Сара Джио «Негромкие слова любви»
Пролог
Париж
Год
В фешенебельном 5-м округе, протянувшемся на протяжении Сены, около собственной тележки с цветами стояла Элоди и следила за парочками, гулявшими рука об руку. «Любовь – не для меня», – думала она. Очевидно, завести друга возможно было без неприятностей. Забрать, например, парня, что возит тележку с мороженым. Либо фермера. Либо трубочиста. Либо одного из тех, каковые начищают до блеска ботинки господам побогаче. Нет уж. Элоди глубоко набралась воздуха и сорвала увядший листок с одного из пионов, находившихся в ведре с водой. Подняв глаза, она заметила Люка Дюмона, графа Овернского. Его цилиндр возвышался над толпой, запрудившей улицу. Встретившись с девушкой взором, он пересек вымощенную булыжниками мостовую, умело увернувшись от кареты. Граф довольно часто доходил к тележке Элоди, дабы приобрести цветы для собственной жены Марселины, чей жёсткий вид, хорошо сжатые сердитые глаза и губы необычно смотрелись рядом с его мягкой и доброй лицом. Время от времени Элоди пробовала представить, каково это быть графиней, его графиней. Она довольно часто заглядывала в окна графского дома, расположенного на другой стороне улицы, и гадала, на что похожа жизнь в его стенках.
– Здравствуйте, – сообщил Люк и немного поднял цилиндр.
– Здравствуйте, – ответила ему Элоди, легко взволнованная его присутствием. – Вам, как в любой момент, букет для графини?
Как у торговца чаем имеется собственная смесь сортов, либо ресторатор может угостить вас своим фирменным блюдом, так и Элоди умела составить букет особым образом. Она отбирала для него только цветы зеленых оттенков – циннии, хризантемы и редкие розы цвета лайма, от красоты которых перехватывало дыхание. Таковой букет она составляла только ежедневно и держала его в глубине тележки, намерено оставляя для Люка.
Граф ответил не сходу, потерявшись в ее глазах.
– Они зеленые, – нежданно сказал он.
Элоди, не осознавая, покачала головой.
– Ваши глаза.
Женщина улыбнулась.
– Да.
– Прекрасные глаза.
– Благодарю вас, сударь.
– Кличьте меня Люк. – Он мало помолчал. – Могу ли я определить ваше имя?
– Элоди.
– Элоди, – повторил граф, рассматривая цветы. Его взор остановился на выбитой по краю тележки надписи.
– По какой причине тут эти слова? – задал вопрос он, показывая на нее. – «Amour vit en avant»…
«Любовь живёт ». Это напутствие для Элоди сказала ее умирающая мама.
– Не сдавайся в любви, моя дорогая Элоди, – сказала она через слезы. – Не очерствей сердцем, как это произошло у меня. Храни любовь в собственной душе. Откройся навстречу любви, даже в том случае, если события кажутся неосуществимыми. Доверься любви. И не опасайся проиграть. Так как кроме того если ты проиграешь, любовь останется жить, – мать приложила руку к собственному слабеющему сердцу. – Она будет жить вот тут. Любовь не умирает. Она живет.
– Это слова моей матери, они меня утешают, – растолковала Элоди графу. – Они меня направляют.
Люк улыбнулся.
– Я бы желал приобрести цветы.
Женщина кивнула.
– Желаете мелкую бутоньерку, месье? Я на данный момент подберу…
– Я бы желал приобрести все цветы в вашей тележке.
Элоди покачала головой.
– Вы шутите…
– Я полностью важен.
– Но что вы начнёте делать с таким числом цветов? – захохотала Элоди. – Сейчас в моей тележке их пара сотен. Гиацинты, розы, левкои, душистые летние пионы.
– Я желаю приобрести их для вас, – сообщил Люк.
– Для меня? – изумилась Элоди.
– Для вас, – подтвердил граф, – дабы вы имели возможность сейчас не трудиться и прогулялись по Парижу, наслаждаясь солнцем.
Он положил ей в руку стопку банкнот.
– Пройдетесь со мной?
Женевьева, подруга и цветочница Элоди, следила за происходящим со стороны.
