Как я уже сказал в начале первой главы, для поддержания равновесия (steady state) живых совокупностей нужны циклы регулирования, либо отрицательные обратные связи; что касается циклов с хорошей обратной связью, то они постоянно несут с собой опасность лавинообразного нарастания любого отклонения от равновесия Особый случаи хорошей обратной связи видится, в то время, когда индивиды одного и того же вида вступают между собой в соревнование, воздействующее на развитие вида при помощи отбора Данный внутривидовой отбор действует совсем в противном случае, чем отбор, происходящий от факторов экологии вызываемые им трансформации наследственного материала не только не повышают возможностей выживания соответствующего вида, но как правило заметно их снижают.
Последствия внутривидового отбора возможно проиллюстрировать на примере маховых перьев самца фазана-аргуса (Argusianus argus L.), приведённом ещё Оскаром Гейнротом. На протяжении токования эти перья развёртываются и обращаются в сторону самки подобно хвосту павлина, где такую же роль играются образующие его верхние кроющие перья. Выбор партнёра, как это точно установлено при павлина, зависит только от самки, по-видимому, так же обстоит дело у аргуса, так что возможности петуха иметь потомство находятся в прямом отношении к привлекательному действию его органа ухаживания на кур. Но тогда как хвост павлина в полёте складывается и вряд ли мешает ему, принимая более либо менее обтекаемую форму, удлинение маховых перьев у самца аргуса делает его практически неспособным летать. И если он не разучился летать совсем, то, само собой разумеется, благодаря отбору в противоположном направлении, осуществляемому наземными хищниками, каковые берут на себя, так, нужную регулирующую роль.
Мой преподаватель Оскар Гейнрот говаривал в собственной грубоватой манере: «По окончании маховых перьев фазана-аргуса темп работы современного человечества — глупейший продукт внутривидового отбора». В его время это высказывание было очевидно пророческим, но Сейчас оно звучит как разительное преуменьшение, хорошее «understatement»[11]. У аргуса, как и у большинства животных с подобными образованьями, действия окружающей среды не дают виду развиваться при помощи внутривидового отбора в направлении все большего уродства и в конечном счёте прийти к трагедии. Эти благотворные регулирующие силы не действуют в культурном развитии человечества: оно сумело, на горе себе, подчинить собственной власти всю внешнюю среду, но знает о самом себе так мало, что стало беззащитной жертвой дьявольских сил внутривидового отбора.
«Homo homini lupus»[12]— человек человеку хищник — это также «understatement», как и известное изречение Гейнрота. Человек, ставший единственным причиной отбора, определяющим предстоящее развитие собственного вида, увы, далеко не так безобиден, как хищник, кроме того самый страшный. Соревнование человека с человеком действует, как ни один биологический фактор до него, против «предвечной силы благотворной», и разрушает чуть ли не все созданные ею ценности холодным дьявольским кулаком, которым руководит одни лишь слепые к сокровищам коммерческие расчёты[13].
Под давлением соревнования между людьми уже практически забыто все, что отлично и полезно для человечества в целом а также для отдельного человека. Большинство сейчас живущих людей принимает как сокровище только то, что лучше оказывает помощь им перегнать собственных собратьев в бессердечной конкурентной борьбе. Любое пригодное для этого средство обманчивым образом представляется сокровищем само по себе Гибельное заблуждение утилитаризма возможно выяснить как смешение средства с целью. Деньги в собственном начальном значении были средством, это ещё знает повседневный язык — говорят, к примеру: «У него так как имеется средства». Довольно много ли, но, осталось Сейчас людей, по большому счету талантливых осознать вас, если вы постараетесь им растолковать, что деньги сами по себе не имеют никакой цены? Совершенно верно так же обстоит дело со временем, для того, кто вычисляет деньги безотносительной сокровищем, изречение «Time is money»[14]означает, что и любая секунда сбережённого времени сама по себе воображает сокровище. В случае, если возможно выстроить самолёт, талантливый перелететь через Атлантический океан мало стремительнее прошлых, то никто не задаёт вопросы, какую цену за это нужно будет уплатить в виде удлинения посадочных полос, взлёта скорости и возрастания посадки и, благодаря этого, повышения опасности, усиления шума и т д. Выигрыш в полчаса оказывается в глазах всего света независимой сокровищем, для которой никакая жертва не может быть через чур громадна. Любой автомобильный завод обязан заботиться о том, дабы новый тип автомобили имел пара громадную скорость, и вот приходится расширять вое улицы, закруглять все повороты, якобы для большей безопасности, а в конечном итоге только чтобы возможно было ездить ещё мало стремительнее — и исходя из этого с большей опасностью.
