При попытках решить настоящие методологические неприятности науки позитивизм довольно часто сталкивался с задачей: или отказываться от радикального эмпиризма и феноменологизма, или не подмечать логические несоответствия в собственной концепции. В громаднейшей мере это относится к предложенной Э. Махом концепции действительности. Она была обоснованием и продолжением феноменалистских представлений о познании. В соответствии с Маху, элементы опыта (ощущения) и их функциональные отношения являются единственную действительность, которую возможно допустить, в случае, если последовательно проводить принцип устранения метафизики. Элементы опыта Мах заявил элементами мира. «Не вещи (тела), а цвета, тоны, давления, пространства, времена (что мы обыкновенно именуем ощущениями) сущность настоящие элементы мира» 10. Э. Мах подчёркивает: «Для нас материя не есть первое данное. Такими первичными данными являются, скорее, элементы (каковые в известном определённом смысле являются ощущениями)» 11. Функциональные отношения между элементами мира разрешают сконструировать два типа процессов — физические и психологические.
Потому, что оба этих типа порождают комбинации одних и тех же элементов, постольку сами элементы не являются ни физическими, ни психологическими. Они нейтральны. Э. Мах полагал, что таким путём он ликвидирует ветхие споры между идеалистами и материалистами. Первые полагали первичным материю (физическое), вторые — психологическое. Но потому, что и физическое и психологическое выстроены из одних и тех же нейтральных элементов мира, постольку бессмысленно ставить вопрос, что из них первично, а что вторично. Эмпириокритицизм заявил себя новой (научной) философией, преодолевающей односторонности как материализма, так и идеализма. Но кроме того первичный критический анализ данной концепции обнаруживал её внутреннюю противоречивость. Постулировав, что действительность — это их комбинации и ощущения, Э. Мах воспроизводил идеи философии Дж. Беркли и Д. Юма, другими словами один из вариантов той самой метафизики, которую он стремился исключить из научного познания. В. И. Ленин и Г. В. Плеханов, осуждая махизм, очень подчёркивали это событие. Трактовка Махом вещей как комплексов ощущений практически текстуально совпадала с главным тезисом субъективного идеализма Дж. Беркли.
Принцип нейтральности элементов мира Мах связывал с функциями восприятий и ощущений быть средством биологического приспособления организма к среде. Он отмечал, что в восприятиях и ощущениях нельзя отделить то, что относится к внешнему, а что к внутреннему миру организма. Эту же точку зрения отстаивал и развивал Р. Авенариус. Он разглядывал познание как особенный нюанс жизнедеятельности, органично включённый в неё. Авенариус трактовал жизнь как расходования энергии и процесс накопления. С его точки зрения стратегия выживания связана со рвением организмов сократить издержки энергии в ходе адаптации к среде, экономно расходовать собственные энергетические запасы. Эту чёрта судьбы Авенариус определял как принцип мельчайшей траты сил. Потому, что познание выступает нюансом судьбы, постольку, в соответствии с Авенариусу, данный принцип распространяется и на познавательные процессы. Тут он выступает в форме принципа экономии мышления.
Организм в собственном поведении всегда трансформирует внешнее во внутреннее, а внутреннее во внешнее. Акты поведения выступают в один момент актами понимания мира. В людской жизнедеятельности, в соответствии с Авенариусу, интегрировано, слито то, что связано с внешней средой, да и то, что связано с людской активностью. В опыте в любой момент имеется интегральное единство субъективного и объективного, физического и психологического. Такое единство Р. Авенариус характеризует как «принципиальную координацию «Я и мира». Мысль принципиальной координации согласовывалась с концепцией нейтральных элементов мира Э. Маха. Она подчёркивала, что опыт представляет собой изначальную действительность, в которой нет расщепления на объект и субъект. Такое расщепление, в соответствии с Авенариусу, появляется в следствии некритического восприятия индивидами чужого опыта. Опыт любого индивида не исчерпывается лишь личным чувственным опытом, он расширяется за счёт научения, восприятия опыта вторых людей. Но в этом ходе, по Авенариусу, чужой опыт, что выступает таким же единством внутреннего и внешнего, как и личный, воспринимается и оценивается как что-то внешнее.
В следствии появляется представление о внешнем объективном и внутреннем субъективном, каковые после этого преобразуются в противопоставление объекта и субъекта, тела и души, сознания и материи. Чувственный опыт начинает рассматриваться как состояние души, как психологическое. При таком подходе, подчёркивает Авенариус, усвоение опыта вторых людей истолковывается как необычное вкладывание (вбрасывание) восприятий и чужих ощущений в мою тело и душу.
