Я согласился с ним и сказал, что, в то время, когда я нахожусь в собственной левой части, человеком, что заставляет меня трястись, как лист, есть Сильвио Мануэль — самый таинственный из компаньонов дон Хуана. Я добавил кроме этого, что дон Хуан, будучи нагвалем, превосходит произвольные стандарты, и я отношусь к нему с восхищением и уважением в обоих собственных состояниях.
— А опасается ли он? — задал вопрос Хенаро необычным голосом.
— Весьма опасается, — ответил ему дон Хуан фальцетом.
Мы все захохотали, но дон дон и Хуан Хенаро смеялись так нарочито, что я заподозрил, что они что-то скрывают.
Дон Хуан прочитывал меня, как будто бы книгу. Он растолковал, что в промежуточном состоянии, перед тем, как абсолютно войти в левостороннее состояние сознания, человек способен к страшному сосредоточению, но он так же очень сильно подвержен любому мыслимому внушению: на меня, к примеру, подействовало подозрение.
— Ла Горда в любой момент в этом состоянии, — сообщил он. — она обучается превосходно, но у нее королевские замашки. Она не выносит ничего, что попадается ей на пути, включая, само собой разумеется, и такие хорошие вещи, как глубокая сосредоточенность.
Дон Хуан растолковал, что новые видящие открыли, что переходный период есть временем, в то время, когда происходит глубочайшее обучение. Это кроме этого время, в то время, когда за солдатом направляться присматривать и давать объяснения, так, дабы он имел возможность верно оценить их. Если не дать объяснений до перехода солдата на левую сторону, они смогут стать великими волшебниками, но не сильный видящими, как это было с древними толтеками.
Солдаты-дамы особенно довольно часто становятся жертвами левостороннего обучения. Они так податливы, что смогут переходить на левую сторону без упрочнения, довольно часто кроме того по собственной инициативе.
Продолжительное молчание стало причиной тому, что Хенаро уснул. Дон Хуан начал сказать. Он заявил, что новые видящие ввели последовательность терминов для объяснения второй истины сознания. Его покровитель поменял кое-какие из этих терминов по-своему, и он сам сделал то же, руководствуясь уверенностью видящих, что выбор термина не столь значителен, в случае, если истина проверена видением.
Мне было любопытно, какие конкретно термины он поменял, но я не знал толком, как задать вопрос об этом. Он осознал это так, что я сомневаюсь в его праве либо способности изменять и растолковал, что в случае, если разрешить терминам появляться на уровне рассудка, они будут сказать лишь о светском согласии в обыденной жизни. Иначе, в то время, когда предлагают термин видящие, это не может быть фигуральным выражением, потому, что он появляется из видения и охватывает все, что видящий может достигнуть.
Я задал вопрос его, по какой причине он поменял термины.
— Обязанность нагваля — искать лучшие дороги для объяснения, — ответил он. — время все меняет, и любой новый нагваль обязан ввести новые слова, новые идеи для описания собственного видения.
— Свидетельствует ли сообщённое, что нагваль берет идеи из мира повседневной судьбе? — задал вопрос я.
— Нет, я имел в виду, что нагваль говорит о видении в любой момент по-новому, — ответил он. — к примеру, как новый нагваль, ты обязан будешь заявить, что сознание ведет к происхождению восприятия. Наряду с этим ты передашь то же, что сказал мой покровитель, но иным методом.
— Что же все-таки новые видящие говорят о восприятии, дон Хуан?
— Они говорят, что восприятие — это условие настройки: эманации в кокона подстраиваются к внешним, подходящим к их эманациям. Настройка это то, что разрешает всем живым существам культивировать сознание. Видящие утверждают это, потому, что они видят живые существа так, как они имеется — светящимися, как будто бы капля беловатого света.
Я задал вопрос его, как эманации в кокона подходят тем, каковые вовне, так, что появляется восприятие.