Появляется вопрос, что больше вредит душе современного человека’ ослепляющая жажда денег либо изматывающая спешка. По крайней мере, власть имущие всех политических направлений заинтересованы в том и втором, доводя до гипертрофии мотивы, толкающие людей к соревнованию. Как мне известно, эти мотивы ещё не изучались с позиций глубинной психологии[15], но я считаю очень возможным, что, наровне с жаждой обладания и более большого популяционного ранга, либо с тем и вторым, наиболее значимую роль тут играется ужас — ужас отстать в беге наперегонки, ужас разориться и обеднеть, ужас принять неверное ответ и не совладать с изматывающей обстановкой. Ужас во всех видах есть, непременно, наиболее значимым причиной, подрывающим здоровье современного человека, вызывающим у него повышенное артериальное давление, сморщивание почек, ранние инфаркты и другие столь же красивые переживания. Человек торопится само собой разумеется, не только из жадности, никакая приманка не имела возможности бы побудить его столь энергично вредить самому себе; торопится он по причине того, что его что-то подгоняет, а подгонять его может лишь ужас.
торопливый страх и Боязливая спешка в значительной степени повинны в утрата человеком собственных наиболее значимых качеств. Одно из них рефлексия. Как я уже сказал в работе «Innate Bases of Learning»[16], очень возможно, что в таинственном ходе становления человека решающую роль сыграл тот момент, в то время, когда существо, любознательно изучившее окружающий мир, заметило внезапно в поле собственного изучения самого себя. Само собой разумеется, это открытие собственной личности запрещено ещё сопоставить с тем удивлением при виде само собою разумеющегося, которое явилось рождением философии; но уже тот факт, что ощупывающая и шагающая рука, наровне с предметами внешнего мира, каковые она ощупывает и хватает, стала и сама восприниматься как предмет внешнего мира, должен был создать новую сообщение, последствия которой означали новую эру. Существо, ещё не знавшее о собственном существовании, никоим образом не имело возможности развить отвлечённое мышление, словесный язык, совесть и важную мораль. Существо, перестающее рефлектировать, подвергается опасности утратить все способности и эти свойства, своеобразные для человека.
Одно из нехороших последствий спешки либо, возможно, конкретно стоящего за спешкой страха — это очевидная неспособность современного, человека хотя бы ненадолго остаться наедине с самим собой. С пугливой старательностью люди избегают всякой возможности поразмыслить о себе, как словно бы опасаются, что размышление откроет им какой-то страшный автопортрет, подобный обрисованному Оскаром Уайльдом в его хорошем романе кошмаров «The Picture of Dorian Grey»[17]. Лихорадочную страсть к шуму, парадоксальную при простой для современных людей неврастении, возможно растолковать лишь тем, что им нужно что-то заглушить. в один раз на протяжении прогулки в лесу мы с женой внезапно услышали скоро приближающийся визг транзисторного приёмника, прикреплённого к багажнику одинокого велосипедиста, паренька лет шестнадцати. «Он опасается услышать, как поют птицы!» — сообщила супруга. По-моему, он опасался хотя бы на мгновение встретиться с самим собой. По какой причине кое-какие люди, в остальном очень взыскательные в интеллектуальном отношении, предпочитают собственному обществу глупые рекламные передачи телевидения? без сомнений, лишь по причине того, что это оказывает помощь им вытеснить размышление.
