— Как думаешь, продолжительно ли ты удержишь собственный королевство без благоволения Племен, а, Утер? — узнала она, неотрывно глядя на собеседника. — Племенам дела нет до твоего Христа и до твоей религии. Они покорны Авалону, в то время, когда вот их… — Жрица коснулась пальцем вытатуированных змей, содрогнувшись, Утер отпрянул, но Владычица неумолимо продолжала:
— В то время, когда вот их нанесли на твои руки, Племена поклялись повиноваться Пендрагону. В случае, если Авалон лишит тебя помощи… мы высоко вознесли тебя, Утер, — тем ниже тебе падать.
— Громкие слова, леди. Но выполнишь ли ты угрозу? — отпарировал Утер. — Отправишься ли ты на такое для девчонки и в придачу дочери Корнуолла?
— Желаешь проверить? — Вивиана, не дрогнув, смотрела в лицо короля, и на этот раз Утер не отвел глаз: он достаточно разозлился, дабы выдержать ее взгляд. «Великая Богиня! — поразмыслила про себя жрица. — Будь я десятью годами моложе, о, как бы мы с ним правили — я и он!» За всю собственную жизнь она знала только одного-двух мужчин, равных ей по силе, но Утер — о, данный соперник хорош ее металлического закала! А как же в противном случае; так как его долг — не разрешить распасться королевству до тех пор, пока не возмужает сужденный король! И она не поставит под угрозу единство Британии — кроме того для Моргейны. Но, возможно, Утера удастся урезонить?
— Утер, послушай меня. Девочка владеет Зрением, это у нее врожденное. От Незримого ей не укрыться; Незримое настигнет ее, куда бы она ни отправилась, а играясь с этими вещами, она навлечет на себя общую нелюбовь; ее станут опасаются и призерать совершенно верно колдунью. Желаешь ли ты таковой участи для принцессы при твоем дворе?
— Ты сомневаешься, что Игрейна способна воспитать собственную дочь, как подобает христианке? В самом нехорошем случае, закрытая в стенках монастыря, она вреда не причинит.
— Нет! — вскрикнула Вивиана, да так звучно, что сидящие за нижним столом подняли головы и с большим удивлением воззрились на нее. — Утер, девочка рождена жрицей. Закрой ее в монастыре, и она зачахнет, совершенно верно поморник в клетке! Ты обречешь дитя Игрейны на смерть либо на судьбу, выполненную безысходности и страдания? А я точно знаю — я сказала с девочкой, — что в том месте она покончит с собой .
Вивиана видела, что данный последний аргумент не покинул Утера равнодушным, и заговорила еще увереннее, еще горячее:
— Это у нее в крови. Так пускай обучается подобающим образом, пускай разовьет собственные таланты. Утер, она что, так тут радостна либо так уж украшает твой двор, что тебе жаль с ней расстаться?
Король медлительно покачал головой.
— Я пробовал полюбить ее для Игрейны. Но она… необычная, — промолвил он. — Моргауза, бывало, дразнила ее — она, мол, из народа фэйри; и, не знай я ее своих родителей, я бы и сам в это поверил.
Вивиана принужденно улыбнулась:
— Правильно. Она такая же, как я и как отечественная мать. Моргейна не предназначена для церковного звона и монастыря.
— Но как же я отберу у Игрейны обоих детей сходу? — в отчаянии вопросил Утер. Сердце Вивианы сжалось от смутного чувства и боли вины, но она покачала головой.
— Игрейна также рождена жрицей. Она смирится со своей судьбой, как ты, Утер, смиряешься со своей. А нежели ты опасаешься бешенства собственного исповедника, — проницательно предположила она и в глазах собеседника прочла, что не совершила ошибку, — так не говори никому, куда ты ее отправляешь. Разреши войти слух, в случае, если желаешь, что отослал ее обучаться в женскую обитель. Она через чур умна и важна для придворной судьбы с ее вздорными женскими сплетнями и любовными интрижками. А Игрейна, зная, что дети ее в безопасности, радостны и растут, готовясь к тому, что им суждено, будет довольна, пока у нее имеется ты.