— Эманации в и эманации вовне, — ответил он. — это те же волокна света. Ощущающие существа — это пузырьки, сделанные из этих волокон, микроскопические точки света, прикрепленные к нескончаемым эманациям.
Потом он растолковал, что светимость живых существ составляется той особенной частью эманаций Орла, которая содержится внутри их светящихся коконов. Внешняя светимость притягивает внутреннюю, она, так сообщить, ловит ее и фиксирует. Эта фиксация и определяет сознание всякого отдельного существа.
Видящие смогут кроме этого видеть, как эманации, внешние по отношению к кокону, оказывают особенное давление на ту часть, которая в. Это давление определяет тот уровень сознания, что имеет данное существо.
Я попросил растолковать, как эманации Орла, внешние кокону, давят на эманации в. — эманации Орла — это больше, чем волокна света, — ответил он. — любая из них есть источником бесконечной энергии. Думай об этом следующим образом: потому, что кое-какие эманации, внешние кокону, являются теми же самыми, что и внутри, их энергии подобны постоянному давлению. Но кокон изолирует эманации, каковые внутри его перепонки, и тем самым направляет давление.
Я сказал тебе, что древние видящие были мастерами манипулирования сознанием, — продолжал он. — то, что я могу сейчас добавить, это то, что они были мастерами этого искусства, потому, что обучились манипулировать структурой людской кокона. Я сказал тебе, что они разгадали тайну сознания. Под этим я подразумеваю, что они заметили и поняли, что сознание — это сияние в коконе живых существ. Они верно назвали это светом сознания.
Он растолковал, что древние видящие заметили, что человеческое сознание
— Это свечение янтарного цвета, более интенсивное, чем другая часть кокона. Это свечение находится на проходящей по всей его длине узкой вертикальной полосе правой части кокона, с края. Мастерство древних видящих пребывало в перемещении этого свечения так, дабы переместить его с начального места на поверхности кокона вовнутрь по ширине.
Он остановился и посмотрел на Хенаро, что так же, как и прежде глубоко дремал.
— Хенаро не вносит ничего в объяснение, — сообщил он. — Хенаро — деятель. Мой покровитель всегда наталкивал его на неразрешимые неприятности, так что он вошел в левую часть и ни при каких обстоятельствах не мог думать и удивляться.
— Не лучше ли идти этим методом, дон Хуан?
— Это зависит от событий. Для него это идеально, но для меня и тебя это не будет удовлетворительно, потому, что мы призваны, так или иначе, растолковывать. Хенаро и мой покровитель больше похожи на древних, чем на новых видящих: они смогут руководить и делать со светом сознания, что желают.
Он поднялся с матраца, на котором мы сидели, и потянулся, вытягивая ноги и руки. Я настаивал, дабы он продолжал беседу, но он улыбнулся и заявил, что я нуждаюсь в отдыхе: мое сосредоточение иссякло.
Послышался стук в дверь и я проснулся. Было мрачно. Сперва я не имел возможности отыскать в памяти, где я. Что-то во мне было на большом растоянии, как если бы какая-то часть меня все еще дремала, не смотря на то, что я проснулся абсолютно. Через открытое окно поступало достаточно света луны, так что возможно было видеть.
Я заметил, как дон Хенаро поднялся и отправился к двери. Тогда я осознал, что нахожусь в его доме. Дон Хуан глубоко дремал на полу на матраце. У меня было определенное чувство, что мы все трое прочно уснули из-за смертельной усталости из-за вылазки в горы.
Дон Хенаро зажег собственный керосиновый фонарь. Я последовал за ним на кухню. Кто-то принес ему горшок тёплого супа и стопку кукурузных лепешек.
— Кто принес тебе пищу? — задал вопрос я его. — у вас имеется тут поблизости дама, которая готовит вам?
