Нa протяжении многих веков исторические судьбы таджиков, принадлежащих к восточной ветви иранской группы народов, и персов (иранцев) — западная ветвь — тесно переплетались между собой. Примерно с VII — VIII вв. у них сложился единый литературный язык — «фарси». В IX — XV вв. культурные и исторические связи обоих народов были особенно тесными и творчество классиков, писавших на фарси, было одинаково родным для персов и таджиков. Поэтов этого времени называют обычно персидско-таджикскими или таджико-иранскими.
Прославленный Рудаки (середина IX в.— 941г.) — признанный родоначальник классической персидской поэзии. Высокий, крепкий, жилистый старец с длинной густой бородой, высоким лбом, с лицом узким, резко очерченным — таким был Рудаки на склоне лет. Этот облик по останкам поэта, обнаруженным в могиле, восстановил советский скульптор-историк М. М. Герасимов. Рудаки был крестьянским сыном, он вырос в простой глинобитной лачуге в горах Таджикистана среди трудов и забот своих односельчан. Став известным придворным поэтом, автором тонких, изящных од, он любил вставлять в них крестьянское словцо, образ, а то и целую поговорку. Сыновней любовью поэт любил свое родное безвестное затерявшееся в горах село Рудак и увековечил его своим литературным именем.
Рудаки смолоду прославился как замечательный певец-импровизатор. Он пел для народа, аккомпанируя себе на струнном инструменте. Слух о Рудаки дошел до дворца, и вскоре поэт стал самым приближенным человеком эмира Насра II Саманида.
По преданию, Рудаки сложил миллион триста тысяч стихов, но до нас дошло немногим более тысячи.
Сам он видел назначение поэта в том, чтобы призывать людей к справедливости и свободе, возбуждать у них стремление к знанию. С негодованием писал он:
У этих — мясо на столе, из миндаля пирог отменный,
А эти — впроголодь живут, добыть им трудно хлеб ячменный.
Рудаки написал немало поэм и среди них знаменитую на Востоке книгу притч «Калила и Димна».
Размышляя над своей судьбой, поэт приходит к большому философскому обобщению о том, что в мире все противоречиво, все изменяется и новое сменяет старое:
Так мир устроен, чей удел — вращенье и круженье,
Подвижно время, как родник, как струи водяные.
К концу царствования Насра II в стране вспыхнули народные волнения и мятежи. Восставшие решительно требовали уничтожения пропасти между богатством одних и нищетой других.
Рудаки был связан с восставшими. Видимо, это и послужило причиной его изгнания из дворца. Рудаки провел свою старость в нищете в родном селении, где и был похоронен. Есть предположение, что при изгнании он был ослеплен.
По народному преданию, другой замечательный персидский поэт — Абулкасим Фирдоуси (934—1020) писал свою великую поэму «Шахнамэ» («Книга царей») о царях Ирана, рассчитывая получить у правителей большое вознаграждение и отдать его для возведения плотины на реке, заливавшей посевы его земляков. Но в действительности Фирдоуси хотел послужить своей поэмой не только землякам, но и всем иранским народам.
Фирдоуси, воспитанный на исторических сказаниях иранских народов, знаток и страстный поклонник родной культуры, видел, что государство Саманидов (874—999) клонится к упадку. Ему казалось, что причины надвигавшегося краха кроются в недовольстве народа непрерывными поборами, насилием и в постоянных феодальных междоусобицах. Перед угрозой нашествия кочевых племен эти внутренние противоречия делали страну беззащитной.
Фирдоуси верил во всемогущество человеческого разума и поэтического слова. Он хотел в своей поэме раскрыть корни зла, показать пути его уничтожения и убедить в своей правоте властителей страны.
В «Шахнамэ» три основные части: мифологическая, содержащая поэтическую обработку древних мифов; богатырская, повествующая о подвигах героя Рустама; и историческая, посвященная царствованию 28 царей из династии Сасанидов (226—651).
Идея борьбы добра и зла проходит через всю эпопею.
Носителями добра изображаются в основном иранцы, их враги — чужеземцы — воплощение зла. Фирдоуси порицает также тех правителей Ирана, которые творили зло и тем самым навлекали бедствия на свою страну. Поэт оценивает достоинства царей по их служению народу и родной земле.
Художественная ценность эпопеи состоит в живом, ярком, занимательном изображении борьбы добра и зла, в красочных описаниях природы, путешествий, подвигов, человеческих страстей.
Сколько любви и мастерства вложено поэтом в изображение богатырей! Его Рустам еще совсем молодым совершает свои знаменитые подвиги, одерживает победу над дэвом, сказочным злым великаном.
В течение нескольких веков своей жизни он стоял, как утес, на страже родины, объединяя вокруг себя богатырей, готовых на смерть за родную землю.
Фирдоуси сочувственно описывает в поэме народные восстания. Особенно популярно сказание о восстании, поднятом кузнецом Кавэ против иноземного поработителя Ирана царя Заххака. Кузнец снимает с себя кузнечный фартук и делает его знаменем восстания. Народ под предводительством Кавэ сметает Заххака и возводит на престол справедливого царя.
К тому времени, когда поэма была закончена, произошло то, чего так опасался Фирдоуси. Держава Саманидов пала. Бухара была занята тюркскими кочевниками. За Аму-Дарьей установил свою власть бывший военачальник Саманидов султан Махмуд Газневид.