Итак, люди страдают от нервных и психологических нагрузок, каковые им навязывает бег наперегонки со собственными собратьями. И не смотря на то, что их учат с самого раннего детства, приучая видеть прогресс во всех безумных уродствах соревнования, именно самые прогрессивные из них яснее всех выдают своим взором подгоняющий их ужас, и именно самые деловые, старательнее всех «идущие в ногу со временем» особенно рано умирают от сердечного приступа.
В случае, если кроме того сделать неоправданно оптимистическое допущение, что перенаселение Почвы не будет дальше возрастать с нынешней угрожающей быстротой, то, по всей видимости, экономический бег человечества наперегонки с самим собой и без того достаточен, дабы его погубить. Любой циклический процесс с хорошей обратной связью непременно ведёт к трагедии, а в обрисовываемом тут ходе событий содержится пара таких процессов Не считая коммерческого внутривидового отбора на все ускоряющийся темп работы действует и второй страшный циклический процесс, обрисованный в нескольких книгах Вэнсом Паккардом, — процесс, ведущий к постоянному возрастанию людских потребностей. Ясно, что любой производитель всячески пытается повысить потребность клиентов в собственном товаре. Последовательность «научных» университетов лишь и занимается вопросом, какими средствами возможно лучше достигнуть данной негодной цели. Способы, выработанные в следствии изучения публичного мнения и рекламной техники, используются к потребителям, каковые в большинстве собственном выясняются достаточно глупыми, дабы с наслаждением повиноваться такому управлению, по какой причине это происходит, разъясняется в первую очередь явлениями, обрисованными в 1-й и 7-й главах. Никто не возмущается, к примеру, в то время, когда вместе с каждым тюбиком зубной пасты либо пачкой бритвенных лезвий приходится брать рекламную упаковку, стоящую часто столько же либо больше, чем сам товар.
Дьявольский круг, в котором сцеплены между собой непрерывно нарастающие потребление и производство, вызывает к судьбе явления роскоши, а это непременно приведёт к пагубным последствиям все западные государства, и в первую очередь Соединённые Штаты; в действительности, их население не выдержит борьбе с менее изнеженным и более здоровым населением государств Востока. Исходя из этого капиталистические господа поступают очень близоруко, придерживаясь привычного образа действий, т. е. вознаграждая потребителя увеличением «уровня судьбы» за участие в этом ходе и «кондиционируя» его этим для предстоящего, повышающего кровяное давление и изматывающего нервы бега наперегонки с ближним.
Но, сверх того, эти явления роскоши ведут к пагубному циклическому процессу особенного рода, что будет рассмотрен в следующей главе.
Глава 5. Тепловая смерть эмоции. [18]
У всех живых существ, способных к образованию условных реакций хорошего Павловского типа, данный процесс может вызываться двумя противоположными по собственному действию видами стимулов: во-первых, приучающими стимулами (reinforcement), усиливающими предшествующее поведение, во-вторых, отучающими (deconditioning, extinguishing), ослабляющими либо вовсе тормозящими его. У человека воздействие стимулов первого рода связано с эмоцией наслаждения, второго — с эмоцией неудовольствия, и вряд ли мы впадём в через чур неотёсанный антропоморфизм, в случае, если кроме этого и в применении к высшим животным будем коротко именовать эти процессы наказанием и вознаграждением.