На кухню вошел дон Хуан. Оба они наблюдали на меня, радуясь. Почему-то их ухмылки показались мне ужасными. Я уже готов был закричать от кошмара, в то время, когда дон Хуан ударил меня по пояснице и переместил в состояние повышенного сознания. Тогда я осознал, что на протяжении сна либо же проснувшись, я, по всей видимости, соскользнул обратно в повседневное состояние.
Чувство, которое я тогда испытал, возвратившись в состояние повышенного сознания, было смесью гнева и облегчения и весьма острой тоски. Я почувствовал облегчение от того, что сейчас я снова сам в себе, поскольку начинал разглядывать эти собственные непостижимые состояния как собственный подлинное «я». Для этого была одна несложная обстоятельство: в этих состояниях я ощущал себя целым — нет ничего, что отсутствовало. печаль и Гнев были реакцией на слабость — я более, чем когда-либо, осознавал ограниченность собственного бытия.
Я попросил дона Хуана растолковать мне, как допустимо делать то, что происходит со мной. В состоянии повышенного сознания я имел возможность посмотреть назад и отыскать в памяти о себе все, я имел возможность дать себе отчет обо всем, что я делал в любом состоянии, я кроме того имел возможность отыскать в памяти собственную неспособность отыскать в памяти. Но когда я возвращался в собственный обычное повседневное состояние сознания, я не имел возможности отыскать в памяти ничего из того, что делал в состоянии повышенного сознания, даже если бы от этого зависела моя жизнь.
— Помолчи, помолчи до тех пор пока, — сообщил он. — ты еще не помнишь всего: состояние повышенного сознания — это лишь промежуточное состояние. Имеется вечно довольно много сзади него, и ты был в том месте довольно много, неоднократно. Но конкретно на данный момент ты не можешь этого отыскать в памяти, даже если бы от этого зависела твоя жизнь.
Он был прав. Я не имел ни мельчайшего понятия, о чем он говорит. Я попросил объяснений.
— Объяснения последуют, — сообщил он. — это медленный процесс, но мы до этого доберемся. Это будет медлительно, потому, что я похож на тебя — я стремлюсь к пониманию. Я противоположен моему покровителю, что не вдавался в объяснения. Для него существовали лишь действия. Он в большинстве случаев намертво ставил нас против непостижимых неприятностей и оставлял решать их самостоятельно. Кое-какие из нас ни при каких обстоятельствах ничего не решили и кончили очень похоже тем древним видящим: все — действия и нет настоящих знаний.
— Заключены ли эти воспоминания в моем уме? — задал вопрос я.
— Нет, это было бы через чур легко, — ответил он. — действия видящих более сложны, чем деление человека на тело и ум. Ты забыл, что делал то, что забыл, ты видел.
Я попросил дона Хуана растолковать по-второму то, что он только что сообщил. Он стал терпеливо растолковывать, что все, что я забыл, происходило со мной в состояниях, в которых мое сознание было расширено, интенсифицировано, а это указывает, что употреблялись хорошие от простых области моего полного существа.
— То, что ты забыл, поймано в тех областях твоего целостного существа, — сообщил он. — применять те, другие области и значит видеть.
— Я еще больше запутался, чем в любой момент, дон Хуан, — сообщил я.
— Я не виню тебя, — ответил он. — видение значит обнажение сердцевины всего — быть свидетелем неизвестного и кинуть взор на непостижимое. Как таковое, оно малоутешительно. В большинстве случаев видящие разрываются на части от того, что существование неизмеримо сложнее, а отечественное обыденное сознание портит его собственными ограничениями.
Он снова повторил, что мое сосредоточение должно быть полным, поскольку предельно принципиально важно осознать, что новые видящие придают величайшее значение глубокому, неэмоциональному постижению.
— К примеру, в прошедший раз, — продолжал он. — в то время, когда ты «осознал все» довольно ла Горды и собственного эмоции собственной важности, ты в конечном итоге не осознал еще ничего реально. У тебя была эмоциональная вспышка, вот и все. Я говорю это, в силу того, что на другой же сутки ты снова был на своем коньке собственной важности так, как словно бы ты ни при каких обстоятельствах ничего не понял.
