М. И. Молюков
Пускай не корят меня за то, что я не сообщил ничего нового: ново уже само размещение материала; игроки в мяч бьют по одному и тому же мячу, но не с однообразной меткостью. С тем же успехом меня смогут корить за то, что я употребляю давным-давно придуманные слова. Стоит расположить уже давно узнаваемые мысли в другом порядке — и окажется новое произведение, равно как одинаковые, но по-различному расположенные слова образуют новые мысли.
Паскаль
Дорога
Необычно изменилось понятие о перемещениях и расстояниях в пространстве и во времени. От Москвы до Ленинграда близко: вечером сел в «Красную стрелу», лишь уснул — уже Питер, Столичный вокзал, раннее утро… А к примеру, от Манежа до «Дома книги» на Калининском страшно на большом растоянии — целых две остановки на 2-м троллейбусе либо 89-м автобусе. Будем ожидать очень долго, только бы не идти пешком.
Еще забавнее обстоит дело с экспедиционными маршрутами. Тут прямо-таки нездоровая закономерность проявляется, Обратно пропорциональная зависимости протяженность — время. Чем ужаснее расстояние, тем стремительнее и надежней возможно его преодолеть. Последние отрезки пути, смехотворные по современным масштабам — в тридцать, десять километров, занимают от трех дней до семь дней, как повезет. Москва — Ашхабад, полстраны на самолете, на пять часов всех делов. Ашхабад — Кызыл-Арват, около трехсот километров, перегон у вас съест часов десять. От Кызыл-Арвата до Кара-Калы всего восемьдесят, но утренний автобус допылит лишь за полдень. И без того в любой момент.
Хороший вариант: Москва — избушка на реке Кондасе. Ну, от Ярославского вокзала до Вологды, благодарю Министерству путей сообщения, добраться возможно довольно удобно. После этого Вологда — районный центр. А в том месте на чем-то водоплавающем по реке Сухоне либо самолетом местной авиалинии и такой же компании. Сперва вы определите, что ваш самолет уже улетел в то время, в то время, когда поезд лишь миновал Ярославль, а следующий будет послезавтра. В случае, если погода разрешит. А до тех пор пока возможно скоро улететь В Кич-Город, в Тотьму, в Котлас и в Тарногу. А уж из Тарноги, это каждый знает, в ваш район довольно часто ходят попутные лесовозы. Раз в неделю — совершенно верно. Они и подбросят, всего-то двести верст, все лесом.
Позже рядом с вами у кассы начинают толкаться две бабушки, каковые были в городе у «сестре?», либо у «дочке?», либо у «снохе?», а на данный момент желают к себе в тот же районный центр, в силу того, что уже погостили. Кассирша куда-то звонит, позже кричит в сторону буфета:
— В случае, если еще двоих пассажиров отыщете, то полетите на грузовом через час!
Хотелось бы знать, какая сообщение? А если не отыщем? Тогда грузы никуда не полетят? Либо еще с двумя нас уже возможно оформить как багаж? Чудны дела твои, Господи! Еще один попутчик нашелся сам, а последнего мы уговорили. По всей видимости, ему было все равно, куда лететь, потому, что в то время, когда я первый раз его встретил у кассы два часа назад, обращение шла о Великом Устюге, это совершенно верно. Но, пускай у него самого голова болит.
Сейчас о самолете. Грузовой вариант АН-2 — это мечта, а не самолет. на данный момент снег, он будет взлетать и садиться на лыжи, каковые больше всего напоминают лапти либо поплавки. Лыжи — это самое надежное, за них возможно быть уверенными — не подведут. Пилот ходит в валенках и в ушанке, что-то доливает в воронку из молочного бидона. Возможно, керосин. Второй человек в форме военлета времен гражданской войны стоит на табуретке около крыла и отвинчивает гайку. Позже оборачивается и видит пассажиров.
— Куда летим?
— В районный центр. Твой, что ли отправится?
— Отправится… Не отправится, а полетит, но пока не знаю. Вась! Ты посмотри, Катерина-то уже и билеты реализовала. Летим, что ли?