Истолкования для того чтобы рода Авенариус обозначает термином «интроекция» (от лат. intro — вовнутрь, iacere — бросать). Позднее данный термин начал применяться в психоанализе, обозначив включение в психику индивида взоров, мотивов, образов, установок вторых людей. Авенариус очень плохо оценивал идею интроекции, разглядывал её как недопустимое расщепление интегрального людской опыта на внутреннее и внешнее, субъективное и объективное, духовное и телесное.
Следствием интроекции, со-гласно Авенариусу, являются мифологические и метафизические объяснения, начиная с традиции первобытного анимизма (что наделял волей, мыслями и чувствами все вещи и явления окружающего мира) и заканчивая метафизическими представлениями о материальных и духовных субстанциях как базе явлений. С этих позиций Авенариус осуждал представления о сознании как функции мозга. Он расценивал эти представления в качестве недопустимого проявления институтроекции, порождающей противопоставление духовного и телесного.
Критики эмпириокритицизма, в том числе и в. И. Ленин, очень отмечали, что принципиальная координация Р. Авенариуса, как и махистская концепция «элементов мира», вовсе не выводит эмпириокритицизм за идеализма полемики и рамки материализма. Утверждая, что единственной действительностью выступает чувственный опыт (ощущения, восприятия), а всё другое бытие представляет собой производное от ощущений, эмпириокритицизм, желал он этого либо не желал, солидаризировался с позицией субъективного идеализма. А эта позиция, со своей стороны, приводила к несоответствиям с достижениями науки. Ленин очень подчёркивал это событие. Исходя из Авенариуса и идей Маха, запрещено без конфликта с наукой ответить на вопросы: «Существовала ли природа до человека?» и «Мыслит ли человек при помощи мозга?» Наука давала однозначный ответ на эти вопросы. Но принципиальная координация постулировала, что природная среда не существует вне Я, а тезис о том, что мышление имеется функция мозга, кроме этого отвергался Авенариусом.
Появляется вопрос: отчего же эмпириокритицизм, ориентированный на то, дабы стать философией науки, пришёл к таким выводам, и было ли что-то, заслужившее внимания в его теории познания?
Хорошим в эмпириокритицизме было его критическое отношение к наивно-реалистической теории познания, рвение преодолеть появляющиеся в ней несоответствия. Эта теория познания постулировала, что познавательное отношение субъекта к объекту выступает как зеркальное отражение в сознании особенностей, отношений и связей внешних вещей. Считалось, что познание начинается с живого созерцания, которое рассматривалось как такое действие вещей на органы эмоций, из-за которого появляются чувственные образы вещей (ощущения, восприятия, представления). Постулировалось, что эти компоненты чувственного опыта зеркально отображают в сознании отдельные особенности вещей (ощущения) и вещи как представления и свойств (целостные совокупности восприятия), благодаря чему человек может адекватно ориентироваться во внешнем мире.
Эта привычная для здравого смысла схема познания, лежащая в основании созерцательно-материалистических концепций, была критикована ещё в XVIII столетии Беркли и Юмом. Напомним их аргументацию. Допустим, мы взяли в чувственном опыте образ некоего предмета. Пускай это будет стол. Мы имеем в опыте чувство цвета, формы, твёрдости и без того потом и данный комплекс ощущений обозначаем словом «стол». Задача пребывает в том, дабы доказать, что данный комплекс есть копией настоящего предмета. Как это возможно сделать? Для этого необходимо сравнить восприятия и ощущения предмета с самим предметом.
Единственным методом для того чтобы сравнения возможно лишь опыт. Но какое количество бы раз мы ни осуществляли опыт, мы будем приобретать их комбинации и ощущения. Мы будем сравнивать ощущения, полученные в начальном опыте, с ощущениями в последующих опытах, другими словами сравнивать комплексы ощущений между собой, но не с предметом. Беркли, обобщая это рассуждение, подчёркивал, что мысль возможно сравнена лишь с идеей, и нет для того чтобы эмпирического процесса, в котором мысль могла быть сравнена с вещью.
Из этого Беркли сделал вывод, что в теории познания не нужно постулировать существование вещей как материальных образований вне отечественного чувственного опыта. Логичнее вычислять, что первичной действительностью являются ощущения, а вещи — это комбинации, комплексы ощущений, обозначаемые словесным знаком. В предложенной Беркли и Юмом концепции познания их оппоненты сразу же нашли множество уязвимых мест.
