В науке рассуждения по аналогии используются столь же обширно, как и во всех других областях людской деятельности. Этому совсем не мешает то, что аналогия дает не жёсткое знание, а лишь более либо менее возможные догадки. Причем нельзя сказать, что ученые применяют по преимуществу строгие аналогии, возможность заключений которых довольно высока. Очевидно, ученые стремятся — и в общем небезуспешно — конкретно к для того чтобы рода аналогиям. Но вместе с тем в научном творчестве, наровне с самыми правильными из всех видящихся аналогий, нередки очень приблизительные, в противном случае и просто поверхностные уподобления.
Объяснение этого — в сложности процесса научного познания и в многообразии тех задач, каковые решаются в науке посредством аналогий.
Правильная аналогия, само собой разумеется, идеал ученого. Она вероятна, но, лишь в достаточно развитых областях знания. На начальных стадиях изучения в большинстве случаев приходится ограничиваться примерными уподоблениями.
Потом, ученый может обращаться к аналогии с различными целями. Она может привлекаться, дабы менее понятное сделать более понятным, представить абстрактное в более дешёвой, образной форме, конкретизировать проблемы и отвлечённые идеи и т. д. По аналогии возможно кроме этого рассуждать о том, что до тех пор пока недоступно прямому наблюдению. Она может служить средством выдвижения новых догадок, являться необычным способом ответа задач при помощи сведения их к ранее решенным задачам и т. д.
В конечном итоге конкретно цель рассуждения определяет темперамент аналогии. В одних случаях требуется предельно правильная аналогия, в других нужной может оказаться свободная аналогия, не стесняющая творческое воображение и фантазию исследователя.
Французский инженер С.Карно, заложивший и начале прошлого века базы теории тепловых автомобилей, смело уподобил работу таковой автомобили работе водяного двигателя. Физическая аналогия между переходом тепла от нагретого тела к холодному и падением воды с большого уровня на низкий — пример строгой аналогии, опирающемся на значительные черты уподобляемых объектов.
К истории физики имеется и примеры очень свободных аналогий, сыгравших вместе с тем ключевую роль в развитии данной науки. Так И.Кеплер, открывший законы перемещения планет, уподоблял притяжение небесных тел обоюдной любви. Солнце, звезды и планеты он сравнивал с различными видами всевышнего. Эти сопоставления кажутся на данный момент как минимум необычными. Но конкретно они привели Кеплера к идее ввести понятие силы в астрономию.
Рассуждение по аналогии дало в науке многие блестящие результаты, часто совсем неожиданные.
В XVII в. перемещение крови в организме сравнивали с отливами и морскими приливами. Доктор В.Гарвей ввел новую аналогию — с насосом и пришел к фундаментальной идее постоянной циркуляции крови.
Химик Д. Пристли воспользовался аналогией между дыханием и горением и именно поэтому смог совершить собственные красивые опыты, продемонстрировавшие, что растения восстанавливают воздушное пространство, израсходованный в ходе дыхания животных либо в ходе горения свечи.
Д. Гершель понял, что пламя спиртовки делается ярко-желтым, в случае, если поместить в него мало поваренной соли. А вдруг взглянуть на него через спектроскоп, то возможно заметить две желтые полосы из-за присутствия натрия. Гершель высказал идея, что сходным методом возможно найти присутствие и других химических элементов, и потом его мысль подтвердилась и появился новый раздел физики — спектроскопия.
И. Мечников думал о том, как человеческий организм борется с заразой. в один раз, замечая за прозрачными личинками морской звезды, он кинул пара шипов розы в их скопление; личинки нашли эти шипы и «переварили» их. Мечников тут же связал данный феномен с тем, что происходит с занозой, попавшей в палец человека: занозу окружает гной, что растворяет и «переваривает» инородное тело. Так появилась теория о наличии у животных организмов защитного приспособления, заключающегося в переваривании и «захватывании» особенными клетками-фагоцитами посторонних частиц, а также остатков и микробов уничтоженных клеток.
Г. Мендель из собственных несложных опытов над горохом вывел методом аналогии следствия, каковые стали причиной концепции доминантных и рецессивных показателей у всех живых организмов.
