Целлер говорит, что, потому, что мегарики объявляли понятия и лишь их «подлинной сущностью», они были не номиналистами, а реалистами, и, потому, что киники приписывали действительность не понятиям, а конкретным предметам чувственного мира, между мегариками и киниками была полная противоположность во взорах на природу понятия. Но в случае, если мы поставим вопрос: «Что такое понятие по учению мегариков?», то обнаружится близость взоров мегариков и киников. Всякое обозначение вещи именем согласится у мегариков понятием. В случае, если, с одной стороны, правильно, что у мегариков понятие имеется действительность, то, с дру-юй стороны, столь же справедливо, что у них понятие имеется имя. В случае, если под номинализмом осознавать приравнение понятия имени, то мегариков возможно назвать номиналистами. Но в большинстве случаев в номинализме понятие низводится к имени, в то время как у мегариков имя возводится в понятие. Формула мегариков: имя — понятие — действительность. Так как у мегариков имя делается реальностью и понятием, то эту точку зрения возможно назвать номинализмом (Прантль именует ее «риторическим номинализмом понятия»). Но, в случае, если угодно, принимая к сведенью другую сторону этого противоречивого взора, возможно назвать его и «реализмом имени».
Собственный учение мегарики обосновывали софизмами. Они восприняли последовательность софизмов у прошлых авторов (у Зенона Элейского и софистов) и дополнили их собственными. Тяжело установить, какие конкретно из софизмов, приводимых Аристотелем в сочине-
нии «О софистических опровержениях», принадлежат мегарикам и какие конкретно заимствованы ими у их предшественников. I
Результаты, к каким пришли сократовские школы в логике и теории познания, были в конечном счете деструктивными, отрицающими возможность познания материального мира. Данный агностицизм особенно сильно выражен у киренаиков, каковые с позиции субъективного идеализма учили, что отечественные ощущения являются чисто субъективными, они не дают нам и не смогут дать никакого знания о внешних предметах, о материальном мире мы ничего знать не можем. Платон по отношению к познанию материального мира также в сущности есть агностиком, утверждая, что подлинное познание имеет своим предметом лишь мир полных идей.
Уже Гегель отметил скептическую струю в философии Платона. Эта сторона в философии Платона сочетается с догматической верой в идеи, так когда в последней он находит выход из дебрей скептицизма.
Мегарики пробовали обосновать отрыв понятий от мира явлений и скомпрометировать логическую форму суждения. Киники отрицательно относились к теоретическому знанию и обесценивали познавательное значение как суждения, так и понятия.
Так, логические учения всех сократовских школ до Платона включительно носили деструктивный темперамент и нужен был гений Аристотеля, дабы вывести логику из того тупика, в который она попала. Но направляться подчернуть, что Платон в последний период собственной деятельности пробовал перестроить собственную философскую совокупность.
В диалектических диалогах Платон не порывает с верой в безотносительные идеи, но отказывается от собственного прошлого мнения об обособленности идей и развивает учения о связи идей и их переходах приятель в приятеля. Идеи, каковые раньше мыслились Платоном как полностью неизменные, сейчас приходят в перемещение.
В диалоге «Теэтет» Платон останавливается на вопросе, что такое подлинное знание. Он осуждает взор Протагора, что знание дают ощущения, показывая, что чувство ограничивается настоящим временем и не дает знания о прошлом и будущем Помимо этого, ощущения, говорит Платон, противоречивы. Исходя из этого в случае, если принять такое определение знания, по которому знание имеется чувство, то несоответствия, имеющиеся в ощущениях, переходят в самое знание. Из этого следует: все действительно и все ложно в одно да и то же время. А противоречивость уничтожает знание. Потом Платон говорит, что в случае, если разглядывать чувство само в себе, как что-то субъективное, замкнутое в одном моменте, то мы не будем иметь неспециализированных понятий бытия, единства, тождества и т. д.