— Ну и полетим. Чего стоите, товарищи, грузитесь. Как все загрузите, так и вперед.
Рядом на поле, перегораживая взлетную, она же посадочная, полосу, стоят пять-шесть холодильников в коробках, три мотоцикла «Урал» с коляской, мешки и куча посылок с дипломатической почтой районного значения. Круглое — кати, квадратное — неси! Бабушки подхватили мотоцикл, мы с Николаичем коляску к нему.
Начинается метель, строения аэровокзала не видно, мотор уже прогревается, деньги за проезд уже уплачены — отступать некуда.
Потому, что «кукурузник» грузовой, то всю кабину занимает груз, а дабы пассажиров не придавило, целый его обтянули веревочной сетью и привязали к каким-то крюкам. Ожидалось, что на крутых виражах и при выполнении фигур высшего пилотажа холодильники станут бодро «скакать» по салону. До тех пор пока грузили барахло и крепили его, один летчик был заваленным в кабине, а второй остался у нас в салоне. Он рвался к штурвалу, но преодолеть баррикады из посылок так и не смог. Расстроился он не очень сильно и заявил, что полетит тут.
— Вась, заводи, я тут посижу. У ребят ружья, как бы в Турцию нас не угнали вместе с холодильниками. Товарищи террористы, до Турции керосина все равно не хватит.
Это совершенно верно, не то что до Турции, до районного центра бы хватило. Лететь всего-то сорок мин., при попутном ветре, само собой разумеется, а при встречном — часа полтора. Чего второму пилоту в кабине делать? Чего он в том месте не видал? Я не знаю, как положено, но в данном конкретном АН-2 дверь на улицу закрывалась на крючок, как калитка в палисадник. Действительно, второй пилот еще проволочкой данный запор усилил, дабы не так рукоплескало от ветра. В общем, все было по-домашнему. До тех пор пока копались с калиткой, «кукурузник» быстренько пробежался до кустов, помахал суетливо крыльями — и уже мы отмериваем очередные километры.
Вон и знакомая излучина Сухоны, на крутояре виден районный центр, на том берегу высится ельник? Круг, второй… Посередине посадочной площадки стоит бульдозер, возможно, он сгребал сугробы. В иллюминатор отлично видно — трактор безлюдной, тракторист ушел.
Пилот Вася высунулся из кабины в форточку и чего-то кричит вниз, говорит о недопустимости нахождения трактора на посадочной полосе. Отлично, что трудится мотор, в силу того, что кроме того через рокот винта доносятся воспоминания о чьей-то маме, а в салоне сидят дамы. Пилот, так и не попавший на рабочее место в этом рейсе, оживился, открыл дверь и также стал что-то кричать вниз.
Наконец, трактор отполз в сторонку, мы шлепнулись на поле. Стало известно, что бульдозерист и не думал чистить полосу, легко его в сельпо попросили привезти на санях-волокуше холодильники. Вот пускай и разгружает.
От районного центра до деревни Задней всего сорок верст. Потому, что трудиться предполагается около двух-трех месяцев, то барахла на каждого набралось по два портфеля, к тому же нужно продуктов подкупить — хлеба на первый месяц, другими словами еще мешок и рюкзак с двумя десятками буханок. Вычисляем по кругу — полтора центнера оборудования, вещей и продуктов. Поездка зимняя, налегке не побегаешь. Тайга — не собственная квартира.
Лишь благодаря помощи хороших и отзывчивых людей удается дотянуться через день-два машину. Все это время ожидания очередного отправления мы гостим у районного охотоведа Павла Михайловича, которому, конечно же, имеется чем заняться и без нас — район огромный, работы по уши. Однако он прикладывает всевозможные упрочнения, дабы нам оказать помощь с отправкой на базу, с устройством в том месте в зимовье, звонит егерям, на чьих участках планируются работы. Уйма хлопот от двух приезжих, которым в Москве не сидится.