– Иди, – с ухмылкой сообщила она. – Я присмотрю за твоей тележкой.
– Идемте? – Люк внес предложение Элоди руку.
У нее не осталось выбора. Она приняла ее.
Глава 1
Пайк-стрит, квартира 602, Сиэтл
Декабря 2012 года
Пробуя открыть почтовый ящик, я придержала Сэма, моего золотистого ретривера. Швейцар Бернард оторвался от сортировки пакетов и опустился на колени рядом с Сэмом, дабы почесать его за ушами.
– Хорошее утро, Джейн, – поздоровался Бернард, глядя на меня снизу вверх и радуясь. – Вы слышали? Этой ночью ожидается снег, выпадет не меньше четырех дюймов.
Я набралась воздуха. Мы не возьмём цветы вовремя, в случае, если дороги покроются льдом. Я дотянулась из коробки стопку поздравительных открыток и писем и отошла к громадным окнам, выходившим на улицу, украшенным к Рождеству гирляндами лампочек. Сэм тем временем обнюхивал рождественскую елку в углу. Я осмотрела Пайк-плейс. Рыночная площадь только-только просыпалась. Из трубы булочной шел дым. Торговцы свежей рыбой приплясывали на булыжниках мостовой около собственных лотков. Стайка интересных туристов с зонтиками в руках (туристы постоянно носят с собой зонтики) остановилась на противоположной стороне улицы, дабы сфотографироваться. Они спугнули чайку, сидевшую на уличном указателе. Птица с обиженным криком улетела прочь.
– Смотрите, это снеговые тучи, – сообщил Бернард, кивком говоря о окне.
– Откуда вы понимаете?
– Идемте со мной. – Бернард поднялся и вышел через двойные двери на улицу. Я последовала за ним. – Разрешите мне дать вам маленький урок, посвященный тучам.
Я почувствовала прикосновение очень холодного воздуха к лицу, вдохнула запах молотого кофе и морской воды, душистый и соленый в один момент. Сиэтл. Сэм приветливо помахал хвостом, в то время, когда проходящая мимо дама протянула руку, дабы его приласкать.
Бернард указал на небо.
– Видите эти облака? Они именуются перисто-слоистыми.
– Перисто… какие конкретно?
Швейцар улыбнулся.
– Эти облака непременно появляются перед снежной бурей. Посмотрите, какие конкретно они узкие и волнистые, похожи на выпавший снег.
Я с любопытством изучала облака, как словно бы они имели возможность содержать послание, написанное метеорологическими иероглифами. Быть может, я смогу расшифровать язык туч, в случае, если буду наблюдать на них достаточно продолжительно.
– А сейчас посмотрите вон в том направлении, вдаль над заливом, – Бернард указал на далекие тучи, нависшие над бухтой Эллиотт. – К нам приближаются снеговые тучи. Они тяжелее и чернее. – Швейцар помолчал и приложил руку к уху. – Послушайте. Вы слышите это?
Я покачала головой.
– Что именно?
– Установилось какое-то необъяснимое затишье, – растолковал Бернард. – Все звуки как словно бы приглушены.
Сэм уселся на тротуаре у моих ног.
– Думаю, вы правы, – ответила я. – Утро на удивление негромкое.
Я опять взглянуть в небо, но В этом случае присмотрелась внимательнее.
– А вы когда-нибудь различаете в тучах что-то еще, Бернард? Картины? Лица?
Он улыбнулся.
– Само собой разумеется, я кое-что вижу. Но то, что вижу я, может различаться от того, что видите вы. В этом смысле облака обманчивы.
Бернард на долгое время погрузился в молчание.
– Думаю, они показывают нам то, что мы желаем видеть, – наконец сказал он.
Он был прав. Я именно кое-что заметила, и это меня напугало. Я тряхнула головой.
– Тогда я не сообщу вам, что вижу, в противном случае вы начнёте смеяться нужно мной.
Бернард улыбнулся краем губ.
– А что видите вы? – задала вопрос я.
– Сэндвич с ростбифом, – улыбнулся он и потянулся к карману. – О, я чуть не забыл. Это письмо для вас, – растолковал Бернард, протягивая мне розовый конверт. – Почтальон случайно положил его в почтовый коробку госпожа Кляйн.