Фирдоуси решил преподнести поэму Махмуду, как бы призывая осуществить то, что не выполнили Саманиды, — вести справедливую и мудрую политику, объединить иранские народы. Махмуд был деспотом, и поэма, зовущая к справедливости, была им отвергнута. По преданию, Махмуд велел бросить поэта под ноги слону. Фирдоуси пришлось скрываться, скитаться в изгнании, жить в нужде.
Но эпопея, отвергнутая царем и духовенством, стала бессмертной. Народ воспринимает «Шахнамэ» не как книгу царей, а как царь-книгу своей поэзии.
В эпоху Средневековья вольнолюбивая мысль иранских народов находила в поэзии более надежное убежище, чем в прозе. В стихотворении легче было скрыться за поэтическим образом и полунамеком. Стих пущен, подхвачен, переходит из уст в уста, остановить его невозможно, а автора не найти.
Мировую известность завоевал своими небольшими лирическими стихотворениями Омар Хайям (1048—1123). Это был крупный ученый, астроном, создатель точного календаря, математик. За неверие Омар Хайям подвергался нападкам духовенства и изливал свою душу в вольнодумных стихах, часто недоговаривая и скрываясь за намеками.
Его стихи — своеобразный бунт против удушающей религиозной проповеди, против ее запретов и попыток отвлечь народ от действительности. Хайям противопоставляет этому призыв к земному счастью. Он прославляет человеческие чувства и подлинный, смелый и все постигающий разум. Справедливость, доброта, свобода, честность — вот идеал для поэта.
Пренебреги законом, молитвой и постом:
Зато делись, чем можешь, с голодным бедняком.
Будь добр! — Твоя награда — я сам порукой в том —
Теперь вино земное, небесный рай потом.
(Перевод Л. В.)
Или:
Когда б я властен был над этим небом злым,
Я б сокрушил его и заменил другим,
Чтоб не было преград стремленьям благородным,
И человек мог жить, тоскою не томим.
(Перевод О. Румера.)
Единственной формой своих стихов Хайям избрал рубаи — четверостишие. Это исконная народная форма, она бытует и поныне у персов и таджиков. Рубаи Хайяма — своеобразная миниатюра, где целая жизнь, большое человеческое переживание включены в четыре строчки.
В начале XIII в. орды Чингисхана подвергли уничтожению и разграблению города и сёла Ирана и Средней Азии. Монгольское иго затормозило их развитие и во многом отбросило назад. Народ не мог примириться с создавшимся положением. То тут, то там вспыхивали восстания, порою принимавшие очень широкий размах. Восстания жестоко подавлялись.
Большие, подлинные поэты не могли не чувствовать настроений народа в эту тяжелую годину. По-разному отражали свою эпоху и ее противоречия великие классики Ирана, выходцы из одного города — Шираза: в XIII в.— Саади, в XIV в.— Хафиз.
Саади (1201—1292) прожил долгую жизнь, почти столетие. Полвека своей жизни он провел в странствиях и исканиях. Когда чингисхановские орды приблизились к его городу, он покинул родной дом, бродил по свету и вернулся в свой Шираз уже пожилым человеком. Умудренный опытом, снискавший огромное уважение своими познаниями и художественными творениями, Саади создал знаменитые книги о том, как нужно жить, — прозаическо-поэтический сборник новелл «Гулистан» («Цветущий сад») и поэму «Бустан» («Плодовый сад»). Отражая настроения долгих лет скитаний и борьбы, он призывает к мужеству, упорству, труду и, главное, к правде. Потомки благодарны Саади за это. Недаром в 1958 г. по решению Совета Мира прогрессивное человечество праздновало 700-летие со дня завершения Саади работы над «Гулистаном».
В более острой форме, чем у Саади, народный протест отразился в лирике Хафиза (ум. 1389). Его поэтические газели принесли ему бессмертную славу одного из крупнейших лириков мира.
Газель — это лирическое, обычно любовное стихотворение. Первое двустишие определяет содержание газели и ее название. В газели «День отрадных встреч» поэт передает свою тоску по друзьям, размышляет об истинной, верной, самоотверженной дружбе.
День отрадных встреч с друзьями вспоминай!
Все, что было теми днями, вспоминай!
Ныне верных не встречается друзей —
Прежних, с верными сердцами, вспоминай!
Всех друзей, не ожидая, чтоб они
Вспоминали тебя сами, — вспоминай!
О душа моя, в тенетах тяжких бед
Всех друзей ты с их скорбями вспоминай!
И, томясь в сетях настигнувшего зла,
Ты их правды сыновьями вспоминай!
И, когда польются слезы в сто ручьев,
Зандеруд с его ручьями вспоминай!
(Зандеруд — это любимая Хафизом река, омывающая его родной город Шираз.) Газель обычно завершается двустишием, куда вплетается имя или псевдоним поэта:
Тайн своих, Хафиз, не выдай! И друзей,
Их скрывавших за замками, — вспоминай!
(Перевод К. Липскерова.)
Но есть еще одна особенность газели, ярко выраженная в творчестве Хафиза. В глубоко личное стихотворение поэт вставлял один-два стиха, в которых содержался бунтарский, обличительный намек. Часто этот стих незаметно из-за рифмы и звучания сливался со всей газелью. Именно в таком стихе Хафиз обличает подлость и приспособленчество. Исключительно лирическая, передающая сугубо личные переживания, газель вдруг получает иное звучание, она становится манифестом вольности.
В одной из газелей Хафиз писал:
Пусть же сгинет эта жизнь — умерщвляющий яд,
Славь, певец, другую жизнь — услаждающий сот!
Так, опережая время, мечтал поэт о другой жизни — жизни свободных и счастливых людей.