Его предали подло и унизительно, предали за кучку золота, предали люди, которым он безоглядно доверился. Что ж, матерь городов славянских, златоглавая Прага, сейчас ты вкушаешь плоды собственного тогдашнего предательства. Пускай же не забывают народы и правители, какой ценой расплачиваются потомки за их легкомысленный флирт с сатаной!
Вот назван тот, чья воля двигала всеми этими людьми. Не слепая стихия, не невнятные законы — дьявольская воля направляла видимые силы зла. Божие же дело — отмщение. Так осмысляет историю Максимов.
Но и Всевышнему, и человеку отведена в истории, как вычисляет автор только пассивная роль: Всевышний устраняется Собственной волею, человек слепо следует в собственных действиях дьявольскому плану.
Создатель показывает неисчислимые подлости, совершаемые людьми довольно часто кроме того и не из корыстных заинтересованностей, а просто без всякого смысла, для самого зла, не смотря на то, что они и не сознают того, как не сознают самой сатанинской природы этого зла.
Но так как вера говорит нам: кроме того Божье промыслительное попущение злу совершается для конечного блага человека, для единого на потребу. Ничего о том нет у Максимова, не смотря на то, что он и утверждает выбором эпиграфа: всё совершается по воле Божией. Так неужто торжество зла со общей смертью — цель той воли? Ясного ответа автор не даёт.
Он только внимательно всматривается во зло. Оно многолико. Авторский сарказм настигает и самодовольную Америку, и цивилизованных европейцев, да и собственных русских не через чур щадит.
В мире действует злая воля. Те же, кто имел возможность бы помогать добру, воли лишены. Таков, в представлении автора, и последний Император, наделённый многими добродетелями, но слабохарактерный человек. И дело не в личности самого Царя, но в исчерпанности внутренних возможностей монархии. Потому что вся история России завершается. А коли так, то и оставляет как бы русского человека Божий Промысл.
Отступился Всевышний от человека? Либо кроме того от народа всего?
Некоторый ветхий сапожник показывает одному из персонажей, воину Егорычеву, взятую им в дар от какого-либо зэка особенную икону. Принципиально важно: икону — как она именуется и автором, и персонажем. Необычная то была икона, помогающая, по слову сапожника, от всех бед, — кусок закопчённой фанеры, на которой чьей-то рукой выжжено было одно-слово и — единственное слово срамное.
С этим словом Егорычев и прожил всю другую жизнь.
В случае, если вдуматься в шокирующую грубость той мудрости, то она заключает в себе не что иное, как теплохладность, вознесённую на уровень главного закона судьбы.
Что сообщит Господь тому, кто устроил жизнь по тому закону? Это известно: извергну тебя из уст Моих (Откр. 3,16).
Такова ли будущее народа?
Такова ли человечества и судьба по большому счету, в то время, когда сотрёт с лица земли последний самого себя, а сатана возликует о собственной победе?
Думается, всё в романе стянулось к вопросу, что задаёт себе один из персонажей: К сожалению, мир — это всё-таки заговор. Заговор безбожного человека против всех и самого себя. И лишь Всевышний волен вывести нас из этого замкнутого лабиринта. Но заслуживаем ли мы Его снисхождения?
Создатель как словно бы останавливается перед будущим как перед неразрешимою тайной…
Принципиально важно и нужно: одновременно с поставить подлинный вопрос, кроме того и не зная ответа. Нравится тот вопрос, не нравится ли — отвечать будет необходимо.
И это вопрос не просто писателя Максимова, а и русской литературы оттуда — всем нам.
Глава XX
ЛИТЕРАТУРА ФИНИША XX СТОЛЕТИЯ
Думается, всё обрушилось в русской культуре тысячелетия и конца века: литература потеряла собственное ведущее положение. Тиражи толстых изданий, взлетевшие было к миллиону, чуть держатся около десяти тысяч. Прошлые властители дум уступили место наглым дельцам и малограмотным журналистам шоу-бизнеса.
Что это: предвестье близкой окончательной апостасии либо предупреждение о необходимости противостать надвигающейся угрозе?
Поддаваться отчаянию ни при каких обстоятельствах не полезно, но должно постараться хотя бы с краешку осмыслить совершающееся.