– Благодарю, – поблагодарила я и сунула письмо в карман. Другую почту я послала в сумочку. Это были в основном нежеланные рождественские открытки. Совершенные, радостные, радующиеся в камеру лица. Стоит ли сказать об обманчивости туч?
– Радостного Рождества, – захотел Бернард. Сэм натянул поводок.
– И вам радостного Рождества, – ответила я. Слова эхом отдались в моей голове. Радостного Рождества. Я не ощущала никакого радости. Действительно, так в любой момент бывало сейчас года.
Мы с Сэмом свернули за угол, и я кивнула Мелу, обладателю киоска с газетами на Пайк-плейс. Он подмигнул и указал на омелу, свисавшую с тента.
– Как по поводу того, дабы поцеловать старину Мела?
Я сделала вид, что смущаюсь, и довольно глупо улыбнулась. Мел нахмурился.
– Кроме того в канун Рождества, Джейн?
Я нагнулась и скоро клюнула его в щеку.
– Пожалуйста. – Я улыбнулась. – Довольны сейчас?
Мел вцепился в щеку и разыграл сковывающий лицо паралич.
– Лучший сутки в моей жизни, – сообщил он. Ему было практически семьдесят, и сорок лет либо кроме того больше он реализовывал газеты. Данный лысеющий мужик невысокого роста с пивным животом флиртовал с каждой дамой на рынке, а вечером отправлялся в собственную маленькую квартиру, расположенную в двух кварталах от площади, выше на бугре, где он жил в одиночестве.
– Моя Адель обожала канун Рождества, – сообщил Мел. – Она обожала омелу. На Рождество у нас всегда был настоящий праздник – жареное мясо, елка, иллюминация.
Я положила руку на его рукав. Не смотря на то, что его супруга погибла восемь лет назад, Мел сказал о ней так, как будто бы утром они совместно завтракали.
– Я знаю, как вам ее не достаточно.
Мел посмотрел на тучи. Примечательно, что он в них видит?
– Любой проклятый сутки, – пробурчал он. Я заметила скорбь в его глазах, но это выражение сходу изменилось, в то время, когда к киоску подошла дама лет семидесяти. Она была большого роста и возвышалась над Мелом, как будто бы небоскреб КоламбияЦентр над низким строением на углу Четвертой авеню и Пайк-стрит по соседству. У дамы были серебристо-точёные черты и седые волосы лица. Элегантная, с ниткой жемчуга на шее, она определенно была красавицей в юности.
– У вас имеется «Таймс»? Английская «Таймс»? – задала вопрос она тоном, выдающим разочарование. Голос у нее был резким и властным, и я услышала в нем характерный английский выговор.
Я замечала, как они наблюдают друг на друга, и перед моими глазами показался туман, со мной время от времени такое случается. Я протерла глаза. Мел весело улыбнулся собственной чопорной покупательнице.
– «Таймс»? – вскрикнул он. – При всем должном уважении, мэм, мы в Сиэтле, а не в ветхой хорошей Англии.
Глаза дамы сузились.
– Что ж, в каждом хорошем газетном киоске направляться иметь эту газету. Это единственное издание, которое стоит просматривать. – Она обвела взором последовательности таблоидов и газет. – на данный момент столько мусора…
Мел немного поднял одну бровь и взглянуть на меня, а дама, подняв воротник собственного тренча, стремительным шагом зашагала прочь мимо нас.
Мел как словно бы застыл на мгновение, но позже улыбнулся.
– Снобы! – сказал он. – Богатые люди считают, что мир в собственности им.
Я взглянула через плечо, опять протерла глаза, стараясь не размазать свежую тушь на ресницах, и лишь тут отыскала в памяти о том, что на следующий сутки у меня назначена встреча с врачом Хеллер, которую я посещала бо2льшую часть моей жизни. Англичанка скрылась за углом.
– Быть может, она просто несчастна, – предположила я. – Моя бабушка постоянно говорила, что люди не желают быть неотёсанными, это их скорбь заявляет о себе.