У нас возможно приехать куда угодно, в самую глушь, где, казалось бы, никому дела быть не должно до твоих зоологических забот. Зверушки, следочки… Внезапно выясняется, что около полно людей, готовых оказать помощь, потому, что ты пришлый, многого тут не знаешь, не дотянешься, не доберешься сам. Значительно реже бывают люди, каковые готовы чем-нибудь бесплатно навредить, помешать. В экспедициях я таких не встречал, по крайней мере до сих пор.
Время от времени милые случаи бывают. Я был в экспедиции в Туркмении. В поселке, где мы жили, я ставил учетные линии ловушек на грызунов. К моему удивлению, стали эти ловушки пропадать. Думаю — собаки либо сороки стащили. Увидели тушку зверька в плашке и стащили.
Позже внезапно стали по утрам на крыльце забитые мышки оказаться. Причем домовые мыши, населяющие по большей части постройки. А след на трупике — от моих плашек. семь дней две неизвестный ассистент мне «дичь» поставлял, а как-то раз утром и ловушки вернул. Выхожу, а они лежат рядком. Значит, всех мышаков передавил в доме. Просто так подойти попросить — постеснялся. Но потому, что знает, что эти сумасшедшие лишь за мышами в такую даль приехали, то, дабы нам было не жалко, всю добычу честно приносил еще затемно. Действительно, ловить-то нужно было не домовых мышей. Но это уже именно дело зоолога — отличать, какая мышь домовая, какая нет.
Возвратимся на Вологодчину. Павел Михайлович дотянулся машину, и мы с грехом пополам на три дня добрались до деревни, в которой жил егерь Михаил Григорьевич. Снова гостеприимный русский дом, тёплая печь, чай, баня, ночлег.
Настало утро. Стучит посудой хозяйка, и уже ушел к скотине хозяин. Пора планировать в путь. У егеря была собственная лошадь — большой гнедой мерин Буран, Бурашка. Это уникальность на данный момент. Большая часть лесников и егерей предпочитают мотоциклы, а где хозяйство получше — видятся и снегоходы. До тех пор пока мы с Николаичем вошкались с розвальнями: грузили, крепили, запрягали мерина, Михаил Григорьевич успел сбегать на хоздвор и попросить у бригадира казенную лошадку на двое суток. Сначала нам она не «показалась»: не высокий толстуха, вполовину роста против хозяйского мерина. Действительно, опробования ходовых качеств в тайге — в условиях, максимально приближенных к природным, продемонстрировали, — что мы заблуждались как по поводу мощности Бурана, так и по поводу хилости казенного рысака. Что делать, практика — критерий истины.
Реку сковало еще не сильно, на перекатах лед не держит. Но в том месте мелко. Кое-где имеется наледи, исходя из этого нужно идти в сапогах. Снегу навалило порядком — под полметра по руслу. С одной лошадью не дойти отлично, нужно будет топать два дня с ночевкой на Осевице. Лучше идти «о дву конь». И багаж на двое розвальней раскинуть. Все легче лошадкам.
Вверх по замерзшей реке необходимо дойти на санях до Усть-Кондасской избы. По прямой это пятнадцать километров лыжни по просекам, каковые непроходимы для лошади, — завалены намертво, а по реке — не меньше тридцати, ну, двадцать пять.
Дорога некое время тянулась заснеженными полями, на протяжении рядов и перелесков березок, с которых срывались в полет тёмные косачи. В глуши тетерева редко видятся, толкутся больше по опушкам, около деревенских полей, да на громадных чистях. Эта птица обожает свободные места. А вот рябчик, тот, напротив, в самую чашу забивается — в глухой ельник, в чернолесье по ручьям. Глухарь как бы тяготеет к вырубкам, к окраинам болот-чи?стей, к ярким соснякам.
Белая куропатка, которая подкочевывает на зиму в вологодские леса из лесотундры, та оставляет собственные следы на протяжении речных равнин по тальникам, на болотах. У белой куропатки такие следы увлекательные — широкие, в силу того, что лапка очень сильно обрастает на зиму. В случае, если среди кустарника, к примеру по юный вырубке, очень сильно натоптано куропатками, то с первого взора возможно принять за заячьи следы. Как словно бы беляки кормились.
