Побродив мало по окрестностям города, я передумал навещать Виктора. Он не верил в Ютиша и не доверял ему, хоть и общался с ним. А мне меньше всего хотелось убеждать кого бы то ни было в человечности и нормальности Ютиша, в случае, если его принимали за чудака.
По окончании я ещё неоднократно возвращался в сад Ютиша, видел, как он приходит в упадок. Позаботился о цветах: совершил к ним арычки, дабы не пропали из-за нехватки жидкости. Дом Виктора я обходил стороной, думаю, у меня были на то обстоятельства.
Возвратившись к себе, я занялся приготовлением к занятиям. Пролистал кое-учебники и какие книги, вернув в памяти то, что изучал ранее. Обдумал и создал одежду для визита занятий.
Как-то под вечер ко мне пришёл Николос. Он сказал о дне их венчания с Лючией.
– Прости, Николос, я чуть ли смогу быть на вашем торжестве.
– По какой причине ты не желаешь поделить с нами радость воссоединения?
– В случае, если б это зависело лишь от меня… Николос, в сутки вашего венчания я должен быть в Синоде. Объявляется начало обучения на новом уровне. Ты же знаешь, что по уставу Синода я не могу пропустить данный сутки.
– Да, само собой разумеется. Жаль… Но ты попытайся не задерживаться в Синоде, возможно, и успеешь. А вдруг нет, то приходи к нам. Мы планируем дома в тесном кругу для общения.
– Отлично, я приду. Николос, а… где вы сейчас станете жить?
– Лючия вынуждена войти в мой дом. Я не могу покинуть собственную работу: мой сад, цветник… Мне без этого не жить.
– И Лючия согласилась?
– Само собой разумеется, согласна. Действительно, мы имели возможность бы переселиться на Радужную либо на планету Хрусталя. Но … решили остаться тут.
– Что ж, Николос, я рад за вас. Лючия со временем привыкнет и полюбит твой сад. Нереально не оценить красоту его плана и не восхищаться им!
– Николай, в тебе говорит поэт. Знаешь, я верил в то, что она останется со мной. Лючия кроме того дала согласие помогать мне с цветами. Думаю, мы отлично будем ладить… Я отправлюсь… В противном случае Лючия одна дома. Да и я ещё не привык совсем к её присутствию в доме. Ещё живёт ужас, что могу утратить её снова… Мы ожидаем тебя, Николай!
– Я приду. До встречи!
Дни до начала занятий в Синоде пролетели значительно стремительнее, чем я имел возможность предположить. Заблаговременно я побывал в Синоде. Лига встретила меня радушно.
– Ты так не так долго осталось ждать решил возвратиться в Синод? Для меня это неожиданность.
– Мне думается, что я достаточно отдохнул. Практически год…
– Что имеется год!? Николай, ты так как знаешь, время довольно. Я счастлива твоему рвению продолжить обучение. Надеюсь, у тебя не будет неприятностей в учёбе. Не нарушай устав Синода и в первоначальный сутки занятий… Ты можешь идти.
– Благодарю, — я вышел из помещения Лиги, прошёлся по коридорам, где ещё было негромко.
Да, я желал возвратиться ко мне и обучаться дальше…
Первый сутки занятий в Синоде начинался как в большинстве случаев: те, кто приходил в первый раз, ощущали себя неуверено и неуверенно, поражённые красотой и величием самого строения Синода и смущённые таинственностью и неизвестностью, витающей в воздухе. Они выделялись среди всех озабоченностью и неуверенностью, и влекущей их поспешностью. Я же ощущал себя вольно и с интересом следил за вторыми. А всего-то пара лет назад я был в числе переступивших в первый раз порог Синода и равно как и они, был робок и не не сомневается в себе…
Начало занятий на каждом уровне распределено так, дабы Лига и её сопровождающие лица успевали побывать везде. Как и самый первый сутки, сутки моего появления тут с Преподавателем, группе, но уже седьмого уровня, были заявлены требования Синода к обучающимся и совершена перекличка присутствующих. Из названных не было более половины! Я видел по лицу Лиги, что она очень сильно озабочена таким числом отсутствующих.