Затем Платон подвергает критике взор, в соответствии с которому подлинное знание имеется мнение, либо умственная обработка
ощущений. Он говорит, что в этом случае фундаментом знания помогают ощущения, познавательная сокровище которых им уже якобы опровергнута. Мнение возможно верным и фальшивым. В случае, если допустить, что знание и правильное мнение тождественны, то, утверждает Платон, отпадает самая возможность фальшивого мнения, потому что фальшивое мнение не имело возможности бы относиться ни к тому, что знают, ни к тому, чего не знают, поскольку о первом имелось бы верное мнение, а о втором не имелось бы никакого мнения. Потом, если бы фальшивое мнение выяснили как такое, которому ничего не соответствует в конечном итоге, то это пред- ‘ полагало бы мнение о несуществующем (мнение ни о чем), что нереально, поскольку всякое мнение имеется мнение о чем-либо. А если бы заявили, что фальшивое мнение пребывает в подмене одного представления вторым, то на это следовало бы возразить, что немыслимо смешивать известное с другим, равным образом изве стным.
Платон говорит, что правильное мнение и знание не совпадают, потому, что верное мнение не исключает возможности фальшивого мнения, в то время как подлинное знание исключает ее. Мнение возможно подлинным и фальшивым, знание — лишь подлинным: запрещено знать ложно, возможно лишь знать либо не знать
Затем Платон переходит к рассмотрению третьего определения знания: знание имеется верное мнение в соединении с разумным объяснением. Тут Платон, по-видимому, имеет в виду Демокрита. Критика третьего определения знания направлена против баз эмпирической и материалистической логики.
Платон выдвигает следующие доводы. Разумное объясне
ние, заключающее в себе перечисление показателей какой-либо
вещи, отличающих ее от вторых вещей, не делает верное
м«ение знанием. Потому что и в этом случае верному точке зрения будет
недоставать знания оснований, раскрывающих необходимость
вещи. Мнение в любой момент непрочно, кроме того верное мнение может
быть поменяно методом переубеждения при помощи искусной речи.
Знание же, которое в отличие от мнения видит основание вещи
и постигает необходимость того, что утверждается, поколеблено
быть не имеет возможности. — —
Осуждая третье определение знания с позиций идеализма, Платон говорит, что верное мнение не есть подлинное знание, поскольку оно находится в полной зависимости от собственного чувственного материала и самый метод обработки этого материала есть чисто эмпирическим. В это же время высказывать суждения— значит постоянно устанавливать отношения между терминами, а отношения эти сущность отношения тождества, различия, равенства и т. д., каковые универсальны и леобходимы, т. е. свободны от терминов, соединяемых в суждении. И каждое суждение имеется лишь приложение этих неспециализированных нужных от-
ношений к тем либо иным двум терминам. Итак, по Платону, суждение имеется производное знание.
Где же первичное, самодовлеющее знание, дающее основание производному знанию? За мнением и ощущением направляться дискурсивное мышление. Это — дедукция, в первую очередь дедукция, используемая в геометрии со всеми ее запасными приемами: дефинициями, в которых постулируются правила, фигурами, каковые конструируются при рассуждении, и т. д. Но подлинное знание еще не тут. Математические науки (наука о числе, астрономия и геометрия) приближают нас к познанию настоящей истины, но они еще не дают ее познания. Они занимают промежуточную область между миром и чувственным миром подлинного знания — царством идей. К той же средней области относятся и все логические операции, а также их определение и деление понятий.
Дробить понятие — значит делать единое многим, а давать определение понятия — значит очень многое делать единым. Деление понятий охватывает все аналитические приемы, каковые открывают множество в единстве. Ко мне относятся логическое деление в собственном смысле слова и дедукция; первое содержится в переходе от единства рода к множеству подвидов и видов; вторая содержится в нисхождении от единства принципа к множественности следствий.