Одним из пророков мистической псевдореальности, которая всё больше влечёт апостасийное сознание, стал для постсоветской образованщины автор Даниил Леонидович Андреев(1906-1959). Его творчество выяснилось обширно дешёвым только в последнее десятилетие XX века, исходя из этого оно имеется факт конкретно этого времени, а не того, в которое совершалось. Он — один из кумиров постмодернистской эры.
Андреев создал грандиозный триптих — Русские всевышние, Металлическая мистерия, Роза мира. И тяжело разобраться: имеется ли Роза мира только прозаический комментарий к образным стихиям поэтических Мистерии и нагромождений Богов (как то утверждает комментатор их издания) либо, напротив, поэтические фантазии являются иллюстрациями к мистической совокупности Розы мира, этого религиозно-философского трактата, призванного раскрыть всю многосложность мироздания и поведать обо всех тайнах, каковые были открыты духовному опыту писателя.
В молодости он уже был подготовлен к восприятию чёрных действий. И позднее жестокостью событий его чувствительная душа была подвергнута такому замечательному мистическому насилию, что он уже не имел возможности ничему противиться. Как мы знаем, что бесы выбирают для себя в служители людей, к тому расположенных по душевно-психологическим особенностям, мистически чувствительных и исходя из этого дешёвых состоянию красоты.
В случае, если упростить все мистические нагромождения Андреева, то останется как словно бы такая схема: добро борется со злом, в эту борьбу включено всё мироздание, очень многослойное по структуре собственной, всё связано со всем, мистические силы высших и низших слоёв определяют каждые процессы, совершающиеся в данной борьбы. Для писателя это итог некоего откровения. И для всей совокупности для того чтобы откровения, содержащей в себе совсем новые понятия, лишь снаружи совпадающие с христианскими, пригодилась, очевидно и новая совокупность терминов.
Понемногу в сознании поэта разворачивалась мысль разнослойных многосложных совокупностей, свойственных всякому небесному телу. Он наименовывает эти совокупности брамфатурами. Брамфатурой Почвы есть Шаданакар, складывающийся из огромного числа (более 240) разноматериальных слоёв, инопространственных и иновременных. Многослойность Шаданакара — взаимосвязанное целое: любой слой воздействует на общее бытие. В Розе Мира дано достаточно подробное описание разных их обитателей и слоёв. Попутно сообщается, где и в каком слое возможно сейчас встретить видных исторических деятелей всех народов и времён.
соединение и Связь происходящего в различных слоях образует метакультуру, которая творит и осуществляет себя в метаистории. Познать метакультуру, раскрыть суть метаистории, установить мистические связи бытия России и её двойников в иных слоях — вот цель того эстетического творческого способа, что создал Андреев и что он назвал мета-реализмом.
Вызнаёт же он: в каждой брамфатуре совершается борьба Провиденциальных и демонических сил, каковые и создают собственные миры, причём демонические миры, образующие антикосмос, призваны, по плану их создателей, заменить собою целый космос Божественный. Одна из целей демонов — усиливать человеческие страдания, потому, что они излучают гаввах, восполняющий убыль жизненных сил у многих демонов. Имеются в слое Дуггур (увидим, что все слои брамфатур имеют собственные наименования, перечислять каковые и запоминать в этом случае нет необходимости) и такие демонические существа, что нуждаются в эйфосе, излучении людской похоти, — и исходя из этого они стремятся вызвать и усилить её в людях.
Отечественное человечество не единственное в Шаданакаре. Имеется и некое высшее человечество, крылатые даймоны (термин, по свидетельству поэта, заимствованный у Сократа), обитающие в Жероме, одной из сакуал (совокупность из нескольких разноматериальных слоёв), имеющей четыре пространственных координаты и пара временных. Даймоны опередили нас в собственном становлении и часто оказывают помощь нам одолевать тот путь, по которому они шествуют в первых рядах нас. Один из даймонов помогал и Андрееву, по его свидетельству, в мистических прозрениях. (Андреев в собственной совокупности различал даймонов и демонов — но не совершил ошибку ли в том?)
