Имеет значительное значение неспециализированный психотерапевтический подход. Сейчас многие психотерапевты равно как и их больные, устраняются от дискуссии событий, каковые для самих терапевтов неприятны, и воспринимаются ими, как очень травмирующие. Такая тактика не содействует переоценке содержания переживаний. Больные с ПТСР избегают вскрытия, дискуссии, переосмысления травмы. Реакция избегания переносится на психотерапевта, что репрессирует у себя либо отрицает действительность, значимость, силу травматического события. Это может разрушать совокупность взоров эксперта на мир, что имеет отрицательные последствия, каковые выходят за рамки конкретного случая. Подход игнорирования действительности подсказывает простые ответы, упрощает обстановку. Выделяются козлы отпущения, происходит деление на неприятелей, друзей, что не содействует мобилизации ресурсов больного.
Громадное значение придается изучению психологической травмы в культуральной возможности, где рассматривается действие коллективных особенностей и верований поведения на происхождение ПТСР. Культура есть совокупностью, поддерживающей здоровье. Культурально обусловленные ритуалы и привычки оказывают помощь личностям осуществлять контроль эмоции, упорядочивать поведение, снабжают сообщение пострадавших от травм с социальной группой в символическом и прямом выражении.
При работе с ПТСР нужно обращать внимание на те особенности, которое были характерны больному до происхождения этого расстройства. Полезно знать, что простое ПТСР, названное расстройством первого типа, может развиваться на базе не диагностированного ранее ПТСР второго типа (детско-подросткового ПТСР). Вопрос об отношении к этому феномену дискутируется. Нужно выяснить, направляться ли разглядывать ПТСР первого типа как продолжение истории либо как двойной диагноз. Требует уточнения, есть ли ПТСР первого типа состоянием, приближающимся к личностному расстройству, либо это продолжение ПТСР второго типа плюс новая травма. Поэтому появляется вопрос правильности диагностики состояния по окончании травмы, в силу того, что оно отражает не только эту травму, но и предшествующую ей обстановку, а возможно речь заходит о двух различных состояниях. Так, анализ больных с простым ПТСР требует внимания к изюминкам, характерным человеку до этого расстройства. Они смогут быть замаскированы тем, что детская травматизация пряталась. Внимание обращалось на другие моменты, к примеру, на то, что пациентка/больной проявляли себя антисоциально, злоупотребляли алкоголем, наркотиками и т.д. Наряду с этим не учитывалось, что антисоциальность появилась уже на фоне ПТСР второго типа, а новая травма стала причиной предстоящему прогрессированию патологии, либо к каким-то качественным трансформациям. В соответствии с существующей ранее мнению, ПТСР чаще начинается у людей с нехорошим детством. Современная трактовка неприятности снабжает новое ее познание.
Трудящиеся с ПТСР второго типа психотерапевты обращают внимание на специфику нарушения и имеющие место трудности, каковые заключаются в проявлении больными максимализма в отношениях с терапевтом. С одной стороны, они ему не доверяют, с другой, – желают довериться и отыскать в психотерапевте Спасителя. Психотерапевт, в большинстве случаев, их разочаровывает, поскольку не имеет возможности выступать в роли Спасителя, что оказывается несовместимым с максимализмом больных.
В отношениях с психотерапевтом имеет место чувство присутствия кого-то третьего. В появляющемся в воображении треугольнике третьим невидимым человеком есть захватчик, что совершал принуждение. Данный третий требует не разглашения тайны, и его приказ в ходе психотерапии нарушается. На наличие для того чтобы треугольника показывает Lister (1982): Кошмар в том, что терапевт и пациент планируют как-будто в присутствии еще одного лица. Третьим образом есть захватчик, что …потребовал молчания, и запрет которого на данный момент нарушается.
На протяжении психотерапии у больных обнаруживаются беспомощности и чувства покинутости, на фоне которых появляется идеализированное ожидание в отношении того, что терапевт все может сделать и обезопасисть. Одновременно с этим, они испытывают разочарование, потому, что терапевт не в состоянии дать ожидаемую от него помощь. Исходя из этого в работе с больными нужно оговорить, что терапевт не может быть идеальным, соответствующим нереальным, идеализированным представлениям больного. направляться готовься к вероятным со стороны больного реакциям неудовольствия, ярости, отчаяния, наглости.