Я внезапно отыскала в памяти тот сутки в юные годы, в то время, когда я в первый раз встретилась с глубокой печалью и в первоначальный раз увидела, что с моим зрением что-то не так. Мне было четыре года. Я стояла в дверях маминой спальни. Мама сидела на краю кровати, ссутулившись и закрыв лицо руками. Она плакала. Занавески были хорошо закрыты, стенки тонули в темноте. Папа склонился над ней, умоляя забыть обиду его. У него в руке был чемодан, и он планировал уехать в Лос-Анджелес следом за дамой, с которой он недавно познакомился. Отец заявил, что желает на ней жениться. Отец влюбился и разбил маме сердце.
Я не помню лицо моего отца, как не помню совершенно верно и тех слов, которыми мои родители обменялись в то дождливое утро в Сиэтле. Я не забыла лишь глубокую скорбь моей мамы. А в то время, когда отец положил руку ей на плечо, как словно бы говоря: «Прошу вас, забудь обиду меня», я очень сильно моргнула. Мне тогда показалось, что перед моими глазами повисло облако, но это не были слезы. Облако показалось откуда-то из глубины моего существа. Я не забываю, как отошла назад, начала тереть глаза и, спотыкаясь, вышла в коридор. В том месте я и ожидала , пока отец не вышел из спальни. Если он и планировал попрощаться со мной, то почему-то этого не сделал. Вот так отец покинул нас: моего брата Флинна, что ни о чем не подозревал и наблюдал сейчас телевизор; меня, запутанную и практически ослепшую в коридоре; маму, плачущую так звучно, что я опасалась, как бы она не погибла.
Мне хотелось подбодрить ее, исходя из этого в то утро я принесла ей чашку кофе. Мои руки дрожали. Я сотню раз видела, как мама мелет зерна, кладет их во френч-пресс, исходя из этого набралась храбрости выполнить все это самостоятельно. Но видела я так же, как и прежде не хорошо, исходя из этого я все сделала неправильно. Мама сразу же мне об этом сообщила.
– Что это? – быстро задала вопрос она.
– Я сделала тебе кофе, – пискнула я.
Она взглянуть в чашку, покачала головой, позже медлительно подошла к раковине на кухне и вылила содержимое чашки.
Я сдерживала слезы, глядя, как она возвращается в спальню. Отец подвел маму. И я также ее подвела. Часом позднее пришла бабушка и растолковала, что скорбь может руководить отечественным поведением. Я ни при каких обстоятельствах не забывала ни этих слов, ни того, как бабушка позвала маму и они вдвоем повезли меня в поликлинику, в то время, когда я им заявила, что я все еще не хорошо вижу. По окончании томографии, которая ничего не продемонстрировала, мне сделали укол, от которого я расплакалась, и я отправилась к себе с вишневым леденцом в руке. Затем мы ни при каких обстоятельствах не говорили о папе. А также сейчас, сколько бы я ни старалась, я не имела возможности представить его лицо. Перед моим мысленным взглядом оно так же, как и прежде оставалось чёрным пятном.
* * *
Мел пожал плечами и разрезал упаковку на пачке газет.
– Что ж, я иду в магазин, – продолжала я. – Сейчас сутки будет хлопотным. В прошедшем сезоне Ло придумала цветочную композицию из пуансеттий, шиповника и плюща. Клянусь, любая светская женщина в этом городе захочет четыре штуки для собственного торжественного стола. – Я набралась воздуха. – Очевидно, в этом нет ничего нехорошего. Но это указывает, что к концу дня мои пальцы скует артрит.
Я подняла руки и растопырила пальцы.
– Не трудись через чур много, Джейн. Я волнуюсь за тебя.
– Мне нравится, что вы обо мне волнуетесь, – сообщила я и медлительно улыбнулась. – Уверяю вас, моя жизнь не заслуживает никакого тревоги. Я поднимаюсь и отправляюсь в цветочный магазин, позже возвращаюсь к себе. Все легко, никаких драм. Незачем вам переживать.
– Дорогая, конкретно исходя из этого я за тебя и волнуюсь, – не успокаивался Мел. – Я бы желал, дабы ты дала волю своим эмоциям, отыскала себе кого-нибудь.
Я улыбнулась по-настоящему и погладила по голове собственного пса.