Вот и край полей. Дорогу обступают заснеженные ели. Но ненадолго. Через один-два километра дорожка сваливается в осознаю, а в том месте и на реку. Свободная барская езда кончилась, пора за работу.
Лошадка — такая чуткая и умная скотинка, что ее вынудить делать какие-то глупости весьма сложно, к примеру идти по ненадежному льду, что еще вдобавок занесен снегом по колено, плюс ко всем несчастьям слышно живую воду. Исходя из этого перемещение обозом по зимней таежной реке выглядит приблизительно так. в первых рядах идет человек, делающий тропу и простукивающий крепким посохом лед. В предлогу? он ведет лошадь, в санях которой лежит отдыхающий сменщик. Вторым номером тащит розвальни отдыхающая лошадь. Ей полегче, потому, что бредет уже по разбитой шестью санями и ногами колее. Во вторых санях также сидит человек, но отдыхает не так полноценно, как на первых. Лошадка довольно часто не желает идти по следу, тогда нужно выпрыгивать и также вести под уздцы.
В то время, когда передняя лошадь и человек устают так, что останавливаются, их сменяет следующая пара. Чувствуется некая дискриминация лошадей — их смена происходит реже. А что делать? В случае, если же разобраться хорошенько, то по количеству ног мы кроме того проигрываем — счет шесть — восемь в пользу команды непарнокопытных.
Схема передвижения несложная, практическое выполнение — также. Небольшие проблемы ожидают лишь на наледях, в то время, когда приходится идти в каше из снега и воды, и на перекатах, где лед в большинстве случаев проваливается. Но так как на перекатах неглубоко, то не так долго осталось ждать кроме того кони прекратили вздрагивать, в то время, когда у них под ногами проламывался лед и на поверхность выхлестывала коричневая «торфяная» вода реки Порши. Всевышний даст, не потонем. Все-таки вторую лошадь решили не привязывать вожжами к заднику первых саней, мало ли что…
Скорость передвижения обоза вверх по таковой реке, в случае, если наледи и завалы деревьев видятся не через чур довольно часто, будет три, от силы четыре версты в час. Но дым идет и батарейки садятся, само собой разумеется. Лошадки уже за три часа все влажные, пар валит.
В целом передвижение происходило монотонно, без радостного звона бубенцов под дугой. Какой же русский не обожает стремительной езды? А вот именно таковой и не обожает, которому еще полдня по снегу тащиться.
Не доходя два-три поворота до избушки на Осевице, это приблизительно полдороги до Усть-Кондаса, реку пересек совсем свежий след волчьей своры. Бурашка всхрапнул осуждающе, но никак не прореагировал. А Толстуха решила изобразить панический кошмар, не знаю для чего. Сперва она продолжительно топталась перед волчьей тропой, а позже с молодецким свистом и гиканьем бросилась к обрыву, в чапыжник, попутно взбрыкивая задом, пробуя опрокинуть розвальни и извалять в снегу вещи и ямщика. И это ей в полной мере удалось. Я не из группы акробатов-наездников Кантемировых, дабы на необъезженных санях по крутоярам скакать. Куда уехал цирк? Либо как кричал мне вслед Григорьич:
— Мишка! Куды ты так ходко? Находись!
Ускакали мы с Толстухой неподалеку, метров на сто, но весьма скоро. Слава всевышнему — целина снежная, не поджигитуешь как нужно. Увязла каурая-вороная, к тому же умудрилась вывернуться из оглобель и появляться мордой к передку, хвостом наружу. Было нужно перепрягать, а в том месте уже — вот она, избушка-то. Отдых.
Через часок тронулись дальше. Все повторяется, как прежде. Лишь не так бодро держат голову лошади. Михаил Григорьевич смолит папироску за папиросой. Возможно, чуть ближе сдвинулись берега, повыше стали ели, чаще приходится останавливаться — чистить завалы. Ветровал уже практически перекрывает русло. Не объехать. Узко. Само собой разумеется, лучше ехать на протяжении берега, тонкоствольные листвяки не весьма мешают.
