Моргейна поцеловала мать, ощущая, как в горле стеснилось от слез. Игрейна ослепляла красотой, а сама она — и снова в памяти всплыли полузабытые слова — «маленькая и некрасивая, как фэйри»… А Игрейна также вычисляет ее уродиной?
— Но что это? — Пальцы Игрейны осторожно коснулись полумесяца у нее на лбу. — Разрисована, совершенно верно фэйри… разве это прилично, моя Моргейна?
— Я — жрица Авалона, и я с гордостью ношу символ Богини, — холодно отозвалась женщина.
— Тогда спрячь его под покрывалом, дитя, дабы не обидеть настоятельницу. Ты будешь жить со мною в обители.
Моргейна сжала губы: «А настоятельница, появляйся она на Авалоне, убрала бы с глаз подальше собственный крест, чтобы не обидеть меня либо Владычицу?»
— Не желаю обидеть тебя, матушка, но не подобает мне жить в стенках обители; настоятельнице это не понравится и Владычице также, а я покорна воле Владычицы и живу по ее законам. — При мысли о том, дабы провести в этих стенках хотя бы три ночи коронации и бегать взад-вперед, днем и ночью, повинуясь адскому лязгу колоколов, кровь застыла у нее в жилах.
Игрейна очевидно встревожилась.
— Право же, пускай будет так, как ты желаешь. Может статься, тебя удастся устроить с моей сестрой, леди Оркнейской? Ты не забываешь Моргаузу?
— Я с удовольствием дам приют собственной родственнице Моргейне, — раздался мягкий, нежный голос, Моргейна подняла глаза — и заметила перед собою правильное подобие собственной матери — так, как та запомнилась ей со времен детства: величественная, разодетая в дорогие, броские шелка, в украшениях, ослепительно-броские волосы уложены венцом. — Ох, ты была таковой малышкой, а сейчас взрослая и жрица к тому же! — Мгновение — и Моргейна утонула в теплых, благоуханных объятиях. — Вам очень рады, родственница, иди ко мне, садись рядом. Как отечественная сестрица Вивиана? Мы уж о ее великих деяниях наслышаны: кто, как не она, направляла все те знаменательные события, что возвели сына Игрейны на трон. Кроме того Лот не выстоял против того, кого поддерживает мерлин, и народ фэйри, и все Племена, и все римляне. И что же — твой мелкий братец вот-вот станет королем! А ты, Моргейна, нужно думать, останешься при дворе и станешь его советницей — то-то Утер просчитался, не добившись того же от Владычицы Авалона!
Женщина засмеялась, ощущая, как в объятиях Моргаузы напряжение понемногу уходит.
— Король начнёт поступать так, как думается верным ему самому, это — первый урок, что должно запомнить всем, кто к нему близок. Сдается мне, Артур достаточно похож на Утера, дабы усвоить эту истину без отдельных наставлений.
— О да, в том, кто его папа, сейчас сомневаться не приходится, не обращая внимания на все прежние сплетни да слухи, — промолвила Моргауза в этот самый момент же набралась воздуха, уже раскаиваясь в собственной неосмотрительности. — Нет, тихо, лишь не нужно опять в слезы; должно тебе радоваться, а не горевать, что сын твой так похож на отца и принят по всей Британии, потому, что принес клятву править над всеми народами и всеми землями.
Игрейна заморгала, за последние дни она через чур много плакала, осознала Моргейна.