Эта концепция при логически последовательном её развёртывании приводила к солипсизму — утверждению, что реально существуют лишь мои ощущения, чувственный опыт Я, а всё другое, среди них и другие познающие субъекты, имеется комплексы моих ощущений. Но в то время как отличить подлинные комплексы от фальшивых, от галлюцинаций и как растолковать наличие неспециализированного предметного содержания чувственного опыта многих людей? Это предметное содержание снабжает коммуникацию и согласованные действия людей, их чувственный опыт есть не только субъективным, но и интерсубъективным.
Эмпириокритицизм воспроизводил очень многое из того, что уже было сообщено Беркли и Юмом, и сталкивался с теми же парадоксами солипсизма, каковые появлялись как следствие трактовки ощущений в качестве первичной действительности. На этом заострял внимание В. И. Ленин в книге «эмпириокритицизм и Материализм» (1909). Но, осуждая позитивистскую гносеологию, он противопоставлял ей теорию отражения, трактованную в духе созерцательного материализма. Только в более поздних работах Ленин изменяет эту трактовку, подчёркивая деятельностно-практическую принципиальную значимость и природу познания для разработки гносеологии идеи К. Маркса о том, что объект дан познающему субъекту не в форме созерцания, а в форме практики.
Но во время написания собственной книги, посвящённой критике эмпириокритицизма, он отстаивал идею познания как копирования, фотографирования, зеркального отражения внешних вещей. Разумеется, что эта точка зрения была противоположна традиции юма и Беркли. Но из того факта, что берклианско-юмистская традиция столкнулась с значительными трудностями, вовсе не вытекало, что противоположная ей созерцательно-материалистическая точка зрения полностью верна и не имеет недостатков. Их-то и зафиксировали Беркли и Юм. Они, по существу, продемонстрировали, что в случае, если исходить из трактовки познания как созерцания вещей внешнего мира, то тогда нельзя обосновать ни то, что восприятия и ощущения имеется образы вещей, ни само существование вещей вне сознания. И это был итог, что определял сдвиг неприятностей в теории познания. Строго говоря, логически из этого следовал вывод, что необходимо появляться от созерцательного подхода к познанию. Действительно, данный вывод ни Беркли, ни Юм, ни их последователи не сделали. Они сделали второй, в неспециализированном-то, нелогичный вывод, что не нужно сказать о действительности вне ощущений и что предметный мир направляться разглядывать как комбинации элементов чувственного опыта.
Но неприятности, которые связаны с обнаружением парадоксов наивно-реалистической теории познания, не смотря на то, что в явном виде и не были зафиксированы, однако были обозначены. И с этим не было возможности не принимать во внимание. Дабы решить эти неприятности, необходимо было по-новому подойти к трактовке отношения субъекта к объекту. Чувственное созерцание и в целом познавательное отношение субъекта к объекту нужно было разглядывать не как первично данное, а как включённое в более широкий контекст людской жизнедеятельности.
Эмпириокритицизм постарался сделать определённые шаги в этом направлении, в то время, когда отмечал, что чувственный опыт выступает нюансом судьбы. Было рациональное содержание и в его тезисе об интегральном единстве внутреннего и внешнего в элементах чувственного опыта. Данный тезис был направлен против восприятий и трактовки ощущений как зеркального образа внешних объектов. И таковой подход имел собственные основания.
Темперамент восприятия внешних объектов вправду выяснен не только особенностями этих объектов, но и изюминками отечественных нервной системы и органов чувств, сформировавшихся на протяжении биологической и социальной эволюции. С позиций современных научных данных это положение подкреплено бессчётными фактами.
Адаптация высших животных и человека к окружающей среде связана со свойством нервной совокупности моделировать окружающую среду, приобретать и обрабатывать идущие из неё информационные сигналы. Мы живём в мире макропроцессов и макрообъектов, и для биологического приспособления принципиально важно выделить их устойчивые состояния. Это достигается потому, что моделирование таких состояний осуществляется в нервной совокупности при помощи электронно-ионных обменов, каковые протекают со скоростями, намного превышающими большинство трансформаций окружающих нас макрообъектов.
Восприятие таких объектов, их состояний и свойств строится нервной совокупностью так, что множество их настоящих трансформаций не фиксируется в соответствующих чувственных образах.