То же произошло с древними видящими: они предавались эмоциональным реакциям. Но, в то время, когда пришло время осознать, что же они видят, они не смогли этого сделать. Чтобы выяснить, нужна тревога, а не эмоциональность. Берегись тех, кто плачет от осознания, потому что они ничего не осознали.
На пути знания лежат несказанные трудности для тех, кто остается без трезвого понимания, — продолжал он. — я обрисовал порядок, в каком новые видящие разместили истины относительно сознания, так что это будет помогать тебе картой — той картой, которую ты сможешь проверить посредством собственного видения, а не глаз.
Последовала продолжительная пауза. Он наблюдал на меня. Он определенно ожидал от меня вопроса.
— Все ловятся на той неточности, что видение осуществляется глазами, — продолжал он. — но не удивляйся, что по окончании стольких лет ты не осознал, что видение — это не дело глаз. В полной мере конечно впадать в эту неточность.
— Что же тогда такое видение? — задал вопрос я.
Он ответил, что видение — это настройка. Я напомнил ему, что он заявил, что восприятие — это настройка. Тогда он растолковал, что настройка эманаций, осуществляемая в большинстве случаев, это восприятие повседневного мира, а настройка эманаций, каковые ни при каких обстоятельствах не употреблялись в простом смысле — это видение. В то время, когда такая настройка происходит, человек видит. Следовательно, видение, появляющееся от необыкновенной настройки, не может быть чем-то, на что наблюдают. Он заявил, что, не обращая внимания на то, что я «видел» бесчисленное число раз, мне все же не пришло в голову отказаться от своих глаз. Я подпал под влияние того, что видение было помечено и обрисовано.
— В то время, когда видящие видят, что-то растолковывает по мере того, как появляется новая настройка, — продолжал он. — голос говорит им в их уши, что имеется что. В случае, если таковой голос отсутствует, тогда то, во что вовлечен видящий, не есть видением.
По окончании минутного молчания он продолжил объяснения относительно голоса видения. Он заявил, что равным образом было бы сумасшествием сказать, что видение — это слышание, потому, что это вечно больше, но видящие вынуждены избрать звук в качестве символа новой настройки.
Он назвал голос видения самая таинственной, необъяснимой вещью.
— Моим личным выводом есть то, что голос видения свойствен лишь человеку, — сообщил он. — это возможно так, в силу того, что обращение — это что-то такое, чего не имеет никто второй, не считая человека. Древние видящие верили, что это голос могущественной сущности, интимно связанной с человеком — голос хранителя человека. Новые видящие нашли, что это существо, которое они назвали людской формой, не имеет голоса. Исходя из этого для новых видящих голос видения — это что-то совсем непостижимое. Они говорят, что свет сознания играется на эманациях Орла, как арфист играется на струнах.
Он отказался растолковать это подробнее, давая слово, что позднее, по мере продвижения, мне все станет светло.
До тех пор пока дон Хуан сказал, мое сосредоточение было таким полным, что я просто не мог отыскать в памяти, как сел за стол, дабы покушать. В то время, когда дон Хуан остановился, я увидел, что его тарелка практически безлюдна. Хенаро наблюдал на меня с лучезарной ухмылкой: моя тарелка была передо мной также безлюдна. В ней оставалось очень мало супа, как словно бы я только что кончил имеется. Но я не помнил, дабы я ел по большому счету, а также не помнил, как подошел к столу, дабы покушать.
— Тебе понравился суп? — задал вопрос Хенаро и отвел взор.
Я заявил, что да, потому, что не желал допустить, что у меня имеется неприятности с воспоминанием.