Главными среди рас античеловечества являются высокоинтеллектуальные демонические игвы, обитающие в шрастрах, инопространственных слоях с высокоразвитой цивилизацией. В том месте же обитают раругги, появившиеся в следствии эволюции хищников доисторических эр. Имеются кроме этого уицраоры, хищные демоны великодержавной государственности, обитающие по соседству с шрастрами. Собственные жизненные силы они, равно как и игвы и раругги, восполняют поглощением шаввы, излучения, порождаемого национальным комплексом. Уицраоры смогут размножаться, но необычно: отпочкованием.
Основной демон Шаданакара — Гагтунгр, он обитает в Дигме, в мире с пятью пространственными и множеством временных измерений. Он являет собою три ипостаси — Гистург, великий мучитель, Фокерма, великая блудница, и Урпарп, великий осуществитель демонического замысла.
Просветлённые человеческие души, синклиты, обитают в затомисах, высших слоях всех метакультур. Все эти слои имеют более чем трёхмерное пространственное и чем одномерное временное измерения. Небесная Российская Федерация есть затомисом российской мета-культуры. Синклиты кроме этого оказывают помощь человечеству в его бытии. Нынешнее человечество, по Андрееву, пребывает в энрофе, для которого характерно пространство конкретно в трёх измерениях и время в одном измерении.
В Ирольне, в одном из миров с пятью пространственными координатами, обитают монады, богорождённые или богосотворённые — первичные, бессмертные, неделимые духовные единицы. Мысль монады заимствована у Лейбница, но не в том сущность. (Пожалуй, возможно было бы применять, по смыслу понятия, и платоновский термин — эйдос.) Любой человек имеет собственную монаду, богосотворенную (богосыновнее Я), в отличие от богорождённых монад высших иерархий. Монады создают себе шельт, первое из собственных материальных облачений. Конкретно шельт нисходит в низшие миры для их просветления. Монады пребывают в Ирольне неизменными, в то время как в энрофе совершаются многие перевоплощения, претерпеваемые шельтами.
Особенно серьёзной для метаистории делается реинкарнация великих человекодухов, среди которых именуются Эхнатон, Зороастр, Моисей, Осия, Будда, Лао-Цзэ, апостол Иоанн Богослов. Конкретно они не дали угаснуть духовности Шаданакара. Действительно, все они скорее учили о том, как выйти из цепи подчинения демоническим законам, но не ставили себе преображения бытия и задачу просветления. Эту задачу пробовал решить Христос, но Его дело не было завершено. Обращение о том в первых рядах.
Среди монад выделяются стихиали, проходящие в собственном становлении через царства Природы. Великая стихиаль Мать-Почва участвует в творении астрала, второго материального облачения монад, в котором сосредоточены высшие духовные мистические свойства восприятия Божественного космоса и действования в нём. Третьей материальной оболочкой монад есть эфирное тело, без которого неосуществима никакая органическая судьба на Земле.
Существуют кроме этого образования и некие сущности, не имеющие монад, но владеющие волей и сознанием, — кароссы и эгрегоры, которые связаны с отдельными народами, странами, партиями, публичными объединениями. Любопытна, например, функция кароссы Дингры, стремящейся к умножению русского начала в мире. Она имеется что-то среднее между охранительницей и богиней сладострастия телесного родового состава народа.
сердцем и Вершиною Шаданакара есть Мировая Саяьватэрра, наивысшая из сакуал, складывающаяся из трёх миров, где обитают Планетарный Логос, Богоматерь и Звента-Свентана.
Планетарный Логос — Великая Богорождённая монада, Вождь всех сил Света в Шаданакаре, верховный разум всей данной брамфатуры, выразительница Всевышнего-Сына, старейшая из всех монад Почвы, осуществившая себя в виде Иисуса Христа, пришедшего подготовить человечество к смене эонов, мировых периодов с разными состояниями материальной и духовной потенции всего человечества.
Звента-Свентана имеется кроме этого Великая Богорождённая монада, выразительница Вечной Женственности и Невеста Планетарного Логоса. Приблизительно полтора столетия назад она сошла с духовно-космических высот и скоро обязана принять просветлённое воплощение в одном из затомисов. Одна из задач Звенты-Свентаны — преобразование стран в Братство. Это событие метаистории, и в земном энрофе оно отразится как появление Розы Мира.