Д. Менделеев расположил химические элементы в порядке возрастания их ядерного веса и упорядочил их в колонки и строки на базе сходства особенностей. Но в выстроенной на базе этих правил таблице были пробелы. Все узнаваемые в то время элементы были распределены, а места 21, 31 и 32 таблицы остались незаполненными. Менделеев высказал предположение, что эти места должны быть заняты еще не открытыми элементами. На базе известных элементов, занимающих подобные места в совокупности, он указал количественные и качественные особенности трех этих элементов. Скоро они были открыты, и предсказание Менделеева блестяще подтвердилось.
Г. Лейбниц уподобил процесс логического доказательства вычислительным операциям в математике. Вычисление суммы либо разности чисел осуществляется на базе несложных правил, принимающих к сведенью лишь форму чисел, а не их суть. Итог вычисления конкретно предопределяется этими не допускающими разночтения правилами, и его нельзя оспорить. Лейбниц постарался умозаключение преобразовать в вычисление по строгим правилам. Он верил, что в случае, если это удастся, то споры, простые между философами по поводу того, что твердо доказано, а что нет, станут неосуществимыми, как неосуществимы они между вычислителями. Вместо спора философы заберут в руки перья и сообщат: «Давайте посчитаем». Приблизительно через два столетия аналогия между математическими и логическими операциями произвела переворот в обычной логике и стала причиной современному этапу в развитии данной науки — математической логике.
Аналогия между техническими устройствами и живыми организмами лежит в базе бионики. Это направление кибернетики изучает структуры и жизнедеятельность организмов; открытые закономерности и найденные особенности употребляются после этого для ответа инженерных построения и задач технических совокупностей, приближающихся по своим чертям к живым совокупностям.
Так, умозаключение по аналогии не только разрешило растолковать многие новые явления и сделать неожиданные и ответственные открытия, оно привело кроме того к созданию новых научных направлений либо к коренному преобразованию ветхих.
Рассуждение по аналогии незаменимо при реконструкции прошлых событий. Время от времени в историческом изучении оно получает темперамент деятельности, параллельной той, которая имела место когда-то, в далеком прошлом.
Археолога не удовлетворяет осмотр отысканных при раскопках примитивных каменных орудий. Он берет такие же осколки камней, как и те, что употреблялись тысячи лет назад, и терпеливо высекает каменный топор. Сходство этого топора со своим первобытным прототипом — веский довод в пользу предлагаемой реконструкции первобытной судьбе.
Этнограф замечает, как коренной алеут добывает пламя трением, после этого сам вооружается дощечкой с углублением, заостренной кусочком и палочкой мха и повторяет замеченное.
Известный русский этнограф Н. Миклухо-Маклай пара лет совершил среди полинезийцев, пользуясь в большинстве случаев теми же предметами быта и труда, что и они.
Об аборигенах Австралии как мы знаем, что они вели бродячее охотничье-рыболовческо-собирательное хозяйство, были вооружены обычными для для того чтобы хозяйства орудиями труда и жили кроме этого обычными для данной стадии развития общинами. О соседних тасманийцах, истребленных колонизаторами еще в XIX в. и изученных значительно хуже, прямых сведений о наличии у них общин нет. Наличие многих неспециализированных линия быта и жизни австралийских аборигенов и тасманийцев даст основание для заключения по аналогии, что у тасманийцев кроме этого имелись общины. Возможность этого заключения достаточно громадна, потому, что общность между данными двумя культурами значительна.
Одна американка-этнограф вышла замуж и стала четвертой женой вождя племени в Малайзии, дабы на своем опыте постичь подробности брачно-домашних взаимоотношений в этом племени.
Заманчивые возможности открывают этно-археологические аналогии, разрешающие упорядочить этнографическое осмысление археологических данных. Забрать, например, одновременное захоронение женщин и мужчин в могильниках бронзового века в Средней Азии и южной Сибири. Одни ученые уверены в том, что это были захоронения мужей и убитых либо добровольно наложивших на себя руки жен. Другие считают, что обращение обязана идти не о женах, а о рабынях, потому, что свободную даму похоронили бы на ее родовом кладбище, а не на родовом кладбище ее мужа. И те и другие ссылаются на определенные этнографические параллели. Но эти параллели отрываются от общего культурного контекста сравниваемых обществ. Аргументы одной из сторон станут более весомыми, в случае, если удастся связать спорный показатель с рядом значительных изюминок сопоставляемых обществ.