Хронические последствия психотерапевтических травм исследовались задолго перед тем, как в современных классификациях показался термин посттравматическое стрессовое нарушение. Эти изучения начались в 50 годы и проводились на бывших узниках концентрационных лагерей. Последствия, которые связаны с пережитыми ими событиями, такими, как экзекуции, пытки, голодание и насильственный труд, описывались учёными различных государств. Так, к примеру, Bensheim (1960) обрисовывает в качестве хронических последствий этих переживаний ужас и паранойю. Мattusek (1975) констатирует имеющее место у бывших узников тотальное недоверие к окружающим. Venzlaff (1967) подчеркивает продолжительность нарушений, связанную с хроническими личностными трансформациями. Кlein (1974), Arthur(1982) обрисовывают у таких лиц тревогу и депрессию, сочетающиеся с разнообразными соматическими симптомами.
Обращается внимание на развитие особенного поведения, названного Chodoff (1963, 1980) пассивным, фаталистическим личностным стилем. Последний включает в себя неизменно присутствующее чувство безнадёжности с утратой интереса к тем активностям, каковые раньше доставляли чувство эйфории. Niederland (1964) обнаруживает наличие у враждебности и этих лиц недоверия.
Eitinger (1962, 1985) понял, что количество случаев шизофрении у беженцев появилось в 5 раз выше, чем у местных жителей. Поэтому у автора появилось предположение о вероятном влиянии хронических последствий тяжёлых психологических травм на происхождение эндогенных болезней. Eitinger (1960) обращает внимание на частоту появляющихся у больных параноидных реакций с идеями преследования.
Кrupinsky et al. (1986), проводившие изучение в Австралии, поняли, что у иудейских беженцев с выраженной доэмиграционной травмой выявлялось более низкое количество заболевших шизофренией, по сравнению с другими беженцами из Польши, Украины и России. Однако, у иудейских беженцев имело место большее количество случаев заболевания, диагностированного как синдром концентрационного лагеря. Данный синдром проявлялся инсомнией, хронической усталостью, раздражительностью, тревогой, тревогой, и депрессией.
Hoppe (1968), Eitinger (1980) заключили о необходимости учёта в симптомах этого синдрома не только психотерапевтических, но и соматических показателей. В этом контексте Frankl (1969) разбирал значение смысла жизни для человека, по большому счету, и узников концентрационных лагерей, в частности. Frankl думал, что главным причиной коррекции нарушения есть не спасение от какого-либо симптома этого нарушения, а подход, разрешающий человеку осмыслить то, что его жизнь имеет суть как для него, так и для окружающих. Эти работы, которые связаны с вопросами экзистенциального и морального замысла, оказали значительное влияние на реабилитационные программы, проводящиеся с ветеранами въетнамской войны (Sparr, Boehnlein, 1990).
В следствии изучений (Mghir с соавторами, 1995) была обнаружена хорошая корреляция между развитием и психической травмой разных психологических патологий у афганских беженцев в Соединенных Штатах.
Эпидемиологические изучения вьетнамских беженцев в Соединенных Штатах распознали большие уровни стрессированности и нуждаемость в помощь психиатра. Преобладающим, являющимся значительной клинической проблемой нарушением, была депрессия, повреждающая психосоциальное функционирование и социопсихологическую приспособляемость (Westermeyer, 1985).
ПТСР обрисовано у беженцев из Юго-Восточной Азии, переживших камбоджийские концентрационные лагеря (Kinzie et al,1990). Mollica et al.(1987) информировали, что у 50% беженцев из Юго-Восточной Азии в Соединенных Штатах найдено ПТСР.
Westermeyer (1991) подходит к вопросу о длительности ПТСР у беженцев дифференцированно с выделением отдельных показателей ПТСР и их длительности. Создатель устанавливал, что кое-какие симптомы как, к примеру, соматические признаки и депрессия имеют тенденцию к улучшению, по мере аккультуризации в второй стране, в то время как тревожность, враждебность, паранойя не претерпевают связанных со временем значительных трансформаций.