Внезапно в лесной тишине раздается голос егеря:
— Находись, парни, больше не могу!
Чего это он не имеет возможности, именно уже с час в санях лежит. Возможно, также волчий след приметил и не имеет возможности дальше ехать?
— Не могу больше. С утра ноги мокнут. Совершенно верно простынем. Николаич, добывай, в противном случае не доедем!
Уф, а мы-то испугались. Вот он, портфель заветный, с профилактическим средством от егерской простуды. Что мы, изверги, не понимаем? Предотвратить заболевание в любой момент легче, чем его вылечить…
Последние два часа пути красоты окружающей природы уже меньше трогают сердце, да и темнеет помаленьку. Следующая и последняя остановка — Усть-Кондас. Вон он — отечественный дом на два месяца, приехали.
Соседи
Северо-восток Вологодской области, междуречье рек Уфтюги и Порши. Зима, самое многоснежье… В этом районе множество ручьев со необычными заглавиями: Кондас, Осевица, Курсеньга, Улашка, Чурес. Большие болота тянутся на довольно много километров, на них видятся редкие «островки» кривых сосен. Такие болота тут именуются «чисть»: Сывовская чисть, Чуресская чисть.
Люди жили в зимовье на Усть-Кондасе. Над избушкой стояла большая ель, протоптанная тропинка спускалась к реке, к проруби. В различные стороны от порога разбегались накатанные лыжни, уводящие на главные учетные маршруты: на междуречья, на дальние вырубки, на чисти, по направлению течения реки к сёлам, на Петряевскую просеку. Быт был несложной, экспедиционный, жили люди в далеком прошлом, и понемногу окружающий лес к ним привык. Привык к редкому стуку топора, к дымку над крышей, к тому, что время от времени по реке приезжал еще один человек в санях на лошади и с собакой, а через день-два опять скатывался вниз, не весьма тревожа окрестных жителей.
Сапоги мои скрип да скрип под осиною, сапоги мои скрип да скрип под березою… Оттепели сменялись крепким морозцем, реку то отпускало, то снова прихватывало. Время от времени лыжи легко катились, за сутки не накапливалось никакой усталости, а время от времени сырой снег пудовыми гирями налипал на широкие лыжи, увеличивался жёсткой шишкой под подошвой, уже через пятнадцать километров ноги начинали гудеть и хотелось к себе. Простые маршруты, простая работа — зимние тропления животных.
Николаич был громадной спец по зимним троплениям. Тропление — тропить — тропа, другими словами ходить по следам, оставляемым животными на снегу, с целью изучения их поведения. Особенно занимательные снежные «записи» охот, встреч с «соплеменниками», реакция на человека, да мало ли что возможно пронаблюдать, в то время, когда ходишь по следам хищных и копытных зверей в зимней вологодской тайге.
Зимний лес стоит негромкий, как неживой. Но это не верно, везде имеется собственные хозяева и гости. Нужно лишь пристально всматриваться. В случае, если весенний лес напоминает ярмарку — везде песни-пляски, то зимняя тайга — это спокойные будни года.
В зимовье под дощатым полом жила теплая компания мирских захребетников. Самые заметные и шумные — это полевки. Они с неподдельным интересом осуществляли контроль ассортимент и качество отечественных продуктов. Сперва это не вызывало важных опасений, харчи запрятаны в холщовый мешок, подвешенный к потолку, ну, а за консервы возможно не беспокоиться. Но неизвестным методом зверушки изловчились — умудрились из подвешенного хлебного баула похитить две буханки тёмного. Это уже совсем не по-товарищески. С неординарной находчивостью Николаич соорудил достаточно уникальную модель ловушки-самоловки.
Как-то в сильную оттепель мы с Николаичем наломались за сутки по буеракам. Пришли к себе уже затемно. Быстренько перекусили и легли. Хлоп! Ну и отлично, возможно засыпать. Проходит полчаса, слышу — грызет. Внаглую грызет казенный поролон, еще и чавкает от наслаждения. Сперва я поразмыслил, что данный бессердечный едок — уже второй грызун. По окончании прислушался — нет, он, в то время, когда прекращает жевать, подволакивает капкан. У, жадный какой, и в капкане кушает.
