходила вместе с летними трудами.
Громоздкая фигура отчима загораживала дверной проем, свет из столовой сверкал на круглой лысине на его макушке. Оставшиеся чёрные волосы, окружавшие эту лысину, напоминали ей монашеские тонзуры иезуитов. Несложная серая рубашка надувалась на животе, как будто бы монашеская риза.
– Где ты была? – повторил он громче. – И по какой причине возвратилась так поздно и пробираешься тайно?
– Простите меня. – Она повесила голову, как он того и ожидал. – Сутки был полон эйфории, и я утратила чувство времени.
– Я не разрешал тебе никуда выходить.
– Я не считала, что запрет распространяется и на сегодня.
Эбенезер вошел в кухню.
– Конечно же распространяется.
В его голосе кипела злость, не предсказывавшая ничего хорошего.
– Покуда Господь вверяет тебя моей заботе, я ожидаю от тебя полного повиновения мне и десяти заповедям.
– Я стараюсь…
– Нет, в силу того, что ты воруешь еду с этого самого стола. Еду, которую я запретил тебе имеется. – Он взмахнул кулаком, очевидно планируя грохнуть по древесному столу, на котором Бетти готовила еду для гостей, но в последний миг сдержался и только негромко хлопнул по нему ладонью.
– Ворую? – Анжелика посмотрела на столешницу, где не осталось ничего, не считая нечистых кастрюль. – Я ничего не воровала…
– Не смей мне перечить, юная леди, – тон его голоса стал угрожающим. – Бетти сообщила мне, что оставила на столе кусок хлеба, но, в то время, когда возвратилась на кухню, он пропал.
Анжелика отыскала в памяти утреннюю встречу с Бетти и ее предложение. Она знала, что хлеб съела Бетти, но не желала навлекать на нее беду.
– Возможно, кто?то из гостей забрал его?
– Прекрати мне лгать! – Слова были громкими и резкими, но Эбенезер снова забрал себя в руки, прочистил горло и заговорил с притворным самообладанием: – Ты только усугубляешь собственный грех ложью.
– Простите. – Анжелика сдержалась, дабы не ответить злобно. Она знала, что ссора ни к чему хорошему не приведет.
– По окончании столь продолжительного воспитания я ожидал от тебя духовного роста. Но вместо этого ты только стала похожа на собственную безнравственную маму.
Анжелика покачала головой. Ей не хотелось поддаваться порывам плоти, как делала ее мать, но разве в ней не было тех же безнравственных наклонностей?
Эбенезер прошагал к ней по чёрной помещению.
– Иди со мной. По всей видимости, тебе необходимо новое наказание. – Он схватил ее за руку и сжал так очень сильно, что приходилось практически бежать к узенькой лестнице, куда Эбенезер ее тащил.
В то время, когда они начали подниматься по ступеням, его хватка усилилась. С каждым шагом дыхание становилось все громче. На втором этаже их встретил луч света: Бетти стояла за немного открытой дверью их спальни, одетая в кружевной пеньюар, совсем возмутительно приспущенный с плеч. Эбенезер прошел мимо, не удостоив ее и взором. Он тащил Анжелику, пока они не добрались до лестницы на чердак.
– Отправляйся в собственную помещение. – Он толкнул ее к лестнице. – И оставайся в том месте целый завтрашний сутки, в покаянии и молитвах за собственные грехи.
Анжелика начала карабкаться по приставной лестнице и не смогла удержаться – обернулась через плечо в сумерки коридора, где осталась Бетти. Раскаянье промелькнуло в ее глазах, но Бетти скоро отошла в спальню и закрыла за собой дверь, не сообщив ни слова в ее защиту.
Анжелика вскарабкалась по оставшимся ступеням лестницы и, забравшись в собственную помещение, захлопнула за собой крышку люка, жалея, что не имеет возможности вот так же от того, как ее уязвило молчание Бетти.
Да, она сама дала совет Бетти съесть данный хлеб и никак не питала зависть к данной ее добавке, но Бетти так как имела возможность и заступиться за нее. Хотя бы переложить вину на кого?то из гостей.
Лестница заскребла по стенке: Эбенезер убирал ее, оставляя Анжелику в ловушке холодной помещения без окон. Он делал так не в впервые.
Анжелика сидела на пятках, головой задевая низкую перекладину крыши. В чёрных углах чердака хранились безлюдные коробки и пара недорогих вещей, каковые Эбенезер, вероятнее, планировал продать индейцам.
И что лишь ее мама отыскала в этом Эбенезере? По какой причине по окончании всех тех мужчин, с которыми она жила по окончании смерти отца, она решила стать женой конкретно Эбенезера?
Данный вопрос неоднократно мучил Анжелику во времена аналогичных стычек. Она не желала углубляться в болезненные воспоминания о прошлом. Ее пугало то, что обстоятельством для того чтобы поступка мамы имела возможность появляться она. Так как именно она, а не Тереза, плакала и скучала по Мичилимакинаку, жаловалась, что желает жить в настоящей семье, и винила маму во всем произошедшем, в том, как они утратили собственный радостный дом.
Нет, ей не хотелось думать о том, что мама стала женой Эбенезера для нее, дабы Анжелика имела возможность возвратиться в то единственное место на земле, где в то время, когда?то была радостна, пускай и недолго. Через чур больно было кроме того на миг представить такое.
Она прислонилась к стенке и сползла на пол. Но не слышать, как рукоплещет дверь под ее помещением, как скрипит кровать и как низкий голос Эбенезера вторит вскрикам узкого голоска Бетти, она не имела возможности.