Все подобные приемы, по учению Платона, имеют абсолютное значение лишь как средство опровержения, но они недостаточны как средство утверждения. Нереально с их помощью достигнуть высшего принципа. Анализ может только освещать идею и делать ее отчетливой. Над анализом возвышается индукция. Но и она сама по себе недостаточна чтобы дать нам подлинное знание. Все, что дает индукция, — это последовательность абстрактных обобщений. Родовое понятие имеется только образ идеи, образ более надежный, чем тот, что дает нам единичное чувство. Родовое понятие имеется промежуточное «среднее», помогающее нам возвыситься от чувственного мира к миру идей. логика и Математика еще не дают подлинного знания, но они образуют последние ступени, ведущие к нему.
Где же подлинное знание, если оно не в ощущении, не в верном мнении и не в дискурсивном мышлении? На это Платон дает следующий ответ. В чувственном мире все довольно: одинаковая вещь думается то большой, то малой, то красивой, то некрасивой, то хорошей, то плохой, смотря по тому, с какой точки зрения на нее наблюдают, в зависимости от того, с чем ее сравнивают. Тут всякое суждение основывается на сравнении. Но это допустимо только иотому, что существует чистое полное знание. Индукция обобщает чувственно данное и очищает его от случайного, приводя к единству. Но индукция не формирует самого неспециализированного, она только открывает общее, И фактически
8*
подлинное знание — не в индукции, а в правилах, каковые делают вероятной саму индукцию. Подлинное знание — не в логических операциях, но в метафизических правилах, являющихся нужными условиями логических операций.
Платон ставит вопрос: заключает ли в себе неспециализированная мысль что-то новое если сравнивать с породившими ее восприятиями либо в ней
Потом, понятия, по учению Платона, отличаются от чувственных вещей еще своим совершенством, т. е. конкретно тем совершенством качества, которое полностью исключает собственную противоположность, в то время как чувственные вещи в собственных качествах несовершенны: в чувственном мире постоянно бывает больший либо меньший недочёт качества. В этом смысле Платон приписывает понятиям чистоту.
Так, в случае, если мы в мыслях разглядываем какой-нибудь красивый предмет, то его красота не имеет возможности в полной мере удовлетворить нас. Очищая в мыслях данный предмет от несовершенства, мы приближаемся к идее красоты. Мысль едина и в любой момент тождественна себе в изменчивости и противоположность множественности чувственных вещей. Так, к примеру, понятие равенства отличается от равенства двух каких-либо чувственных вещей (равенства двух деревьев либо двух камней), так как само понятие о равенстве заключает в себе идея о чистом и безотносительном равенстве, которое постоянно остаётся одним и тем же.
Но и неспециализированные понятия, каковые высказывают то общее, что имеется во множестве частных вещей, носят, по учению Платона, еще гипотетический темперамент. Неспециализированные понятия для философа являются догадками, каковые помогают ему точками опоры, дабы встать до безотносительных идей и, наконец, до последней наивысшей идеи — идеи идей, идеи блага.
Платон говорит, что при виде красивых вещей мы постигаем идею красивого, которая, но, хороша от них. Чувство имеется только предлог, что вызывает в нас идею красивого. В то время, когда вид какой-либо вещи вызывает в нас идея о какой-
‘или второй вещи, то таковой акт мы именуем воспоминанием. Так Платон приходит к учению, что подлинное знание имеется воспоминание.
Подлинное знание для Платона содержится в интуиции. При помощи интуиции познаются идеи, каковые не сущность простые неспециализированные понятия. Отличие идей от общих понятий, по учению Платона, содержится в том, что неспециализированные понятия существуют в уме человека, идеи же существуют вне людской ума и вне вещей чувственного мира. Логическое понятие в собственности дискурсивному мышлению, а мысль постигается интуицией через воспоминание. Неспециализированное понятие образуется логическим мышлением, а мысль конкретно надеется разумом. Неспециализированное понятие образуется в следствии сравнения между собой многих частных объектов. Оно предполагает идею как условие собственного существования. Идеи же владеют безотносительным бытием. Мысль — не само понятие, а его принцип. Понятия имеют в идее собственный основание.
