док, она записывала в особую тетрадь эпизо-
ды из неправильного поведения одноклассников на
перемене, другими словами в то время, когда их не видят учителя. Одну
такую запись я почему-то запомнил – «Поносов бе-
гает». Бедный Поносов, возможно, и не знал, что бе-
гать на перемене – плохо. Но Люся-то знала – и
все записывала! В общем, Люся смотрелась в полной мере
заслуженной призом родителям за непоседливую
и непослушную Наташу. Я был последним ребенком
своих родителей, а в смысле трудностей, каковые им доста-
вил – средним. Не так спокоен и верен, как Люся,
но и не так неуправляем как Наташа. Мое детство, ко-
нечно, отличалось от детства Наташи. Во-первых, —
сын. Папа весьма желал сына, и в то время, когда я появился – он
от счастья в прямом смысле. Соседи
позже говорили маме, что до тех пор пока она была со мной
в роддоме, папа по этажам, делясь со
всеми своим счастьем. Счастье усиливалось еще и
тем, что вообще-то мама не желала меня рожать и со-
биралась делать аборт. Но папа ее сумел уговорить – то
имеется ему я обязан собственной судьбой как минимум триж-
ды – с учетом того, что на войне он защищал и мое
право на судьбу. Мое первое воспоминание об отце –
как он покинул меня дома, а сам отправился в универси-
тет. Дома больше никого не было, и, наверное, это был
первый раз, в то время, когда я остался один. Не знаю, сколько
времени папа отсутствовал, но все это время я про-
сидел на диване, не сходя с места и ничего не делая.
Позже папа пришел и задал вопрос – что я, так и просидел
все это время? Практическое воплощение собственных пла-
нов моего развития папа начал со спорта. Он желал,
дабы я занимался спортом, и дал меня в секцию
спортивной гимнастики, в то время, когда мне было всего 6 лет.
Приблизительно в 8-9 лет меня, как и моих сестер, отдали
в музыкальную школу. Приблизительно в 11-12 лет папа
отвел меня в их лабораторию в университете, дабы
я обучился в том месте премудростям радиоэлектроники.
Я не стал мастером спорта по гимнастике, не смотря на то, что и за-
нимался ей много лет, музыкальную школу я бросил
через 3 года, собственный радио-развитие я прекратил еще
стремительнее. Папа учил меня фотографировать, а также
подарил мне собственный фотоаппарат «Москва-5» с объек-
тивом «гармошкой» — и я не стал никаким великим
фотографом а также не полюбил это дело как хобби.
Я в любой момент потом пологал, что папа желал от меня
во всех этих занятиях каких-то великих достижений,
а я его разочаровывал. Я постоянно думал, к примеру, что
мне дали бросить музыкальную школу лишь
по причине того, что я набрался смелости «ударить по столу
кулаком» и сообщить «не отправлюсь больше». Я действи-
тельно не обожал музыкальную школу. Я ее ненави-
дел, в особенности сольфеджио, не обращая внимания на то, что его
у нас вела прекрасная дама Ольга Яновна.
Но я был еще мелкий, и не имел возможности оценить этого до-
стоинства предмета, а никаких вторых преимуществ
у него я не видел, пение по нотам вызывало у меня
стойкое отторжение. То же и с хором. Его у нас вела
Розита Андриановна. Она также была весьма прекрасной
дамой, к тому же к этому она была, возможно,
лучшим экспертом тогда в этом деле. Но кроме того
такая комбинация не смогла привить мне любовь к
занятию хоровым пением, и, выводя какую-нибудь
партию вторым голосом, я думал лишь о том, в то время, когда
же это закончится. Уроки по профессии (другими словами
конкретно игра на фортепьяно) мне также не
нравились, в силу того, что мне не разрешали подбирать
то, что я желал, а заставляли играться концерт Берко-
вича, из которого я запомнил лишь фамилию ком-
позитора. Так что любовь к музыке так и не пришла,
а развившаяся неприязнь к ней была для того чтобы размера,
что я осмелился перечить отцу, и объявил, что больше
в музыкальную школу не отправлюсь. Заметив такую мою
решительность, папа не стал настаивать на продол-
жении моей музыкальной карьеры. Так я полагал до
недавнего времени, и лишь совсем сравнительно не так давно я определил
от мамы (вот как полезно писать книгу!), что на самом
деле папа и не думал меня заставлять, придержива-
ясь мнения, что в случае, если человек не желает что-то делать,
то пускай лучше не делает, и что нужно искать то, что
понравится. Я был разочарован пара, потому
что до этого открытия полагал – и с гордостью время от времени
говорил — что вот в один раз так показал собственный ха-
рактер, что кроме того папа осознал, что спорить безтолку.