По окончании ухода Лиги были оглашены преподаваемые на этом уровне предметы и названы имена Преподавателей. Всё! Мне большего и не нужно было знать. Многие остались для общения, я же торопился к Николосу и Лючие на их праздник, на их венчание.
Конечно же, я опоздал! Обряд венчания уже совершался, в то время, когда я вошёл в Храм, украшенный множеством различных цветов.
Николос и Лючия находились на коленях перед алтарём. Преподаватель и незнакомая мне дама держали над их головами венцы. В Храме горели свечи и пел красивый хор! Я ни при каких обстоятельствах ещё не слышал для того чтобы пения. Мне показалось, что я стал мелким мальчиком с крыльями за спиной и взмыл ввысь небесную, распахнувшуюся передо мною и объявшую меня теплом и искрящимся светом… В то время, когда прошло чувство полёта, я взглянуть на сочетающуюся чету. Они за священником шли в круг аналоя.
Я не прислушивался к словам священника, я стоял охваченный со всех сторон пением и музыкой. Заиграл орган! Все стали поздравлять Николоса и Лючию. Подхваченный неспециализированным перемещением, а собравшихся было довольно много, я двигался к юный чете. Внезапно остановился, поражённый! У меня кроме того нет цветов… Я так торопился с занятий в Храм, что совсем забыл о цветах. И… в данный миг у меня в руках показались пышные георгины. И как бы со стороны я услышал голос: «Это любимые цветы Лючии». И вот я около Лючии и Николоса, я лишь и успел сообщить им: «Поздравляю» и дать цветы, чуть различив в общем гуле слова: «О! Мои любимые!» Все желали поздравить молодую чету, и я был отстранённым от них. До тех пор пока собравшиеся поздравляли и медлительно растекались, кто куда, я всё не имел возможности двинуться с места, заворожённый пением и игрой органа.
Храм практически опустел, и юная чета в сопровождении родных также двинулась к выходу под ещё более захватывающие звуки музыки.
– Идём, Николай, — позвал меня Преподаватель, — в то время, когда ты пришёл, я не видел тебя?
– В далеком прошлом, но не захватил начала венчания.
– Отлично, что ты всё-таки пришёл, юные будут рады. Знаешь, Николай, мне нужна твоя помощь.
– Что мне нужно делать?
– Ничего особого. Легко цветы, собранные в гирлянды, нужно распустить в маленькие корзинки. Этими цветами будут осыпать путь молодых к дому. Так положено.
– А мы успеем?
– Должны успеть. Нам окажут помощь. Да и юные к дому будут идти пешком, мы же должны появляться у дома раньше их.
– Отлично, тогда не будем терять времени.
Нам с Преподавателем помогало ещё пара человек. Они же с нами направились и к дому Николоса. Мы всё успели а также ещё мало было нужно ожидать молодую чету.
Дорожка к дому перед молодыми была усыпана различными небольшими цветами. Они шли радостные и очень прекрасные. На Лючии ослепительно белое платье, казавшееся практически воздушным из-за множества оборок, рюшек и другого. Николос же был одет более робко: также белая из узкого материала несложного покроя долгая мужская сорочка до почвы, в поясе перехваченная широким кушаком, расшитым золотом. Кисти пояса вольно развивались при ходьбе. Голова не покрыта, волосы распущенны. У Лючии же волосы уложены в причёску, и вместе с локонами к плечам спадали гирлянды белых цветов. Она казалась нереальной, пришедшей откуда-то издали и в любой миг готовой возвратиться назад.
Глядя на них, я думал о Тамаре. Мысли непроизвольно мчались к ней. От воспоминаний и переживаний становилось безрадостно. Что ещё больше занимало меня, так это глубокая внутренняя убеждённость, что мне вот так, как Николос и Лючия, ни при каких обстоятельствах не идти от Храма к дому по усыпанной цветами дорожке. Я пробовал заглушить в себе это убеждение. Радоваться мне не хотелось, но и уйти вот так внезапно я не имел возможности… В отличие от земных обрядов, тут на венчание юный чете никем нет ничего, что дарится, не считая поздравлений и цветов.
Я продолжительно гулял в саду в самой отдалённой от дома его части. Мало приведя собственные мысли и эмоции в порядок, я однако решился войти в дом. Среди собравшихся было пара совсем незнакомых мне людей. Стол накрыт так, что мне, одинокому, и не мечталось.