По учению Платона, человеческий ум сам не творит ничего: его материалом помогают ощущения, а форму он заимствует от идей. Источник подлинного знания — в начальных совершенных созерцаниях души. Эти созерцания предшествовали чувственным восприятиям — последними вызываются воспоминания о них. Это как бы потерянное, которое снова обретается в подлинном знании. Так, будучи не в состоянии решить вопрос о природе людской познания, Платон впадает в мистику.
Не обращая внимания на антинаучный темперамент платоновской .теории идей и связанные с ней мистические мотивы, исторической заслугой его школы и Платона была разработка научного способа математики, и апагогического способа приведения к нелепости. его школа и Платон много сделали для прогресса математических наук в смысле придания математике строго логической формы, преобразования разрозненных математических знаний в стройную теоретическую совокупность, последовательно развивающую собственные положения и раскрывающую логические основания принимаемых ею положений.
Итак, по учению Платона, человеческое познание проходит последовательно четыре ступени:
1) чувство, 2) м’нение, 3) интуиция разума и 4) дискурсивное мышление. Человеческое познание в собственном развитии идет от полного незнания к идеальному знанию. Что касается связи мышления с языком, то Платон высказывается в том духе, что средние ступени познания (дискурсивное мышление и мнение) облекаются .в словесные выражения. Обращение принадлежит к средней области, лежащей между истинным знанием и чувственным восприятием.
Выделение мышлением того, что есть неспециализированным в вещах, приближает нас к подлинному знанию, но это не свидетельствует, что идею мы приобретаем в следствии сравнения чувственных вещей;
Наоборот, она дана заблаговременно в начале изучений как присутствующая в скрытом виде уже на низких ступенях познания, она только проясняется. Низшие познавательные ступени стоят в неоднозначном отношении к подлинному знанию. С одной стороны, дабы прийти к подлинному знанию, необходимо пройти эти ступени, они подготавливают нас к нему и пробуждают в нас воспоминание об идеях. Иначе, необходимо отбросить низшее знание, освободиться от его груза, дабы встать к высшему знанию. Для человека неизбежен путь прохождения через низшие ступени, пока, наконец, логика и математика не введут нас в царство идей.
Высказывая итоги собственного учения о познании символически в математических понятиях, Платон именует подлинное знание единицей, либо точкой, дискурсивное мышление—-числом два, либо длиной, мнение — числом три, либо поверхностью, и чувство— числом четыре, либо геометрическим телом. Познание синтетично в собственных двух крайних пределах: в единстве интуиции и в тетраде ощущения. Между ними лежат две области аналитического знания (мнение и дискурсивное мышление). А всю полноту людской знания, охватывающую все его ступени, Платон символически обозначает числом десять, которое имеется сумма 1+2 + 3 + 4 (интуиции, дискурсивного мышления, ощущения и мнения).
В собственном понимании чувственного мира Платон исходил из учения Кратила, последователя Гераклита, что довел до крайностей учение Гераклита о изменчивости и текучести всего. Платон принимает учение Кратила о изменчивости и текучести чувственного мира, но не соглашается с положением последнего об абсолютной изменчивости и абсолютной текучести вещей. Он говорит, что при таких условиях в мире чувственных вещей царила бы полная неопределенность, в это же время как вещам чувственного мира свойственна и относительная определенность. Это Платон растолковывает тем, что вещи чувственного мира состоят не только из неизвестной первичной материи, но и из формы, которая придает им известную определенность. Форму вещи чувственного мира приобретают от идей.
Чувственный мир существует не в безотносительном, а в относительном смысле: он рождается, есть, течет, изменяется. Он — середина между небытием и бытиём. Для объяснения чувственного мира Платон принимает два противоположных принципа: идею и первичную материю. Первый принцип имеется основание изменчивости, противоречивости, множественности чувственного мира, второй есть основанием имеющегося в чувственном мире постоянства, единства, определенности. Платон принимает три вида существующего: мир идей, первоматерию и чувственный мир. Первый он именует отцом, вторую — матерью, а третий — их плодом.