В ирландском эпосе имеется сказание, датируемое приблизительно VIIIв и повествующее о дальнем плавании аббата Брендана с товарищами, совершенном еще в VIв. Географ Тим Северин подробно изучил это сказание и заключил , что Брендан — лицо историческое и что он вправду совершил плавание из Ирландии в Северную Америку, о чем говорят очень точные географические подробности, упоминаемые в описании его морского похода. Северин решил повторять плавание, происходившее практически полторы тысячи лет назад, на примитивной лодке, выстроенной в духе того времени. В 1976 и 1977 гг. он с маленькой интернациональной командой на лодке, сшитой из бычьих шкур, прошел гипотетическим маршрутом Брендана. Путь был многоступенчатым, острова являлись промежуточными пунктами.
На протяжении плавания участники экспедиции еще раз убедились, как совершенно верно отражены разные географические подробности в «Сказании о Брендане». Это плавание стало убедительным доводом в пользу догадки о том, что ирландцы открыли Северную Америку приблизительно на пять столетий раньше, чем норманны.
Но плавание Северина — лишь аналогия, и посещение ирландцами Северной Америки остается до тех пор пока догадкой. О подтверждении ее с полной уверенностью возможно было бы сказать, если бы удалось отыскать предметы материальной культуры ирландцев в северной Aмерике.
В полной мере доказанным считается открытие Северной Америки норманнами около 1000 г. Современные исследователи повторили путь первопроходца Лейва Эйриксона. Позднее норвежский археолог Хельге Ингстад нашёл на Ньюфаундленде руины поселения норманнов. Сейчас сутки норманна Эйриксона отмечается в Соединенных Штатах наровне с днем генуэзца Колумба.
не меньше ключевую роль играется аналогия и в технике. Это так разумеется, что в примерах практически нет потребности.
И.Гутенберг пришел к идее мобильного шрифта по аналогии с чеканкой монет. Так было положено начало книгопечатанию, открыта «галактика Гутенберга», преобразовавшая всю людскую культуру.
Первая мысль Э.Хау, изобретателя швейной машины, пребывала в совмещении ушка и острия на одном финише иглы. Как появилась эта мысль — неизвестно. Но основное его достижение было в том, что по аналогии с челноком, применяемым в ткацких станках, он изготовил шпульку, которая продергивала дополнительную нить через петли, сделанные игольным ушком, и так появился машинный шов.
В.Вестингауз продолжительно бился над проблемой создания тормозов, каковые в один момент действовали бы на всей протяженности поезда. Прочтя случайно в издании, что на постройке тоннеля в Швейцарии буровая установка приводится в перемещение сжатым воздухом, передаваемым от компрессора посредством долгого шланга, Вестингауз заметил в этом ключ к ответу собственной неприятности.
ОБЫЧНЫЕ НЕТОЧНОСТИ
До сих пор обращение шла по преимуществу о том, к каким занимательным и плодотворным заключениям возможно прийти, применяя умозаключение по аналогии. Но аналогия может время от времени быть заведомо поверхностной, вести к ошибочному выводу, в противном случае по большому счету заводить в тупик. Многие бытующие до сих пор предрассудки, наподобие веры в примеры либо гадания, опираются на ошибочные аналогии.
Необходимо не забывать исходя из этого не только о нужных применениях аналогии, но и о тех случаях, в то время, когда она ведет к прямым и недоразумениям неточностям. Начнем с самых несложных примеров.
В «естественно-разговорном представлении» Козьмы Пруткова «Опрометчивый турка, либо: Приятно ли быть внуком?» происходит таковой диалог:
«Госпожа Разорваки …какое количество верст от Москвы до Рязани и обратно?
Либенталь. В один финиш могу сообщить, кроме того не справившись с календарем, но обратно не знаю.
(Все отворачиваются в одну сторону и фыркают, издавая носом насмешливый звук.)