А он, оказывается, и не желал. Он не ожидал от меня вы-
соких спортивных результатов, он желал, дабы я был
отлично развит физически. И по большому счету, он желал различно-
стороннего моего развития, исходя из этого и обучал довольно много-
му – вождению автомобили, фотографированию, домаш-
нему ремонту и строительству бытовой техники…
А я-то всегда пологал, что папа ожидает от меня боль-
ших достижений и разочарован их отсутствием, что
я не соответствую его высоким требованиям… И, воз-
возможно, еще и исходя из этого – а, может, первым делом
исходя из этого – я избегал общения с ним. Возможно, нужно
чаще – при любой возможности и по любому пово-
ду – подчеркивать преимущества собственных детей, показы-
вать им собственный любовь и восхищение… Может, это и
имеется лучшая подготовка к тяжелой жизни. Быть может,
и жизнь тогда не окажется тяжелой…
В общем, воспитание отечественное проходило в направле-
нии исправления и обучения неправильного – и это,
похоже, было главным предлогом для общения. В случае, если
наряду с этим отыскать в памяти, что папа рос в семье, где его об-
щение с отцом происходило лишь на протяжении воспита-
тельной порки, то и удивляться очень нечему. Кстати,
и в маминой семье также все было строго: мамин при-
емный папа (отец мамы погиб, в то время, когда ей было
3 месяца, так что она его и не помнила) был директором
школы, мама – бухгалтером, они были весьма скромны-
ми людьми и одновременно с этим весьма строгими со собственными
детьми, и излишними нежностями их также не балова-
ли. Так что необычно было бы ожидать этого и нам.
Папа весьма беспокоился о том, дабы мы не выросли
изнеженными и избалованными. Любой акт «бало-
вания» им пресекался – он довольно часто по этому поводу
делал замечания, в особенности собственной маме – отечественной ба-
бушке Еве. Она в любой момент — по всей видимости, не забывая голод вой-
ны, — старалась нас накормить, в любую секунду дава-
ла что-нибудь вкусненькое, ни при каких обстоятельствах нас не ругала, не
заставляла ничего делать, всегда была с нами ласко-
ва – ну, другими словами, согласно точки зрения отца, наносила непопра-
вимый ущерб воспитанию личности. Кстати, из всех
взрослых отечественной семьи бабушка Ева была единствен-
ной, не имеющей не только высшего – по большому счету ника-
кого — образования, и экспертом в воспитании де-
тей она не была, верных приемов воспитания не
знала – и запомнилась мне как человек – единствен-
ный! — рядом с которым мне всегда было тихо…
Кроме того и не знаю, какой вывод из всего этого сде-
лать. Может, ну его к линии, это воспитание. Прос-
то говорить с детьми о том, что им весьма интересно,
их, любой момент
жизни весёлым и ярким, говорить им обо
всем, что знаешь, о себе…
Папа бы, к примеру, да и мама также, так много ин-
тересного имели возможность бы нам поведать о себе, о собственном
времени. Но ни при каких обстоятельствах ничего аналогичного они нам не
говорили – все лишь дела, дела… Вот и оказа-
лись воспоминания о ужасных воспитательных бе-
седах посильнее, чем о хороших моментах…
Более того – все это передается, так сообщить, в сле-
дующие поколения. И мы – дети отечественных своих родителей –
такие же воспитатели. Также все воспитываем собственных
детей в духе подготовки к тяжелой жизни… Откуда
вот это у нас? – а вот из того же воспитания… Мы все
перенимаем от своих родителей – а отечественные дети от нас. Но –
слава Всевышнему! – жизнь не следует на месте, и все посте-
пенно изменяется. Я со собственными старшими детьми (они
на данный момент уже взрослые) в их детстве не особенно довольно много
разговаривал о собственном прошлом, да и о них самих также
– но все-таки уже больше, чем мой папа. И они также
опасались меня, но уже не так, как мы собственного отца.