— Я радостна за Артура… — промолвила она, но голос ее прервался, слова как будто бы не шли с языка. Моргейна погладила мать по плечу, но про себя подосадовала: вот в любой момент так, в любой момент, сколько она себя не забывала, мать совсем не думала о детях, лишь об Утере, Утере… Кроме того сейчас, в то время, когда Утер мертв и покоится в гробу, мать готова оттолкнуть и ее, и Артура для памяти приятели, которого она обожала так очень сильно, что забывала обо всем на свете. Не без облегчения женщина обернулась к Моргаузе:
— Вивиана говорила, у тебя сыновья…
— Правильно, — кивнула Моргауза, — не смотря на то, что практически все они еще через чур мелки: они тут, на руках у дам. Но старший готов принести клятву верности королю. В случае, если Артур погибнет в битве — а данной судьбы не избежал сам Утер, — мой Гавейн — его ближайший родич, разве что у тебя, Моргейна, также имеется сын… Нет? А что, жрицы Авалона дают обет целомудрия, раз в твои годы ты еще не подарила Богине ни сына, ни дочери? Либо ты разделяешь судьбу матери и дети твои умирали при рождении? Забудь обиду, Игрейна… мне не следовало напоминать…
Игрейна смахнула слезы.
— Не должно бы мне рыдать, противясь воле Господа, мне дано куда больше, чем многим дамам. У меня имеется дочь, она помогает Богине, для которой растили меня, у меня имеется сын, которого на следующий день увенчают отцовской короной. А другие мои дети на лоне Господнем.
«Во имя Богини, — думала про себя Моргейна, — это нужно же так воображать себе Всевышнего — в окружении мертвецов всех поколений!» Женщина знала, что это всего лишь фигура речи, утешение скорбящей матери, но кощунственность самой данной мысли задела ее за живое. Отыскав в памяти, что Моргауза задала ей вопрос, она покачала головой.
— Нет, Моргауза, детей у меня нет и не было — впредь до Белтайна этого года я берегла девственность для Богини. — Моргейна прикусила язык: ни слова больше! Игрейна — девушке просто не верилось, что мать ее так христианка! — пришла бы в кошмар при одной мысли об обряде, в котором Моргейна сыграла роль Богини для собственного брата.
В этот самый момент на нее снова накатил кошмар — еще более леденящий, нежели в первоначальный раз, — а за ним нахлынула тошнота. Обряд совершался при полной луне, и не смотря на то, что с того времени луна убыла, и округлилась, и убыла опять, крови чёрной луны у Моргейны так и не пришли, более того, никаких показателей приближения месячных женщина не чувствовала. Этому Моргейна лишь радовалось, списав все на действие великой волшебстве, и впредь до этого момента никакое иное объяснение в мысли ее кроме того не закрадывалось.
«Обряд во имя обновления — дабы почва в изобилии рожала хлеб и дабы не оставались бесплодными дамы племени». Моргейна все это знала. Но в слепоте собственной и гордыне она возомнила, что на жрицу, на саму Богиню, назначение ритуала, пожалуй, и не распространяется. Но же видела она, как другие юные жрицы по окончании этих обрядов бледнели и чахли, а позже расцветали, вынашивая собственный личный, наливающийся судьбой плод, на ее глазах на свет оказались дети, некоторым ее умелые пальцы жрицы помогали при родах. И но же, в неразумной ее слепоте, ни разу не приходило ей в голову, что и она имела возможность выйти из обряда с отягченным чревом.
Чувствуя на себе проницательный взор Моргаузы, Моргейна вдохнула поглубже и деланно зевнула, оправдывая тем самым затянувшееся молчание.
— Я выехала утром, кроме того не позавтракав, — промолвила она. — Мне бы подкрепиться.
Игрейна тут же принялась просить прощения и отправила собственных прислужниц за ячменным пивом и хлебом. Моргейна вынудила себя покушать, не смотря на то, что от еды ее легко затошнило. И сейчас она знала по какой причине.
«Богиня! Матерь-Богиня! Вивиана знала, что такое быть может, однако ж не пощадила меня!» Моргейна знала, что должно делать — причем как возможно стремительнее, но ж в течение трех дней Артуровой коронации ей не удастся осуществить задуманное, поскольку тут негде забрать травы и корешки, из тех, что растут на Авалоне, более того, хворать на данный момент не время. Все существо Моргейны выступало в протест недуга и насилия, но пойти на это придется, причем безотлагательно, в противном случае к зимнему солнцестоянию она родит сына сыну собственной матери. Более того, Игрейна ничего не должна определить, самая идея об этом покажется ей невыразимо порочной.