Совершённое Sack et al. (1995) в Соединенных Штатах изучение двух поколений камбоджийских беженцев, не являющихся больными психиатрических учреждений, распознало, что показатели, характерные для ПТСР, длятся весьма долго, не смотря на то, что депрессия носит менее хронический темперамент и начинается эпизодически под действием социальных обстановок. Согласно точки зрения авторов, экспертам государств, предоставляющих убежище беженцам, направляться учитывать действие на этих людей конкретных факторов, в связи с тем, что кое-какие из них содействуют понижению степени выраженности травматических переживаний, а вторые-могут обострять и оживлять эти переживания. К последним, к примеру, относятся: наблюдение конкретно либо по телевидению несчастных случаев; упоминание о преступности; даты, которые связаны с армейскими действиями и напоминающие о пережитом.
Громадное значение в коррекции этих состояний имеет помощь семьи и намерено созданных социальных групп. Негативное влияние на терапию оказывают утрата связи с родственниками, отсутствие прошлой семьи и языковые затруднения.
Течение ПТСР сильно зависит от степени и окружающей обстановки социальной помощи, доступность которой положительно воздействует на развитие, уменьшение его тяжести и предстоящий прогноз.
Более тяжелые проявления ПТСР наблюдаются у одиноких и разведенных людей, утративших супруга/мужу, испытывающих экономические трудности. Эти лица в негативных условиях довольно часто употребляют вещества, изменяющие психологическое состояние, в особенности алкоголь.
Находящиеся в бессознательном травматические переживания влияют на нейрогормональные процессы. При долгом посттравматическом стрессе гормональная совокупность, по-видимому, не в состоянии поддерживать на нужном уровне количество эндорфинов, что формирует благоприятный фон для развития алкогольной и/либо наркотической зависимостей.
Реализация аддиктивной потребности на психотерапевтическом уровне связана со рвением к снятию эмоционального напряжения.
Применение аддиктивных агентов усложняет картину ПТСР, потому, что сочетается в большинстве случаев со злокачественным развитием аддиктивного процесса.
Ответственным моментом в психотерапии лиц с ПТСР есть помощь эксперта в попытках больных отыскать людей, себе аналогичных. Для понимания того, что происходит с больным, принципиально важно разобраться в истории его жизни, скрытых содержаниях пресознания, о которых больной не желает говорить. Нужна психоаналитическая интерпретация того, о чем человек довольно часто считает, что он переживает, чего опасается, каковы его скрытые страхи, жажды и конфликты.
Сейчас обращается особенное внимание на значение социальной помощи в течении ПТСР (Summerfield,1999; Elsors,2001). В случае, если локальное сообщество складывается из спаянных коллективных структур, то согласно данным Elsors, ПТСР протекает по-второму типу, не фиксированному в DSM-IV. Пережившие в охваченных войной районах травму лица смогут не нуждаться в особой кризисной интервенции и психосоциальной опытной помощи. Достаточно только усиления межличностных контактов в сообществ. Подобную обстановку создатель нашёл в Перуанских сёлах.
Одновременно с этим, в Колумбии, к примеру, все смотрелось в противном случае. Обитатели сёл были более индивидуалистичны. По окончании перенесенной травмы они сохраняли травматические воспоминания, были поглощены эмоцией тревоги, вины, стыда. Психосоциальная коррекция этого контингента проводилась в большинстве случаев при помощи личных психотерапевтических вмешательств.
Психоаналитическое лечение ПТСР фокусируется на концепции репрессированной травматической памяти. Однако, Summerfield (1999) вычисляет вызывающей большие сомнения необходимость воспоминаний всех элементов насилия. Для подтверждения собственной точки зрения он приводит высказывание одного из больных: Нам не нужна помощь психолога, основанная на воспоминаниях переживаний войны: нам всегда напоминают о ней ноги и потерянные руки. Многие пострадавшие уверены в том, что молчание есть лучшим прагматическим ответом. В Эфиопии таковой подход именуют активным забыванием (Summerfield,1999).