Ну какое количество возможно имеется кусок поролона? Дремли! Вместо этого зверек вместе с крысоловкой начинает радостно прыгать по дровам, как сытая лошадь. Гром, шум. Разве тут уснешь? Может, крыса попалась? Откуда лишь в тайге крысе взяться? Забрал фонарик, нагнулся — батюшки светы! Большой горностай, беленький, полхвоста тёмного, глаза злобно сверкают, морда вся в крови. Хищник — одно слово. Стрескал за милую душу всю полевку и на эйфориях забавляется с ловушкой — таскает ее за обрывки шкурки по чурбакам. Поднялся столбиком, зашипел не очень приятно так, дескать, помешали, и нырнул в подпол. И полевки с данной ночи мало затихли. Капканчик мы прекратили ставить, в противном случае попадется, покалечится еще.
Мелкие, аккуратные следочки, то двухчеткой, то четырехчеткой. Они довольно часто показывались около избушки, а вот самого горностая больше в эту зиму встретить не довелось.
Сойки-соседки прилежно ежедневно прилетали на помойку. Чуть хозяева за порог, а кумушки тут как тут. какое количество занимательного около избушки, сил нет. А в один раз эти подружки чуть последнего ума не решились. Дело было так.
Еще из Москвы я прихватил с собой два либо три апельсина на торжественный случай какой-нибудь. Да в суете забыл совсем о них, так и провалялись месяц в продуктовом коробке под крышей вместе с консервами. За это морозы и время были, и оттаивало все пара раз, в общем пропали цитрусовые — напрасно тащил. Недолго думая, забрал и выкинул. Лежат мороженые апельсины оранжевого цвета на снегу под елкой. Красота…
Ну, выкинул и выкинул, что за горе? Сутки был не рабочий — шел снег, густой и на долгое время. В то время, когда идет снег, он закрывает прочтённые страницы, стирает все и готовит новые повести, нужно лишь подождать чуть-чуть.
По хозяйству в любой момент имеется крепления: и заботы подшить на лыжах, и дров подколоть, и прорубь топором подчистить — вон вся замерзла, заплыла, уже и ведро не пролазит. Так, за хлопотами и не увидел, что у помойки собралась изрядная масса людей и что-то горячо обсуждают. Две сойки, синицы, с вершины елки дятел-желна рекомендации подает, клесты-еловики и два снегиря тут же крутятся.
Сойки нашли апельсины и сразу же сказали об этом всем, кто был не занят делами. Стали решать, во-первых, что это такое, во-вторых, возможно ли это имеется? Дебаты, выступления с мест, позже решили голосовать перечнем — в случае, если имеется, то оба, в случае, если нет — также оба.
Продолжительно ли, кратко ли обсуждали, а голод не тетка. Наконец одна из соек (эх, живем однова?!) спрыгнула на землю и боком, боком… Посмотрела назад — около все тихо. Да как клюнет. Неясно. Еще раз — наподобие вкусно. Съели, в общем, мои апельсины, корок не покинули.
Не считая соек около избушки гнездилось пара пар клестов-еловиков — был успешный год на еловые шишки. Самцы у них весьма броские — в красных тонах. По спокойной погоде они пели либо в ветвях ели, либо в особенном «токовом» полете с дерева на дерево. Многие уверены в том, что клесты непременно выводят птенцов зимний период — это не верно. Принципиально важно, дабы была хорошая шишка, тогда настает период гнездования. Клесты — высокоспециализированные по питанию птички, исходя из этого в отличие от всеядных соек их помойка не интересовала. Но собственные задумки по отношению к нам имелись. В то время, когда люди не крутились снаружи, клесты садились на сруб и умело собственными скрещенными клювами выщипывали громадные клочки мха и пакли, которыми проложены пазы в избушке. Так они добывали материал для постройки и утепления собственных гнезд, а отечественное «гнездо» медлено растаскивали. Но, довольно много ли клесту нужно — сам-то он со скворца всего.