В то время, когда я вошёл в дом, все собрались в гостиной. Слышались прекрасное исполнение и музыка песни о любви и весне, о радости и красоте, о веселье и счастье… Меня снова охватила тоска, но выйти из дома однако не решался.
Пела дама, та, что держала венец над головой Лючии в Храме. А позже танцевала сама Лючия. Кроме того на время танца она не захотела поменять на другой собственный свадебный костюм. Долгое платье пара ограничивало её подвижность в танце, и однако она была неотразима.
Я старался радоваться, не выдавая грусти, а также сделал ставку на рояле маленькую пьесу. Николос и Лючия видели меня, сейчас возможно было незаметно затеряться среди собравшихся и уйти к себе.
Поболтав мало с Одином, я отошёл к Преподавателю. Он спросил событиями дня в Синоде и, кроме того не договорив начатой фразы, извинившись, покинул меня, торопясь на призыв Лючии. Мне так было кроме того лучше – легче уйти.
Возвратившись к себе, я продолжительно сидел в саду, обдумывая и снова вспоминая ушедшие безвозвратно события и дни. В данный сутки я принял крайне важное для себя ответ – больше не искать Тамару, пока она не придёт сама. Я дал себе запрет кроме того думать и вспоминать о ней, жёстко решив положиться на волю Всевышнего: «Будь, что будет! — Сообщил я себе. – Я не имею больше права гневить Создателя нежеланием и своими поступками согласиться с действительностью. Я обязан жить, обучаться и трудиться!»
ГЛАВА 12
Прошло много лет с того дня, в то время, когда я принял ответственное для себя ответ. Необходимо заявить, что поставленные себе самому запреты возымели силу: мне стало намного легче, я избавился от внутренних противоречий снедавших меня и омрачавших жизнь.
Само собой разумеется, я не забыл ничего из прошлого. И, в то время, когда непроизвольно вспоминалось то, на что я поставил себе запрет, в такие 60 секунд что-то срабатывало в меня, заставляя отвлечься чем-либо и тем самым уйти от воспоминаний прошлого. И жизнь шла своим чередом.
Я опускаю в повествовании более десятка лет, в силу того, что особенных событий, о которых мне хотелось бы поведать, не было. Самым ответственным для меня на годы стала учёба в Синоде.
На старших уровнях Синода Духовного Образования обучаться было сложнее. Исходя из этого с седьмого по двенадцатый, последний уровень на обучение у меня ушло около пяти лет. А с первого по шестой – всего-навсего около года!
И однако учёба давалось мне легко, может, в силу того, что я не был обременён вторыми заботами, не считая ведения дома и работы в саду.
По окончании встречи с Вайнером на рудниках, в то время, когда с меня были сняты повинности, я получил относительную свободу: до начала работы, определённой мне, было времени десятка два лет, а вторым меня ничем не были обузой. Учёба стала главным! Что меня мало угнетало, так это неспособность писать стихи. Собственного рода это — опробование. Повинности с меня были сняты, а запрет на стихи оставался. Я смирился с таким положением и полностью отдался изучению наук.
По окончании Синода Духовного Образования я год отдыхал. Бывал среди друзей, довольно много путешествовал. Занимался живописью, посвящая ей всё свободное время.
У меня появились новые привычные. Я уже не ощущал, как раньше, одиночество. С новыми знакомствами я обретал уверенность в себе. Но самыми родными были для меня и оставались – бабушка и Учитель, Один и Николос. С Лючией я почему-то не смог получить более тёплых взаимоотношений. Она только в один раз обронила вскользь:
– По какой причине конкретно ты подарил мне эти георгины в самый радостный для меня сутки? – она сделала ударение на слово: «ты», и продолжила, — Так как на твоём месте мог быть и кто-то второй. Так бы я не знала… Ты… и …, — и Лючия скоро ушла.
Откуда мне было знать, по какой причине я, а не кто-то второй подарил ей любимые цветы! Какое это имело либо имеет для неё значение? И по большому счету для меня так и оставалось тайной откуда в Храме в сутки венчания Николоса и Лючии у меня в руках показался шикарный букет тёмно-красных георгинов?!