Неизвестная, бесформенная, бескачественная материй наровне с идеями лежит в базе всех явлений чувственного мира. Эту первоматерию Платон рисует как что-то иррациональное, она не познается ни ощущением, ни мнением, ни дискурсивным мышлением, ни интуицией разума; она познается при помощи некоего «незаконно рожденного» рассуждения. Чувственный мир имеется что-то «смешанное». В потоке его явлений отражается мир идей, в противном случае, в чем (происходит его отражение и движение идей, имеется первоматерия.
По учению Платона, действительно сущее имеется сверхчувственный мир идей. Все, что существует, существует через них, имеет в них принцип и обстоятельство собственного существования. Все определенное и могущее быть названным имеет собственную идею. Это направляться осознавать не в том смысле, что все нескончаемое многообразие изменчивых вещей чувственного мира имеет собственные особенные идеи, но в том, что их роды имеют собственный основание в идеях. Так, мысль человека относится ко всем людям прошедшего, настоящего и будущего.
Платон ставит .вопрос: «Как наши понятия и природа сообразуются между собой?» Он говорит, что если бы между ними не было соответствия, то познание было бы нереально. Вопрос о соответствии между мышлением и познаваемой им действительностью Платон решает метафизически. Он утверждает, ч го в природе виды так же неизменны, как и понятия людской мышления, каковые в любой момент постоянны и тождественны себе. Так, в мире живых существ методом акта размножения род сохраняется неизменным, не обращая внимания на постоянную смену многих поколений. Метафизическую концепцию видов и неизменности родов к неизменности и природе понятий людской ума Платон сочетает с идеалистическим объяснением соответствия, существующего между понятиями людской ума и объективным миром. Он усматривает обстоятельство этого соответствия в том, что одинаковые полные идеи являются и принципами мышления и принципами бытия; эти полные идеи отражаются и в природе, создавая ее виды, и в людской мышлении, создавая его понятия.
Центральная неприятность, которая ставится Платоном в его диалектических диалогах «Софист» и «Парменид», имеется неприятность единого и многого. Эта неприятность онтологическая, гносеологическая и логическая. В истории греческой философии она первоначально ставилась в онтологическом замысле. Шла борьба между философскими направлениями, принимавшими единое первовещество, и направлениями, признававшими множественность элементов мира. Уже у Зенона Элейского эта неприятность переносится и в область теории познания.
Зенон обосновывал, что допущение многого полно противоречий. Он превращал многообразный чувственный мир в пустую
видимость, полную противоречий. Перенесение софистами, а после этого и сократовскими школами неприятности единого и многого в область теории познания продемонстрировало, к каким несообразностям приводит одностороннее признание как принципа единства, так и принципа множественности. С одной стороны, выступала метафизическая концепция неизменных понятий, с другой — учение, что у каждого человека в каждое мгновение, в соответствии с его изменяющимися ощущениями, имеется особенная истина. Позиция необыкновенного признания принципа единства либо принципа множественности подрывала базы логики, развивался необычный алогизм с отрицанием познавательного значения понятий, суждений, умозаключений.
В диалектических диалогах Платон ставит задачу доказать неразрывную диалектическую сообщение единого и многого и продемонстрировать несостоятельность односторонних точек зрения.
Как уже отмечалось, в диалоге «Парменид» Платон использует собственный гипотетический способ. Тут противопоставляются четыре тезиса, каковые, так сообщить, перекрещиваются и раскрывают проблему с различных точек зрения. Последовательно надеются тезис (утверждение), антитезис (отрицание), после этого синтез отрицательный («ни то, ни второе») и, наконец, синтез утвердительный («да и то, и второе»).