Утер наклонил голову.
— Да будет так, — отозвался он. — Мальчику отныне воспитываться у моего самого верного и самого неприметного из подчинённых. Но как мне отослать его в том направлении так, дабы никто о том не дознался? Разве опасность не устремится за ним по пятам?
— Отошли его тайными дорогами, под покровом чар, как ты сам некогда приехал в Тинтагель, — дала совет Вивиана. — Мне ты не доверяешь, но доверишься ли мерлину?
— Мерлину я доверил бы собственную судьбу, — отозвался Утер. — Отлично, пускай мерлин заберёт мальчика. А Моргейна, значит, отправится на Авалон. — Король запрятал лицо в ладонях, совершенно верно изнывая под непосильным бременем. — Ты умна, — проговорил он и поднял голову, во взоре его читалась неприкрытая неприязнь. — Проклятие, была б ты глупая, вздорная дама, которую я имел возможность бы ненавидеть!
— В случае, если твои священники не лгут, — невозмутимо отозвалась Вивиана, — я уже и без того проклята на веки столетий, так что не трать слов бесплатно.
Глава 11
Солнце уже садилось, в то время, когда в первых рядах показалось Озеро. Вивиана развернулась на своем пони и посмотрела на Моргейну, ехавшую чуть сзади. Лицо девочки осунулось от голода и усталости, но она ни разу не пожаловалась, и Вивиана, намеренно задавшая тяжёлый темп, дабы испытать ее стойкость, удовлетворенно набралась воздуха. Жизнь жрицы Авалона нелегка. Владычице нужно было узнать, сможет ли Моргейна вынести лишения и непосильные тяготы. Сейчас Вивиана натянула поводья, и девочка поравнялась с ней.
— Вот и Озеро, — заявила Владычица. — Весьма не так долго осталось ждать мы окажемся под крышей, где нас ожидает пламя, питье и снедь.
— Всем трем я порадуюсь, — отозвалась Моргейна.
— Ты устала, Моргейна?
— Самую малость, — застенчиво согласилась она. — Но мне жаль, что путешествие вот-вот закончится. Я обожаю наблюдать на все новое, а прежде я нигде не бывала.
У кромки воды кони поднялись. Вивиана постаралась представить себе привычный берег так, как его видит чужой: пасмурные серые воды, высокие тростники у края, безмолвные, низкие облака, в воде — пучки водорослей. Около царила тишина, и Вивиана четко слышала мысли девочки: «Тут так одиноко, мрачно и уныло».
— А как мы попадем на Авалон? Моста-то тут нет… нам так как не нужно будет переправляться вплавь вместе с лошадьми? — задала вопрос Моргейна. Вивиана, отыскав в памяти, как именно это они и проделали у брода, где река вздулась из-за весенних дождей, поспешила успокоить девочку:
— Нет, я позову ладью.
Вивиана закрыла ладонями лицо, отгораживаясь от звуков и ненужных картин, и над Озером полетел тихий зов. Спустя пара мгновений на тускло-серой глади показалась ладья с низкими бортами. В одной части задрапированная черно-серебряной тканью, она скользила по воде так неслышно, как будто бы летела, чуть касаясь поверхности, как озерная птица. Тишину не нарушал плеск весел, но, в то время, когда ладья подошла ближе, Вивиана с Моргейной рассмотрели немых гребцов: их весла входили в воду совсем беззвучно, не поднимая брызг. Смуглые, не высокий, они были полуобнажены, тела их покрывала татуировка — волшебные узоры, наколотые синей вайдой. Глаза Моргейны изумленно расширились, но девочка не сказала ни слова. От внимания Вивианы это не укрылось.
«Она принимает все чересчур тихо, — поразмыслила Вивиана. — Девочка через чур юна и не видит таинства в том, что мы делаем, каким-то образом мне нужно будет заставить ее понять чудо происходящего».