Появляется вопрос, по какой причине филогенетически развившаяся программа аппарата, осуществляющего эти формы обучения, трудится с двумя видами стимулов, а не с одним, что было бы несложнее. На данный вопрос уже предлагались разные ответы. Несложный из них пребывает в том, что действенность процесса обучения удваивается, в случае, если организм может извлекать нужные выводы не только из успеха либо неудачи, но из того и другого совместно. Второй гипотетический ответ пребывает в следующем. В случае, если требуется оградить организм от определённых вредных действий экологии и обеспечить ему оптимальные для него условия тепла, освещённости, влажности и т. д., то наказывающих стимулов достаточно, и мы в действительности видим, что аппетенции[19]к оптимуму и тем самым к свободе от стимулов, каковые Уоллес Крейг конкретно по данной причине именует «аверсиями»[20], в основном вызываются этим путём. В случае, если же, наоборот, требуется приучить животное к некоему своеобразному методу поведения, хотя бы к отысканию в полной мере определённой, совершенно верно заданной местности, то было бы весьма тяжело загнать его в это место посредством одних лишь отрицательных стимулов. Легче заманить его в том направлении вознаграждающими стимулами. Уже Уоллес Крейг указал, что эволюция вступила на данный путь ответа задачи везде, где требовалось приучить животное к отысканию своеобразных стимулирующих обстановок, к примеру запускающих спаривание либо приём пищи.
Эти объяснения наказания и двойственного принципа вознаграждения, очевидно, в некоей мере честны. Но имеется и ещё одна неудовольствия принципа и функция удовольствия, без сомнений наиболее значимая из всех; обнаруживается она только в тех случаях, в то время, когда её патологическое нарушение делает заметными последствия её выпадения.. В физиологии и истории медицины довольно часто бывали случаи, когда само существование в полной мере определённого физиологического механизма обнаруживалось только благодаря его заболевания.
Приучение к некоей форме поведения при помощи подкрепляющего вознаграждения постоянно побуждает организм мириться с неудовольствием в настоящем для наслаждения в будущем либо — на объективном языке — не реагировать на такие стимулирующие обстановки, каковые без предшествующего обучения произвели бы отталкивающее и отучающее действие. Для привлекательной добычи собака либо волк делает очень многое, на что в других событиях идёт очень нехотя — бежит через колючке заросли, прыгает в холодную воду и подвергается опасностям, которых очевидным образом опасается. Полезность всех этих отучающих механизмов для сохранения вида состоит, разумеется, в том, что они составляют противовес действию приучающих; они мешают организму, стремящемуся к вознаграждающей обстановке, приносить чрезмерные жертвы и подвергаться чрезмерным опасностям, несоразмерным с ожидаемым благом. Организм не имеет возможности себе позволить платить цену, которая не «окупается». Полярной зимний период волк принимает в расчёт погоду и не рискует выходить на охоту в холодные ветреные ночи, дабы не поплатиться за еду отмороженными лапами. Вероятны, но, события, при которых таковой риск оправдан, к примеру, в то время, когда хищнику угрожает голодная смерть, и он должен поставить все на карту, дабы выжить.
Противостоящие друг другу наказания и принципы вознаграждения, неудовольствия и удовольствия необходимы, так, дабы взвешивать соотношения между ожидаемым благом и требуемой за него ценой; это конкретно подтверждается тем, что интенсивность того и другого колеблется в зависимости от экономического положения организма. В случае, если, к примеру, питание имеется в избытке, то его привлекательное воздействие ослабевает так, что животное чуть даёт себе труд сделать пара шагов по направлению к пище, и мельчайшей ситуации неудовольствия достаточно, дабы блокировать аппетенцию к еде. Наоборот, а случае необходимости приспособительная свойство механизма наслаждения — неудовольствия разрешает организму платить безграничную цену за достижение крайне важной цели.