Роза Мира — всерелигиозная единая Церковь будущих столетий, в которой человечество призвано спастись от порабощения противобогом. Она — собственного рода средство перехода от одного периода метаистории к как следует новому. Периоды эти выяснены борьбою планетарного демона и Провидения. Переход от дьяволо-человечества к Бого-человечеству вероятен лишь через Розу Мира.
В метаистории всего Шаданакара ключевая роль в собственности России, народоводителем которой есть Яросвет, богорождённая монада, один из великих демиургов человечества. В метаистории России кроме этого участвует вторая богорождённая же монада, Навна, совершенная Соборная Душа данной метакультуры, невеста Яросвета. Их-то чадом и есть воплощение Звенты-Свентаны. Андреев сплетает метаисторию Шаданакара с метаисторией России, осмысляя происходящее в его собственной жизни через историю собственного народа и космическую метаисторию. Конкретно Яросвету в его браке с Навной отведена наиболее значимая роль в приближении Розы Мира. Вот в чём заключена особенная роль русском метакультуры: она будет базой глобальной церкви, Розы Мира.
Эту идею Андреев повторяет и в Металлической мистерии, где в аллегорической форме воспроизводит историю России от событий 1917 года до утверждения Розы Мира, в каковой соединяются все народы, восславляющие Всевышнего.
Вот наиболее значимые понятия в совокупности Андреева. Имеются и многие иные, менее ответственные, которыми возможно пренебречь. Очевидно, данный измышленный мир любопытен как словно бы — как стройное творение замечательного воображения. Это любопытно как игра. Так многие и пробуют воспринять совокупность автора Розы мира.
Андреев как бы с далека направляться тому, что выяснено Православием. Но направляться — искажая воспринятое в Истине. Его образы и необычные слова призваны обозначить и новые сущности. За ними у Андреева мыслится несомненная мистическая действительность. В собственной игре создатель был через чур важен, и она перестаёт быть легко игрой. Он обрисовывает несомненный опыт собственных мистических видений — и они для него в полной мере точны. И они не совпадают с православным мировидением. Он убеждает нас: так устроен мир, вселенная, космос… И в том опасность. Страшно зачаровываться этими стихами и с медленной постепенностью втягиваться в тот измышленный мир, всё более признавая его бытийственную достоверность. Страшно особенно: в Розе мира создатель пробует отвергнуть богодухновенность Евангелия. Одним из вдохновителей Писания, по Андрееву, был исконный неприятель.
Возможно утверждать: сама религиозная совокупность Розы мира появилась из неверного понимания автором Православия, из маловерия, всё породившего. И по какой причине ему не пришла в голову такая же несложная идея: что если тот исконный неприятель пробрался и в сознание меня самого и извратил многие понятия в нём? По какой причине не явилось хотя бы сомнение? Андреев усомнился в Евангелии, но собственную веру счёл неколебимой.
Базы вероучения Андреева не совпадают с православным Знаком веры — ни в чём. Христос у Андреева — божество только земной брамфатуры. Так как в иных брамфатурах имеется, возможно, какое-то соответствие Христу, а потому, что Шаданакар есть только песчинкой в сонме небесных тел, то — приходится сделать Христос — и вывод в общей совокупности не имеет возможности не быть одним из несчётно многих. И в земном пантеоне всевышних Христос у Андреева занимает только первенствующее, возглавительное положение среди других. Он — всего лишь шельт божественной монады, которая так как остаётся в собственной обители и отправляет в низшие слои собственное материальное облачение. Другими словами: сказать о том, что в андреевском Христе соединены полнота Божественной и полнота людской природы — бессмысленно. Тут нет ничего общего с православной христологией.
Исходя из этого Христос и не есть у Андреева Спасителем. Он совершил только кое-какие внешние действия, воздействующие на общий ход событий в брамфатуре, но не решающим образом. Дело Христа и по большому счету выяснилось во многом неудачным. Смерть Спасителя, оказывается, не была добровольно жертвенной, но стала вынужденным выражением временной победы планетарного демона. И это случилось по причине того, что Христос якобы не владел полнотой божественного могущества, которого Он достигнет только в будущем, в так именуемом Втором территории, в периоде тысячелетнего царства, которое придёт на смену должной увянуть Розе Мира.