В разных догадках, каковые последовательно подвергаются анализу в диалоге «Парменид», всегда встречаются одинаковые главные понятия: количество либо число (и целое либо часть), форма, пространство, время, отношение, покой и движение, различие и тождество, подобие и неподобие, неравенство и равенство, небытие и бытие, единое и очень многое.
Выдвигается первая догадка: допустим, что существует единое в безотносительном смысле. Применим к нему вышеприведенные категории. Безотносительное единое не есть очень многое. Следовательно, оно не имеет частей и исходя из этого не есть целое. Если оно не имеет частей, то в нем нет ни начала, ни финиша, ни середины. А вдруг так, то оно не имеет формы и при таких условиях не находится нигде, потому что если бы оно пребывало в пространстве, то имело бы форму. Потом, в случае, если безотносительное единое не находится в пространстве, то оно не может быть в движении, не имеет возможности передвигаться с одного места на второе. Равным образом оно не имеет возможности изменяться, поскольку изменение внесло бы в него множественность: оно стало бы хорошим от самого себя, т. е. не было бы более полностью единым. Но в случае, если полное единое не движется, то оно не находится и в покое, потому что быть в покое значит оставаться на одном и том же месте, а полное единое, как было доказано, не находится нигде.
Подобным же образом используются к полному единому и другие категории, и в следствии получается, что безотносительное единое непознаваемо. Все методы познания бессильны перед
ним и не смогут иметь его своим объектом. Оно — выше форм мышления. Александрийские интерпретаторы видели в безотносительном едином, составляющем предмет первой догадки диалога «Парменид», идею блага, выступающую в качестве наивысшей идеи в диалоге Платона «Государство». По Проклу, в безотносительном едином первой догадки «Парменида» необходимо понимать бога. Другие полагали, что под этим полным единым необходимо осознавать всю полноту всего существующего. Из ученых нового времени Жане видит в первой догадке диалога «Парменид» только простое опровержение учения элеатов об полном единстве всего, Тидеман и Теннеман видят тут только несложную диалектическую игру понятиями, Штальбаум истолковывает единое первой догадки как первичную материю, являющуюся, по Платону, неизвестной и непознаваемой.
Оставляя в стороне эти разные толкования, мы видим в первой догадке и в дедуцируемых из нее следствиях только подтверждение того, что безотносительное единство, исключающее всякую множественность, не существует для человека, оно непознаваемо и непостижимо. Диалектика единого и многого, признающая их неразрывную сообщение, отвергает тезис первой догадки.
Вторая догадка (антитезис) диалога «Парменид» допускает существование единого в относительном смысле. В случае, если первый тезис обосновывал, что полное единое не имеет никакого отношения к пространству, времени, количеству, качеству и т. д , то второй тезис обосновывает, что относительное единое находится в связи с числом, пространством, временем и т. д. Жане находит, что все учение самого Платона содержится в этом втором тезисе. Фуллье, что в безотносительном едином первой догадки видел всевышнего, в относительном едином второй догадки видел платоновские идеи.
Третья догадка говорит уже о единстве противоположностей: единое имеется очень многое. Тут речь заходит о настоящем множественном единстве.
Четвертая догадка имеет своим предметом чувственный мир, что есть множественным, но его множественность связана с единством.
Всего в диалоге «Парменид» девять догадок. В последних строчках диалога дается следующее резюме всего изучения: «Существует ли единое (как это принимается в первых пяти догадках) либо оно не существует (как допускается в последних четырех догадках), и в том и в другом случае оно и иное (т. е то, что превосходно от него), как в отношении к себе, так и в отношении их друг к другу, имеется и не есть все и есть и не есть всем».
Суть этого заключения пребывает в утверждении того, что любая из девяти догадок включает в себя особенную истину и мы будем обладать полной истиной только тогда, в то время, когда примем все
девять догадок Любая из этих догадок воображает особенную точку зрения. Приведенные нами последние слова диалога «Парменид» не нужно осознавать в том смысле, словно бы одинаковые вещи, взятые в одном и том же отношении и разглядываемые с одной и той же точки зрения, допускают в себе противоположности. Так как это противоречило бы тому, что Платон говорит о противоположностях в «Софисте» Связь всех противоположностей в «Пармениде» вытекает из того, что единое и очень многое, бытие и другие противоположности и небытие берутся в разных качествах (в полном либо относительном значении либо по большому счету в отношениях и различных значениях, в каких лишь возможно их брать).