А они, эти дети, со собственными детьми уже совсем другие.
Аня, моя дочь, довольно много общается со своим сыном, мно-
гое ему говорит. Про Максима, собственного старше-
го сына, по большому счету не говорю – он уже совсем второй, и
его детям совсем не угрожает никакой особенный
«нервный напряг» от подготовки к «тяжелому буду-
щему взрослой жизни», а ожидает их совсем счас-
тливое детство. Да и я со собственными младшими детьми
стараюсь вести себя по-второму. Получается на большом растоянии
не всегда – весьма тяжело перешагивать пороги, сфор-
мировавшиеся в юные годы. Но я стараюсь. Стараюсь
меньше делать им замечаний и больше хвалить, ста-
раюсь, дабы они ощущали себя со мной спокой-
но. И перед сном разговариваю с ними о чем-нибудь инте-
ресном, а время от времени пугаю их – им весьма нравится, и они
постоянно смеются. И я уже знаю, что вот эти бессмыс-
ленные и ненужные наподобие моменты запомнятся им
больше всего – как тарелка борща на двоих.
Моменты нашей жизни
В 1968 г. отца прописали заведующим кафедрой
психологии и педагогики. Приблизительно одвременно с этим
у него произошёл его первый инфаркт, что, как
решили они с мамой, явился «звонком» о чрезмер-
но высоких нагрузках – папа ни при каких обстоятельствах не жалел себя,
отдавался всему, что делал, абсолютно. Но, данный
звонок мало что поменял, и папа работал
«на износ», пробуя воплотить в судьбу как возможно
больше из задуманного. А задумано было довольно много, и
эти десять лет, что папа руководил кафедрой, стали
самым превосходным периодом его жизни, самым плодотворным и самым насыщенным различными собы-
тиями. Какими лишь направлениями в психологии
он не занимался! Он развернулся, что именуется, «на
полную катушку». Правильнее, они развернулись совместно
с мамой, которая также уже была и кандидатом наук,
и доцентом. Они охватили широчайший спектр пси-
хологических приложений и исследований и просто
передвинули психологию в Удмуртии на совсем
другой уровень – уровень, хороший науки, а не толь-
ко популярного просвещения. И с того времени наука пси-
хология начинается в Удмуртии конкретно как наука,
сохранились все заложенные родителями традиции,
приумножились новыми направлениями, новыми
кадрами. И это не мое а также не мамино предположе-
ние. на данный момент, в то время, когда прошло уже больше 40 лет, и Уни-
верситет отмечал собственный 80-летие, об данной роли роди-
телей в становлении науки психологии в Удмуртии
говорили открыто, среди них и на самих психологи-
ческих кафедрах, которых сейчас уже не только что
пара кафедр, а аж целый университет! И мне весьма
приятно, что в том месте, в университете, висит барельеф, пос-
вященный отцу, а в университетском музее имеется не-
мало материалов о родителях. Вряд ли кто-нибудь из
нас, их потомков, сможет похвастать таким следом в
истории хоть чего-нибудь. Папа занимался всем – от
применения психологии на производстве до судебно-
психотерапевтических экспертиз. Все, о чем думалось и
мечталось столько лет, внезапно взяло возможность
воплощения – разве могло быть это потеряно?! Данный
период судьбы моих своих родителей известен многим – их
студентам, которых было немыслимое количество,
учителям университета, начальникам пред-
приятий, каковые пробовали внедрять в собственную работу
научные психотерапевтические способы, разным пар-
тийным начальникам, управлявшим и направ-
лявшим в то время все, среди них и развитие психо-
логии, директорам и учителям школ, в которых под
управлением кафедры проходили практику студен-
ты и многим-многим вторым, включая тех, кто прос-
то получил от моих своих родителей конкретно пси-
хологическую помощь.
Это было то самое «будущее», к которому папа так
стремился, для которого были все прошлые слож-
ности и долгие разлуки, которые связаны с аспиранту-
рами и защитами мамы и диссертаций отца. Это как
раз было то «будущее», про которое папа говорил
маме в самые тяжелые моменты их жизни, которое
должно было вознаградить за целый прошлый труд.