Моргейна заставляла себя имеется, разговаривать о мелочах и сплетничать, как это водится у дам. Она тараторила без умолку — а ум ее не знал отдыха. Да-да, то отменное льняное полотно, из которого пошито ее платье, соткано на Авалоне; для того чтобы полотна больше нигде не сыщешь; может, это лен на Озере таковой: волокно дает крепкое, долгое и белое, как нигде. Но в душе Моргейна напряженно думала: «Артуру запрещено ничего знать, на коронации у него и без того забот достаточно. В случае, если я сумею выдержать это бремя и промолчать, дабы не отягощать ему душу, так я и поступлю». Да, она обучалась игре на арфе — право же, матушка, что за нелепость, с какой это стати даме музыка не пристала. Кроме того в случае, если в Писании где-то сообщено, что дамам должно хранить молчание в церкви, это же возмутительно — думать, словно бы слух Господа обидит голос дамы, прославляющей ему славословие; разве Его личная мама не возвысила голос и не вознесла хвалу, выяснив, что ей суждено родить дитя от Духа Святого? Моргейна забрала в руки арфу и запела для матери, но мелодия звенела отчаянием: она знала не хуже Вивианы, что ей суждено стать следующей Владычицей Авалона и она обязана Богине хотя бы одну дочь. Нечестие — изгонять плод, зачатый в Великом Браке. А что прикажете делать? Мать христианского Всевышнего возрадовалась Всевышнему, подарившему ей дитя, Моргейна же имела возможность только горько проклинать про себя Всевышнего, принявшего обличие неизвестного ей брата… Женщина привыкла жить как бы на двух уровнях сходу, но кроме того так губы ее побелели от напряжения, а голос звучал вымученно. Так что она лишь порадовалась, в то время, когда Моргауза ее перебила.
— Моргейна, поешь ты легко чудесно, сохраняю надежду послушать тебя и при собственном дворе. А ты, Игрейна, сохраняю надежду увидеться с тобою еще неоднократно и не два перед тем, как праздничный пир подойдет к концу, но на данный момент мне нужно возвратиться, поглядеть, как в том месте мой кроха. Я также не громадная любительница монастырских колоколов и нескончаемых молитв, а Моргейна устала с дороги. Думаю, уведу-ка я ее в мой шатер, пускай приляжет, дабы с утра, на Артуровой коронации, быть бодрой и свежей.
Игрейна кроме того не постаралась скрыть облегчения.
— Да, мне пора к обедне, — промолвила она. — Вы же обе понимаете: по окончании коронации я поселюсь в Тинтагельской обители в Корнуолле. Артур просил меня остаться с ним, но я надеюсь, вскорости он сам обзаведется королевой и я ему уже не пригожусь.
Да, конечно же, двор потребует, дабы Артур женился, и поскорее. Любопытно, гадала Моргейна, что из этих небольших правителей добьется чести стать тестем Главного короля? «А ведь мой сын имел возможность бы стать наследником короны… нет. Нет, я кроме того думать об этом не стану».
И снова она захлебнулась гневом и горечью: за что, ну, за что Вивиана так обошлась с нею? Привела в перемещение незримые колеса, подстроила так, дабы эти двое, Артур и Моргейна, разыграли это фиглярское представление про Богинь и Богов… неужто это в самом деле жалкий фарс?
Игрейна обняла и расцеловала их обеих, давая слово повидаться позднее. Шагая по тропинке к броскому многоцветью шатров, Моргауза молвила:
— Игрейна до того изменилась, что я бы ее и не определила — и кто бы имел возможность поразмыслить, что она сделается таковой святошей? Ни 60 секунд не сомневаюсь, что она окончит собственные дни кошмаром всей монашеской обители, и, не смотря на то, что и с сокрушенным сердцем, признаю: я радуюсь, что я — не из хороших сестер. Не создана я для монастыря.