Из-за Лючии я стал реже посещать в доме Николоса, но от этого отечественные отношения не стали хуже. С Преподавателем и Одином я ещё более сблизился. Мы стали чем-то нераздельным, хоть и виделись не довольно часто. У меня довольно много времени уходило на учёбу. Один также продолжал прерванное ранее обучение, а у Преподавателя была собственная работа, поэтому он подолгу отсутствовал. Но в то время, когда мы планировали совместно, для нас это было настоящим праздником.
И вот год отдыха по окончании завершения учёбы в Синоде сзади! Мне пришло время поступить в Синод Мировых Истин. По праву получения духовного образования я был зачислен в Синод Мировых Истин. Тут более строгие порядки. Обучение состоит также из двенадцати уровней: шесть низших и шесть высших. На прохождение каждого уровня определялось время не меньше года. Если не вкладываешься в данный срок, то можешь продолжить время обучения на срок, что сочтёшь нужным.
Я начал занятия на первом уровне, а Один перешёл на седьмой. Мы получали образование различных частях строения и практически не виделись. Тут было тише и спокойнее, меньше обучающихся и меньше суматохи. А меж собой Синод Мировых Истин все именовали – Мировым. На учёбу во Мировом у меня ушло двенадцать лет. Я был благодарен Лиге, что она давала мне довольно много дополнительного материала в нагрузку, говоря:
– Во Мировом будет обучаться легче, в случае, если уже на данный момент ты возьмёшь элементарные знания по изучаемому в том месте.
Она со многими трудилась лично. И меня постоянно удивляло, сколько же в ней знаний и энергии, если она так много трудится и успевает проводить занятия как с группами обучающихся, так и с отдельными книжками наибольших уровней. Мне же она давала задания для независимого изучения, иногда она вызывала меня к себе и в несложной непринуждённой беседе выясняла всё, что ей было нужно. То есть: как глубоко я изучил этот ею материал.
Меж низшими и наибольшими уровнями во Мировом я не брал отдыха, у меня хватало свободного времени, которое я посвящал обучению игре на органе. Мне весьма нравится орган – синтезатор разных звуков, каковые, сочетаясь, как будто бы подхватывают душу и уносят её в неизведанные красивые выси. Так я принимаю музыку звучащего органа.
И вот обучение в Синоде Мировых Истин завершено! Я взял высшее образование Космоса. И практически в один момент мне был возвращён дар – писать стихи, хоть и не в той полноте, которой я владел на Земле. Сперва у меня слагались только четверостишья, каковые я не имел возможности продолжить: терялась сообщение меж строчками, и исчезал план стихотворения. Собственными неудачами я поделился с Одином при встрече:
– Знаешь, Один, ко мне возвратился дар стихотворчества, но более одного четверостишья я не могу сложить: теряется план.
– Это совсем не страшно, Николай, ты продолжительное время был оторван от этого занятия, исходя из этого утратил кое-какие навыки. Со временем всё восстановится.
– Отлично бы, но я опасаюсь, что вместо поэта стану прозаиком!
– Не осознаю тебя…
– У меня сейчас весьма легко идёт проза, желаешь, прочти на досуге, тут наброски нескольких рассказов, — и я протянул ему папку с черновиками.
– А как же ты?
– Заберу по окончании, либо передашь через кого-нибудь. Я и по окончании могу завершить работу над ними.
– Что ж, я прочту. Это весьма интересно. А о стихах не переживай, в случае, если в прозе звучит поэзия, то непременно родится рифма, и сложатся в стихи и строки. А, может, и в поэмы.
– Благодарю, Один, за хорошее слово. Ты торопишься?
– Да, так уж обстоят дела, мне нужно идти… О! Чуть не забыл задать вопрос, ты не знаешь в то время, когда возвратится Био?
– Преподаватель возвратится через 14 дней, если не позднее, но никак не раньше.
– Отлично, я посещу его, он нужен мне. До встречи, Николай.
– До встречи, Один.
В случае, если Николоса я привык именовать легко Николосом, а не старцем, как кликал его раньше, то Учителя именовать по имени я так и не смог. Он был и останется для меня Преподавателем.