Безмолвные гребцы пристали к берегу и зачалили ладью при помощи причудливо сплетенной из тростника веревки. Вивиана знаком приказала девочке спешиться, и лошадей завели на борт. Один из покрытых татуировкой гребцов протянул Моргейне руку, помогая встать в ладью, и девочка практически ожидала, что ладонь окажется неосязаемой, этаким бесплотным видением наподобие ладьи; но нет, рука была мозолистой и жёсткой, совершенно верно ороговевшей. Вивиана встала последней и поднялась на носу, и ладья медлительно и неслышно отошла от берега.
в первых рядах вырисовывался Остров, и Бугор, увенчанный высокой башней святого Михаила; над безмолвными водами разносился негромкий перезвон церковных колоколов, призывающий к молитве Богородице. Моргейна по привычке перекрестилась, но один из не высокий гребцов нахмурился так свирепо, что девочка содрогнулась и уронила руку. Ладья скользила по воде через заросли тростников; Моргейна уже различала вдалеке сам монастырь и стены церкви. Вивиана почувствовала, что спутница ее похолодела от неожиданного страха: неужто они все-таки плывут на остров Монахов, где за нею навеки затворятся двери обители?
— Мы едем в церковь, что на острове, тетя?
— В церковь мы не попадем, — невозмутимо отозвалась Вивиана, — не смотря на то, что правда да и то, что обычный путник — либо, скажем, ты сама, отправься ты на Озеро одна, — ни при каких обстоятельствах не доплывет до Авалона. Наблюдай и ожидай и не задавай вопросов, таков твой удел на все время обучения.
Моргейна пристыженно умолкла. В расширенных глазах ее все еще плескался ужас.
— Это как в сказке про чудесную ладью, что отплывает от островов к Почва Вечной молодости… — негромко проговорила она.
Вивиана как будто бы не услышала. Она стояла на носу, дыша размеренно и глубоко, набираясь сил для грядущего ей волшебного действа, на мгновение она усомнилась, дотянется ли у нее мочи. «Я уже ветха, — думала она, борясь с накатившей паникой, — но ж мне должно дожить до тех пор, пока не повзрослеют Моргейна и ее брат. Мир всей данной почвы зависит от того, удастся ли мне охранить и предохранить их!»
Жрица прогнала докучную идея, сомнение пагубно. Она проделывала это чуть ли не каждый день собственной взрослой жизни, напомнила себе Вивиана, сейчас заклинание приходит к ней так конечно, что она справилась бы с ним во сне либо на смертном одре. Она застыла недвижно, как будто бы зажатая в несокрушимых тисках волшебства, после этого простерла вперед руки и воздела их над головою, ладонями к небу. Быстро выдохнув, опустила руки, — и вместе с ними пали туманы, провалилась сквозь землю показывающаяся вдалеке церковь, провалились сквозь землю берега острова Монахов, а также гора, совершенно верно их и не было. Ладья вошла в густое, непроницаемое марево, чёрное, как ночь, в непроглядной мгле слышалось только нередкое дыхание Моргейны — ни разрешить ни взять перепуганный зверек. Вивиана заговорила было, собираясь успокоить спутницу, растолковать ей, что опасаться нечего, но намеренно придержала язык. Моргейна сейчас — проходящая обучение жрица и обязана привыкнуть обуздывать ужас, так же, как она справлялась с усталостью, голодом и тяготами.
Ладья заскользила через туманы. С уверенностью и быстро — потому что иных лодок на этом Озере не виделось — она прокладывала путь через густую, липкую хмарь; брови и волосы Вивианы пропитались сыростью, влага просачивалась кроме того через шерстяную накидку. Быстро повеяло стужей, Моргейна дрожала от холода.
В этот самый момент, как будто бы отдернули завесу, туманы провалились сквозь землю. Перед ними искрилась озаренная солнцем водная гладь, вдалеке был видимым зеленый берег. В том месте высился Бугор, девочка взгляделась — и потрясение охнула. На вершине Бугра взор различал круг стоячих камней, что сверкали и переливались под солнцем. К ним, спиралью поднимаясь все выше и выше, вела широкая дорога шествий и процессий. У подножия Бугра приютились обители жрецов, в зелени притаился Священный источник, а чуть ниже серебром отсвечивала зеркальная заводь. На протяжении берега росли яблоневые рощи, и вдобавок дальше — вековые дубы, золотые побеги омелы обвивали их ветви, повисая в воздухе.