Моргейна натянуто улыбнулась.
— Да уж, пожалуй, материнство и брак очевидно пошли тебе на пользу. Ты цветешь, совершенно верно пышный шиповник, тетя.
Моргауза томно улыбнулась.
— Мой супруг хорош ко мне, и мне по сердцу быть герцогиней, — промолвила она. — Лот — из северян, так что он не вычисляет для себя зазорным советоваться с дамой, как эти дурни-римляне. Надеюсь, Артура воспитание в римской семье не вовсе сломало — быть может, он и вырос могучим солдатом, но если он начнёт презирать Племена, править ему не суждено. Кроме того у Утера хватило мудрости это осознать — недаром же он короновался на Драконьем острове.
— Артур — также, — отозвалась Моргейна. Ничего лучшего на ум ей не пришло.
— Правильно. Что-то я такое слышала и думаю, он поступил мудро. Что до меня, я честолюбива, Лот задаёт вопросы у меня совета, и в отечественной почва — благодать и покой. Священники, действительно, на меня ужас как обозлились: я, мол, забыла собственный место, подобающее даме; наверно вычисляют меня этакой не добрый колдуньей либо колдуньей, в силу того, что не сижу я смирно и кротко за ткацким станком и прялкой. Но Лот священников ни во что не ставит, не смотря на то, что подданные его — в достаточной мере христиане… по чести говоря, практически всем их дела нет до того, кто таков Всевышний данной почвы — Непорочный ли Христос, либо Богиня, либо Увенчанный Рогами, либо белый конь саксов, пока почва родит животы и хлеб у них набиты. Сдается мне, оно и к лучшему: почва, в которой правят священники, это почва тиранов, как земных, так и небесных. Утер за последние годы пара склонился к тому, сообщу я тебе. Дай Богиня, дабы у Артура выяснилось больше здравого смысла.
— Артур принес клятву обойтись по совести с Всевышними Авалона, перед тем как Вивиана вручила ему клинок друидов.
— А Вивиана дала ему клинок? — удивилась Моргауза. — Любопытно, что натолкнуло ее на эту идея? Но достаточно нам рассуждать о королях и богах, Моргейна, что тебя гнетет? — И, не дождавшись ответа, продолжила:
— Думаешь, я не в состоянии с первого взора выявить даму непраздную? Игрейна ничего не увидела, но она способна видеть только собственное горе.
— Весьма возможно, что и без того, я приняла участие в обрядах Белтайна, — с деланой небрежностью отозвалась Моргейна.
Моргауза засмеялась про себя.
— В случае, если у тебя это в первоначальный раз, так в первоначальный месяц либо около того точно не сообщишь, но удачи тебе. Лучшие годы для деторождения для тебя уже минули; в твоем возрасте я уже троих родила. Игрейне сказать не рекомендую: она сейчас через чур христианка, дабы воспринять ребенка Богини как что-то само собою разумеющееся. Ну, да хорошо, нужно думать, со временем все дамы старятся. Вот и Вивиана точно уже в годах. Я ее не видела с того времени, как Гавейн появился.
— По мне, она никак не изменилась, — заверила Моргейна.
— А на коронацию Артура она все-таки не приехала. Ну что ж, мы и без нее справимся. Но не пологаю, что она продолжительно продержится в тени. В один прекрасный день, не сомневаюсь, она сделает все, дабы котел Богини поменял на отечественном алтаре чашу христианской любви отечественных пиров, и, в то время, когда сутки данный наступит, поверь, рыдать я не стану.
Моргейна похолодела от неясного предчувствия. Перед мысленным взглядом ее появилась картина: облаченный в рясу священник поднимает чашу Таинств перед алтарем Христа; светло, совершенно верно наяву она видела преклонившего колени Ланселета, и в лице его отражался свет, равного коему она не видела прежде… Моргейна встряхнула головой, отгоняя непрошеное видение.