В изучениях ПТСР, совершённых Pennebaker (2000), употребляется термин коллективный путь. Согласно точки зрения автора, личные переживания конвергируются, становясь общей обстоятельством – коллективной памятью пережитого. Коллективная память включает не только материал, что человек может вербально воспроизвести, она содержит в себе да и то, что депозитировано в его поведении, его социальных отношениях и стандартах. Создатель думает, что произведения искусства, и особенно такие нарративные формы, как новеллы и фильмы, смогут играться большую роль в сохранении, ассимиляции и реконструкции коллективных травматических событий.
Коллективная травматическая память это, согласно точки зрения Pennebaker’a, больше, чем волевой акт. Она может принимать форму бессознательного жажды забыть травматическое переживание и выражается как отрицание ПТСР.
Психотерапевт может ошибочно недооценить либо пренебречь значением коллективной травмы, что имеет особенно отрицательные последствия при наличии индифферентности общества и неблагоприятной ситуации. В качестве модели последних изюминок приводятся обстановке, обычные для Колумбии. Этническое единство в Колумбии есть национальной политической целью. Обитатели идентифицируют себя с внешними, находящимися вне досягаемости, фаворитами. Местные фавориты будут считаться лишь тогда, в то время, когда они являются частью внешних политизаций. Неспециализированная ориентация носит скорее глобальный, чем локальный темперамент. Нарративы довольно часто помещают людей во внешний неспециализированный национальный контекст. Переживания конкретных людей игнорируются. Принуждение описывается как следствие национальных политических рассогласований (Pennebaker).
Коррекция ПТСР возможно более действенной, в случае, если учитывается совокупность культуральных сокровищ больных, особенности домашних взаимоотношений, религиозные верования. Особенно принципиально важно умение справляться с скорбью и потерей в русле социальных контактов и, наровне с целенаправленной помощью, отыскать новую точку кристаллизации, опять получить смысл жизни. Проведение таковой коррекционной работы в группах оказывает помощь больным на фоне обоюдной помощи реинтегрироваться в обществе (Boehnlein, Sparr,1993).
Мысль о значении коллективного фактора, еще задолго до описания ПТСР, была высказана известной американской писательницей Вирджинией Вольф : Публичный и личный миры неотделимо связаны-рабства и тирании одного являются рабствами и тираниями другого.
Представляется вероятным выделить главные кластеры факторов, воздействующих на развитие и формирования ПТСР:
а) факторы, конкретно относящиеся к экстремальному действию;
б) психотерапевтические характеристики личности;
в) психосоциальные влияния ближайшего окружения;
г) наличие психологической травматизации в детском периоде;
д) хроническая психологическая травматизация;
е) факторы, которые связаны с отношением общества и государства.
Horowitz (1997, 2001) думает, что чрезвычайная болезненность травматического переживания делает неосуществимым его немедленное осознание, в силу чего оно устраняется от сознания и хранится в активной форме памяти.
ассимиляция и Переработка травмы теоретически может осуществляться посредством механизмов вторжения в сознание имиджей, эмоциональных фрагментов, что во многих случаях ведет к совершению компульсивных действий. Вторжение сочетается с отвержением, на протяжении которого происходит постепенная ассимиляция травматического события.
Колебания между отвержением – вторжением и оцепенением длятся до того момента, пока информация не будет абсолютно переработана.
Избегание рассматривается как психотерапевтический барьер на пути разрушительного проникновения катастрофы во внутренний мир человека, его ценностно-смысловую концептуальную совокупность. Данный механизм разрешает субъекту переструктурировать ужасную обстановку малыми дозами, понемногу интегрируемыми смысловой сферой личности. В будущем трансформации подвергается сознание человека, его отношение к миру, появляется новая оценка собственных возможностей и жизни, возрастает пространство личностного будущего.