Как-то в один раз ко мне пришёл Преподаватель. Он старался быть радостным и разговорчивым, кроме того шутил. И однако я видел, что он чем-то озабочен. Я ощущал, что ему нужно поболтать со мной, но он не имел возможности начать разговор. Через пара дней он пришёл опять и так же, как и прежде не имел возможности решиться на беседу. Тогда я решил оказать помощь ему.
– Сообщи, Преподаватель, тебя что-то тревожит либо тревожит, возможно, я могу быть тебе нужным?
– О чём ты, Николай? Ах, да… Я обеспокоен, но не собой, а тобой. Я в далеком прошлом желаю поболтать с тобой, да всё не решусь…
– А ты не думай очень, что и как сообщить. Скажи прямо всё, как имеется.
– Николай! За годы судьбы тут, в нашем мире, ты слился с ним, стал его неотъемлемой частичкой. К тебе возвращается дар творчества, и весьма не так долго осталось ждать ты начнёшь трудиться…
– К чему ты всё это говоришь, Преподаватель?
– Я желаю предохранить тебя, может, от очередной неточности либо срыва. Тебе это на данный момент ни к чему.
– Я осознал тебя, Преподаватель, ты что-то желаешь сообщить мне о Тамаре, — в первый раз за многие годы я вслух сказал её имя.
– Да, о ней. Ты дорог мне … а я кое-что определил …
– Что, Преподаватель? Сообщи мне …
– Я ничего не буду тебе сказать, в силу того, что она сама тебе при встрече всё поведает.
– В то время, когда она придёт ко мне? Ты можешь сообщить?
– Не так долго осталось ждать. Сейчас уже весьма не так долго осталось ждать. Намного раньше, чем ты можешь предположить. Быть может, в ближайшие пара дней.
– О! Преподаватель, как ты меня обрадовал …
– Не знаю, обязан ли я был тебе сказать об этом, но уже сообщённого не вернёшь.
– Ты сказал мне хорошую новость, Преподаватель, так что же тебя тревожит, от чего же ты меня желаешь оградить? – я был в восхищении и ни о чём важном не думал в эти 60 секунд.
– От очередного срыва!
– Разве для этого имеется обстоятельства? Преподаватель, сообщи мне, что ты знаешь?
– Я могу сообщить лишь одно: Тамаре предстоит сделать выбор, и ответ лишь за ней…
– О каком выборе ты можешь сказать, Преподаватель? Так как мы с Тамарой любим друг друга…
– Отлично, в случае, если б это было бы так…
– Я верю, что так оно и имеется, Преподаватель!
– Что ж, я, пожалуй, отправлюсь. Надеюсь, твоя вера спасёт тебя…
Не знаю, что имел в виду Преподаватель, говоря эти слова. Но по окончании его ухода я ещё продолжительное время был под впечатлением известия о грядущей встрече с Тамарой. Я всё в доме привёл в полнейший порядок. Расставил в вазах в помещениях цветы. Я приготовился к встрече, которую так продолжительно ожидал…
В то время, когда же прошёл пыл страсти, я задумался о словах Преподавателя, о его обеспокоенности. Всплыл в памяти в далеком прошлом услышанный разговор между Преподавателем и Николосом. Вспомнилось то необычное чувство, охватившее меня в сутки венчания Николоса и Лючии. И как-то непроизвольно вспомнился шикарный букет георгинов… К чему он вспомнился — не знаю. По всей видимости, также имеет какое-то отношение к Тамаре…
Мною снова овладело непонятное противоречие и волнение эмоций. Я снова боролся сам с собой и не имел возможности принять никого из противоборствующих сторон. Заглушая в себе внутренний голос, я решил ожидать встречи с Тамарой. Лишь так могла быть разрешена борьба эмоций.
Хоть и предотвратил меня о грядущей встрече Преподаватель, хоть я и пробовал готовиться к ней; думал о том, как я встречу Тамару, что сообщу ей. Я кроме того представил себе вероятные меж нами диалоги… И всё-таки она застала меня неожиданно.