Сутки коронации Артура выдался ясным и солнечным. Всю ночь со всех финишей Британии съезжались гости — налюбоваться на то, как Артур будет коронован тут, на острове Монахов. Были тут толпы людей не высокий и смуглых и люди Племен, в шкурах, в одеждах из клетчатой ткани, украшенные тусклыми самоцветами с Севера, — рыжеволосые, высокие, бородатые; и многочисленные римляне из цивилизованных земель. И еще — статные, светловолосые, широкоплечие англы и саксы союзных родов, обосновавшихся на юге, в Кенте, что приехали возобновить нарушенные клятвы верности. На склонах было не протолкнуться, кроме того на праздниках Белтайна Моргейне не доводилось видеть столько народу в одном месте и сходу, и женщина почувствовала ужас.
Ей самой отвели почетное место рядом с Игрейной, Лотом, Моргаузой и ее семьёй и сыновьями Эктория. Король Лот Оркнейский, стройный, темноволосый, обаятельный, склонился к ее руке, обнял ее, с показным радушием величая «племянницей» и «родственницей», но Моргейна различала за притворной ухмылкой безрадостную печаль во взоре. какое количество он интриговал и злоумышлял, дабы не допустить данный сутки! А сейчас его сына Гавейна заявят наследником Артура, утолит ли это честолюбие Лота, либо он продолжит строить козни, подрывая власть короля? Моргейна, сощурившись, пригляделась к Лоту и осознала, что он ей не по душе.
Но тут зазвонили церковные колокола, и по склонам, откуда раскрывался вид на луг перед церковью, прокатился дружный крик: из церкви показался стройный парень; на золотых волосах его игрались солнечные блики. «Артур, — поразмыслила Моргейна. — Их юный король, подобный храбрецу преданий, с могучим клинком в руке». Не смотря на то, что со собственного места слов она разобрать не имела возможности, она видела, как священник возложил на чело Артура узкий золотой венец.
Артур поднял клинок и проговорил что-то, что она опять-таки не услышала. Но слова его передавались из уст в уста, и, в то время, когда наконец достигли слуха Моргейны, женщина почувствовала тот же волнующий трепет, что испытала при виде того, как он, победоносный и торжествующий, вышел из поединка с Королем-Оленем.
«Все населения украины, — возгласил некогда он, — мой клинок — ваша защита, и рука моя — залог справедливости».
В белых парадных одеяниях вперед выступил мерлин рядом с почтенным епископом Гластонберийским, он казался мягким и кротким. Артур кратко поклонился им обоим и обоих забрал за руку. «Сама Богиня посоветовала ему данный жест», — поразмыслила про себя Моргейна, а в следующее мгновение Лот облек ее мысли в слова:
— Чертовски умно с его стороны — поставить рядом мерлина и епископа в знак того, что оба станут ему советниками!
— Уж не знаю, кто его учил, но, поверьте мне, сын Утера отнюдь не глуп! — отметила Моргауза.
— Отечественная очередь, — заявил Лот, поднимаясь на ноги и протягивая руку Моргаузе. — Отправимся, леди, и не бери ты в голову, что поразмыслит эта шайка седобородых старцев и церковных святош. Я-то не стыжусь признать, что во всем признаю тебя равной. И позор и стыд Утеру, что не поступал он так же с твоей сестрой.
Губы Моргаузы изогнулись в ухмылке.
— Быть может, нам весьма повезло, что у Игрейны недостало силы воли настоять на своем.
Под влиянием неожиданного порыва Моргейна поднялась на ноги и вышла вместе с ними. Лот и Моргауза учтивым жестом пропустили ее вперед. На колени она не поднялась, только чуть наклонила голову.
— Я приветствую тебя от Авалона, лорд мой Артур, и от имени тех, кто помогает Богине. — Сзади нее недовольно зашептались священники, в том месте, среди облаченных в тёмное сестер-монахинь, стояла и Игрейна. Женщина превосходно слышала мать: так, как если бы та высказалась вслух: «Наглая гордячка, всегда была упрямицей, с самого детства!» Упрочнением воли Моргейна приказала себе не слушать. Она — жрица Авалона, она — не из этих домашних Господних куриц!