– У меня уже кое-кто имеется. И это Сэм.
Мел улыбнулся мне в ответ, а я, прощаясь, помахала ему рукой.
– Я желал бы познакомить тебя с одним торговцем рыбой. Его кличут Рой. Я с ним день назад познакомился. Он бы имел возможность иногда готовить тебе вкусную рыбу на обед.
– Ай-ай-ай, Мел! – Я округлила глаза, захохотала и повела Сэма на протяжении по улице к пекарне «Мерриуэзер». Элейн помахала мне рукой из-за прилавка. Ее чёрные волосы были собраны в аккуратный «конский хвост» на затылке. На щеке остался след от муки.
– Хорошее утро, – поздоровалась я. Сэм поднялся на задние лапы, положил передние на прилавок, ожидая, дабы Элейн угостила его собачьим печеньем. В пекарне пахло жженым сахаром и только что испеченным дрожжевым хлебом. Иными словами, как в раю.
Элейн, представительница уже третьего поколения обладателей пекарни, подружилась со мной, в то время, когда я унаследовала бабушкин цветочный магазин пятью годами ранее. Нас сблизила любовь к круассанам с шоколадом и белым пионам. Мы продолжаем систематично ими обмениваться. Сейчас же она смахнула пот со лба.
– За последний час мы приняли сорок девять заказов на пекановый пирог. Пожалуй, сейчас вечером мне не удастся уйти к себе.
На двери звякнул колокольчик. Я обернулась и заметила, что в пекарню входит Мэтью, супруг Элейн.
– Дорогой! – прощебетала она. Мэтью, архитектор со следами прежней красоты, подошел к нам и перегнулся через прилавок, дабы чмокнуть жену в щеку. Эта пара жила так, что заставляла окружающих мало им питать зависть к. Двое красивых детей, дом на Хэмлин-стрит над каналом Монтлейк с красивым цветником перед курятником и входом на заднем дворе, благодаря которому у семьи всегда были свежие органические яйца.
– Тебе удалось приобрести комплект «Лего», что так желает Джек? – задала вопрос Элейн, крутя обручальное кольцо на пальце.
– Вот он, – сообщил Мэтью, поднимая пакет над прилавком. – И еще я приобрел для Эллы пупса, о котором она лишь и говорит.
Элейн шумно выдохнула.
– Превосходно, в противном случае Рождество не было Рождеством. – Она повернулась ко мне. – Данный мужик – мой спаситель.
Мэтью просиял.
– Слушай, а ты уже познакомилась с новым соседом? – задал вопрос он.
Элейн покачала головой.
– Я заходил к нему этим утром, – продолжал Мэтью. – Его супруга погибла в прошедшем сезоне. Он только что переехал ко мне из Чикаго. Я поразмыслил, что мы имели возможность бы пригласить его к нам на следующий день на рождественский обед.
– Само собой разумеется, – дала согласие Элейн. – Если ты вычисляешь, что он захочет прийти.
Мэтью пожал плечами.
– Юноша только что приехал в отечественный город. Уверен, что он никого тут не знает. И позже, его дочка практически одного возраста с Эллой.
Элейн в любой момент приветлива и радушна, но Мэтью владеет этими качествами в удвоенном варианте. В Сутки благодарения я сидела за столом наоборот сотрудника Мэтью, что только что развелся, приятели с пивным животом и всегда хмурым лицом. Элейн отвела меня в сторону и пожаловалась, что Мэтью пригласил бы на обед каждого третьего обитателя Сиэтла, если бы ему дали волю.
– Хорошо, – улыбнулась Элейн. – Передай ему, что мы будем рады видеть его вместе с дочкой.
Мэтью кивнул и повернулся ко мне.
– Какие конкретно замыслы на Рождество? Ты же знаешь, Джейн, что мы тебе в любой момент рады. Кто знает, внезапно у тебя с нашим новым соседом что-нибудь окажется.
Он подмигнул мне, я округлила глаза.
– Ты неисправим, Мэтью.
– Дорогой, – вмешалась Элейн, – покинь Джейн в покое. Она не испытывает недостаток в сватовстве Мэтью Коулмана.
Он захохотал.