Само собой разумеется, все эти десять лет родители были погло-
щены работой очень, не смотря на то, что и до этого были за-
няты, по большей части, ей. Но в эти 10 лет развернулось
много событий и в семье – так как за 10 лет мы из детей
превратились во взрослых людей – так что и в этом
замысле это была целая эра.
И кое-что из данной эры я уже не забываю сам, другими словами
могу поведать в полной мере ответственно. Не смотря на то, что это кое-
что – далеко не полное последовательное воспомина-
ние, а просто кое-какие отрывки, но каковые, воз-
возможно, дадут более полное представление о жизни и
личности отца.
Как я уже сказал, из всего, связанного с отцом,
крепче всего в моей памяти засели воспитательные
беседы на кухне. Не смотря на то, что в жизни отечественной было множест-
во вторых событий – среди них и весьма весёлых и
приятных, и кое-какие из них я также не забываю.
К примеру, я не забываю отечественные поездки за грибами.
Считалось, что за грибами нужно ехать рано утром.
По какой причине – не знаю. Может, пока грибы еще свежие
и не раскисли на жарком солнце, быть может, пока их
не разобрали другие грибники. Быть может, и по дру-
гой причине. Папа будил нас рано утром – часа в 4!,
и мы, возможно, не желали подниматься, но я запомнил,
что мне именно нравилось подниматься так рано – так как
в первых рядах был весь день счастья. не забываю, что я весьма
обожал эти поездки. Да и не только я – все, само собой разумеется.
Так как поездка за грибами – это не только само собира-
ние грибов (которое мы также все обожали), но и (!) –
обед на расстеленном покрывале, где-то на поляне, у
реки либо легко в лесу. В то время, когда мама добывает из сумок
термос, хлеб, и позже все, что приготовлено к обеду:
яйца, помидоры, огурцы, масло, соль в спичечном
коробке, бутерброды с сыром, а время от времени кроме того кури-
ца либо колбаса. Думается, ничего уже не может быть
лучше. Но – может. Это вождение. В любой момент, в то время, когда мы
куда-то выезжали из города, папа давал мне водить
машину. По большому счету, папа весьма обожал автомобили, весьма
обожал быть за рулем и довольно часто сказал «если бы не
инвалидность, я трудился бы водителем». И я сейчас
совершенно верно знаю по какой причине, поскольку я также обожаю водить маши-
ну, и, уверен, по той же причине – это физическое
чувство свободы, еще одна возможность делать то,
что желаешь – отправиться в том направлении, куда желаешь. Это ты ве-
дешь данный автомобиль, это ты определяешь, куда он
тебя везет, а не кто-то еще… А помимо этого – и это, я
думаю, было не менее важно, — машина делала для
отца вероятными долгие и продолжительные передвижения,
каковые без нее были для него неосуществимы либо му-
чительны – так как боли в ноге не оставляли его никог-
да, а совсем кроме того минимальные пройденные рас-
стояния делали эти боли весьма сильными. По большому счету,
автомобили – это отдельная глава, такая отдельная со-
ставляющая жизни отца, и как мне думается, очень
большая.
Первой машиной своих родителей была «Победа». В случае, если
кто не помнит – это была одна из главных моделей
(быть может и по большому счету единственная) легкового автомо-
биля – громадная, кузов – из толстого железа. Однаж-
ды папа и еще трое учителей (у всех, между
другим, по двое — трое детей!) ехали по Нылгинско-
му тракту для выбора территории под студенческий
спортивный лагерь. На обратном пути, нарушив пра-
вила, какой-то велосипедист был прямо на пути
«Победы», еще мало – и он был бы сбит. Папа свер-
нул в кювет, машина трижды перевернулась. Те, кто
позже видел, в каком состоянии была машина по окончании
аварии (совсем смятый со всех сторон кузов),
не могли поверить, что все люди в машине не толь-
ко остались живы, но и фактически не пострадали!
Папа, действительно, утратил сознание на какое-то время…
Но маме ничего не сообщил, пришел к себе с ухмылкой,
в хорошем настроении (другими словами, само собой разумеется, делал вид).