— Как красиво… — благоговейно тихо сказала Моргейна. — Леди, это все… настоящее?
— Куда более настоящее, чем любое второе из виденных тобою мест, — отозвалась Вивиана. — Не так долго осталось ждать ты все это определишь ближе.
Ладья подошла к берегу, днище не легко заскребло по песку; безмолвные гребцы зачалили ее при помощи веревки и помогли Владычице сойти на жёсткую почву. После этого они свели на берег лошадей; Моргейне предоставили выбираться самостоятельно.
Так в первоначальный раз глазам ее предстал Авалон в зареве заката, и зрелище это Моргейне не суждено было забыть до конца жизни. Зеленые лужайки полого сбегали к зарослям тростника у кромки воды, по Озеру беззвучно, совершенно верно ладья, величественно скользили лебеди. Под сенью дубов и яблонь укрылось приземистое строение, сложенное из серого камня; Моргейна издали различила облаченные в белое фигуры, что медлительно расхаживали по тропам между двойными последовательностями деревьев. Издали донесся негромкий перезвон арфы. Свет, падающий откуда-то сбоку, струился совсем низко — неужто это привычное ей солнце? — заливал почву золотом и тишиной. Моргейна ощущала, как к горлу ее подступают слезы. «Я — дома», — поразмыслила она, сама не зная, по какой причине, поскольку все годы ее судьбы состоялись в Тинтагеле и в Каэрлео-не, а в этом прекрасном краю она отродясь не бывала.
Вивиана распорядилась по поводу лошадей и снова обернулась к Моргейне. В лице девочки отражалось благоговейное удивление, так что она воздержалась от замечаний , пока Моргейна со всхлипом не перевела дыхание, совершенно верно пробуждаясь ото сна. Вниз по тропе к ним спускались дамы, одетые в верхние туники и тёмные платья из оленьей кожи, у некоторых между бровей красовался вытатуированный светло синий полумесяц. Одни были миниатюрны и смуглы, как Моргейна с Вивианой, очевидно из населения украины; пара — высоки и стройны, со яркими либо рыжевато-русыми волосами; а в двух либо трех четко ощущалась римская кровь. В благоговейном молчании все они преклонили колени перед Вивианой, и та воздела руку в благословляющем жесте.
— Это — моя родственница, — промолвила Вивиана. — Ее кличут Моргейна. Она станет одной из вас. Отведите ее… — Владычица посмотрела назад на девочку, что стояла в том месте, дрожа от холода, — солнце садилось, и сгущались серые сумерки, — и завороженно упивалась фантастическими красками ландшафта. Дитя устало и напугано. в первых рядах ее ожидает много тягот и испытаний, незачем затевать прямо на данный момент.
— на следующий день, — обратилась она к Моргейне, — ты отправишься в Дом дев. То, что ты мне принцесса и родственница, в том месте не имеет ни мельчайшего значения, в том месте у тебя не будет никаких отличий и никакого имени, не считая тех, что ты сама сумеешь заслужить. Но на эту ночь, не больше, ступай со мной, в пути у нас практически не нашлось времени поболтать.
Моргейна почувствовала, как колени ее подгибаются от неожиданно накатившего облегчения. Эти дамы, такие чужие и необычные, в чудных платьях и с светло синий отметинами на лбу, внушали ей больше страха, нежели целый двор Утера, совместно забранный. Еле заметным жестом Вивиана отпустила дам, и жрицы — а кем им и быть, как не жрицам? — развернулись и ушли. Владычица протянула девочке руку, и Моргейна ухватилась за нее, успокаиваясь от одного только прикосновения к прохладным крепким пальцам.