— Приветствую тебя для тебя самой и в твоем лице — Авалон, Моргейна. — Артур забрал ее за руку и вынудил подняться рядом с собою. — Принимаю тебя с почетом, коего заслуживает единственное, кроме меня, дитя моей матери и герцогиня Корнуольская в собственном праве, дорогая сестра. — Артур выпустил ее руку, женщина потупилась, молясь о том, дабы не утратить сознания: мысли ее мешались, перед глазами все плыло. «Ну, по какой причине на меня накатило конкретно на данный момент? Артур во всем виноват. Нет, не он, это рука Богини. Это ее воля, не отечественная».
Лот выступил вперед и преклонил перед Артуром колени. Артур вынудил его встать.
— Вам очень рады, дорогой дядя.
«Данный дорогой дядя, — думала про себя Моргейна, — в случае, если лишь я не ошибаюсь, с радостью умертвил бы тебя во младенчестве».
— Лот Оркнейский, обещаешь ли ты оборонять собственные берега от северян, обещаешь ли прийти мне на помощь, в случае, если на грани окажется английский берег?
— Обещаю, родич, обещаю и клянусь.
— Тогда обладай почвой Оркнеев и Лотианом в мире, ни при каких обстоятельствах не потребую я ее у тебя и не стану пробовать отбить ее силой, — промолвил Артур и, нагнувшись, поцеловал Лота в щеку. — Пускай ты и госпожа твоя правят на севере продолжительно и счастливо, родич.
— Прошу позволения представить тебе рыцаря для твоей дружины и умоляю ввести его в число твоих соратников, лорд Артур, — проговорил Лот, поднимаясь. — Мой сын Гавейн…
Гавейн был дюжим, высоким, прочно сложенным парнем — мужской вариант Игрейны и самой Моргаузы. Голову его венчала шапка рыжих кудрей, и, будучи немногим старше Артура — кроме того, возможно, чуть младше, поразмыслила Моргейна, поскольку Моргауза стала женой Лота уже по окончании рождения Артура, — он уже вымахал в молодого гигант ростом под шесть футов. Гавейн преклонил колени перед королем; Артур поднял его и обнял.
— Вам очень рады, кузен. С удовольствием назначаю тебя первым из моих соратников, надеюсь, ты не откажешься и встретишь хороший прием у ближайших моих друзей, — промолвил он, кивнул на троих стоящих рядом юношей. — Ланселет, Гавейн, отечественный кузен. Это — Кэй, а вот — Бедуир, это мои приемные братья. Вот сейчас и у меня имеется соратники, прямо как у греческого Александра.
в течении всего дня Моргейна стояла рядом с Артуром и следила за тем, как лорды со всех финишей Британии приносили клятву верности перед троном Главного короля, обещаясь подниматься под его флаги в бою и защищать собственные берега. Светлокудрый король Пелинор, правитель Озерного края, вышел вперед, преклонил перед Артуром колени и попросил о дозволении отбыть до окончания праздничного пира.
— Как, Пелинор? — засмеялся Артур. — Ты, в ком я сохранял надежду получить преданнейшего из сподвижников, уже бросаешь меня на произвол судьбы?
— Мне пришли вести из родных земель, лорд, что в том месте свирепствует дракон, я желал бы принести клятву преследовать зверя, пока его не убью.
Артур обнял его и вручил ему золотое кольцо.
— Ни одного вождя не стал бы я удерживать вдалеке от его народа в час потребности. Так ступай и позаботься об истреблении дракона да привези мне его голову, в то время, когда убьешь чудище.
Только на закате наконец-то закончилась долгая череда знати, что съехалась принести клятвы верности собственному Главному королю. Артур был еще совсем мальчиком, держался в течении всего этого вечно продолжительного дня с неизменной учтивостью и с каждым гостем сказал как будто бы с первым по счету. Одна лишь Моргейна, обученная на Авалоне просматривать лица, различала следы усталости. Но наконец все закончилось, и слуги начали накрывать на стол.