Допустим, мы имеем зрительное восприятие стола. Мы видим его как предмет с твёрдыми границами. Но на уровне микропроцессов таких границ нет. Происходит диффузия молекул древесины и лакокрасочного слоя стола в окружающую его воздушную среду. Солнечный свет, что отражается от предмета, выбивает электроны в поверхностном слое его молекул (фотоэффект). Может происходить обмен между электронами атомов и ионами окружающей среды и стола. Но все эти трансформации не фиксируются в чувственном восприятии. Они протекают с этими скоростями и в таких пространственно-временных диапазонах, каковые не улавливает отечественная нервная совокупность. Для биологической адаптации к среде эти трансформации не имеют важного значения. Принципиально важно воспроизводство в процессах трансформации определённого, довольно устойчивого макрообъекта. Восприятие как образ для того чтобы объекта оказывается не зеркальным отражением и копией, а определённой схематизацией действительности. Информация о внешней действительности тут соотнесена с изюминками приспособительной активности организма и изюминками исторической эволюции, породившей определённое строение органов эмоций и динамику нервной совокупности.
Схематизирующую его детерминацию и природу восприятия особенностями нервной совокупности возможно проиллюстрировать при помощи следующего мысленного опыта. Представим себе человекоподобное существо, у которого в отличие от нас обработки сигналов и скорость передачи в нервной совокупности на пара порядков меньше. Мысль для того чтобы мысленного опыта была навеяна мне рассказом одного писателя-фантаста (Росоховатский Л. Встреча в пустыне // В мире приключений и фантастики. — Л., 1963. — Прим. авт.).
Сюжет этого рассказа пребывал в следующем. В среднеазиатской пустыне археолог нашёл старый, засыпаемый песками город. На главной площади находились две женщины и многометровые скульптуры мужчины. У археолога было чувство, что это какие-то необыкновенные, не похожие ни на что неподвижные фигуры, сделанные из малоизвестного материала. Он отколол кусочек этого материала от стопы одной из фигур. Позже возвратился в Москву, начал исследовать данный пример. В ходе химических опытов материал самоуничтожился. Следующая экспедиция не смогла отыскать город со необычными скульптурами. Высказали предположение, что он и его скульптуры были засыпаны песком. Позже была война. Меньше, через много лет археолог решил ещё раз посетить эти места. Ему удалось распознать старый уничтоженный город. Но в то время, когда он сравнил скульптуры на площади с их фотографией, которую он сделал много лет назад, то с кошмаром убедился, что скульптуры поменяли позы. У дамы показалась мина боли, и она склонилась над повреждённым пальцем стопы. Мужик принял угрожающую позу и начал добывать из-за поясницы какой-то предмет (малоизвестное оружие). И тогда археолог осознал, что это вовсе не скульптуры, а живые существа, антроподобные инопланетяне из малоизвестных миров.
У меня по окончании прочтения этого рассказа появились вопросы: а как принимали бы мир эти фантастические существа, у которых передача сигнала по нервной ткани идёт пара лет? Что заметило бы такое существо в окружающем его мире? Возможно, оно принимало бы перемещение барханов подобно тому, как мы принимаем волны на море, и песчаная пустыня для него была бы чем-то наподобие последовательности волн на поверхности воды. Саженец дерева (прутик с несколькими страницами) и разросшееся за пара лет из него дерево с развесистой кроной не различались бы им и не воспринимались как различные предметы. Скорее, в его восприятии это был бы какой-то один предмет как инвариант серии состояний развивающегося дерева. Если бы такое существо следило за судьбой какой-то семьи, то за пара лет, в каковые его нервная совокупность обрабатывала данные о внешней среде, у отца семейства имел возможность появиться и подрасти похожий на него сын. Существо выделило бы устойчивые генетические показатели этих двух индивидов и имело возможность бы принимать их как один объект — носитель этих показателей.
К сообщённому о схематизирующей функции чувственных образов возможно добавить следующее. Они у человека не только выяснены его биологической активностью, но и зависят ещё от социальных факторов. Отечественные восприятия формируются под действием предшествующего накопленного опыта и тех либо иных ожиданий, на каковые настраивает данный опыт. У взрослого человека формируется комплект необычных эталонов распознавания объектов. Восприятие конструируется из предварительной комбинации этих эталонных образов, каковые проецируются на объект, а после этого конкретизируются и уточняются за счёт уже яркого действия объекта на отечественные органы эмоций. Большая часть людей видят тени на асфальте от деревьев, домов вторых предметов как серо-тёмные. Но живописец показывает нам, что ни многоцветные. У него более многообразные эталоны цветораспознавания предметов.