Horowitz выделяет главные психотерапевтические защи-
ты – избегание и отрицание, каковые смогут очень плохо оказать влияние на естественный процесс переработки информации. Рассматриваются субъективные трудности, обусловленные сверхконтролем, с тенденцией к вытеснению, формированию и отвержению поведенческих стратегий по типу избегания. Большая часть примитивных психотерапевтических защит действуют в рамках этого типа реагирования. Избегание, как защитное поведение в структуре ПТСР, может осуществляться на нескольких уровнях:
а) избегание аффектов либо эмоций, которое включает механизмы, характерные стереотипии (стереотипные автоматизированные формы реагирования). Эффективность деятельности в условиях боевых действий сильно зависит от умения сохранять хладнокровие и подавлять появляющиеся эмоции и чувства;
б) избегание воспоминаний о травматическом событии;
в) поведенческое избегание;
г) избегание дискуссии случившегося.
Одной из психотерапевтических защит, поддерживающих стратегию избегания, есть отрицание, которое тесно связано с некоторыми феноменами ПТСР. В современной литературе существует термин позиция отрицания комбатанта. Болезненный опыт, полученный в следствии действия на личность факторов экстремальной обстановки, не умещается в привычный социальный стереотип восприятия, что ведет к его подавлению и игнорированию всех связанных с психогенией чувств. Защита отрицания вырабатывается во многих случаях как ответ на негативное восприятие окружающими травматического опыта участников вооруженных конфликтов. Эта позиция значительно осложняет терапевтическую работу.
Страдающий ПТСР применяет механизм компартментализации – отделения от ego больных переживаний методом помещения их в отдельное закрытое помещение. Данный процесс лежит в базе феномена инкапсуляции тяжелой психологической травмы. Процесс требует громадного количества энергетических затрат, которые связаны с необходимостью постоянной сверхбдительности. Появляется бессонница, переутомление, раздражительность, памяти и нарушения внимания.
С повышением периода наркотизации аддикция получает злокачественное течение, что разрешает разглядывать таких лиц в качестве больных с двойным диагнозом – ПТСР и злоупотребление веществами, изменяющими психологическое состояние (Короленко, Дмитриева, 2000).
В качестве самый простого метода снятия эмоционального напряжения может выступать включение ego-защиты смещения (displacement). Немотивированная агрессия, большой уровень конфликтности в общении, много актов насилия, неспециализированная враждебность разрешают разрядить накопившуюся энергию на объектах, замещающих недостижимый и неустранимый стрессор.
Обстоятельством формирования деструктивных стратегий поведения есть кроме этого включение психотерапевтических защит компенсаторного типа, например, идентификации с агрессором. Ещё Freud (1894) в первых изучениях, посвящённых механизмам Ego-защит, показывал, что довольно часто для преодоления страха либо тревоги человек сознательно либо непроизвольно начинает идентифицировать себя с агрессором. Такая позиция предполагает отождествление личности с вправду существующим либо потенциальным неприятелем, что делает человека менее уязвимым при настоящем столкновении с ним. Bettelheim (1992), обрисовывая собственное нахождение в концлагерь , отмечает, что многие осуждённые, пребывавшие в лагере более трёх лет, подражали эсэсовцам как в поведении, так и в одежде. Более того, инстинкт самосохранения был так силён, что многие из них принимали сокровище и образ мышления фашистов как собственные. Магомед-Эминов (1996) кроме этого говорит о опасности идентификации с неприятелем, что делается ещё более возможным, в случае, если в вооружённом конфликте принимают участие граждане одного страны. Конкретно такая обстановка складывается в отношении боевых действий на территории Чеченской республики. Положение усугубляет тот факт, что употребляется в качестве ведущего мотив мести за погибших друзей. Создатель приходит к выводу, что с возвращением в мирную судьбу комбатант может в каких-то обстановках проецировать на вторых первоначально появившуюся на протяжении боевых действий агрессию. Так, анализ и выявление защит группы компенсации и, например, механизмов идентификации, нужны для более полного понимания природы ПТСР. Помимо этого, подобный анализ может оказать помощь спрогнозировать вероятные, в первую очередь социально страшные, отклонения в поведении лиц, принимавших участие в активных военных действиях (имеется в виду использование патологических вариантов компенсаторных механизмов).