Аппарату, осуществляющему у всех высших организмов это крайне важное приспособление поведения к изменяющейся «конъюнктуре», свойственны кое-какие фундаментальные физиологические особенности, неспециализированные практически всем нейросенсорным системам[21]подобной сложности. Во-первых, для него характерен обширно распространённый процесс привыкания, либо адаптации эмоций. Это значит, что каждая стимулирующая комбинация. повторяющаяся неоднократно, понемногу теряет собственную действенность, причём — и это значительно — порог реакции на другие, кроме того очень сходные, стимулирующие обстановки не изменяется. Во-вторых, данный механизм владеет столь же обширно распространённым свойством инертности реакций. В случае, если, к примеру, сильные стимулы, вызывающие неудовольствие, выводят его из равновесия, то неожиданное прекращение таких стимулов вызывает не простое возвращение совокупности в положение равновесия по плавной кривой, но резкий скачок в другую сторону, так что простое прекращение неудовольствия воспринимается как заметное наслаждение. Это превосходно высказывает древняя австрийская крестьянская шутка: «Сейчас я порадовал мою собаку: сперва, как направляться отлупил её, а позже прекратил»[22].
Оба этих физиологических особенности совокупности «наслаждение — неудовольствие» ответственны в связи с нашим предметом, потому, что они — в соединении с некоторыми вторыми её особенностями — смогут привести в условиях судьбы современного цивилизованного человека к страшным расстройствам данной совокупности Но перед тем как к ним перейти, нужно ещё кое-что добавить по поводу только что упомянутых особенностей. Они восходят к тем экологическим условиям, при которых разглядываемый механизм — наровне с многими вторыми врождёнными программами поведения — выработался в истории вашего вида. Жизнь человека была тогда жёсткой и страшной. пожиратель и Охотник мяса, он абсолютно зависел от случайной добычи, почти всегда был голоден и ни при каких обстоятельствах не верил в собственном пропитании; дитя тропиков, он понемногу углублялся в умеренные широты, где климат заставлял его не легко мучиться; а большим хищникам того времени он имел возможность противопоставить только собственное примитивное оружие, не дававшее ему никакого превосходства, так что жизнь его проходила в состоянии напряжённой бдительности и страха.
При таких условиях очень многое, что сейчас воспринимается как «порок» либо как минимум приводит к презрению, было в полной мере верной а также жизненно нужной стратегией выживания. Обжорство было добродетелью; в действительности, в случае, если уж удалось поймать в ловушку большого зверя, то разумнее всего было набить себе желудок, как возможно. Оправдан был и смертный грех лени: дабы загнать добычу, требовалось столько упрочнений, что разумно было не тратить энергию, в то время, когда это не было строго нужно. Опасности, подстерегавшие человека на каждом шагу, были столь важными, что любой ненужный риск был безответственной глупостью, и единственно верным законом поведения была крайняя, граничащая с трусостью осторожность. Другими словами, в ту пору, в то время, когда программировалась большинство инстинктов, каковые мы и до сих пор в себе носим, предкам вовсе не приходилось «мужественным» либо «рыцарским» образом искать себе жизненные опробования, в силу того, что опробования навязывались им сами собой, как их ещё возможно было снести. Принцип, предписывающий избегать по возможности всякой всякого расхода и опасности энергии, был навязан человеку филогенетически появившимся механизмом наслаждения — неудовольствия и был в то время в полной мере верен.
Гибельные ошибочные действия того же механизма в условиях нынешней цивилизации разъясняются его филогенетически появившимся устройством и его фундаментальными физиологическими особенностями — инерцией и привыканием. Ещё давным давно умнейшие из людей поняли, что, в случае, если человек весьма уж удачно направляться собственному инстинктивному рвению наслаждаться и избегать неудовольствия, это никак не идёт ему на пользу. Уже в древности люди высокоразвитых культур умели избегать всех обстановок, причиняющих неудовольствие; а это может привести к страшной изнеженности, по всей видимости, довольно часто ведущей кроме того к смерти культуры. Люди весьма в далеком прошлом поняли, что воздействие обстановок, доставляющих наслаждение, возможно усилено ловким сочетанием стимулов, причём постоянное изменение их может не допустить притупление наслаждении от привычки; это изобретение, сделанное во всех высокоразвитых культурах, ведёт к пороку, что, но, чуть ли когда-нибудь содействует упадку культуры в таковой степени, как изнеженность. С того времени как умные люди начали думать и писать, раздавались проповеди против порока и изнеженности, но с громадным усердием постоянно обличали порок.