Временное поражение Христа в борьбе с Гагтунгром выяснило и драму исторического христианства не сумевшего взять на себя роль социально-политического устроителя в бытии народов. Эта роль отводится сейчас чаемой Розе Мира.
Вот ужасное непонимание — Христа, Голгофы, смысла дела спасения.
Всё это, как видим, полностью не соответствует христианскому догмату о Боговоплощении. Принимать либо не принимать учение Андреева любой волен по собственному усмотрению, но и принявшие его должны сознать и признать: оно с православным расходится в базе собственной.
Имеется у Андреева и собственная Троица. Это: Всевышний Папа, Вечная Логос-Женственность и вселенский Сын. Мы уже знаем эту схему хотя бы по Мережковскому. Но у Андреева только внешнее сходство с Мережковским. Тот отождествлял Дух с Женственностью. Андреев, наоборот, утверждает полное совпадение Духа и Отца. По Андрееву: Папа имеется Дух. Оставшееся свободным место он отдаёт Приснодеве.
Поэт мыслит Приснодеву Ипостасью Троицы, Вечной Женственностью, пара раз совершавшею низлияния в высшие слои Шаданакара, а уже под их действием принимала земной вид и просветлялась та богорождённая монада, которая через пара воплощений стала Матерью Планетарного Логоса на земле. Выражением Женственности стала и Звента-Свентана. Для православного сознания это полностью неприемлемо.
Мысль Розы Мира, вселенской Церкви, должной соединить в себе все религии и призванной спасти человечество, неоригинальна в базе собственной и есть вариантом одного из самых ранних плодов того же нового религиозного сознания со времён Соловьёва и Мережковского (различия в терминах не сущность ответственны). Исходя из этого и сейчас она завлекает к себе многие умы: дополненная новым интеллектуальным блеском и соблазнительной мистической сложностью. Серьёзнее всего: эта мысль ангажирована для замещения собою истины: спасение допустимо только в единой Святой Соборной и Апостольской — Православной — Церкви. Сейчас для спасения предлагается синкретичная Роза Мира.
Роза Мира — не в полной мере и Церковь, в случае, если вникнуть в её план. Она — не только религиозно-нравственное, но в основном социально-политическое устроение, в которое должно уложиться со временем всё бытие человечества. Андреев очень детально обрисовывает многие его особенности, вникая порою в их небольшие подробности. Фактически, это чистейшей воды социально-религиозная утопия, не смотря на то, что и переданная в подробностях. Сам создатель признаётся: Я не могу сообщить, к примеру: Роза Мира придёт к власти тогда-то и так-то; я кроме того не могу сообщить, придёт ли она к власти по большому счету.
По окончании завершения эры Розы Мира настанет Второй эон, за который Шаданакар понемногу освободится от всех сил зла, и одинокий Гагтунгр окажется перед выбором: или покинуть брамфатуру, или смирится перед Всевышним. В случае, если случится последнее, то наступит Третий эон, Шаданакар перейдёт в высшие, непредставимые формы бытия и начнётся разрешение ответственной задачи: искупление планетарного демона.
В соответствии с православному миропониманию демоны лишены свободы выбора и понятие искупления несоединимо с их бытием. Так, цель существования земного человечества определяется Андреевым на базе антихристианского духовного осмысления всей истории тварного мира.
Совокупность Андреева имеется кроме того не религия, но смесь оккультизма с социальными упованиями. Всё это отвергает логику Розы Мира как неистинную.
Вот тот плод, по которому мы можем оценивать химеру Андреева: она уводит сознание и душу человека от православного — другими словами единственно действительно религиозного — мироощущения. Среди образованщины финиша XX века, но, много найдётся взирающих на Православие свысока, с пренебрежением — для аналогичных таковой плод делается несомненным преимуществом Розы мира. Их воля.
Для православного же верующего без сомнений: каждый отход от Православия, другими словами от полноты Христовой Истины, таит смерть для души человека. Потому что это имеется не что иное, как апостасия, сугубое богоотступничество.