Кое-какие мастера, трудящиеся в красильных производствах, различают в пара сотен раза больше оттенков одного цвета, чем простой человек. Профессия формирует у них более узкие и дифференцированные восприятия цветов. Все эти и другие «отчисленные физиологии восприятия и факты психологии говорят о сложном сотрудничестве внутреннего и внешнего, субъективного и объективного в формировании чувственного опыта.
Эмпириокритицизм акцентировал познание чувственного опыта как единства внутреннего и внешнего, и за это его осуждать не нужно. Критика должна быть направлена его интерпретации связи «утреннего и внешнего в элементах чувственного опыта. Из самого факта данной связи не нужно вывод, что сделали Авенариус и Мах, что восприятия и ощущения должны рассматриваться как что-то первично данное, что не имеет смысла ставить вопрос об их отношении к внешним объектам. Наоборот, в случае, если чувственный опыт разглядывать как нюанс процессов жизнедеятельности, то данный вопрос непременно появляется. Чувственный опыт является средством ориентации в среде. В нём фиксируется информация об устойчивых, повторяющихся состояниях среды, каковые выражаются в восприятиях в форме предметных образов.
Эмпириокритицизм не смог до конца последовательно совершить собственный тезис о включённости чувственного опыта в процессы людской жизнедеятельности и исходя из этого не смог преодолеть узкие рамки берклианско-юмистской традиции.
Подобно обстояло дело и с идеями Авенариуса о «принципиальной координации», и с его отказом разглядывать сознание как функцию мозга. Тут также были рациональные моменты, не смотря на то, что выводы в целом приводили к справедливой критике. В то время, когда живой организм адаптируется к внешней среде, он деятельно выделяет в данной среде биологически нужные, биологически вредные и нейтральные факторы. Высокоразвитые организмы в поведенческих реакциях стремятся овладеть первыми, избегая вторых и ориентируясь по нейтральным факторам как сигналам, сопутствующим биологически ответственным. Одинаковая природная среда для различных организмов возможно разной. У каждого из них имеется собственная экологическая ниша. В этом смысле возможно сказать о среды и принципиальной координации организма. Но конечно же из этого не нужно, что природа не существует объективно, до и независимо от познающего субъекта.
Несомненно да и то, что сознание есть функцией мозга. Данный вывод подтверждён бессчётными данными науки. Он нужен для понимания сознания, но недостаточен. Принципиально важно ещё учитывать особенности людских коммуникаций, яркого и опосредованного общения, сотрудничества личного и коллективного опыта, вне которых сознание не появляется. С современных позиций возможно сказать о сотрудничестве двух типов программ, в соответствии с которыми начинается отечественное сознание, — личных, представленных нейродинамическими кодами мозга и, более обширно, нервной совокупностью каждого человека, и надындивидуальных, представленных кодами культуры. Содержанием последних выступают программы поведения, деятельности и общения людей. В них закрепляется и передаётся много поколений накапливаемый социальный опыт. Он бывает репрезентирован совокупностью идей, знаний, сокровищ, вер, деятельности и образцов поведения, и без того потом.
У человека при его рождении имеется довольно малый комплект генетических программ, управляющих его реакциями на среду. Но в ходе социализации, воспитания и обучения над ними надстраивается всё возрастающее деятельности программ и количество поведения, каковые человек усваивает из культуры. Эти программы являются продуктами деятельности и сознания вторых людей, среди них и уже ушедших поколений. Усваивая их, индивид формируется как личность и включается в те либо иные области деятельности, где он решает соответствующие задачи. В этом ходе он может генерировать новые знания, новые образцы деятельности, идеалы и новые ценности. И если они соответствуют запросам общества, то они включаются в поток культурной трансляции, преобразовываются в феномены культуры и смогут программировать поведение, деятельность и общение вторых людей. Идеи, знания, образцы, сокровища обретают в культуре собственную судьбу, довольно часто уже не подвластную воле и жаждам их творцов. Они смогут видоизменяться в ходе трансляции, при их применении следующими поколениями.
В следствии сознание людей предстает как связь личного и публичного сознания. И в случае, если сознание разглядывать как функцию мозга, то его нужно будет трактовать как функцию мозгов огромного количества людей, включая людей прошлых поколений. коды культуры и Нейродинамические коды индивидов сложным образом и взаимодействуют в ходе функционирования сознания. Информация, которая есть содержанием этих кодов, не только передаётся, но и видоизменяется, обогащается в процессах этого сотрудничества.