И снова Вивиана превратилась в привычную ей родственницу, но наряду с этим осталась грозной колдуньей, призвавшей туманы. И снова Моргейне отчаянно захотелось перекреститься, весьма интересно, сгинет ли целый данный край, поскольку папа Колумба уверял, что крестное знамение способно развеять все колдовские чары и дьявольские наваждения?
Но Моргейна не перекрестилась. Она внезапно осознала, что ни при каких обстоятельствах больше не прибегнет к крестному знамению. Тот мир окончательно остался сзади.
На опушке яблоневой рощи, между двумя зацветающими деревьями, притулился мелкий домик, сплетенный из прутьев и обмазанный глиной. В пылал пламя, и юная дама — в тунике и тёмном платье из оленьей кожи, как и все другие, — приветствовала вошедших безмолвным поклоном.
— Не заговаривай с ней, — предотвратила Вивиана. — Сейчас она связана обетом молчания. Она — жрица на четвертом году обучения, кликать ее Врана.
Врана без звучно сняла с Вивианы верхнюю одежду и заляпанные грязью, поношенные ботинки, по символу Владычицы она сделала то же самое и для Моргейны. После этого она принесла воды для умывания, а позже — еду: ячменный хлеб и сушеное мясо. Из питья в том месте была только студеная вода — свежая и восхитительно вкусная, ничего похожего Моргейне пробовать не доводилось.
— Это — вода из Священного источника, — растолковала Вивиана. — Другую мы тут не выпиваем; она проясняет ум и наделяет прозорливостью. А мед — с отечественной собственной пасеки. Ешь мясо и наслаждайся им, пока возможно; еще не один год тебе не доведется его вкушать, жрицы не берут в рот мяса, пока не закончится срок обучения.
— Но по какой причине, леди? — Моргейна не имела возможности вынудить себя сказать «тетя» либо «родственница». Между нею и привычными обращениями стояло воспоминание о грозной колдунье, что, подобно Богине, призывает туманы. — Разве мясо имеется дурно?
— Само собой разумеется, нет, настанет сутки, в то время, когда ты сможешь вкушать любую снедь. Но стол, в который не входит плоть животных, содействует обострению понимания, а без этого не обойтись, пока ты обучаешься пользоваться Зрением и руководить собственными волшебными свойствами, не давая им подчинить тебя. Подобно друидам на первых годах обучения жрицы вкушают лишь плоды и хлеб и время от времени — мало озерной рыбы, а выпивают только воду из Источника.
— Но в Каэрлеоне ты выпивала вино, леди, — застенчиво промолвила Моргейна.
— Очевидно, что и тебе разрешат, когда ты обучишься осознавать, в то время, когда должно имеется и выпивать, а в то время, когда — воздерживаться от питья и еды, — отрезала Вивиана. Моргейна пристыженно умолкла и принялась за хлеб с медом. Но не смотря на то, что девочка изрядно проголодалась, кусок не шел ей в горло.
— Ты наелась? — задала вопрос Вивиана. — Вот и отлично, тогда пускай Врана заберет посуду, а тебе, дитя, хорошо бы выспаться. Но вначале посиди со мной у огня, мы потолкуем мало, потому что на следующий день Врана отведет тебя в Дом дев, и меня ты более не заметишь, разве что на обрядах, пока для тебя не завершится срок обучения и ты не займешь место среди старших жриц, что попеременно дремлют в моем доме и заботятся за мною, совершенно верно прислужницы. А к тому времени весьма возможно, что и ты свяжешь себя обетом молчания и не сможешь ни сказать, ни отвечать. Но на сегодня ты всего лишь моя родственница и еще не посвятила себя служению Богине, так что задавай вопросы, о чем желаешь.
Вивиана протянула руку, и Моргейна присела рядом с нею на скамеечке у огня. Жрица повернулась к девочке.
— Не извлечёшь ли у меня из волос шпильку, Моргейна? Врана ушла дремать, и мне не хочется опять ее тревожить.