– И позже, – также с ухмылкой продолжала Элейн, – ты забыл, что Рождество это еще и сутки рождения Джейн.
Я состроила мину.
– Да, мне не повезло, мой сутки рождения сходится с Рождеством. К счастью, у меня получается пережить оба праздника сходу.
Элейн нахмурилась.
– Какая же ты ворчунья!
Я пожала плечами.
– 25 декабря я перехожу в режим выживания. Ты об этом знаешь. Это не просто.
– Тогда разреши мне хотя бы принести тебе что-нибудь для выживания, скажем, кекс, – продолжала Элейн. – Ты отказываешься от этого ежегодно.
– Прошу вас, не нужно, – попросила я. – Честное слово, я лучше закажу еду на дом и буду наблюдать подряд все серии «Скандала».
– Звучит не через чур радостно, – погрустнела Элейн. – И кто доставляет еду на дом в Рождество?
– «Тайская вкуснятина», – улыбнулась я. – Они открыты круглый год. Видишь? У меня все продумано.
Элейн набралась воздуха.
– Ну хотя бы подари себе букет цветов.
– Это я, пожалуй, могу сделать, – улыбнулась я.
– Как идет бизнес? – спросил Мэтью.
– Превосходно, – ответила я. – Возможно кроме того назвать это бумом.
В случае, если в моей жизни и было что-то постоянное, то это цветы. Моя бабушка Розмари открыла магазин «Цветочная леди» на рынке Пайк-плейс в 1945 году, практически сразу после войны. В то время, когда в 1980-х годах бабушкины пальцы покалечил артрит, моя мама Энни стала хозяйкой магазина и обладала им до конца жизни. Она погибла, в то время, когда мне было восемнадцать. До тех пор пока я получала образование колледже, магазин держала на плаву мамина помощница. Позже за дело взялась я.
Я выросла в этом магазине. Я подметала лепестки и листья, сидела за кассой а также помогала бабушке составлять букеты.
– Ты прирожденный флорист, – опять и опять повторяла мне она. – Мы можем достучаться до людей, вынудить их ощутить красоту.
Полагаю, бабушка была права. У мамы также был данный дар. Мы уже появились со знанием того, как подобрать фрезии и розы так, дабы оказать помощь парню сообщить даме о собственной любви. Мы умели соединить хризантемы и желтые тюльпаны, дабы они высказывали искреннее раскаяние.
Сейчас года я постоянно тосковала о маме. Она обожала Рождество и к этому дню украшала отечественную квартиру так, что в ней не оставалось свободного места, везде были гирлянды из кедра и вечнозеленые букеты. Она ни при каких обстоятельствах не соглашалась поставить мелкую елочку. Не обращая внимания на недочёт места, мы постоянно притаскивали с рынка самую громадную добропорядочную ель из всех, имевшихся в продаже.
Рак у мамы заявил о себе как-то совсем нежданно. В каком-то смысле это было благом, в силу того, что продолжительно она не страдала. Между ее смертью и диагнозом прошло всего пара недель. Мне не хватило времени задать вопрос ее о том, о чем мне необходимо было ее задать вопрос: о жизни и о любви. Я была лицом к лицу с неотвратимой утратой самой основной дамы в моей жизни, подавленная мыслью о том, что мне необходимо успеть усвоить ее житейскую мудрость за пара оставшихся дней.
В сутки ее смерти я планировала с утра принести ей цветы, как делала это каждые пара дней. Но доктор позвонил мне в шесть утра. Он заявил, что я обязана срочно приехать, потому, что маме осталось жить всего пара часов. Я приехала в поликлинику с безлюдными руками, мучаясь мыслью о том, что вот-вот утрачу собственного самого дорогого человека, и сожалея, что рядом с ней в эти 60 секунд не будет ее любимых цветов.
Сидя в маминой палате, я услышала стук в дверь. На пороге показалась юная дама с бейджиком добровольца. Она неуверено улыбнулась и тихо сказала:
– Прошу прощения. Моя руководительница приказала отнести эти цветы вашей маме.