Развитие современной разработке, и в первую очередь фармакологии, очень прежде поощряет общечеловеческое рвение избегать не наслаждений. Современный «комфорт» стал для нас чем-то само собою разумеющимся до таковой степени, что мы не сознаём уже, как от него зависим. Самая скромная домашняя работница возразила бы, если бы ей внесли предложение помещение с таким отоплением, освещением, удобствами для умывания и сна, каковые в полной мере устраивали тайного советника фон Гёте либо кроме того саму герцогиню Анну Амалию Веймарскую. В то время, когда пара лет назад в Нью-Йорке из-за большой аварии совокупности управления выключился на пара часов электрический ток, многие всерьёз уверовали, что наступил финиш света. Кроме того те из нас, кто твёрже всех уверенный в преимуществах хорошего ветхого времени и в воспитательной сокровище спартанского образа судьбы, пересмотрели бы собственные взоры, если бы им было нужно подвергнуться простой 2000 пет назад операции .
Все более овладевая окружающим миром, современный человек неизбежно сдвигает «конъюнктуру» собственной экономии наслаждения — неудовольствия в сторону постоянного ухудшения чувствительности ко всем обстановкам, вызывающим неудовольствие, и столь же постоянного притупления чувствительности ко всякому наслаждению. А это по многим причинам ведёт к пагубным последствиям.
Возрастающая нетерпимость к неудовольствию — в сочетании с убыванием притягательной силы наслаждения — ведёт к тому, что люди теряют свойство вкладывать тяжёлый труд в фирмы, сулящие наслаждение только через продолжительное время. Из этого появляется нетерпеливая потребность в немедленном удовлетворении всех чуть зародившихся жажд. Эту потребность в немедленном удовлетворении (instant gratification), к сожалению, всячески поощряют коммерческие предприятия и производители, а потребители необычным образом не видят, как их порабощают «идущие им навстречу» компании, торгующие в рассрочку.
По легко понятным обстоятельствам принудительная потребность в немедленном удовлетворении ведет к особенно вредным последствиям в области полового поведения. Вместе с утратой свойства преследовать отдалённую цель исчезают все более тонко дифференцированные формы поведения при образовании и ухаживании пар — как инстинктивные, так и культурно запрограммированные, т. е. не только формы, появившиеся в истории вида с целью сохранения парного альянса, но и своеобразны человеческие нормы поведения, делающие подобные функции в рамках культуры. Вытекающее из этого поведение — восхваляемое и возводимое в норму во множестве современных фильмов немедленное спаривание — было бы неправильно именовать «животным», потому, что у высших животных что-то подобное видится только в виде редчайшего исключения; вернее уж было бы назвать такое поведение «скотским», осознавая под «скотом» домашних животных, у которых для удобства их разведения все высокодифференцированные методы поведения при образовании пар устранены человеком на протяжении неестественного отбора.