Моргейна послушно извлекла резную костяную шпильку, и долгие, чёрные волосы немолодой уже дамы волной рассыпались по пояснице. На висках ее уже серебрилась седина. Вивиана набралась воздуха и вытянула босые ноги к огню.
— До чего славно снова возвратиться к себе… За последние годы мне было нужно много попутешествовать, — набралась воздуха она, — а силы у меня уже не те, дабы обнаружить в этом наслаждение.
— Ты сообщила, я могу задавать тебе вопросы, — неуверено напомнила Моргейна. — Отчего у одних дам на лбу имеется светло синий символ, а у других — нет?
— светло синий полумесяц свидетельствует, что они посвятили себя служению Богине, и отныне их смерть и жизнь — в ее власти, — растолковала Вивиана. — А те, что тут Зрению, таких обетов не приносят.
— А мне нужно приносить обеты?
— Это ты решишь сама, — отозвалась Вивиана. — Богиня сообщит тебе, хочет ли она простереть над тобой собственную руку. Лишь христиане применяют монастыри как мусорную кучу, отсылая в том направлении вдов и нежеланных дочерей.
— Но как я определю, требует ли меня Богиня?
Вивиана улыбнулась в темноте.
— Она позовет тебя, и ты не сможешь не выявить ее голос. Если ты услышишь ее зов, то нигде в мире от него уже не спрячешься.
Моргейна полюбопытствовала про себя, связана ли обетом Вивиана, но задать вопрос побоялась. «Ну, конечно же! Так как она — Главная жрица, Владычица Авалона…»
— Я связана обетом, — негромко ответствовала Вивиана, в который раз прибегая к любимому трюку: отвечать на незаданный вопрос. — Но символ со временем стерся… если ты приглядишься повнимательнее, думается мне, ты рассмотришь то, что от него осталось, вот тут, под самыми волосами.
— Да, чуть-чуть видно… а это что может значить — посвятить себя служению Богине, леди? Кто она, эта Богиня? в один раз я задала вопрос отца Колумбу, имеется ли у Господа другие имена, и он сообщил, нет, имеется только одно Имя, которым все мы можем спастись, и это — Христос, но… — Девочка смущенно умолкла. — В таких вещах я кошмар как невежественна.
— Сознавать собственное невежество — это начало мудрости, — отвечала Вивиана. — Тогда, в то время, когда ты начнешь обучаться, тебе не нужно будет забывать все то, что, как тебе казалось, ты знаешь. Всевышнего именуют многими именами, но везде Всевышний — Един, так что, в то время, когда ты обращаешься с молитвой к Марии, матери Иисуса, сама того не ведая, ты молишься Матери Мира в одном из ее бесчисленных обличий. Великий Бог и Господь священников друидов — одно; вот по какой причине мерлин порою занимает место среди христианских советников Главного короля, он-то знает, даже в том случае, если советникам о том неизвестно, что Всевышний — Един.
— Мама говорила, словно бы твоя мать была тут жрицей прежде тебя…
— Это так, но дело не только в родном родстве. Скорее, я унаследовала от нее дар Зрения и по хорошей воле посвятила себя Богине. Но ни твою мать, ни Моргаузу Богиня не призывала. Так что я отослала Игрейну с острова, дабы она стала женою твоего отца, а позже и Утера, а Моргаузу — дабы она вышла замуж, как назначит король. Брак Игрейны сослужил работу Богине, над Моргаузой Богиня не властна и потребности в ней не испытывает.
— Получается, что жрицы, призванные Богиней, так и не выходят замуж?
— В большинстве случаев нет. Они не дают обетов парню, не считая как в Великом Браке, в то время, когда жрица и жрец соединяются как Богини и воплощения Бога; дети, рожденные от для того чтобы Брака, считаются детьми не смертного мужа, но Богини. Это — таинство, в должный срок ты о нем определишь. Так появилась я, и на земле отца у меня нет…
Глаза Моргейны изумленно расширились.
— Ты желаешь заявить, что… что твоя мать возлежала с Всевышним? — тихо сказала она.