— На мой вкус он через чур остыл, — сообщил Хенаро. — а сам ты ни при каких обстоятельствах не ешь тёплую пищу, исходя из этого я мало волновался, дабы с тобой чего-нибудь не произошло. Ты, само собой разумеется, не должен был съедать две тарелки. Мне думается, что ты ведешь себя мало по-свински, в то время, когда будешь в состоянии повышенного сознания, а?
Я допустил, что он, быть может, прав. Он подал мне громадный кувшин воды, дабы я утолил жажду и промочил горло. В то время, когда я жадно выпил воду, оба они покатились со хохоту.
Нежданно я осознал, что происходит. Это осознание было физическим, это была вспышка желтоватого цвета, которая толкнула меня, как словно кто-то зажег спичку прямо у меня между глаз. Я уже знал, что Хенаро шутит — я не ел. Я так был поглощен пояснениями дона Хуана, что забыл по большому счету обо всем. Тарелка передо мной была тарелкой Хенаро.
По окончании еды дон Хуан продолжил собственные объяснения относительно света сознания. Хенаро сидел рядом и слушал так, как если бы он ни разу не слышал для того чтобы объяснения.
Дон Хуан заявил, что то давление, которое оказывают эманации, внешние по отношению к кокону и именуемые «эманации в великом», на эманации в него, одинаково для всех ощущающих существ, но итог этого давления весьма разен для них, потому, что их коконы реагируют на это давление совсем по-различному. Но в некоторых границах имеется все же какая-то степень подобия.
— Итак, — продолжал он. — в то время, когда видящие видят, как давление «эманаций в великом» действует на внутренние эманации, каковые в любой момент в движении, и как они заставляют их остановиться, тогда видящие знают, что светящееся существо охвачено осознаванием.
Заявить, что эманации в великом давят на эманации в коконе, заставляя их остановить собственный перемещение, свидетельствует, что видящие видят что-то неописуемое, суть чего они знают не раздумывая. Это указывает, что голос видения сообщил им, что эманации в коконе совсем успокоились и встретились с некоторыми из тех, что вовне.
Он заявил, что видящие, конечно, считают, что сознание постоянно приходит извне себя, что настоящая тайна лежит вне нас. Потому, что по природе эманации в великом помогают чтобы фиксировать то, что в коконе, то трюк сознания пребывает в том, дабы разрешить фиксирующим эманациям слиться с теми, что в нас. Видящие считают, что в случае, если мы разрешим этому произойти, мы станем тем, чем в конечном итоге являемся — текучими, в любой момент в движении, вечными.
Последовала продолжительная пауза. Глаза дона Хуана светились. Казалось, что они наблюдают на меня из глубины. У меня было чувство, что любой из его глаз — это свободная точка яркости. Мгновение он, казалось, боролся с невидимой силой, внутренним огнем, собирающимся его поглотить. Это прошло, и он продолжил разговор.
— Степень сознания каждого отдельного ощущающего существа, — продолжал он. — зависит от степени того, как оно способно разрешить эманациям в великом нести его.
По окончании продолжительного перерыва дон Хуан продолжил объяснения. Он заявил, что видящие заметили, что с момента зачатия сознание растет, обогащается процессом судьбы. К примеру, сообщил он, видящие заметили, что сознание отдельного насекомого либо человека растет с момента зачатия поразительно разным образом, но с однообразным упорством.
— С момента зачатия либо с момента рождения начинается сознание? — задал вопрос я.
— Сознание начинается с момента зачатия, — ответил он. — я постоянно говорил тебе, что половая энергия — это что-то предельно серьёзное и что ею необходимо руководить и пользоваться с величайшей осторожностью, но ты постоянно отвергал то, что я сказал, поскольку пологал, что я говорю об управлении в смысле морали. Я же постоянно говорил в смысле ее перераспределения и сохранения.
Дон Хуан посмотрел на Хенаро. Хенаро кивнул в знак согласия.
— Хенаро планирует сказать тебе, что отечественный покровитель, нагваль Хулиан, в большинстве случаев сказал относительно сохранения и перераспределения половой энергии, — сообщил мне дон Хуан.