В тот момент я кроме того не задумалась о том, откуда мама знает руководительницу необязательных ассистентов. Мне это казалось несущественной подробностью. И позже, мама заводила друзей весьма легко и при любых событиях, кроме того на пороге смерти.
– Благодарю, – поблагодарила я и забрала вазу с необычным сочетанием цветов бледно-зеленых оттенков. – Весьма изысканный букет. У вашей руководительницы потрясающий вкус. Прошу вас, передайте ей отечественную признательность.
Мама улыбнулась, заметив вазу. Она тихо сказала хриплым голосом:
– Последний раз я видела такую композицию, в то время, когда была тут, в данной поликлинике. Тогда я только что родила тебя, моя дорогая.
По щекам мамы опять покатились слезы.
– Но знаешь что? Я так и не определила, кто отправил эти цветы. В букете не было карточки.
Я до сих пор не забываю, с каким трудом сдерживала слезы, глядя на маму, которая трясущейся рукой постаралась коснуться одной из зеленых роз в вазе, чьи лепестки были такими же прозрачными, как и ее бледная кожа.
Вспоминая то октябрьское утро, в то время, когда мама погибла, я все время видела ее лицо: выражение глаз, желание задержаться в нашем мире хотя бы еще на пара мин.. Позже в палату вошел доктор и попросил меня выйти с ним для беседы наедине. Мне не хотелось оставлять маму. Любая секунда была драгоценной.
Но мама улыбнулась и в последний раз обратилась ко мне:
– Моя дорогая Джейн, у тебя всегда были глаза цвета юный зелени, – мама коснулась рукой моей щеки. – Как первые листочки на деревьях, как цветы в данной вазе. Ты особая, моя красавица-дочка. Ты неповторимая.
Из моих глаз хлынули слезы. Я не имела возможности больше сдерживаться.
– Иди, поболтай с доктором, – мама махнула рукой в сторону двери. – И принеси мне кофе, прошу вас, – она улыбнулась. – И никакого растворимого. Лишь эспрессо. Я желаю в последний раз ощутить вкус настоящего кофе.
– Я на данный момент возвращусь, – дала обещание я, – я лишь на 60 секунд.
Я легко коснулась пальцами маминой щеки. Но в то время, когда я возвратилась с чашечкой двойного эспрессо, мама уже погибла.
Мэтью поцеловал Элейн и помахал мне рукой.
– Радостного Рождества, – захотел он, в этот самый момент в моем кармане зазвонил телефон.
– Радостного Рождества, – с ухмылкой ответила я и дотянулась аппарат. Звонил мой старший брат Флинн.
– Здравствуй, – сообщила я.
– Здравствуй, – голос брата звучал безрадостно. Это было типично для моего братца-меланхолика. Мама сказала, что таким же был и отечественный папа. В случае, если для меня смысл жизни составляли цветы, то для Флинна – мастерство. Он был живописцем, пользующимся определенной известностью на Северо-Западе. Он открыл собственную галерею пара лет назад, дабы окружить себя такими же служителями мастерства. Предприятие выяснилось успешным. Оно приносило прибыль и помогло ему стать признанным фаворитом артистической богемы Сиэтла.
И мой брат так же, как и прежде был красавцем. В случае, если желаете узнать мое мнение, то Флинн всегда был через чур прекрасным. До тех пор пока мы росли, все мои подруги в него влюблялись. И это происходило до сих пор. Флинн был неотразим со собственными густыми лёгкой щетиной и тёмными волосами на подбородке. Ему уже исполнилось тридцать пять лет, но у него не было ни мельчайшего жажды остепениться. Я кроме того сомневаешься, обожал ли он когда-нибудь даму по-настоящему. В жизни Флинна всегда было довольно много дам.
– Для чего звонишь?
– Легко дабы поздравить тебя с днем рождения, внезапно на следующий день забуду.
– Ну ты и наглец, – улыбнулась я.
– Согласен. Но я хотя бы о нем отыскал в памяти, пускай и на сутки раньше.
– Что ж, благодарю тебя, старший брат.
– Ты придешь на мою новогоднюю вечеринку?