Время от времени прилетит дятел, сядет на торец зимовья, ударит разок-второй. Войдите! А я уже тут! И слетит. Весьма чуткая птичка, любой шорох либо перемещение отгоняет его от избушки. Но в лесу будет трудиться совсем рядом, на соседней лесине, лишь на другую сторону ствола от тебя перелезет и долбит . Время от времени выглянет — стоишь еще? Ну, находись, находись…
Захаживали к себе домой и более солидные парни из кружка любителей самодеятельности и общества овцеводства «Серые братья».
В пятнадцати метрах наоборот двери заимки был сооружен маленький навес для лошадей, тут же была составлена поленница. Вот между дровами и дверью и пролегала постоянная волчья тропа. Раз в семь — десять дней громадный кобель-одиночка проходил с низовьев Порши мимо нас, спускался с крутояра и уходил дальше по льду Кондаса вверх. Это был одинаковый волк, след передней лапы 10 на 12 сантиметров, варежкой не закрыть, как обожал говаривать егерь.
Через несколько суток волк, окончив дела в верховьях Кондаса, возвращался обратно. Но почему-то на протяжении обратного хода он сторонился избы, тропа его тогда лежала по Порше. Ночью обожал греметь ведром, катать его по льду около проруби (рядом с прорубью постоянно воткнут ветхий, «ледяной» топор — пробивать лед, на его ручке довольно часто оставалось ведро). Наигравшись всласть, волк уходил еще затемно. Значит, снова через пять дней нужно ожидать его свежих следов около крыльца. Время от времени из-за нехорошей погоды либо снегопада следы не получалось подметить. Ну, это ничего. Но в случае, если в хорошую погоду в условленный сутки по расписанию серый опаздывал, мы начинали волноваться: не произошло ли что?
По большому счету, в округе жило пара групп волков. Около сёл, что на устье Порши, рыскала по дорогам семья из четырех волков: трое переярков и кто-то из своих родителей с ними. Севернее, в четырех-пяти километрах от избы, на Сы?вовской чисти, довольно часто виделись следы супружеской пары, которая умело давила зайцев-беляков, и подозревалась в убийстве молодого кота-рысяка. Рысь неосмотрительно зашла на ветхую вырубку, где самое толстое дерево было в палец, а высотой в рост человека.
К тому же наоборот нас, по той стороне Порши, слонялся юный волчок, то ли некрупный самец, то ли крепенькая сучонка. Он обтаптывал края вырубок, довольно много, но бестолково контролировал бобровые поселки, довольно часто гонялся по речному льду за беляками. Причем бросок начинал издали, метров за сто. Дело очевидно неисправимое. В то время, когда косой легко уносился за поворот, недотепа еще прыжков тридцать-сорок делал во целый дух… Охотник! Охотник! Ну, в случае, если здоровье разрешает, чего же не побегать?
С этим же волчком связан следующий эпизод. Один из рабочих маршрутов у нас пролегал именно по его участку. Лыжня сильно спускалась к пойме, но шли мы не торопясь, поскольку нужно было учесть следы, показавшиеся за последние три дня. Для этого нужно отличить свежий след от ветхого. В случае, если снегопада нет продолжительно, конечно, накапливается довольно много записей в книге «актов гражданского лесного состояния». По следам думается, что около зверья, как на скотном дворе.
Само собой разумеется, отпечатки стареют, оплывают под солнцем, осыпаются, засыпаются кухтой, падающей с деревьев. Одинаковый след может смотреться как ветхий на просеке, и как совсем свежий — под шатром еловых веток, в тени. Тут имеется довольно много мелких хитростей, помогающих выяснить свежесть следов. К примеру, около избы и под деревьями по окончании очередного снегопада прокладываешь «примерную» следовую дорожку шагов в тридцать, четко впечатывая и подволакивая ноги, дабы «стакан» следа имел выволоку и соответственно поволо?ку. А позже каждое утро, выходя на маршрут, сравниваешь, как выглядят твои вчерашние следы рядом с сегодняшними. В том месте — новый снегопад, прописи обновляются. Ну и глаз должен быть «пристрелян». Ясно, что более-менее точное тропление на бегу не сделаешь, в случае, если лишь по свежей ночной пороше, в то время, когда следы по большому счету уникальность.