И уж позже поведал о том, что произошло. Не сра-
зу поведал, а, стараясь, как в любой момент, сберечь мами-
но самообладание, понемногу, в стиле «Все отлично,
красивая маркиза». В разных воспоминаниях,
среди них и напечатанных, очевидцы
обрисовывают действия отца, как геройские – свернул
в кювет, дабы не сбить велосипедиста! Я думаю, его
ответ свернуть в кювет было обычным реф-
лекторным действием, характерным для большинс-
тва водителей. В силу того, что в действительности в данной си-
туации значительно вернее было сбить нарушившего
правила велосипедиста, чем угробить 4 невиновных
человек в «Победе» — отцов совсем невинных
детей! Велосипедисту повезло – во-первых, думать
и выносить честный решение суда было некогда,
и, во-вторых, у отца была отменная реакция… Всем
четверым в машине повезло также – перевернуться в
машине в кювет и остаться живыми и фактически
невредимыми! Не повезло машине – но это был са-
мый успешный вариант. С того времени папа постоянно говорил,
что самое страшное на дороге – велосипедисты. И ког-
да много лет спустя он учил меня управлять автомобилем, он
в любой момент это повторял. Потом я, хоть ни при каких обстоятельствах и
не сталкивался в аварийных обстановках с велосипе-
дистами, но точно так же повторял это собственной дочери,
в то время, когда она обучалась управлять автомобилем. Причем повторял
не по причине того, что это мне сказал мой папа, а потому,
что был конкретно глубоко уверен – и до сих пор уве-
рен! — в том, что это так – так очень сильно было вли-
яние его слова. Кстати, папа и в этом обогнал собственный
время: много лет спустя я прочёл в правилах до-
рожного перемещения Австралии (где дорожное движе-
ние организованно легко отменно!), что одна из на-
ибольших опасностей на дороге – велосипедист. Это
записано прямо в правилах — среди самые важных
советов водителям!
Второй машиной был Москвич-401, эту я уже не-
довольно много не забываю, похожа на те, в которых ездил Штир-
лиц. Но я не помню никаких событий, которые связаны с
ней, если не считать того, что позже папа реализовал эту
машину отечественному соседу Борису Ивановичу, и мы,
дети двора, подсыпали ему в бак песок, и заты-
кали выхлопную трубу. И вдобавок отечественный дворовый алкоголик
Кутя, что каким-то чудесным образом совмещал пьянство и
работу молотобойца на механическом заводе, возвра-
щаясь в один раз к себе по окончании одного из этих занятий,
т.е. в любом случае пребывав в подпитии, начал играть
с нами в футбол. И в то время, когда мяч закатился под эту ма-
шину Бориса Ивановича, Кутя ее
наполовину, дабы мы имели возможность его дотянуться.
Третьей машиной был Запорожец-965. Таковой гор-
батый мелкий Запорожец, менее респектабельной
машиной была лишь «инвалидка» — некое подобие
коляски с мотоциклетным двигателем. Отцу данный За-
порожец дали то ли безвозмездно, то ли без очереди – в
неспециализированном, как калеке войны. Кстати, более престиж-
ная модель также была лишь одна – Запорожец 966,
но ее калекам не давали, быть может, давали, но не
всем, а выборочно. Само собой разумеется, еще были крутые ма-
шины – к примеру, Волга ГАЗ-21 с оленем, остановившись-
шим в прыжке на капоте, но это уже было из разряда
недосягаемого кроме того для воображения. Но каким-то
образом родителям удалось поставить дело так, что
мы ни при каких обстоятельствах не вздыхали по поводу более престиж-
ных моделей, а весьма радовались отечественной маленькой
машинке. Я не знаю, что? родители для этого делали,
возможно, ничего, легко сами были такими – неза-
вистливыми, искренними… Быть может, и делали что-
то, но так, что мы этого не подмечали – профессиона-
лы же. Но в любом случае, мы и взрослыми стали
совершенно верно такими же – совсем избежавшими этого
эмоции зависти, талантливого погубить в человеке все
самое хорошее. И в этом нам крупно повезло — в сегод-
няшней жизни предлогов для зависти значительно больше:
отличие в материальном обеспечении людей значительно
глубже, соблазны стать известным и влиятельным в
глазах окружающих легко овладевают людьми. Сто-
ит один раз попасться – и это станет целью всей жиз-
ни, затмив саму жизнь. Нам повезло с родителями.