— Нагваль Хулиан, — начал дон Хенаро. — в большинстве случаев сказал, что иметь половые связи — это вопрос энергии. К примеру, у него ни при каких обстоятельствах не было неприятностей с полом, потому, что у него хватало энергии. в один раз он кинул взор на меня и предписал, дабы мой пицик занимался лишь писанием. Он сообщил мне, что у меня нет достаточной энергии для половых связей. Он заявил, что мои родители, в то время, когда делали меня, через чур скучали и через чур устали. Он заявил, что я являюсь результатом весьма неинтересного совокупления — «кахида авуррида». Таким я и был рожден — неинтересным и усталым. Нагваль Хулиан советовал, дабы люди, подобные мне, ни при каких обстоятельствах не имели половых связей. Так мы можем запасти мало энергии и добавить к той, которая у нас имеется.
То же самое он сообщил Сильвио Мануэлю и Эмелито. Он видел, что у других имеется хватает энергии. Они не были результатом неинтересного совокупления. Он заявил, что они смогут делать со своей половой энергией все, что им угодно, но он советовал им управлять собой и осознать, что предписание Орла пребывает в том, что пол рекомендован для порождения света сознания. Все мы тогда заявили, что все осознали.
в один раз, безо всякого предупреждения, он посредством собственного покровителя, нагваля Элиаса, немного поднял занавес другого мира и пихнул всех нас вовнутрь, без всякого колебания. Все мы, за исключением Сильвио Мануэля, практически погибли в том месте: у нас не хватало энергии, дабы выстоять перед лицом действия того мира. Никто из нас, за исключением Сильвио Мануэля, не следовал рекомендациям нагваля.
— Что это за занавес другого мира? — задал вопрос я дона Хуана.
— То, что Хенаро сообщил: это занавес, — ответил дон Хуан. — но ты потерял предмет беседы. Ты в любой момент таков. Мы говорим о предписании Орла довольно пола. Команда Орла пребывает в том, что половая энергия обязана употребляться для судьбы. Через половую энергию орел дает сознание, так что, в то время, когда ощущающие существа вовлечены в половое сношение, эманации внутри их коконов делают все возможное, дабы снабдить сознанием новое ощущающее существо, которое они создают.
Он заявил, что в ходе полового акта эманации, заключенные в коконах обоих своих родителей, претерпевают сильное возбуждение, кульминационной точкой которого есть соединение, слияние двух кусков света сознания, по одному от каждого партнера, каковые отделяются от их коконов. Половое сношение в любой момент поставщик сознания, не смотря на то, что то, что поставляется, может и не консолидироваться, — продолжал он. — эманации в кокона не знают сношения для забавы.
Хенаро согнулся ко мне через стол и сообщил негромким голосом, подкрепляя сообщённое кивком головы:
— Нагваль говорит тебе правду, — сообщил он, подмигивая. — эманации вправду не знают этого.
Дон Хуан старался не захохотать и сказал, что безумно со стороны человека функционировать безотносительно к тайне существования и считать, что таковой узкий акт, поставляющий сознание и жизнь, это легко физическое рвение, которым возможно крутить, как угодно.
Хенаро начал делать возмутительные половые перемещения, трудясь тазом взад и вперед. Дон Хуан кивнул и заявил, что это именно то, что он имеет в виду. на данный момент поблагодарил его за признание собственного значительного вклада в объяснение сознания.
Оба они захохотали, как идиоты, говоря, что в случае, если я осознал, как важен был их покровитель, в то время, когда сказал о сознании, то я буду смеяться вместе с ними.
Я честно задал вопрос дона Хуана, что все это может означать для среднего человека в повседневной судьбе.
— Ты имеешь в виду то, что в том месте делает Хенаро? — задал вопрос он меня с нарочитой серьезностью.