Моргейна ожидала, что Артур усядется за трапезу в кругу парней, назначенных им соратниками; сутки выдался долгий, король юн и долг собственный делал исправно, ни на миг не отвлекшись, в течение всех этих часов. Но вместо того Артур занял место среди советников и епископов собственного отца: Моргейна с наслаждением подчернула, что среди них — мерлин. В итоге, Талиесин — его родной дедушка, не смотря на то, что вряд ли Артуру о том ведомо. Покушав (а уплетал Артур за обе щеки, совершенно верно проголодавшийся мальчишка, еще не прекративший расти), король встал и прошел между гостей.
В собственной несложной белой тунике, украшенный только узким золотым венцом, он выделялся среди разряженных знати и лордов, совершенно верно белый олень в сумраке леса. Рядом с королем поднялись его соратники: дюжий юный Гавейн, Кэй — темноволосый, с римским сардонической улыбкой и ястребиным профилем, в то время, когда он подошел ближе, Моргейна рассмотрела в уголке его рта шрам, ужасный, еще толком не заживший, благодаря ему на лице Кэя застыла некрасивая ухмылка. Женщина не имела возможности ему не посочувствовать, прежде он, правильно, был весьма оптимален собой. Рядом с ним Ланселет казался хорошеньким, совершенно верно женщина, нет — воплощением яростной, мужественной красоты, дикая кошка — вот на кого он походил. Моргейна так и ела его глазами.
— Моргейна, а кто данный молоденький красавчик — ну, вон тот, в красном, рядом с Кэем и Гавейном?
— Твой племянник, тетя, — засмеялась Моргейна. — Сын Вивианы, Галахад. Но саксы прозвали его Эльфийская Стрела, так что сейчас его знают в основном под именем Ланселет.
— И кто бы имел возможность поразмыслить, что невзрачная Вивиана родит для того чтобы пригожего сына! Ее старшенький, Балан, — совсем не таков, нет, дюжий, крепкий здоровяк и преданный, что ветхий пес, — вот он отправился в маму. А Вивиану красавицей никто бы не назвал!
Эти слова ранили Моргейну в самое сердце: «Говорят, я как две капли воды похожа на Вивиану, значит, все вычисляют меня ужасной? Как сообщила та девчонка: маленькая и ужасная, как фэйри».
— В моих глазах Вивиана настоящая красивая женщина, — холодно возразила она.
— Сходу видно, что воспитывалась ты на Авалоне, в полном затворничестве — куда в том месте монастырям! — хихикнула Моргауза. — Откуда тебе знать, что мужчинам желанно в женской красоте!
— Ну, право, полно вам, — примирительно молвила Игрейна. — Красота — не единственное преимущество. У этого вашего Ланселета глаза его матери, а никто ни при каких обстоятельствах не отрицал, что у Вивианы на диво прекрасные глаза, притом у Вивианы столько обаяния, что никто уж и не разберет, хороша она либо нет; да людям и дела нет до этого, достаточно им Вивианиного мелодичного голоса и чарующего взгляда.
— Ах, вот и ты, Игрейна, также не от мира этого, — возразила Моргауза. — Ты — королева, а в королеве любой рассмотрит красавицу. Помимо этого, ты стала женой любимого. Большая часть дам таковой успехом похвастаться не смогут, так что отрадно сознавать, что другие приятели не слепы к твоей красоте. Проживи ты всю жизнь со стариком Горлойсом, наверно и ты бы порадовалась собственному роскошным волосам и пригожему личику и попыталась бы затмить дам, у которых нет ничего, не считая обаяния, нежного голоса и красивых глаз. Приятели — они что младенцы: видят только первое, что им необходимо — тугую грудь…
— Сестра! — вскрикнула Игрейна. Моргауза иронически улыбнулась.