Так вот, отечественный белый «Запорожец» я уже не забываю весьма
отлично, первым делом потому, что именно на нем
папа начал меня учить управлять автомобилем – а было мне
всего 7 лет! Для вождения я подкладывал под себя
подушку, потому, что в противном случае – кроме того в таковой маленькой
машинке – я не видел дороги. Машинка отечественная была
с ручным управлением. Потому, что у отца не было
правой голени – вместо педали газа были такие ло-
пасти на руле (кстати, весьма комфортно), а вместо педали
тормоза – рычаг у правой руки. Я легко обучился с
этим управляться. На протяжении вождения папа ни при каких обстоятельствах
не повышал на меня голоса, даже в том случае, если я ехал непра-
вильно. Он методично учил меня, к примеру, не за-
езжать в один момент двумя колесами в выбоины, а
выбирать дорогу так, дабы в выбоину одновремен-
но попадало лишь одно колесо. В случае, если же попадали
два – машину очень сильно трясло. Но и в таких ситуации
папа ни при каких обстоятельствах меня не ругал, не выговаривал мне – он
меня учил. И научил – потом я действитель-
но умел достаточно медлено проехать по самой коря-
вой дороге (какая, к примеру, вела от шоссе к нашему
садовому участку). на данный момент мне уже не попадаются
такие дороги, но все равно приятно сознавать, что в
случае чего – я и это могу. Не помню, с какого именно воз-
раста папа начал завлекать меня к ремонту маши-
ны. Сам он копался с машиной довольно часто. Во-первых, я
думаю, все автомобили тогда были такие, что в них все
время что-нибудь не трудилось. Во-вторых, отцу это
нравилось. В этом деле он кроме этого проявлял собственную сме-
калку и обнаружил нестандартные, но действенные
решения. Я не забываю, что в один раз показалась дыра в
крышке блока цилиндров. Не имеет значение, что большинс-
тво не знает, что это такое – достаточно знать, что
эта крышка обязана выдерживать сильное давление.
И вот каким-то образом в ней показалась дыра. Такую
дыру не заклеишь лейкопластырем. Все говорили
отцу, что нужно будет покупать новую (то ли крышку,
то ли блок цилиндров, быть может по большому счету машину – не
не забываю). Но папа был бы не он, если бы не отыскал ре-
шение. Тогда только-только показался клей, называ-
емый «эпоксидная смола». Клей хороший, но не на-
столько прочный, дабы им заклеить немаленькую
дыру, и дабы он выдерживал давление. И тогда папа
«усилил» данный клей – он напилил металлических опилок,
добавил их в данный клей и заклеил дыру. Я не забываю, как
все удивлялись, заметив, что это сработало. Кстати,
это было уже с «Москвичом» — отечественной следующей и
последней для отца машиной. Эту машину родите-
ли приобрели, продолжительно ожидая ее в очереди, не смотря на то, что возможно
было взять снова Запорожец без очереди. Но
папа желал хорошую машину — и они ее приобрели! Под
управлением отца я также стал хорошо разбираться
в устройстве автомобили. в один раз, в то время, когда отца уже не
было, мне было нужно поменять на отечественном «Москвиче»
коробку передач. Я не просто сменил ее сам – я сде-
лал это один, а также не подняв машину на домкрат.
Те, кто осознаёт в этом – оценят. Снова же, на данный момент
это все уже не есть нужным, и все действия
по обслуживанию автомобилей свелись к плановым поез-
дкам на физико-техническое обслуживание. Я уверен, что большинс-
тво водителей не знают, как поменять колесо – какой
уж в том месте независимый ремонт. Да это на данный момент и не
нужно. Но приятно сознавать, что ты это можешь.
Быть может, у тех, кто осознаёт и не забывает, что такое
поменять коробку передач, появится вопрос: а поче-
му я делал это один, что не было возможности позвать кого-
нибудь? И я отвечу – это, по всей видимости, наследственное.