Я набралась воздуха. Ежегодно Флинн устраивает празднование Нового года в собственном лофте в Беллтауне, и ежегодно я прикладываю массу упрочнений, дабы на эту вечеринку не попасть. В обществе привычных моего старшего брата я ощущаю себя совсем чужой: анорексичные на вид дамы в обтягивающих платьях, приятели с покрытыми татуировками руками и множество курящих людей, сгрудившихся на балконе.
– Не знаю, Флинн.
– Кинь, ты обязана прийти. Может, познакомишься с кем-нибудь.
– Познакомлюсь? Вот этого мне именно совсем не требуется.
– Джейн, а ты ни при каких обстоятельствах не думала о том, что отношения смогут пойти тебе на пользу?
– Мой дорогой старший брат, – ответила я, – пускай мы родственники, но я скроена совсем в противном случае. Дабы быть радостной, мне не нужно присутствие другого человека.
– Блефуешь, – не поверил мне Флинн. – Всем это необходимо.
– И кое-кому любой вечер нужен новый человек.
– Ладно тебе, – проворчал он.
– И с кем ты сейчас видишься? У тебя все наладилось с… Как же ее кликали?
– Лиза?
Я взглянула, как Элейн ставит в упаковочный коробку лимонные пироги, украшенные веточками лаванды.
– Мне казалось, что ее кличут Рэйчел, – сообщила я.
– Она была до Лизы.
– Ну вот, видишь? – захохотала я.
– Легко приходи на мою вечеринку, Джейн, пожалуйста.
– Я поразмыслю об этом, – ответила я.
– Отлично.
Я отправила воздушный поцелуй Элейн, и мы с Сэмом вышли на улицу и свернули за угол. Мой цветочный магазин расположен недалеко. При виде его старомодных окон с переплетами и изумрудно-зеленого навеса на сердце у меня постоянно становится тепло. Моя помощница Лоиза – либо легко Ло – уже выкатила на тротуар тележки с цветами. Торжественные букеты манили прохожих. Я увидела, как одна дама подняла композицию из красных еловых веток и роз к лицу и понюхала. Я улыбнулась про себя. Кому нужна любовь, в случае, если имеется работа, приносящая эйфория?
– Хорошее утро, – поздоровалась я с Ло. Она подняла голову от кассы и чуть послужила толчком к переносице очки в чёрной оправе. Мы познакомились в колледже на занятиях по геологии и сошлись на том, что камни нагоняют на нас сон. Исходя из этого мы поддерживать друг друга не заснуть по четвергам и вторникам по окончании ланча на уроке в час дня, поскольку курс был посвящен только тектоническим плитам и известнякам. Каким-то чудесным образом нам обеим удалось закончить семестр с оценкой Б-минус.
– Ненавижу пуансеттии, – театральным шепотом сказала Ло.
Я повесила куртку на крючок в задней помещении и потянулась за фартуком.
– Я также, – ответила я, глядя на перечень заказов на экране компьютера. – Но ты лишь взглянуть на это. В полной мере быть может, это будет отечественный самый прибыльный рождественский сезон. – Я засучила рукава. – Давай-ка поработаем.
– При наилучшем стечении событий мы закончим к пяти часам, и я успею к шести часам на свидание, – протянула Ло.
– Свидание в канун Рождества? Ло!
– По какой причине нет? Кто желает остаться в одиночестве незадолго до Рождества?
По самым скромным оценкам, Ло имела возможность бы быть (а) неисправимым романтиком, (б) гением встреч либо (в) зависимой от любви. Количество мужчин в ее жизни зашкаливало, но она, как, но, и Флинн, как словно бы никак не имела возможности отыскать удовлетворения от своих побед. Со временем я осознала, что Ло наслаждается от игры, от данной погони за любовью. Я сделала вывод, что Ло нравится не сама любовь, а мысль любви.
– Да ладно тебе, Ло, – сообщила я. – В том, дабы быть одному в рождественскую ночь, нет ничего нехорошего. И позже, ты постоянно можешь прийти ко мне.
Ло лукаво улыбнулась:
– В случае, если все отправится так, как я надеюсь, то вечер я совершу в доме Эрика.
– Знаешь, в текущем году в твоем рождественском чулке окажется уголь, – я покачала головой.
– О, у меня хорошие отношения с Сантой, – хмыкнула Ло.