Я трудился в саду на своём мелком цветничке: поливал цветы и негромко говорил с ними. Нежданно почувствовал чьё-то присутствие рядом… Посмотрел назад и замер… Передо мною стояла Тамара, такая, какой я знал её на Земле. От неожиданности и удивления я выронил из рук лейку, она упала к моим ногам, сломав большую ромашку. Вода из неё пролилась мне на ноги, а я всё не имел возможности овладеть собой. Аналогичной реакции от себя я не ожидал: я был совсем не готов к данной встрече.
Тамара подошла ко мне, подняла лейку и поставила её около цветника на траву, а мне негромко и вкрадчиво сообщила:
– Что с тобой, Николай? Я так как не приведение. Либо ты совсем не ожидал меня? Что же ты прекратил думать обо мне и искать меня? – Тамара съязвила, чем я был удивлён.
– Нет, это не верно! Идём в дом, я всё тебе поведаю, — я постарался забрать её за руку, но она отстранилась от меня.
– Я видела в твоём саду беседку, лучше поболтаем в том месте. Я не желаю входить в твой дом! – она выделила голосом «в твой дом».
– Тамара, по какой причине ты так говоришь со мной? В чём я провинился перед тобой?
– Ты? … — она поднялась в проходе беседки, загородив его. – Ты вынудил меня мучиться!
– Тамара, в чём же моя вина? – Я желал снова забрать её за руку, подойдя к ней, но она прошла вглубь беседки и учтиво внесла предложение мне присесть. Сама же она села наоборот меня.
– Ты ворвался в мою жизнь и вынудил меня мучиться ещё в том месте, в Саратове. И тут ты не покинул меня в покое, преследовал…
– Я не преследовал, я искал тебя!
– А я не желала тебя видеть и делала всё вероятное, дабы ты не отыскал меня.
– Любимая! – меня переполняли любви и чувства нежности, каковые на многие годы были как будто бы похоронены во мне, а сейчас восстали к судьбе. – Для чего ты избегала меня? Так как мы могли быть радостны…
– Радостны? А в чём оно, счастье? Уж не в том ли, что я страдала? …
– Тамара, растолкуй мне, что случилось с тобой за эти годы. Ты поменяла ко мне собственное отношение. По какой причине?
– Ты нравился мне, я не скрываю, но я ни при каких обстоятельствах не обожала тебя. Моей единственной любовью был и остался для меня мой кузен… Я влюбилась в него совсем девчонкой, он отвечал мне взаимностью, но мы не могли быть совместно… не забываешь, как-то в один раз ты пришёл ко мне к себе, я плакала и не слышала, как ты вошёл в помещение… В тот сутки я взяла письмо от него. Оно было ласковым и тёплым, в нём раздалось признание, что он в любой момент меня не забывает и ни при каких обстоятельствах не забудет, но … Он женился … Его родители подыскали ему хорошую партию из высшего общества. Я не желала ни с кем делиться собственной катастрофой, тем более с тобой. Затем потрясения заболевание начала прогрессировать… Я знала, что мои дни сочтены… И в то время, когда ты решил снова просить моей руки, я открыла тебе ещё одну тайну: я была летально больна. Ты не забываешь это, либо также забыл?
– Не злись, Тамара, я ничего не забыл, я всё не забываю. И страдал не меньше твоего, поверь…
– Я не желаю тебя слушать. Я пришла сказать… Да, я делала всё вероятное, дабы ты не отыскал меня, и я добилась собственного…
– А знаешь ли ты, что имело возможность случиться со мной от твоих причуд? Я чуть было не погиб…
– Мне не весьма интересно это!
– Тамара, что с тобой? Ты ни при каких обстоятельствах ни к кому не была ожесточённа…
– Ошибаешься. Я всегда была таковой, лишь ты этого не видел, либо не желал видеть. Да, я знаю, что ты искал меня, но позже ты прекратил стучать в воздвигнутую мной стенке, разделяющую нас. Ты кроме того прекратил думать обо мне. Раньше, в то время, когда ты печалился и вспоминал меня, я испытывала чувство беспокойства. А позже всё стихло. Я не стала тебе нужна!
– Это неправда, Тамара!