Потому, что механизму наслаждения — неудовольствия, как уже было сообщено, характерна инерция и тем самым образование контраста, преувеличенное рвение любой ценой избежать мельчайшего неудовольствия неизбежно влечёт за собой исчезновение определённых форм наслаждения, в базе которых лежит конкретно контраст. Как говорится в «Кладоискателе» Гёте, «радостным праздникам» должны предшествовать «тяжёлые семь дней»; данной ветхой мудрости угрожает забвение. И в первую очередь болезненное уклонение от неудовольствия уничтожает радость. Гельмут Шульце указал на примечательное событие: ни слово, ни понятие «радость» не видятся у Фрейда[23]. Он знает удовольствие, но не радость. В то время, когда, говорит Шульце, человек взбирается вспотевший и усталый, с ободранными пальцами и ноющими мускулами, на вершину труднодоступной горы, планируя сразу же приступить к ещё более изнурительному и страшному спуску, то во всем этом, возможно, нет удовольствия, но имеется величайшая эйфория, какую возможно себе представить. По крайней мере, удовольствие возможно ещё взять, не расплачиваясь за него ценой неудовольствия в виде тяжёлого труда, но красивая божественная искра Радости[24]даётся лишь данной ценой. Все возрастающая Сейчас нетерпимость к неудовольствию превращает появившиеся по бездны природы и воля вершины людской судьбе в искусственно выровненную плоскость, из величественных гребней и провалов волн она делает чуть ощутимую зыбь, из света и тени — однообразную серость. Меньше, она создаёт смертную скуку.
Эта «эмоциональная тепловая смерть» особенно очень сильно угрожает, по-видимому, страданиям и радостям, неизбежно появляющимся из отечественных публичных взаимоотношений, из отечественных связей с женами и детьми, родителями, друзьями и родственниками Высказанное Оскаром Гейнротом в 1910 году предположение, что «в отечественном поведении по отношению к чужим и семье, при приобретении и ухаживании друзей действуют врождённые процессы, значительно более древние, чем в большинстве случаев принято думать», абсолютно подтверждено данными современной этологии человека. Эти очень сложные методы поведения наследственно запрограммированы так, что все они совместно и любой в отдельности приносят нам не только эйфории, но и довольно много страданий. Вильгельм Буш выразил это стихами: «Хоть делают выводы юноши превратно, что Сейчас обожать приятно, но видят, против ожиданья, что и любовь несёт страданья». Кто избегает страдания, лишает себя значительной части людской судьбе. Эта отчётливо наметившаяся тенденция страшным образом соединяется с уже обрисованными выше следствиями перенаселения (not to get involved). У последовательности культурных групп рвение любой пеной избежать печали вызывает причудливое, воистину ужасное отношение к смертной казни любимого человека. У большей части населения Соединённых Штатов она вытесняется в смысле Фрейда: погибший неожиданно исчезает, о нем не говорят, упоминать о нем бестактно ведут себя так, как словно бы его ни при каких обстоятельствах не было. Ещё страшнее приукрашивание смерти, которое заклеймил в собственной книге «Любимый» самый ожесточённый из сатириков, Ивлин Во. Мертвеца искусно гримируют, и считается хорошим тоном восхищаться, как он замечательно выглядит.
На большом растоянии зашедшее рвение избегать неудовольствия действует на настоящую человечность таким уничтожающим образом, что если сравнивать с ним столь же бесконечное рвение к наслаждению думается легко безобидным. Возможно, пожалуй, заявить, что современный цивилизованный человек через чур уж вял и пресыщен, дабы развить в себе какое количество-нибудь примечательный порок. Потому, что свойство испытывать наслаждение исчезает в большинстве случаев из-за привычки к сильным и неизменно усиливающимся раздражителям, неудивительно, что пресыщенные люди охотятся за все новыми раздражениями. Эта «неофилия» охватывает чуть ли не все отношения к предметам внешнего мира, на каковые человек по большому счету способен. Для человека, поражённого данной заболеванием культуры, каждая принадлежащая ему вещь — пара ботинок, костюм либо автомобиль — весьма не так долго осталось ждать теряет собственную привлекательность, совершенно верно так же, как возлюбленная, приятель либо кроме того отечество. Примечательно, как легко распродают многие американцы при переезде целый собственный домашний скарб, беря позже все заново. Простая рекламная приманка всевозможных турагентств — возможность «to make new friends»[25]. На первый взгляд может показаться парадоксальным а также циничным, в случае, если я выражу уверенность, что сожаление, которое мы испытываем, выбрасывая в мусорный коробку верные ветхие штаны либо курительную трубку, имеет кое-какие неспециализированные корни с социальными связями, соединяющими нас с приятелями. И однако, в то время, когда я думаю о том, с какими эмоциями я в итоге реализовал отечественный ветхий автомобиль, с которым были связаны бесчисленные воспоминания о прекрасных путешествиях, я совсем уверен, что это было чувство того же рода, как и при расставании с втором. Такая реакция, очевидно, ошибочная по отношению к неодушевлённому предмету, по отношению ж высшему животному — к примеру, собаке, — не только оправдана, но может служить прямо-таки тестом достатка либо бедности людской личности. Я внутренне отворачивался от многих людей, говоривших о собственной собаке: «…а позже мы переехали в город, и её было нужно дать».