Их веселие всегда была захватывающей. Потребовалось довольно много времени, дабы они успокоились. Их уровень энергии был таким громадным, что если сравнивать с ними я казался ветхим и немощным.
— Я вправду не знаю, — ответил мне, наконец, дон Хуан. — Все, что я знаю, это то, это что может значить для солдат. Они знают, что единственная настоящая энергия, которой мы располагаем, — это половая энергия, поставляющая судьба. Это знание делает их неизменно сознающими собственную ответственность.
В случае, если солдаты желают иметь энергию для видения, они будут скупцами по отношению к собственной половой энергии. Это тот урок, что нагваль Хулиан преподал нам. Он толкнул нас в неизвестное и все мы практически погибли, а потому, что любой из нас желал видеть, мы, само собой разумеется, воздержались от растраты собственного света сознания.
Я и раньше слышал его изложение этого убеждения. Любой раз, в то время, когда он делал это, я вступал в пререкания. Я постоянно чувствовал себя обязанным протестовать и приводить возражения на то, что, как я вычислял, есть пуританским отношением к полу. Я снова выдвинул собственные возражения. Оба они смеялись до слез.
— Что же делать с естественной людской чувствительностью? — задал вопрос я дона Хуана.
— Ничего, — ответил он. — ничего не произойдёт с людской чувствительностью. Дело в безответственности и невежестве по отношению к нашей волшебной природе. Неточностью есть легкомысленно тратить силу пола, поставляющую судьбу, и не рожать наряду с этим детей, но так же ошибочно не знать, что, рожая детей, ты глушишь свет сознания.
— Откуда видящие знают, что иметь детей — значит глушить свет сознания? — задал вопрос я.
— Они видят, что при рождении ребенка свет сознания своих родителей значительно уменьшается, а ребенка возрастает. В некоторых сверхчувствительных хрупких родителях свет сознания практически меркнет. По мере того, как у ребенка возрастает сознание, в световом коконе своих родителей начинается громадное чёрное пятно, именно на том месте, где свет был изъят. В большинстве случаев это посередине кокона. Время от времени эти пятна возможно видеть наложенными прямо на тело.
Я задал вопрос его, возможно ли что-нибудь сделать, дабы дать людям более уравновешенное познание света сознания.
— Ничего, — сообщил он. — по крайней мере, нет ничего для того чтобы, что смогут тут сделать видящие. Цель видящих — свобода: быть беспристрастными наблюдателями, неспособными к суждению, а в противном случае бы они пообещали создания более честного цикла. Никто сам по себе не имеет возможности сделать этого. Новый цикл, если он придет, обязан придти сам по себе.
ПЕРВОЕ ВНИМАНИЕ
На другой сутки мы позавтракали утром, и дон Хуан вынудил меня поменять уровень сознания.
— Давай отправимся сейчас к уникальной установке, — сообщил дон Хуан дону Хенаро.
— С превеликим наслаждением, — ответил дон Хенаро принципиально важно. Он посмотрел на меня и добавил после этого негромким голосом, как если бы не желал, дабы я подслушал его: «направляться ли его… Нет, это будет, быть может, через чур…»
В мгновение ока мой подозрительность и страх возросли неимоверно. Я вспотел и запыхтел. Дон Хуан подошел ко мне и с выражением практически неконтролируемого хохота заверил меня, что Хенаро на мой счет и что мы планируем пойти на место, где начальные видящие жили тысячи лет назад.
До тех пор пока дон Хуан сказал мне это, я посмотрел на дона Хенаро. Он медлительно качал головой из стороны в сторону. Это было практически незаметное перемещение, как если бы он желал сообщить мне, что дон Хуан не говорит правды. Я вошел в состояние нервного срыва, практически истерики. Это закончилось лишь тогда, в то время, когда Хенаро разразился хохотом.
Я удивился тому, как легко мои эмоциональные состояния смогут возрастать до таковой неконтролируемой высоты и спадать в ничто.