Папа страшно не обожал обращаться за помощью и
старался все сделать сам, кроме того в то время, когда обращение за
помощью было в полной мере естественным и действенным
шагом для ответа задачи. Мама говорила, что
кроме того в то время, когда они, к примеру, искали какой-нибудь преисподняя-
рес в другом городе и не могли отыскать, ей стоило боль-
ших трудов уговорить отца задать вопрос об этом прохо-
жих. Кроме того, он и ей не давал этого делать – и
мама, само собой разумеется, не делала, осознавая какой бешенство это
позовёт. Откуда такое уровень качества показалось – неизвес-
тно, но оно было у отца в любой момент. Мама говорила,
что еще в студенческие годы, в то время, когда они еще не были
с отцом совместно, но она уже увидела его, она отмеча-
ла, что папа ни при каких обстоятельствах не желал, дабы ему помогали,
к примеру, поднять упавший костыль – постоянно хотел
совладать – и справлялся – сам! И злился, в случае, если
кто-то настаивал на оказании ему помощи. По рас-
сказам мамы, это свойство отца проявлялось во мно-
гих случаях, и я пара таких случаев не забываю, а
один из них кроме того поведаю.
Дело было летом (зимний период папа на машине и не ез-
дил – как, но, многие в то время). Мы отправились
всей семьей в Сарапул – в том месте жил мамин брат с семь-
ей. Дорога не дальняя – 60 км, по сегодняшним мер-
кам по большому счету не расстояние. Да и по тем временам — не
громадное путешествие, уж совершенно верно без ночевки в пути.
По дороге обратно мы прокололи колесо. Любой
обычный шофер в то время готовься к такому
событию: во-первых, «поймать» на дороге гвоздь либо
стекло было в полной мере возможно, во-вторых, резина на
колесах у многих была в таком состоянии («лы-
сая»), что ее легко возможно было проткнуть гвоздем,
держа его в руке (что время от времени некоторыми и делалось
в качестве развлечения либо приветствия соседям).
Так что фактически любой шофер имел у себя
в багажнике нужный комплект. Самый опыт-
ные и бывалые, доходившие к делу основательно,
имели 3-х ступенчатую защиту: 1) запасное колесо,
которое возможно поставить вместо проколотого – для
этого нужно всего лишь поставить машину на домкрат,
снять колесо, поставить колесо, снять машину с дом-
крата, 2) запасную камеру (на случай, в случае, если «запас-
ка» уже дырявая), которой возможно заменить проко-
лотую – для этого нужно снятое колесо разбортовать,
т.е. снять покрышку с диска, дотянуться камеру из-под
покрышки, засунуть другую и забортовать колесо
обратно, 3) кусок резины и клей (на случай, в случае, если и
запасная камера также уже дырявая) – для заклеива-
ния дырки в камере. У нас был второй вариант – т.е.
нужно было снимать колесо, разбортовывать его и на-
девать запасную камеру. В принципе – не всевышний весть
какое дело, я отцу неоднократно помогал в таком деле, да и
перебортовка была не новым делом для нас обоих.
Так что папа сообщил маме и девочкам сходить погу-
лять по лесу на пол-часика, поискать грибы, а мы тут
за это время все сделаем. Послал он их в лес вов-
се не по причине того, что нам необходимы были грибы, а потому,
что папа не обожал наблюдателей на протяжении работы.
Возможно, это также наследственное – я также этого
не обожаю, действительно, отправить всех в лес удается редко.
Приступив к работе по замене камеры, мы скоро
прошли первую часть — подняли машину на домкрат
и сняли колесо. Но разбортовка загнала нас в тупик:
резина прилипла, я бы сообщил «прикипела» к диску,
и не желала с него слезать. Чего мы лишь не делали:
в последовательностях и разных комбинациях поднявшись-
ляли долгую и маленькую «монтажки», подклады-
вали какие-то найденные на земле палки, я поднимался
по указанию отца на резину, но моего веса было очевидно
не достаточно, и это никак не помогало. С таковой си-
туацией мы раньше не сталкивались, и понятия не
имели что делать. Мама с девочками в далеком прошлом уже вер-
нулись из леса. Мама уже пара раз предлагала
покушать (что-то с собой было), но папа сказал, что не
нужно – не так долго осталось ждать отправимся. Через некое время папа уже