Либенталь (обиженный). Могу вас уверить! Так как от рождества до пасхи столько-то дней, а от пасхи до рождества столько-то, но не столько, сколько от рождества до пасхи. Следовательно…»
Из этого рассуждения по поводу двух религиозных праздничных дней ничего, очевидно, не нужно в отношении расстояния «от Москвы до Рязани и обратно». Аналогия заведомо несостоятельна и вычислена только на комический эффект.
Ключевую роль в ответе задач играется перенос приемов ответа одной задачи на другую. В случае, если какую-то задачу не удается сразу решить, полезно отыскать в памяти: не виделась ли раньше сходная задача? Но аналогию и тут не нужно переоценивать. В случае, если одним способом удалось решить пара задач, то еще нет оснований быть уверенным, что и следующая задача будет решена этим же способом: она может оказаться весьма простой, но относиться к совсем иному типу.
Подобная обстановка описывается в рассказе канадского юмориста С.Ликока «Тест».
Джон Смит сперва отбывал воинскую повинность в пехоте, но был через чур туп для этого рода армий. В коннице он зарекомендовал себя еще хуже. Оставалось одно — перевести его в второе подразделение. Тут ему устроили диагностику «на предприимчивость и смекалку».
«— Сообщи мне, — обратился к нему офицер, — что это такое: имеет две подошвы, два каблука и двадцать четыре дырки для шнурков.
Джон Смит напряженно думал около трех мин.. На лбу у него выступили небольшие капли холодного пота.
— Не могу знать, господин, — наконец сказал он.
— Вот чудак, — улыбнулся офицер. — Это же одна пара ботинок! Но продолжим. Сообщи, что такое: имеет четыре подошвы, четыре каблука и сорок восемь дырок для шнурков.
Спустя пять мин. взмокший от напряжения Джон повторил:
— Не могу знать, господин…
— М-мда-а… Это же две пары ботинок! Ну, попытаемся последний вопрос. Что имеет шесть ног, два рога и в мае летает и жужжит? Если не ответишь, я уж и не знаю, что с тобой делать.
Не раздумывая, Джон Смит выпалил:
— Так это ж три пары ботинок, господин!..»
Чаще всего видящиеся неверные аналогии, пожалуй, те, в которых что-то сравнивается с человеком. Популярность аналогичных аналогий разъясняется, предположительно, тем, что человек весьма многогранен и уподоблять ему возможно очень многое. Вместе с тем человек думается такими простым, что все о нем известно словно бы бы каждому.
Древние философы, последователи Пифагора, занимавшиеся астрономией, отказывались допустить беспорядок в мире планет и признать, что они движутся время от времени стремительнее, время от времени медленнее, а время от времени и вовсе остаются неподвижными. Так как никто не потерпел бы таковой «суетливости» в перемещениях уважаемого человека. Исходя из этого она нетерпима и в перемещениях планет. Действительно, житейские события заставляют людей двигаться то стремительнее, то медленнее, но в сфере небесных тел «событиям» нет места.
Как сообщил по этому поводу с иронией М.Цицерон, «предполагать, что звезды должны выполнять в внешности и походке те правила приличия, каковые предписывали самим себе длиннобородые философы, — это означало искать подтверждение по аналогии в весьма уж далекой области».
Наивно и опрометчиво уподоблять без разбора все, что подворачивается под руку, человеку, его биологическим либо социальным изюминкам. Человек — весьма необычный и сверхсложный объект. Сопоставлять что-то с ним, без анализа и глубокого размышления — значит без шуток рисковать совершить ошибочную параллель.
Уподобление человеку, наделение свойственными ему психологическими особенностями явлений и предметов неживой природы, небесных тел, животных, мифических существ и т.д. стало называться антропоморфизма. Истолкование окружающего мира по аналогии с человеком было обширно распространено на ранних ступенях развития общества. Антропоморфизм характерен для всякого религиозного мировоззрения, переносящего свойства и облик человека на вымышленные предметы, наподобие всевышнего, ангелов и т. п. Антропоморфны в известной мере многие образы в мастерстве, в особенности в поэзии.