Она начала скоро напевать себе под шнобель, а после этого потянулась к перекладине, заменявшей ей полку и заодно являвшейся тайником для немногочисленных личных вещей. Анжелика шарила пальцами, пока не коснулась ровного края гребня из слоновой кости, ветхого подарка Жана.
Она стянула гребень и погладила прохладную поверхность.
Снизу донесся довольный стон Эбенезера. Анжелика зажмурилась и загудела громче. Пальцы сами сжались на гребне.
Если бы лишь Господь приблизил сутки возвращения Жана. Тогда она наконец?то будет свободна и сможет создать собственную семью, дабы жить размеренной судьбой, о которой постоянно мечтала.
* * *
Разбудил ее скрежет лестницы по стенке.
– Анжелика, срочно спускайся, – загремел снизу голос Эбенезера.
Она села и покосилась в дальний угол чердака, на свет, проникавший через щели в крыше. Если судить по рассеянности не сильный лучей, на дворе было раннее утро.
– Поторопись, – в голосе Эбенезера звучало нетерпение, которое Анжелика раньше слышала, лишь в то время, когда он подсчитывал собственные барыши. – К тебе визитёр.
Визитёр? Она поднялась на колени на своем худом матрасе, неудобно стукнувшись головой о балку. Кто имел возможность к ней прийти? И по какой причине?
Мириам . Быть может, что?то произошло с Мириам?
Она подхватила с пыльного пола собственный капор и скоро натянула на спутавшиеся кудри, по окончании чего поползла к люку.
В случае, если с Мириам какая?то беда, то это Пьер пришел ко мне с страшными вестями.
В то время, когда она подняла крышку, Эбенезер нахмурился, оценив своим все подмечающим взором ее растрепанное и заспанное состояние.
– В подобном виде неприлично являться к гостям.
Анжелика быстро запрятала волосы под капор, придавая себе ту «пристойность», которой он всегда потребовал, и выпрямила воротничок, подняв до самого подбородка.
Эбенезер покосился на ее босые нечистые ноги, развернулся и быстро двинулся по коридору, очевидно ожидая, что Анжелика поспешит за ним.
Он не остановился, пока не достиг кухонной двери, ведущей в просторный зал таверны, где гости в большинстве случаев планировали поесть и выпить. В воздухе запах дыма сигарет смешался с чадом жарящейся рыбы, и желудок Анжелики заурчал, напоминая, как она голодна.
Эбенезер протер ладонью тут и лысину же нахмурился так, что лысина зашевелилась.
– Чего бы она ни захотела, ты выполнишь это без всяких споров.
Она?
Эбенезер уже шагал по залу, нацепив на лицо широкую льстивую ухмылку.
Анжелика знала, что выбора у нее нет, и потому торопилась следом.
– Мисс Мак?Дугал, – сообщил Эбенезер, – простите, что вынудил вас ожидать.
Мисс Мак?Дугал? Анжелика так и застыла в дверном проеме.
В столовой стояла красивая юная леди, которая день назад днем сошла с одного из судов. Одета она была так же вольно и вычурно, как и на берегу, – в платье с высокой талией и многослойной пышной юбкой. Анжелика практически ничего не знала об британской моде, но по украшениям и стилю платья мисс Мак?Дугал имела возможность делать выводы, что та леди до самых кончиков ногтей.
За ней, в тени у самого порога, стоял британский воин, которого точно послали сопровождать и защищать ее.
– Не следует просить прощения, господин Уайли. В случае, если же вы станете столь любезны, что представите меня собственной падчерице, я буду вам очень признательна.
Она улыбнулась Анжелике, очевидно увидела испачканную юбку, но скоро подняла взор, как будто бы опасаясь и не хотя наблюдать на грязь.
– Ах да, мисс Мак?Дугал. – Эбенезер хмуро покосился на Бетти, которая прекратила убирать остатки вчерашней попойки и застыла с открытым ртом, глазея на мисс Мак?Дугал. графины и Кружки опустели. Столы сверкали от липких пятен – единственного напоминания о роме, за что Эбенезер назначал безумного цену.
– Это моя падчерица, Анжелика Мак?Кензи. – Он махнул рукой, призывая ее выйти вперед. – Ее несчастная мать, упокой Господь ее душу, возложила на меня заботы об данной девчонке, вынудив поклясться, что я обязуюсь нести это бремя, пока не отыщу ей хорошую несколько. А я очень без шуток отношусь к моим обязанностям.
– Я счастлива отечественному знакомству, мисс Мак?Кензи, – сообщила юная дама, и ее красивое лицо засветилось искренним интересом.
Чего же желает от нее эта леди? Для чего она пришла ко мне?
Безлюдный желудок Анжелики скрутило. Присутствие мисс Мак?Дугал она переносила с большим трудом. Анжелика знала, что ей лучше держаться подальше от данной дамы. Но, видя угрожающий блеск в глазах Эбенезера, Анжелика кивнула мисс Мак?Дугал и вымучила ожидаемое от нее приветствие:
– Благодарю вас. Я также счастлива знакомству с вами.
– Чудесно. – Мисс Мак?Дугал сжала ладони, скрытые узкими перчатками. – С первого взора на тебя я , я знала, что ты расцветешь от моей помощи.
Анжелика начала качать головой. По окончании тяжелой зимы все островитяне смотрелись изголодавшимися и оборванными. Все они имели возможность расцвести от помощи мисс Мак?Дугал. Да и сама мисс, соверши она на острове зиму, точно не смотрелась бы таковой свежей.