— Нет, конечно же, нет. Лишь со жрецом, на которого пала тень Всевышнего, быть может, имени этого жреца она ни при каких обстоятельствах и не определила, потому что в тот миг и в то время Всевышний вошел в него и овладел им, так что смертный мужик был позабыт и до поры провалился сквозь землю. — Лицо ее сделалось отчужденным: Вивиана вспоминала непостижимое и неизвестное; Моргейна видела, как по челу ее скользят тени мыслей. Ей внезапно померещилось, словно бы в огне рождаются картины… вот показалась огромная фигура Увенчанного Рогами… Девочка задрожала, совершенно верно от холода, и плотнее запахнулась в плащ.
— Ты устала, дитя? Тебе необходимо выспаться…
Но Моргейну так же, как и прежде снедало любопытство.
— Ты появилась на Авалоне?
— Да, не смотря на то, что воспитывалась я на острове Друидов, на большом растоянии на севере. А в то время, когда я созрела и возмужала, Богиня простерла нужно мною собственную руку: кровь той, что рождена жрицей, была во мне крепка и, думается мне, в тебе также, дитя. — Голос ее звучал как будто бы издали. Вивиана поднялась и замерла, глядя в пламя.
— Я все пробую отыскать в памяти, сколько лет назад я пришла ко мне со старая женщина… луна тогда светила южнее, потому что была пора урожая, и близились чёрные дни Самайна, и ветхий год клонился к закату. Жёсткая выдалась тогда зима, кроме того на Авалоне, ночами мы слышали волчий вой, все завалило снегом, мы недоедали, потому что никто не имел возможность добраться до острова через снежные бураны; пара грудных младенцев погибло, потому что им не хватало молока… А позже Озеро замерзло, и нам привезли еду на санях. В ту пору я была совсем юной девой, и грудь у меня еще не округлилась, а сейчас я ветха, совсем старая женщина, карга… столько лет минуло, дитя мое!
Моргейна, почувствовав, как дрожит рука Вивианы, крепче стиснула ее в собственной. Спустя мгновение Вивиана привлекла девочку к себе и выпрямилась, обнимая ее за талию.
— Столько минуло лун, столько летних солнцестояний… а сейчас мне чудится, словно бы Самайн сменяет праздник Белтайн куда стремительнее, нежели в пору моей молодости народившаяся луна становилась полной. Вот и тебе суждено со временем находиться тут, у очага, вот и ты состаришься, как состарилась я, разве что у Матери имеется для тебя иные повеления… ах, Моргейна, Моргейна, маленькая ты моя, лучше бы я покинула тебя в материнском доме…
Моргейна исступленно обняла жрицу.
— Я бы в том месте ни за что не осталась! Я бы лучше погибла…
— Я это знала, — набралась воздуха Вивиана. — Думаю, Матерь простерла собственную руку и над тобою, дитя. Но, уйдя от судьбы праздной и легкой, ты вступила в судьбу тяжёлую, выполненную печали, моя Моргейна, и, быть может, я изыщу для тебя опробования не меньше ожесточённые, нежели те, что Великая Мама назначила мне. на данный момент ты думаешь только о том, что выучишься пользоваться Зрением и заживешь на красивом острове Авалон, но выполнять волю Керидвен непросто, дочь моя; потому что она — не только Рождения и Великая Мать Любви, но еще и Смерти и Владычица Тьмы. — Вивиана со вздохом пригладила мягкие волосы девочки. — И вдобавок она — Морриган, посланница войны, и госпожа Ворон… ох, Моргейна, Моргейна, хотелось бы мне, дабы ты приходилась мне родной дочерью, но кроме того тогда я бы не смогла пощадить тебя, я обязана применять тебя в ее целях, как некогда применяли меня. — Вивиана на мгновение склонила голову на плечо девочки. — Поверь, Моргейна, что я обожаю тебя, потому что придет день, когда ты возненавидишь меня так же очень сильно, как обожаешь сейчас…
Моргейна порывисто ринулась на колени.