идентификация и Проекция описываются как верховный тип психотерапевтических защит, к числу которых относят кроме этого такие когнитивные еgo-защиты, как интеллектуализация, рационализация, фантазирование, переоценивание. Проекция воображает особенный интерес в связи с формированием социальной диспозиции собственный – чужой, где собственный – это тот, кто похож на проецирующую личность, а чужой не владеет этими качествами. Данный психотерапевтический феномен отлично прослеживается в условиях армейских локальных распрей и снабжает редукционную адаптированность к внешним условиям. усвоение и Развитие программного реагирования делают возможным перенос чёрно-белого восприятия на условия мирной судьбе. В следствии функционирования проекции формируется поведение, основанное на обвинениях вторых и самоутверждении, что, согласно нашей точке зрения, может лежать в базе появления у комбатантов неприятности внешнего локуса контроля. Такая позиция разрешает человеку снять с себя ответственность за собственное поведение и выбрать активную обвиняющую стратегию в отношении внешних факторов, людей, событий, организаций и т.д. Большая часть психотерапевтических подходов при ПТСР, так или иначе, затрагивает проблему обучения личностной ответственности за личные действия, особенности реагирования, эмоции и чувства.
Разбирая когнитивные защиты, Китаев-Смык (1983) обрисовывает две главных мыслительных стратегии в ходе переживания экстремального опыта:
(1) композиционную концептуализацию экстремальной ситуации и
(2) декомпозиционную концептуализацию экстремальной ситуации.
Композиционная концептуализация подразумевает интегративное осмысление всех данных о стрессогенном событии, которой располагает субъект. В следствии в сознании выстраивается относительно упрощённое схематизированное представление о травме с выделением основных, согласно точки зрения комбатанта, качеств и с отсеиванием субъективно малозначимых.
Декомпозиционная концептуализация экстремальной ситуации предполагает дезинтегративное осмысление информации, при котором расширяется сфера осмысляемых когнитивных стимулов, поступающих сейчас, извлекаемых из памяти либо креативно воссоздаваемых.
Оба вида стрессовой активизации мышления имеют адаптационно-защитное значение и направлены на совладание с больными переживаниями. Оптимальным есть гармоничное сочетание либо чередование первого и второго типа стратегий.
При ПТСР вероятна гиперактивизация мышления, которая сопровождается в большинстве случаев возникновением бессонницы, боязливости, гиперподвижности и др. Гиперактивизация мышления представляет собой один из вероятных способов ухода от решения проблемы настоящей проработки травматических переживаний. Примером, иллюстрирующим этот процесс, может служить исполнение личностью замещающих задач, не имеющих отношения к психогении и разрешающих избегать воспоминаний о травме.
Помимо этого, допустимо развитие противоположенной тенденции, которая предполагает активности и резкое снижение, что в экстремальных обстановках может сопровождаться развитием состояний отключения, обмороками с последующей фрагментальной амнезией.
В число психотерапевтических защит когнитивной группы включены рационализация, интеллектуализация, сублимация и изоляция. Роль этих защит в ходе формирования ПТСР слишком мало изучена. Мы предполагаем, что главной функцией интеллектуализации и рационализации есть понижение интенсивности негативных эмоций при помощи уменьшения субъективной значимости случившихся событий. В силу болезненности травматического опыта формируется устойчивая тенденция понижения субъективной значимости любых контактов с состояниями и реальными людьми. В следствии этого процесса появляется позиция направленности на себя, что лежит в базе появления отчуждённости и избегания эмоционально насыщенных взаимоотношений.
Нами наблюдались лица с комбатантным ПТСР, у которых психотерапевтическая защита выражалась в развитии фанатизированного поведения со характерными последнему динамикой и структурой. Формировалась потребность в подчёркивании и постоянном самоутверждении бескомпромиссности и собственной значимости в оценках, действиях и убеждениях. Больные проявляли непримиримость к любому несогласию с их взорами по различным вопросам, включая отношение к людям, событиям, морально-этическим установкам и др. Находилась агрессивность и враждебность ко всем, кто придерживался вторых подходов и взглядов. В психологическом состоянии обнаруживался перфекционизм, сочетающийся со рвением идентифицировать себя с редукционистской упрощенной моделью сильного мужественного человека, посвящающего себя борьбе с другими системами ценностей. Фанатизированные поведение и идеология употреблялись как оправдание безучастия в крайне важных вопросах супружеской жизни, отсутствия и грубости сопереживания к родным.