Вот тихохонько идем мы с Николаичем, ветерок к нам тянет от реки. Вниз крутой спуск. Внезапно наблюдаем, шагах в сорока ветки елок колыхнулись и кухта с них осыпалась, какие-то скачки слышно. Что за дела? Подошли, разобрались немного. Серый дурачок шел по своим серым делам на протяжении Порши и услышал отечественные шаги. С кем нас возможно спутать, ума не приложу. Два мужика скрипят лыжами по снегу, как рота кабанов на марше, и ветерок-то от него. Нет, чтобы осмотреться. Куда в том месте…
Бросился вверх по склону к нам. Чуть-чуть с ног не сбил! Подъем одолел, на лыжню вымахнул — а это люди. Тормозной след от всех четырех лап тянулся метра три. И на махах, на махах в сторону, так целиной и побежал.
Так себе был волчок, неумный. Не то что отечественный «избяной». Тот постоянно потопчется перед чистым местом, перед тем как на реку выходить. Мало ли что…
Участки различных групп волков друг друга касались мало, так что заметных распрей не было. Не считая этих учтенных нами волков недалеко от работ крутилось еще пара случайных зверей, но их маршруты не отличались регулярностью. Создавалось чувство, что они тишком браконьерили в чужих угодьях.
Само собой разумеется, волки да сойки были не единственными отечественными соседями в зимнем вологодском лесу. Часто в окрестных лесах виделась и росомаха.
Росомаха
Чудный зверь — росомаха. Никак ее не осознаешь, что за темперамент. Не маленькая зверушка, но еще и не такая громадная. Наподобие не очень сильно храбрая, а иногда нагло ходит по лыжне, прямо по следу, подходит к избушкам, залезает под крышу — шарит…
У нас в европейской тайге росомаха по большому счету уникальность, мало кто из охотников ее знает кроме того в тех районах, где зверь достаточно прост. Южнее реки Сухоны, что протекает в Вологодской области, росомаха, по всей видимости, не заходит. Обитает дальше к северо-востоку: по Архангельской области, по бассейнам Вычегды, Мезени, по средней и верхней Печоре, другими словами через Коми АССР и за Урал. В Сибири росомахе никто не удивляется.
Северо-восток европейской части России по собственному животному населению больше сходен именно с Западной Сибирью, по крайней мере если не сходен, то скажем так: в средней тайге Русского Севера, в особенности ближе к Приполярному Уралу, заметны сибирские элементы — это бурундук, кукша, росомаха. Ко мне же добавляются птицы и животные северной тайги, практически уже не тайги, а лесотундры: трехпалый дятел, бородатая неясыть, белая куропатка, северный олень. Эти районы весьма увлекательны, увлекательны конкретно отличиями от южной тайги.
Но, не нужно быть каким-то особым экспертом-биологом, дабы заметить, поработав в лесу 1-2 недели, что это совсем второй лес, чем, скажем, в Тверской губернии под Осташковом. В том месте так как также тайга, но южная. Наподобие и сосняки, и ельники, и клюквенные болота — все похоже, но не то.
И вот, в вологодской тайге, в горячей и дружной компании лесных хищников — бурого медведя, волка, рыси, лисицы — появляется росомаха. Не нередкий зверь, избегающий полей, сторонящийся лесовозных дорог и деревенских околиц. Многие хищники тайги жмутся к пойме, к реке, в особенности зимний период. Волки в глухие таежные массивы лишь по реке и заходят. Небольшие и средние куньи (выдра, хорьки, норки, ласки и горностаи) крутят по реке, по зарослям и прибрежным завалам. Пожалуй, лишь лесная куница явственно тяготеет к водоразделам, предпочитает зрелые ельники, чащу. тут и Росомаха отличается от всех — к реке совсем равнодушна.