Мы — дон Хуан, Хенаро и я — вышли из дома дона Хенаро рано утром и прошли неподалеку в окружающие покатые бугры. Мы остановились в том месте и сели наверху огромной плоской гора на покатом склоне кукурузного поля, которое, казалось, было сравнительно не так давно убрано.
— Вот это начальная установка, — сообщил мне дон Хуан. — мы возвратимся ко мне еще несколько раз в ходе собственного объяснения.
— Весьма необычные вещи случаются тут ночью, — сообщил Хенаро. — нагваль Хулиан в конечном итоге поймал тут олли. Либо, лучше сообщить, олли…
Дон Хуан сделал незаметный жест бровью, и Хенаро остановился на полуслове. Он улыбнулся мне.
— Еще через чур рано для ужасных историй, — сообщил Хенаро. — подождем до сумерек.
Он поднялся и начал крадучись ходить около скалы на цыпочках, со спиной, выгнутой дугой.
— Что он сообщил о вашем покровитель, поймавшем тут олли? — задал вопрос я дона Хуана.
Он не сходу ответил. Он наслаждался, замечая за проделками Хенаро.
— Он сказал об одном сложном применении сознания, — наконец ответил он мне, все еще глядя на Хенаро.
Хенаро завершил круг около скалы, возвратился и сел вблизи меня. Он не легко дышал, практически запыхался, выбившись из дыхания.
Дон Хуан казался очарованным тем, что делал Хенаро. У меня снова появилось чувство, что они забавляются на мой счет, что оба они договорились о чем-то, о чем я ничего не знаю.
Нежданно дон Хуан начал собственные объяснения. Его голос потряс меня. Он заявил, что по окончании тяжелого труда видящие заключили , что сознание взрослых людей, окрепшее в ходе роста, больше нельзя называть сознанием, потому, что оно изменилось в что-то значительно более интенсивное и сложное, и это видящие именовали вниманием.
— Как сумели видящие выяснить, что человеческое сознание начинается и что оно растет? — задал вопрос я.
Он ответил, что на протяжении роста людских существ полоса эманаций внутри их коконов делается весьма яркой, и по мере того, как люди накапливают опыт, она начинает светиться. В кое-какие моменты свечение данной полосы эманаций возрастает так, что начинает сливаться с внешними эманациями. Видящие, свидетели усиления для того чтобы рода, высказали предположение, что сознание — это сырье, а внимание — конечный продукт созревания.
— Как видящие обрисовывают внимание? — задал вопрос я.
— Они говорят, что внимание — это усиление и управление сознания при помощи процесса судьбы, — ответил он.
Он подчернул, что опасность определений в том, что они упрощают процессы, дабы сделать их понятными. К примеру, в этом случае, определяя внимание, мы рискуем перевести волшебное, прекрасное достижение во что-то обыденное. Внимание — это единственное величайшее человеческое достижение. Оно начинается из глубокого животного сознания, пока не покроет всю гамму людской выбора. Видящие совершенствуют его еще дальше, пока оно не охватит целый диапазон людских возможностей.
Я захотел определить, придается ли особенное значение терминам «человеческие возможности» и «человеческий выбор».
Дон Хуан ответил, что человеческий выбор — это все, что мы можем избрать как личности. Выбор имеет отношение в отечественному повседневному диапазону и поэтому он ограничен по кругозору и числу. Человеческие возможности относятся к неизвестному. Они относятся не к тому, что мы можем избрать, а к тому, чего мы можем достигнуть. Он заявил, что примером людской выбора будет отечественная склонность верить, что человеческое тело — это вещь среди вещей, а примером людских возможностей есть достижение видящими способности принимать человека в виде яйцеобразного светящегося существа. Телом-вещью ты соприкасаешься с известным, а телом, как светящимся яйцом — с неизвестным. Следовательно, человеческие возможности практически неисчерпаемы.