— Ни при каких обстоятельствах, — зашептала она. — Я — в руках Богини… и в твоих руках…
— Да разрешит Богиня, дабы ты вовеки не раскаялась в этих словах, — отозвалась Вивиана, протягивая руки к огню: миниатюрные, сильные, со вздувшимися от старости венами. — Этими руками я помогала детям показаться на свет, с этих рук в один раз стекала кровь приятели. Некогда я предательством заманила мужчину навстречу смерти, мужчину, что лежал в моих объятиях и я клялась ему в любви. Я нарушила покой и мир твоей матери, а сейчас вот еще и отобрала у нее детей. Разве ты не ненавидишь и не опасаешься меня, Моргейна?
— Я опасаюсь тебя, — проговорила девочка, не поднимаясь с колен, ее смуглое, напряженное личико озарял отблеск пламени. — Но возненавидеть тебя я ни при каких обстоятельствах бы не смогла.
Вивиана глубоко набралась воздуха, гоня прочь ужас и предвидение.
— Это не меня, но ее ты страшишься, — промолвила она. — Мы обе — в ее руках, дитя. Твоя девственность посвящена Богине. Наблюдай, сохрани ее , пока Мать не заявит собственную волю.
Мелкие ладони Моргейны легли на руки жрицы.
— Да будет так, — тихо сказала она. — Клянусь.
На следующий сутки Моргейна отправилась в Дом дев, в том месте суждено ей было совершить много лет.
ТАК ПОВЕСТВУЕТ МОРГЕЙНА
«Как написать про обучение жрицы? То, что не самоочевидно, хранится в глубокой тайне. Те, что прошли по этому пути, все знают и без того; те, что не прошли, ни при каких обстоятельствах не осознают, хотя бы я и записала все то, что запретно. Семь раз наступал Белтайн и семь раз оставался сзади, семь раз зимы терзали нас всех ожесточённым холодом. Зрение приходило ко мне легко, поскольку Вивиана сказала, что я рождена жрицей. Куда тяжелее выяснилось сделать так, дабы Зрение проявлялось по моей воле и не в противном случае и закрывать врата Зрения, в то время, когда видеть мне не подобало.
Тяжелее всего давались небольшие волшебства, поскольку так непросто в первоначальный раз направить мысли по непривычному пути. Приводить к огню и руководить им по собственному жажде; призывать дожди и туманы — все это несложно, но осознать, в то время, когда направляться привести к дождю либо туман, а в то время, когда дать это воле Всевышних, значительно сложнее. Были и другие уроки, где владение Зрением ничем не имело возможности мне оказать помощь: свойства трав, и целительство, и вечно продолжительные песни, ни единого слова из которых нельзя записать, потому что возможно ли знание о Великих доверить пергаменту, созданному руками человека? Одни уроки дарили чистую, незамутненную эйфорию — мне разрешили выучиться играть на арфе а также сделать собственную из внутренностей и священного дерева принесенного в жертву животного; а другие уроки заключали в себе неизбывный кошмар.
Думается, тяжелее всего было заглядывать в себя под действием снадобий, что освобождали разум от телесной оболочки; тело оставалось во власти рвоты и дурноты, а высвобожденный дух устремлялся за пределы времени и пространства и просматривал страницы прошлого и будущего. Но об этом я не сообщу ни слова. И наконец, настал сутки, в то время, когда меня изгнали с Авалона, одетую только в нижнюю рубаху, покинув мне из оружия только мелкий жреческий нож, — дабы я возвратилась, в случае, если смогу. Я знала, что, в случае, если сил у меня недостанет, меня оплачут, совершенно верно мертвую, но ни при каких обстоятельствах более не отворятся передо мною врата, разве что я сама открою их собственной волей и пожеланием. И вот туманы сомкнулись около меня, и продолжительно блуждала я по берегам чужого Озера, слыша только скорбное пение и колокольный звон монахов. Но наконец я сумела порвать пелену туманов и воззвала к Богине — ноги мои упирались в почву, а голова касалась звезд, — и, заполнив собою всю землю, от горизонта до горизонта, я прокричала великое слово Силы…