– Не нужно слов, прошу, слушай, пока я говорю. Я довольно часто сходила на Землю и была рядом с кузеном. Твои символы внимания возбудили во мне пыл дамы. Я не забывала твои руки, я не имела возможности забыть твои губы, в силу того, что всё это познала с тобой. Но я желала быть с ним, я входила в его дом, никем не видимая и… я страдала от неосуществимого. Я сходила с ума, в то время, когда он был рядом с женой. Я не находила себе места, в то время, когда у них рождались дети. Я желала быть матерью и женой… Он редко вспоминал обо мне… Но я верила… А позже и ты провалился сквозь землю. Я кроме того не пробовала определить, где ты и что с тобой. За одни сутки я дала себе запрет… Тебе незачем его знать. Ты для меня уже ничего не означаешь…
Слова Тамары падали камнем мне на сердце, оно рвалось на части от отчаяния и боли. Я старался сдерживать себя, как это было допустимо. Меня начало знобить, хоть сутки был душный. Я не имел возможности ей ни возразить, ни по большому счету что-либо сказать, лишь слушал… Всё более резкий голос Тамары и её обидные слова продолжительно ещё слышались мне по окончании её ухода, а до тех пор пока она говорила :
– … Я многие годы ожидала и томлении. Сейчас мой любимый тут. Мы встретились. Он искал меня сам, и мы радостны… Я должна была сделать выбор, и я его сделала. Ты – чужой мне человек! Ты жалок рядом с ним… Пускай я неотёсанна а также нагла с тобой, пускай… Ты причинил мне боль и страдание, сейчас страдай ты. Я знаю, что буду наказана за это зло. Но мне будет легче ответить за него, зная, что ты сейчас втоптан мною в грязь. Что ты будешь мучиться ещё больше, чем, быть может, страдала я. Все эти долгие годы я была одинока, сейчас и ты познай полное одиночество без всякой надежды на будущее… Я высказала тебе всё, что желала. А сейчас ухожу. Я намерено пришла к тебе в том виде, что знаком тебе. Я не желаю, дабы ты знал моё лицо, мой вид. Пускай всё погибнет в тебе с этим, уже ничего не значащим для меня, видом. Ты в один раз похоронил Тамару, так забудь о ней. Не ищи меня, кроме того не пробуй… Ты не существуешь для меня, так забудь обо мне. Я же ни при каких обстоятельствах более не напомню тебе о собственном существовании. Уходя, я ухожу окончательно и ни при каких обстоятельствах не войду в твой дом! – она повернулась и отправилась к выходу, но в последний момент остановилась и, посмотрев назад, сообщила, как бы кстати: — А не забываешь ли ты сутки Венчания Николоса и Лючии? И букет георгин? Можешь не отвечать, ты не забыл этого и ни при каких обстоятельствах не забудешь. Это я тебе их вручила, так Лючия определила того, по чьей вине я не могла быть в данный праздничный сутки рядом с ней и поделить её счастье. Мы знакомы с ней в далеком прошлом, много лет! Ну вот и всё. Прощай! …
Тамара, гордо подняв голову, отправилась прочь от беседки, я же сражённый всем услышанным, не имел возможности двинуться с места. Мысли мчались с огромной скоростью, от их быстроты у меня всё поплыло перед глазами. Я не желал жить!
Все мои надежды упали. Будущего не существовало, потому что я не мыслил себя без Тамары. Я желал погибнуть, превратиться в прах и провалиться сквозь землю окончательно! Более сильного отчаяния я не испытывал. Я не имел возможности пребывать тут в данной беседке, но и не имел возможности двинуться с места, у меня подкашивались ноги и всё плыло… плыло…
В эмоции меня привело сильное встряхивание. Открыв глаза, я заметил Учителя. Он что-то сказал мне, но я его не осознавал. Он же, видя, что я прихожу в сознание, разрешил мне выпить горьковато-кислый напиток. Мне стало легче. Всё окружающее поднялось на место и более не раскачивалось; понемногу возвращался и слух.
– Николай, ты слышишь меня? – задал вопрос Преподаватель.
– Да, слышу мне стало легче.
– Вот и отлично. Идём в дом, тебе нужно отдохнуть. Идём же, я помогу тебе, — и он помог мне подняться.