Р. Авенариус в чём-то доходил к необходимости увеличить познание сознания, включая ко мне не только биологические, но и социальные нюансы людской жизнедеятельности. Но эту проблематику он чётко не сформулировал и не обозначил подходов к её ответу, не смотря на то, что трактовка познания как социально детерминированного процесса открывала новые возможности в философии науки. Но дабы реализовать эту программу, нужно было радикально поменять установки позитивизма и разглядывать науку не как сугубо независимое образование, а как взаимодействующую с разными формами знания и познания, относящихся к разным сферам культуры.
Таковой подход был альтернативен позитивистским установкам. В принципе, он был представлен в работах К. Маркса. И был исторически ответственный сюжет, что имел возможность бы открыть новые возможности философии науки. Он был связан с работами русских «эмпириокритиков» начала XX века — А. А. Богданова, В. А. Базарова, П. С. Юшкевича, Н. В. Валентинова и других. Они выдвинули программу метаморфозы эмпириокритицизма путём его соединения с идеями К. Маркса, то есть с требованием разглядывать науку в контексте деятельностного подхода как связанную с развитием практического отношения человека к миру, включённую в социально-историческое развитие общества.
Строго говоря, эта программа уже не была вариантом эмпириокритицизма. Те, кого за Лениным именуют «русскими эмпириокритиками», «махистами», развивали идеи Маркса. В этом отношении более верно их именовать марксистами 12. Развиваемые ими идеи были нацелены на использование в методологии науки и теории познания основного принципа Маркса, в соответствии с которому объект дан познающему субъекту не в форме созерцания, а в форме практики. Данный подход преодолевал узкие рамки созерцательного материализма и его концепцию познания как зеркального отражения вещей. В принципе, тут находился и ответ на утверждение Беркли (разделяемое и Юмом, и Махом), что в познании мы не имеем возможности сопоставлять идею с вещью (как подчёркивал Беркли, идею возможно сравнивать лишь с идеей).
Любой акт практики предполагает сотрудничество объекта и субъекта, каковые выступают качествами, сторонами деятельности. Деятельность в любой момент целенаправленна и предполагает преобразование объекта как предмета деятельности в её продукт (итог).
Цель есть совершенным образом продукта, что должен быть взят в деятельности. Цель руководит действиями субъекта, и, в случае, если эти действия приводят к должному результату, цель реализуется в продукте деятельности (опредмечивается). Практическое преобразование объекта и опредмечивание цели в итогах деятельности — это и имеется тот процесс, на протяжении которого многократно происходит переход от совершенного образа к настоящему предмету, сопоставление предмета и идеи.
В соответствии с марксистским установкам познание и практику нужно разглядывать как целостную совокупность исторически развивающейся деятельности людей. Не смотря на то, что приведённые рассуждения не были чётко выражены в работах «русских эмпириокритиков», они неявно находились в их исследовательской программе, ориентированной на идеи К. Маркса об публично-исторической и фактически деятельностной природе людской познания. Эта программа ставила целью развить марксистский подход с учётом достижений науки финиша XIX — начала XX века и отыскать ответ на те методологические неприятности науки, каковые обсуждал эмпириокритицизм.
Осуждая так называемых «русских махистов», В. И. Ленин прошёл мимо этих эвристических положений их программы. Главные мотивы его критики были инициированы партийно-идеологическими заинтересованностями, и он сосредоточил внимание на обвинениях «русских махистов» в отступлениях и ревизионизме от материализма. Наряду с этим чётко не проводилось различие между материализмом и созерцательным материализмом, ориентированным на деятельностный подход к познанию (последнюю трактовку Ленин излагал и отстаивал лишь в более поздних собственных работах). Канонизация ленинской книги «эмпириокритицизм и Материализм» в советское время осложняла разработку методологических неприятностей науки с позиций деятельностного подхода.
Приходилось апеллировать к высказываниям последних работ Ленина и трактовать теорию отражения как теорию деятельности, наряду с этим всячески маскируя несовпадение таковой интерпретации с многими положениями «эмпириокритицизма и Материализма». Только в 1960–1970-х годах у нас появились уникальные школы философии науки, соединившие разработку уже распознанной в западной литературе проблематики с новыми способами анализа. В данный же период кризис позитивистской программы стимулировал новые подходы в западной философии науки, многообразие которых обозначают довольно часто термином «постпозитивизм».
Но всё это было через пол столетие по окончании второго позитивизма. А в течение всего этого полстолетия в западной философии науки доминировала позитивистская программа. Новым этапом её разработки стал неопозитивизм.