Время от времени и в науке употребляются антропоморфные понятия: в кибернетике говорят, к примеру, что машина «запоминает», «решает задачу» и т. п. Но как в мастерстве, так и в науке уподобление человеку не понимается практически. В мастерстве оно связано с требованием высокой эмоциональной ясности, в науке — с нежеланием отходить от простого потребления слов и усложнять без необходимости собственный язык.
Характерный для современности интерес к человеку сместил выговоры. Человек предстал как неповторимое по собственной сложности существо двойственной природы, социальное и биологическое в один момент. Попытки истолковать и осознать что-то по аналогии с ним стали встречаться значительно реже. Но появилась тенденция истолковывать самого человека по аналогии с какими-то вторыми объектами и в первую очередь — с другими живыми существами. Такие аналогии допустимы и время от времени нужны. Но они требуют особенного внимания, потому, что при сравнении человека с чем-то иным в любой момент имеется риск чрезмерного, умаления и неоправданного упрощения его неповторимости и своеобразия.
Таким неотёсанным упрощением есть, например, довод, что люди не выживут, потому, что не выжило большая часть вторых животных. Достаточно обратить внимание на целенаправленность и осознанность людской поведения, на ту роль, какую играются в ходе развития общества социальные сокровища, чтобы выяснить несостоятельность данной аналогии между животным миром и обществом.
Многие поверхностные аналогии порождаются уподоблением всего, что придется, отношениям и числам между ними.
Распространенность для того чтобы рода аналогий связана вероятнее с ощущением особенной сложности и особенного положения совершенного мира чисел. В нем, как думается, царит некая загадочная своеобразная гармония, не сильный отблеском которой являются отношения вещей в простом мире. Одно время кроме того говорили о «ее влиянии» и мистике чисел на ход настоящих событий. Так, поэт В.Хлебников, сопоставляя даты знаменательных событий, случившихся в прошлом, пробовал вывести закон, разрешающий предвещать правильное время наступления будущих великих событий.
Никакой особенной таинственности — и тем более мистики — в мире чисел, само собой разумеется, нет. Он всего лишь необычное отражение настоящего мира, и не более. Обращаться к числу как к какому-то своеобразному, избранному объекту разнообразные уподоблений нет особенных оснований. на данный момент это достаточно светло, но в прошлом «мистика чисел» завораживала кроме того большие умы.
АНАЛОГИЯ НА КОФЕЙНОЙ ГУЩЕ
Среди самых поверхностных аналогий необходимо намерено выделить те, каковые лежат в базе всякого рода гаданий, предсказаний, прорицаний и т. п. Эти аналогии не только не дают никакого нового знания, но, наоборот, уводят с дорог, ведущих к нему, предлагают вместо него слепую, лишенную настоящих оснований веру.
прорицание и Гадание — это в любой момент рассуждение по аналогии. Но рассуждение необычное, уподобляющее предметы по их внешним, несущественным показателям. Часто два объекта истолковываются гадальщиком либо прорицателем как сходные не по причине того, что они в действительности имеют какие-то неспециализированные особенности, а на базе их загадочного внутреннего «родства», их «симпатии» и т. п.
Распространенная несколько гаданий опирается на аналогию между его судьбой и телом человека. Ко мне относятся гадания по ладони руки, по черепу и т. д.
Какое настоящее сходство возможно, скажем, между такими разнопорядковыми вещами, как линии на ладони и жизнь человека, тем более будущая его жизнь? Разумеется, никакого. В случае, если кто-то и может внушить — иллюзию, словно бы он видит их сходство, то это внушение достигается только благодаря продолжительной традиции истолкования этих заучивания и линий каждым новым гадальщиком классических приемов истолкования.
«Как именно возможно определить, — задаёт вопросы с иронией французский философ М.Фуко, — что линии руки либо морщины лба вырисовывают на теле людей то, что их склонности, неудачи либо трудности образуют в великой ткани судьбы? Это было бы нереально, если бы симпатия не соединяла небо и тело, передавая перемещение планет людским судьбам, если бы краткость линии не была несложным отражением быстротечности судьбы, пересечение двух складок — встречи с препятствием, а перемещение морщины вверх — вознесения человека к вершинам успеха? Ширина есть показателем важности и богатства; непрерывность знаменует успех, а разрыв -неудачу».