В безотносительном едином все противоположности совпадают В мире идей противоположности всегда сосуществуют и находятся между собой в определенной связи. В чувственном мире имеет место смешение противоположностей благодаря участия одних и тех же вещей в противоположных идеях. В первичной материи — безразличие противоположностей. Таково учение о противоположностях, развитое Платоном в диалоге «Парменид». Это учение говорит, что противоположности — во всем и везде, и сами идеи в собственной сущности сущность соединение противоположностей (единого и многого).
Для истории логики громадное значение имеют следующие вопросы, поставленные в диалоге «Парменид»: 1) об отношениях между понятиями, их несоединимости и соединимости и 2) об отношении между единичными вещами и понятием, к каким это понятие относится. В случае, если раньше у Платона неспециализированные понятия (идеи) мыслились как существующие раздельно от вещей чувственного мира, как обособленные от них сущности, то в диалоге «Парменид» отношение между частными и общим понятием вещами понимается как неразрывная сообщение единого и многого. Это новое познание отношения между неспециализированным, частным и единичным представляет собой уже переходную ступень от прошлого учения Платона об отношении между неспециализированным и частным к учению Аристотеля об этом. Исходя из этого в литературе, посвященной изучению диалога «Парменид», высказывался взор, что данный диалог в собственности не Платону, а Аристотелю, потому, что в том месте дается учение о неразрывной связи неспециализированного (единого понятия) и частного (множества личных вещей чувственного мира). Но в действительности данный диалог знаменует собой только определенный поворот в развитии философии Платона
ГЛАВА III
Логика Аристотеля
Один из величайших ученых древности Аристотель появился в 384 г. до н. э. в городе Стагире (из этого прозвище «Стагирит»). В собственных произведениях Аристотель с глубиной и удивительной широтой охватил все отрасли современного ему философского и научного знания (пожалуй, за исключением математики). Он творчески разрабатывал философию, логику, физику, астрономию, биологические науки, психологию, этику, эстетику, риторику, публичные науки.
В течение 20 лет Аристотель был учеником в школе Платона. Позднее, через 12 лет по окончании смерти Платона, Аристотель основал в Афинах собственную философскую школу (перипатетическую, либо Ликей). Погиб Аристотель в 322 г. до н. э.
В философии Аристотеля перекрещиваются идеализм и материализм, Платона и линии Демокрита, умелое эмпирическое направление научного изучения Демокрита и умозрительно-дедуктивное Платона.
По некоторым свидетельствам, неспециализированное число написанных Аристотелем произведений приближается к тысяче. Логические произведения Аристотеля позднее были объединены под неспециализированным заглавием «Органон». Ко мне вошли:
1. «Категории» — произведение, которое не всеми исследовате
лями согласится настоящим ввиду близости развиваемого в том месте
учения взорам, выраженным Платоном в диалоге «Тимей».
В этом произведении позднейшими вставками являются главы 10—
15, где излагается учение о постпредикаментах; К. Прантль со
чинение «Категории» вычислял фальшивым;
2. «Об истолковании» — произведение, возможно, не принадле
жащее самому Аристотелю либо по крайней мере подвергшееся
позднейшим вставкам и искажению;
3. «Аналитики первая и i орая» — главное хорошее
произведение Аристотеля по логике, из которых первая излага
ет силлогистику Аристотеля, а вторая — учение о доказательст
ве. Эти два произведения, несомненно, принадлежат самому Аристо
телю;
4. «Топика», содержащая учение о возможных («диалектиче
ских») доказательствах (в ней не в собственности Аристотелю
только пятая книга);