Литература
Китаев-Смык Л.А. (1983) Психология стресса. М., – 367 с.
Короленко Ц.П., Дмитриева Н.В. (2000) Социодинамическая психиатрия. – М.: Отвлечённый Проект, Екатеринбург: Деловая книга. – 460с.
Магомед-Эминов М.Ш. (1996) Личность и экстремальная жизненная обстановка // Вестник МГУ, – №4. – c. 47-61.
Arthur, R. (1982) Psychiatric Syndromes in Prisoner of War and Concentration Camp Survivors. In C.Freeman, R. Faguet (Eds.). Extraordinary Disorders of Behavior. New York. Plenum Press. 99-174.
Bettelheim, B.In J.Campbell, P.Peterson (1992). Hostage Terror and Triumph. Westport. CT. Greenwood Press.
Blume, E. (1990) Secret Survivors. New York. Ballantine Books.
Bromberg, P. (1994) Speak! That I May See You. – Some Reflection on Dissociation, Reality and Psychoanalytic Listening. Psychoanalytic Dialogue 4: 517-548.
Chodoff, P. (1963) Late Effects of the Concentration Camp Syndrome. Archives of General Psychiatry 8; 323-333.
Chodoff, P. (1980) Psychotherapy of the Survivor. In J.Dimsdale (Ed.) Survivors, Victims and Perpetrators: Essays on the Nazi Holocaust. Washington. Hemisphere: 205-218
Davies, J. (1996) Linking the Pre- Analytical with the Postclassical. Contemporary Psychoanalysis, 32: 553-576.
Eitinger, L. (1962) Сoncentration Camp Survivors in the Postwar. American Journal of Orthopsychiatry 32; 367-375.
Eitinger, L. (1985) The Concentration Camp Syndrom and Organic Brain Syndrom. Integrative Psychiatry 3; 115-119.
Elsors, P. (2001) PTSD In Two Latin American Localities ,v.38,3. September.
Finkelhor, D. et al. (1990) Sexual Abuse направляться a National Survey of Adult Men and Women. Prevalence, Characteristics and Risk Factors. Child Abuse and Neglect. The International Journal 14 (1), 19-28.
Fleming, J. et al. (1999) The Long-Term Impact of Childhood Sexual Abuse in Australian Women. Child Abuse and Neglect. The International Journal 23; 145-159.
Frankl, V. (1969) Man`s Search for Meaning. Frankl, V. Publisher. Mifflin.
Freud,S. (1922) Beyond the Pleasure Principle. Standard Edition 18 (London.Hogarth Press, 1955) 7-64.
Jung, C. (1964) Man and His Symbols. New Haven: Yale Universities Press.
Jung, C. (1974) Dreams. London: Routledge and Kegan Paul, 9-11.
Hoppe, K. (1968) Re-Somatization of Affects in Survivors of Persecution. International Journal of Psycho-Analysis. 49; 205-218
Hoppe, K. (1971) The Aftermath of Nazi Persecution Reflected in Recent Psychiatric Literature International Psychiatry Clinics 8; 169-204
Horowitz, M. (1997) Stress Response Syndrom. PTSD, Grief and Adjustment. New York. Aronson.
Horowitz, M. (2001) Stress Response Syndrom: Personality Styles and Interventions. New York. Aronson
Kaplan, H., Sadock, B. (1991) Synopsis of Psychiatry and Behavioral Sciences. Clinical Psychiatry 6th Edition, Baltimore, M.A.: Williams, Wilkins.
Kardiner,A., Spiegel,M. (1947) War Stress and Neurotic Illness. New York. Hoeber.
Kardiner,A. (1959) Traumatic Neurosis of War. In S.Arieti (Ed.) American Handbook of Psychiatry. V.1, 245-257. New York. Basic Books.