По существу, предметы, каковые употребляются в ходе гадания, выступают как представители чего-то иного, хорошего от них самих. Их особенности оказываются лишь знаками, безлюдными оболочками для какого-либо другого, скрытого от непосвященных содержания.
Эта символическая функция предметов, употребляемых гадальщиком, их свойство показывать на все что угодно, ничего не говоря о себе, в особенности выпукло проявляется в гаданиях африканских племен.
Вот как обрисовывает британский этнограф В.Тэрнер «гадание при помощи встряхивания либо подбрасывания» у замбийского племени ндембу.
В круглую плоскую корзину гадальщик кладет около 20— 30 предметов различных форм, цветов и размеров. Эти предметы встряхиваются и подбрасываются, образуя кучу в дальнем краю корзины. Подбрасывание повторяется трижды: гадальщик исследует три либо четыре верхних предмета — по отдельности, в сочетании и по их относительному месту в корзине. Перед тем как начать подбрасывание, он задает корзине вопрос. В случае, если одинаковый предмет три раза подряд выясняется наверху, то одно из его разных значений согласится несомненной частью ответа, что ищет гадальщик.
Что же это за предметы, талантливые словно бы бы поведать о серьёзных событиях судьбы человека? Никакой прямой, объективной связи с данной судьбой они, очевидно, не имеют. Кое-какие из них — это фигурки, воображающие обобщенное изображение людских существ в разных позах. Среди вторых предметов — белая и красная глина, косточка плода, мелкий вырезанный из дерева барабан и т. п.
Само собой разумеется, такие вещи сами по себе не воображают никакого интереса. Они чистые знаки, причем до крайности многозначные и расплывчатые.
К примеру, одна из фигурок изображает мужчину, сидящего съежившись, подперши подбородок руками и опираясь локтями на колени. Эта фигурка свидетельствует «нерешительного, непостоянного человека». Она свидетельствует кроме этого «человека, от которого не знаешь чего ожидать». Своенравный, он то раздает подарки, то скаредничает, время от времени без видимой обстоятельства неумеренно смеётся, а время от времени не проронит ни слова. Наконец, эта же фигурка свидетельствует «человека, являющегося всем чем угодно для всех». Таковой человек — как пчелиный воск: у огня плавится, а в холодном месте твердеет. Он меняет собственный поведение, приноравливаясь к окружению. Людям для того чтобы сорта нельзя доверять.
В случае, если пристально присмотреться, станет ясно, что и во всех других гаданиях их предметы — гадальные карты, кофейная гуща и т. п. — также лишь знаки. И эти знаки столь же многозначны и расплывчаты, как фигурки и глина в гадании племени ндембу.
Для процедуры гадания очень ответственны те вопросы, каковые гадальщик задает клиенту. Такие вопросы в большинстве случаев несложны, их мало, и исходя из этого они выпадают из внимания. Необходимость в расспросах отпадает лишь тогда, в то время, когда при гадании употребляется какая-то часть тела самого клиента: она как бы говорит от его лица.
В некоторых случаях гадальщик может не задавать особых вопросов, если он уверен, что у него и без них имеется требуемый минимум информации о клиенте.
В случае, если учесть вопросы, задаваемые при гадании, станет ясно, что оно относится к рассуждениям по аналогии.
светло кроме этого, по какой причине это рассуждение есть в этом своеобразном собственном применении до предела шатким и ненадежным. В ходе гадания сравниваются вовсе не два настоящих предмета, существующих независимо от желаний и воли человека. Сопоставляются, с одной стороны, придуманный для целей гадания знак, неизменно меняющий собственный значение, а с другой — разрозненные сведения о человеке, жизнь которого стремятся раскрыть.
Верить, что из для того чтобы рода сравнений смогут вытекать похожие на правду заключения, само собой разумеется, же не приходится.
МНОГООБРАЗНЫЙ МИР Неприятностей
В науке задача, надлежащим образом поставленная, более чем наполовину решена. Процесс умственной подготовки, нужный для выяснения того, что существует определенная задача, довольно часто отнимает больше времени, чем само ответ задачи.