Но я не нуждался в помощи, я имел возможность вольно двигаться сам. Я не желал идти в дом, и по большому счету никого не желал видеть. Я не нуждался в сострадании и утешении; это лишь бы унизило меня. Но и совладать с самим собой мне чуть хватало сил. Мне нужно было уйти, уединиться. Переболеть и самому возвратиться к судьбе без чьей-либо помощи…
Преподаватель пробовал удержать меня, но я отстранил его и скоро отправился к парку; в том месте была дорога…
– Николай, не делай глупостей! Куда ты? Остановись, я всё равняется отыщу тебя…
– Не нужно, не ищи. Я обязан со всем совладать сам…
– Возвратись, Николай. Возвратись…
Но я уже не слышал его призыва и был на большом растоянии от дома… Не знаю какое количество времени мною обладало отчаяние, и не знаю, где я был… Не помню… В случае, если хотелось кушать, я входил в город либо в селение, шёл на рынок и брал нужные продукты; и снова брёл, куда глаза смотрят…
Это были самые мрачные дни в моей жизни. Кроме того на данный момент, вспоминая о них, я испытываю боль. Не желаю сказать о днях скитания. Внутренне я знал, что Тамара не ожесточённая. Она так вела себя, дабы побольше причинить мне боли. Я не был уверен, что она полностью получила счастье. Я имел возможность бы дать ей большее: совместно сойти на Землю и в том месте получить Любовь и детей, а возвратившись, получить полное счастье. Я осознавал, что кузен Тамары получил Любовь и детей, его продолжение на Земле. А Тамара?! Она осталась одинокой! … Она желала быть матерью и женой. Это её боль! И ответ данной неприятности – лишь возращение на Землю. Соответственно, снова разлука… с кузеном! В случае, если лишь он не решиться идти с ней… Мне было больно за неё больше, чем за себя.
Прошло достаточно времени, перед тем как я смог всё обдумать. Показалась идея: не смотря ни на что однако повидаться с Тамарой. Возможно, она поменяет собственное мнение обо мне. Но внутренний голос мне твердил: «Не делай этого. Не нужно». Да и вправду, для чего мне вмешиваться в её жизнь? Для чего причинять себе и ей лишний раз боль? Она ушла окончательно и безвозвратно. Она так решила… И мне нужно смериться с этим. Что-то в меня всколыхнулось, и я отыскал в памяти собственный приход в разговор и этот мир со Всевышним…
Я не желал более гневить Его собственными поступками. Я трижды пробовал уйти от себя самого. В последний раз самое ужасное – я не желал жить…
В первый раз я пробовал уйти от себя самого, ища успокоения в усиленной учёбе, и подорвал собственный энергетический потенциал; по окончании было нужно восстанавливать его. Во второй раз я бежал от себя, бывая у всех привычных; везде, где лишь имел возможность пройти. Но … остановился. Возможно, благодаря Бену…
За последние годы я два раза виделся с ним да и то не наедине и недолго. в один раз я столкнулся с ним случайно.
– Знаешь, Ник, ты дал мне в прошедший раз довольно много нужных советов. Они пошли мне на пользу. Мой Преподаватель очень сильно удивился. Он кроме того сказал не в серьез: «А не подменил ли мне тебя твой друг за три дня, что вы отсутствовали?» В общем мы с ним поладили.
– Как ты сейчас живёшь, Бен? Где?
– Всё в том месте же. Лишь у меня сейчас второй Преподаватель. И… мне сложно с ним…
– По какой причине, Бен?
– Ник, я не могу сказать с тобой больше. Он идёт, и мне нужно уходить с ним.
– Бен, я посещу тебя, возможно?
– Нет. Ник, умоляю, не делай этого. У меня всё в порядке, легко Преподаватель весьма строгий! В то время, когда будет возможность, я приду к тебе сам.
– До встречи, Бен!
Я видел, как он затерялся среди людей, а встретились мы на рынке. Я видел, как он подошёл к Преподавателю. Поведение Бена озадачило меня. Но, опасаясь навредить ему, я отказался от визита.
Спустя ещё пара лет я встретился с Беном на Радужной, в то время, когда был у Одина в гостях. Бен, как и я, прогуливался около моря. Я не сходу определил его, наслаждаясь статным парнем, по всей видимости, ожидающим встречи… И только подойдя ближе и приглядевшись, я определил!