Повествование о происходящем прямо на данный момент
эпиграф-пролог – ДОРОГА К ГОРИЗОНТУ……….2
1 ТРИ НОЧИ……….7
2 ЗАЛ ОЖИДАНИЯ……….34
3 ДАМА……….53
4 У ОБОЧИНЫ……….62
5 МУЗЕЙ……….110
6 ОТШЕЛЬНИК……….134
7 ПЁС……….174
8 ТЕАТР ПИСЕМ……….193
9 КАЛЕЙДОСКОП……….225
10 МАЛЬЧИК, КОШКА, ЧЕТЫРЕ СТЕНКИ, КРЫША и ПОЛ……….250
э п и г р а ф – п р о л о г
К-ПШС
ДОРОГА К ГОРИЗОНТУ
1
«Я не так богат, — сообщил Кузнечик, – дабы искать сухие слова на берегу дождя.»
Но позже – усомнился.
—
– Так! Так! – закивали жёлтые человечки.
– Так! Так! Так! – закивали жёлтые человечки.
– Эй! – закричали жёлтые человечки.
– Качать Кузнечика! – закричали жёлтые человечки.
– О-о! …
И подбежал к Кузнечику жёлтый человечек. И преклонил жёлтый человечек перед Кузнечиком колено.
—
И подбежали к Кузнечику жёлтые человечки. И были – да! – чистыми их щёки и пальцы, – не было ни на щеках, ни на пальцах пятен печали.
И жёлтым выяснилось утро, и сутки также – жёлтым. Но через жёлтое – то, что желтизну рождает.
—
«…То, что качнулось из цветка – цветок.
Определят ли друг друга? Не разминутся ли?
Да: им ли не определить друг друга? им ли разминуться?»…
—
И коснулся Кузнечик губ Океана струнами ярких ног. И задал вопрос:
– Кто рядом с тобой, о Океан?
И Океан ответил:
– Ты.
О!: удивился Кузнечик, удивился Океан. Все удивились.
—
«…в том месте белый песок, и возлежат на песке дивные хорошие устрицы, упёршись локотками в бархат и тимьян. В том месте льются искры и пантеры от всякого места; где прежде замков и печатей было толпленье – льются искры и пантеры, и очень многое льётся иное. …в том месте белый белый песок… в том месте нет печали…»
—
2
«Мы переползаем из пункта А в пункт Б, и везде стоят сторожевые псы с перламутровыми глазами. Псы наблюдают на нас… Псы кивают нам вслед… Псы отмыкают пасти, высовывают долгие – вечно долгие – языки из полыни и мягкого пламени, норовя приласкать дрогнувший за отечественными поясницами воздушное пространство.
Они уже соскучились. Затосковали.
…Мы оглядываемся.
Мы машем шляпами и кричим псам, что мы вовсе их не покидаем, что мы никуда не деваемся, – легко: мы спешим по кругу, из круга, в круге; мы норовим залечить круг, и конкретно исходя из этого так грозно рычит отечественный локомотив, так грузно, так звучно перестукиваются вагоны.
…Мы оглядываемся.
Мы подмечаем: отечественные колёса – отечественные замёрзшие лапки – мчат-переступают по полыни и мягкому пламени… по рекам… по туманам и льдам… по отбликам различных имён и бликам жажд. И весьма неспешны мы, и весьма спокойны.
Так подмечаем: мы знаем куда идём; нам известна отечественная дорога.»
—
Улитка смеялась целых три дня, а на четвёртый сообщила:
– Уф-ф…
– Вот как! – вскинулся Сизый Журавль. – Конкретно так!?… вы не совершили ошибку?
– Ну откуда же мне это знать? – честно удивилась Улитка. – Откуда? – хмыкнула; смешливо вскинула брови. – Совершила ошибку… не совершила ошибку… Вот чепуха!
– Не сообщите, голубушка, – осержено возразил Журавль. – Вот… – он махнул крылом в сторону звёздного неба, – мы все наблюдаем на вас, все ожидаем ваших указаний!
– Ну ничего себе… – прямо-таки обалдела Улитка. – Вот-так-так!
– Да-да, – назидательно сказал Журавль, – конкретно так: ожидаем ваших указаний.
– …Быть может, не следует? – неуверено и безрадостно попросила Улитка.
– Стоит, – жёстко ответил Журавль.
Утром, пока все дремали, Улитка собрала собственные пожитки и поползла… поползла… поползла…
—
«…Тот, кто уползает-ползёт в сторону одиночества, – неизбежно видится сходу со всеми, со всем. Разом. …Больше в той стороне никого нет, ничего нет…
Быть может и имеется… Вот.»
Тысячу раз зачищали эту чернильную надпись всевозможными моющими средствами, но она всё равняется проступала – какое-то время спустя либо сходу – снова. И так же, как и прежде – проступая снова – она была всё такой же неизвестной, такой же расплывчатой и недосказанной.
Ну что ты тут сделаешь! – так и не редкость.
А тем, кто соприкасался с надписью, хотелось хоть какой-нибудь определённости. Возможно по причине того, что они больше не могли – хоть взорвись! – без определённости жить… а возможно по причине того, что определённость, в отличие от неопределённости, легко поддаётся зачистке кроме того при наличии отсутствия моющих средств: р-раз…»
—
Весьма тяжело синицам и голубям добывать деньги.
Они так увидели: у людей имеется деньги – и им с громадной охотой в различных местах меняют деньги на хлеб. И люди лопают хлеб вдосталь. Кроме того зимний период.
А что же синицы и голуби? – на них наблюдают снисходительно и с пожатием плеч; знают: у этих типов в перьях нет денег.
Весьма тяжело синицам и голубям добывать деньги.
И хлеб.
—
– Видел ли ты когда-нибудь берега собственного острова? берега из шёлка и влаги…?
– Нет, – ответил Путник.
—
«…Я иду по снегу. Я шепчу снегу собственное имя, и снег – снег! – отвечает мне, и именует имя собственное.
Мы шепчем, шепчем друг другу собственные имена. Отечественный шёпот возносится, отечественный шёпот восходит везде… Он замирает-трепещет где-то в том месте, на самых верхних границах… Шёпот сливается-сплетается в ноту одну, верную, указующую на данность родную: мы шепчем друг другу собственные имена… мы шепчем друг другу одно да и то же имя… у нас одно имя… мы – одно.»
Я иду по снегу.
Я иду по снегу обнажённый. Я только что появился.
Мне не нужна пища и одежда; я не планирую – нет! – брать-портить чью-то жизнь (судьбы…) взращивая собственную. Мне не необходимы слова. Мне не необходимы конец и начало. …Но это вовсе не свидетельствует, что мне ничего не требуется, – мне необходимо ВСЁ, всё-всё-всё – имеющее одно имя. Да.
—
Яркая песенка… – радужный мячик, пляшущий по небосклону… одинокое золото на подбородке ветра… мир и ласканье.