Д. Содди
Пробуя отыскать ответ, мы можем многократно поменять собственную точку зрения, собственный взор на задачу. Мы принуждены поменять собственную позицию снова и снова. Очень возможно, что отечественное представление о задаче в значительной мере неполно, в то время, когда мы начинаем работу; отечественная точка зрения делается другой, в то время, когда сделаны кое-какие удачи; она снова изменяется к тому моменту, в то время, когда ответ практически в отечественных руках.
Л. Пойа
Громада двинулась и рассекает волны. Плывет. Куда ж нам плыть?..
А.С.Пушкин
Неприятности С ПРОБЛЕМАМИ
С понятием неприятности, не смотря на то, что оно и думается сначала весьма несложным, связаны определенные сложности, либо, как говорят, неприятности.
В большинстве случаев под проблемой понимается очевидно сформулированный вопрос либо целый комплекс таких вопросов, появившийся на протяжении познания. Сам процесс познания истолковывается наряду с этим как последовательный переход от ответов на одни вопросы к ответам на другие вопросы, поднявшиеся по окончании решения первых.
Неспециализированным стало положение, что всякое изучение непременно начинается с постановки неприятности. Последовательность «неприятность – изучение — ответ» считается применимой в любой момент и везде. Хорошая, т. е. ясная и отчетливая формулировка задачи рассматривается как необходимое условие успеха предпринимаемого изучения.
Все это правильно. Но правильно применительно не ко всем, а лишь ко в полной мере определенным и притом достаточно узким классам неприятностей.
Конкретный анализ проблемных обстановок говорит о том, что далеко не все неприятность сразу же получает вид явного вопроса. Не всякое изучение начинается с выдвижения неприятности и кончается ее ответом. Часто не редкость так, что неприятность формулируется в один момент с ответом. Время от времени случается кроме того, что она осознается лишь через некое время по окончании решения. Обычно поиск неприятности сам вырастает в отдельную проблему, ответ которой требует особенного таланта. «Великая неприятность, — писал Ф. Ницше, — подобна драгоценному камню: тысячи проходят мимо, пока наконец один не поднимет его».
Мир неприятностей сложен и многообразен, как и порождающий неприятности процесс познания. Деятельность по раскрытию и обнаружению неприятностей связана с самой сутью творческого мышления. Воображать эту деятельность как что-то простое, упорядоченное в линию «вопрос – ответ — новый вопрос — новый ответ…» — значит обеднять богатую палитру познания как творчества, постоянного поиска не только ответов неприятностей, но и самих неприятностей.
раскрытия процесса проблем и Сложность созревания отлично ощущают ученые, неизменно сталкивающиеся в собственной деятельности с самыми разнообразными проблемными обстановками.
А. Эйнштейн и Л. Инфельд говорили, к примеру, о том, что сформулировать проблему довольно часто ответственнее и тяжелее, чем решить ее. Время от времени высказывается утверждение, что, когда неприятность уяснена и сформулирована, творческая часть работы исчерпана. Ответ поставленной неприятности представляет собой чисто техническую задачу, не имеющую подлинно творческого характера. Это, очевидно, преувеличение. Но время от времени не редкость так, что отыскать проблему вправду не только тяжелее, но и поучительней, чем ее решить.
В широком смысле проблемной есть любая обстановка, практическая либо теоретическая, в которой нет соответствующего событиям ответа и которая заставляет исходя из этого остановиться и задуматься. Неприятность в самом неспециализированном смысле — это некое затруднение, колебание, неопределенность. Требуются действия по устранению данной неопределенности, но далеко не всегда ясно, что именно направляться предпринять. Само древнегреческое слово, от которого случилась отечественная «неприятность», означало по большому счету «преграду», «трудность», «задачу», а не просто «вопрос».
Необходимо отметить два фактора, оказывающих влияние на метод постановки неприятностей. Это, во-первых, характер мышления той эры, в которую формируется и формулируется неприятность, и, во-вторых, имеющийся уровень знания о тех объектах, которых касается появившаяся неприятность.
Каждой исторической эре характерны собственные обычные формы проблемных обстановок. В древности неприятности ставились во многом в противном случае, чем, скажем, в средние века либо в современном мышлении. В отлично проверенной и устоявшейся научной теории проблемные обстановки осознаются по-второму, чем в теории, которая лишь складывается и не имеет еще жёстких оснований.