Явление неофилии в высшей степени нужно для больших производителей, эксплуатирующих его в широчайших масштабах посредством обрисовываемого в 8-й главе индоктринирования весов для получения коммерческой пользы. Как в моде на одежду, так и в моде на машины принцип «built-in obsoletion», «встроенного устаревания», играется очень ключевую роль.
Подводя итог главы мне хотелось бы обсудить возможности терапевтического тепловой смерти и противодействия изнеженности эмоции. Сколь легко понять обстоятельства этих явлений, столь же тяжело их устранить. Не достаточно тут, само собой разумеется, естественных препятствий, преодоление которых закаляет человека, навязывая ему терпимость к неудовольствию, и при успехе доставляет ему радость. Громадная трудность состоит тут в том, что препятствия эти, как уже сообщило, должны быть естественными, вытекающими из природы вещей. Преодоление специально придуманных затруднений никакого удовлетворения не даёт. Курт Ган получал больших терапевтических удач, направляя пресыщенных и скучающих парней на приморские станции спасения утопающих. Эти ситуации опробований, конкретно влияющие на глубокие слои личности, принесли настоящее излечение многим больным. Подобные методы использовал Гельмут Шульце, ставивший собственных больных в ситуации прямой опасности, «пограничные обстановки»,.как он их именует, в которых, в случае, если выразить это совсем уж пошлым языком, изнеженные люди так близко сталкиваются с настоящей судьбой, что это выбивает из них дурь. Сколь бы ни были успешны такие способы лечения, независимо развитые Ганом и Шульце, они не дают неспециализированного решения проблемы. Так как запрещено же устроить столько кораблекрушений, дабы доставить всем нуждающимся в этом целебное переживание преодоления препятствий, нельзя посадить их всех на планёры и без того напугать, дабы они поняли, как красива все-таки жизнь. Превосходным примером стойкого исцеления могут служить не столь уж редкие случаи, в то время, когда скука от тепловой смерти чувств ведет к попытке суицида, оставляющей более либо менее тяжёлые долгие повреждения. Много лет назад умелый преподаватель слепых из Вены говорил мне, что юные люди, утратившие зрение при попытке суицида выстрелом в висок, ни при каких обстоятельствах не пробуют опять наложить на себя руки. Они не только живут , но необычным образом созревают, преобразовываясь в уравновешенных а также радостных людей. Подобный же случай случился с одной женщиной, которая, будучи ещё юный девушкой, выбросилась в попытке суицида из окна и сломала себе позвоночник, но после этого, с повреждённым спинным хребтом, вела радостную и хорошую судьбу. Несомненно, все эти отчаявшиеся от скуки юные люди смогли вернуть себе интерес к судьбе, в силу того, что столкнулись с труднопреодолимым препятствием.
У нас нет недочёта в препятствиях, каковые мы должны преодолеть, дабы человечество не погибло, и победа над ними воистину достаточно тяжела, дабы поставить каждого из нас в надлежащую обстановку преодоления препятствий. Довести до неспециализированного сведения существование этих препятствий — вот непременно выполнимая задача, которую должно ставить себе воспитание.