Порванное сознание породило два процесса секуляризации в культурном пространстве бытия. Первый совершился в эпоху ренесанса (в РФ, очевидно, позднее), второй разворачивается в XX столетии и переходит в третье тысячелетие.
Процесс ренессансной секуляризации культуры означал разрыв между духовным и душевным. Мастерство обозначило это как преимущественное внимание к душевному и телесному. Тем самым оно противостало христианской ориентации человека в его жизненном пространстве.
В мастерстве серебряного века наметилось то, что совсем совершилось в постмодернизме: разрыв между душевным и телесным.
Единство, выраженное в христианской трихотомии — тело, душа, дух, — выяснилось совсем порвано, раздроблено, уничтожено, опорочено, запакощено.
Мастерство постмодернизма, знаменующее собою один из тупиков секулярного мастерства по большому счету, всё более упорно ограничивает себя вниманием к плотским проявлениям судьбы. Оно возглашает освобождение телесного от душевного.
При попытке выяснить постмодернизм как творческий способ, как направление нетрудно заключить , что его изюминкой есть полное отсутствие каких бы то ни было эстетических предпочтений, показателей, творческих законов, идейных (не говоря уже об идеологических) стремлений — ровным счётом: ни-че-го. Постмодернизм аморфен совсем.
Поэт Е.Рейн, которого никак не заподозрить в предвзятости, прямо утверждает: …постмодернизм — это легко болото. Болото с достаточно изысканными линиями. Постмодернизм не имеет отличия в уровнях, это большая энтропия, он, фактически, не содержит никакой энергии. Он признаёт каждые комбинации, всё имеет однообразное значение, всё цитирует друт приятеля, всё равноценно, равносильно. …Лучшим постмодернистом возможно компьютер. Тогда не нужна людская тайна, не требуется то самое основное, для чего существует мастерство.
Возможно сообщить: постмодернистов истина уже не интересует. Новый же критерий рекомендован для совсем другой цели, нежели обнаружение истины: сейчас главным смыслом эстетической деятельности совсем делается эгоцентрическое по природе самоутверждение индивида. В каком-то смысле нарочитая несерьёзность отражает всего лишь ужас перед глубиною истины.
Это мы встречаем и в художественном творчестве. В постмодернизме в первую очередь. стремлением и Иронической безнадёжностью укрыться от мира отплатил судьбе за собственную неприкаянность Венедикт Ерофеев(1938-1990). В поэме Москва — Петушки (1969) он постарался навязать всем идея об обречённости индивидуума в пространстве антижизни конкретной социальной действительности. Проблему персональной ответственности человека — Ерофеев осмыслять отказался. Она — вне его сознания. Он сознаёт жизненный процесс как рок.
Ерофеев-живописец — раб собственного воображения, игрового и игривого. Его сознание принялось творить причудливые фантомы, несомненный литературный талант придал им вид привлекательный и передающий унынием. Такое воображение постоянно направляется бесами. А результатом делается неспособность человека к живой судьбы. Пьяной мечтательностью, уходом от действительности человек начинает сгладить собственную невозможность противостать всем невзгодам, мужественно противоборствовать напору внешних недобрых обстоятельств и сил.
Создатель поэмы прибегает к особенному приёму десакрализации бытия по большому счету (не только советской идеологии): к ироническим литературным и библейским реминисценциям. В каком-то смысле вся поэма Ерофеева литературоцентрична, Библия же ставится в один последовательность с другими литературными произведениями.
Ерофеев намеренно пробует за эстетическим и сакральным восприятием мира высмотреть мины судьбы — и обнаруживает их в любой момент, высмеивая тонко, кроме того изящно порою и талантливо. Ёрничая и кощунствуя, Ерофеев вершит собственное странствие. Потому что он не кто другой, как странник, ищущий эдем в пространстве внешнем, но обретающий только вакуум в себя. Он ищет обстоятельство того, он страдает, но упрёки обращает к Всевышнему.
Вовсе не социально-политическое обличение — суть поэмы Ерофеева. Содержание её — религиозное по духу собственному. Поэма Ерофеева — произведение богоборческое. Создатель делает выводы Творца, обвиняет Его, и собственной судьбою выносит Ему решение суда без обжалования. Появление произведений с подобным настроем души допустимо только в обезбоженном пространстве.