— Да хорошо, тебе, сестра, добродетель хранить нетрудно, поскольку любимый тобою мужик был королем. Не всем из нас так повезло.
— Разве спустя столько лет ты не обожаешь Лота, Моргауза?
Моргауза пожала плечами.
— Любовью развлекаются в беседках и зимний период у очага. Лот во всем со мною советуется, в военное время оставляет на меня дом, а нежели привозит из похода золото, драгоценности либо шикарные одежды, первой выбираю я. Так что я ему признательна, и у него ни при каких обстоятельствах и тени сомнения не было в том, что он якобы воспитывает чужого сына. Но это вовсе не означает, что мне должно быть слепой, в случае, если парень, пригожий собой и плечистый, совершенно верно юный бык, внезапно заглядится на собственную госпожу.
«Не сомневаюсь, — с легкой брезгливостью поразмыслила Моргейна, — что в глазах Моргаузы это невесть какая добродетель, и себя она вычисляет королевой очень целомудренной». В первый раз за долгие годы женщина почувствовала себя запутанной , внезапно поняв, что дать определение добродетели не так-то легко. Христиане превыше всех преимуществ ценили непорочность, тогда как на Авалоне высшей добродетелью было дать собственный тело Всевышнему либо Богине в альянсе с силами природы. В каждом случае добродетель противоположной стороны считалась чернейшим кощунством и грехом против собственного Всевышнего. Но в случае, если одни правы, вторые волей-неволей оказываются порочны. Мор-гейне казалось, что христиане отвергают самое священное, что лишь имеется в нашем мире, но в глазах христиан сама она покажется блудницей а также хуже. Заговори она о кострах Белтайна как о священном долге перед Богиней, кроме того Игрейна, вежливая на Авалоне, уставится на нее во все глаза, сделав вывод, что устами девушки говорит какой-нибудь демон.
Моргейна отвернулась: к ним торопилась несколько парней — светлокудрый, сероглазый Артур, хрупкий, красивый Ланселет и рыжий здоровяк Гавейн, что возвышался над другими, совершенно верно бык над парой породистых испанских коней. Артур склонился перед матерью в почтительном поклоне.
— Госпожа моя. — парень тут же опомнился. — Матушка, продолжителен ли для тебя данный сутки?
— Не продолжительнее, чем для тебя, сынок. Не присядешь ли?
— Ненадолго, матушка. — Усевшись, Артур, незадолго до того наевшийся досыта, рассеянно захватил пригоршню сладостей, что Моргейна отложила про запас. Какой же он все-таки еще мальчишка! Набив рот миндальным печеньем, он промолвил:
— Матушка, не желаешь ли ты опять выйти замуж? Я бы подыскал тебе в мужья богатейшего — и лучшего из лордов. Уриенс, владыка Северного Уэльса, овдовел, не сомневаюсь, что он был рад бы хорошей жене.
— Благодарю, дорогой сын, — улыбнулась Игрейна. — Но, побывав женою короля, меньшим я не удовольствуюсь. Помимо этого, я всей душой обожала твоего отца, я не желаю ему замены.
— Ну что ж, матушка, пускай будет так, как ты хочешь, — отозвался Артур. — Я просто не желал, дабы ты печалилась в одиночестве.
— Сложно мучиться одиночеством в монастыре, сынок, в окружении других дам. Помимо этого, в том месте — Господь.
— Я бы лучше поселилась в лесном скиту, нежели в доме, битком набитом дамами, что трещат без умолку! — обронила Моргауза. — В случае, если Господь и в действительности в том месте, то-то непросто Ему засунуть словечко!
Игрейна не задержалась с ответом — и на мгновение Моргейна определила живую, остроумную маму собственного детства:
— Полагаю, как любой подкаблучник, Он больше слушает собственных невест, нежели говорит сам, но нежели пристально прислушаться, так голос Господа зазвучит совсем рядом. Но случалось ли тебе когда-нибудь присмиреть так, дабы прислушаться и расслышать Господа, Моргауза?