Что возможно сообщить о вере самого Ерофеева?
Уже по окончании его смерти показались многие интервью знавшей писателя на исходе судьбы Натальи Шмельковой. Вот отрывок из её рассуждений:
Корр. Он был религиозным человеком?
Н.Ш. Да, исповедовал католицизм, принял крещение на Пасху 1987 года в костёле Святого Людовика. Я была его крёстной, не смотря на то, что и православная.
Корр. А по какой причине он пришёл конкретно к католицизму?
Н.Ш. Сказал: Не обожаю православия за холуйство. Если бы Господь дал мне ещё два-три года, я написал бы книгу, которая бы нанесла урон православию.
Церковная неразборчивость в среде этих людей не удивляет: будучи православным (формально, само собой разумеется), человек не усомнится учавствовать в инославном таинстве. Неприязнь к Православию через чур понятна: она вероятнее имеется следствие подсознательного ощущения, что будучи в Православии, нужно будет признавать собственную ответственность за всё, а не сваливать на рок.
Веничка бунтует, и бунт его подобен бунту Ивана Карамазова: оба не приемлют мира. Я не Всевышнего не принимаю, я мира, Им созданного не принимаю и не могу принять… — ответ, внушённый линией.
в течении всего повествования Веничка будет в состоянии похмелья и опьянения. Одно причудливо соединяется с другим. Но в финале всё проиходит к неизбежному: лирический персонаж-странник под конец собственной поездки напился до бесчувствия и проспал всё время, пока электричка пребывала в отстое на конечной станции, а после этого двигалась в обратном направлении. Он проснулся уже при подъезде к Москве, под вечер, и необычные заглавия главок (Петушки. Садовое кольцо, Петушки. Кремль…) отражают помутнённость его сознания, а вовсе не сюрреалистичность происходящего. И не есть ли убийство Венички на Красной площади продолжением его пьяных галлюцинаций? Исходя из этого, в то время, когда он говорит под конец: …и с того времени я не приходил в сознание, и ни при каких обстоятельствах не приду, — в словах его выражено то окончательное отвержение действительности, к которому он был прежде так целенаправленно устремлён. Тут смерть не физическая, а также не мета-физическая, но духовная.
В сущности, всё легко: постмодернизм отражает богоотступничество и порождаемые им отвращение и уныние к миру.
Скажем ещё раз: уровень качества отображения окружающего мира в громадной степени зависит от качества видения мира. Принцип интерпретации и целенаправленного отбора отобранного начал употребляться в постмодернизме для утверждения порочного восприятия бытия.
Первою попыткою постмодернизма во всеуслышание заявить о себе стал альманах МетрОполь (1978), принесший мелкие проблемы и большую популярность участникам данной скандальной выдумки. В случае, если непредвзято оценить конкретно постмодернистские произведения данной скандальной книги (Ахмадулиной, Ерофеева, Попова, Аксёнова, Горенштейна), то к практически всем возможно отнести мнение С.Залыгина: они — за пределами литературы. Но тут-то и закавыка: по каким параметрам за? Постмодернизм так как не признаёт никаких параметров. По меркам постмодернизма — нужно признать существование мастерства без берегов, литературы без пределов. Иные теоретики его прямо высказываются: каждый текст имеется литература и в праве на существование. И никто не имеет права отказывать ему в этом праве.
Что же до тошнотворной картины мира, какую являют этому же миру постмодернисты — так они вовсе не связывали себя обязательством оптимистически взирать на него. Альманах МетрОполь, данный первый публичный опыт постмодернизма как направления, нашёл все будущие его пороки сначала не в полной мере показанные.
Показательна предстоящая эволюция главного организатора альманаха, Виктора Ерофеева(р. 1947).
В том, что он написал по окончании МетрОполя, заметно несомненное нарастание извращённого миросозерцания. Цитировать что-либо из Ерофеева весьма тяжело, потому, что все его опусы приводят к физиологической брезгливости. Пакостное воображение автора сочетается у него с гнусными кощунствами, святотатством.