Слушать все эти полномасштабные стихи было, само собой разумеется, приятно, но время, время! Ферзь меж тем закончил величавую декламацию очередного опуса шекспирообразным двустишьем:
— И пускай струится эта строчок через месяцы, через годы, через века!
И сейчас он бесплодно ищет на страницах сборника что-нибудь хоть мало меньше.
— А ведь кто-то давал слово нам «хыку», — доносится насмешливая реплика короля. Да, отлично быть корононосителем — в том смысле, что возможно позволить себе подтрунивать над вторым лицом в Группе, причём без каких-либо неприятных последствий.
— А «хыки» закончились, вашество, — безрадостно вздыхает ферзь. — Как, но, и хокку…
— Непорядок, — веско роняет Монарх. — Строгий выговор от меня лично отечественному демиургу. Причём с занесением в отдельный файл.
М-да, у Монарха и юмор на уровне, другими словами монарший.
— Оп-па! — весело восклицает ферзь. — Отыскал!
— В смысле, «эврика»? — вопросом комментирует конь.
— Коротенькое? — с надеждой задаёт вопросы отечественный Первый.
— Ну, не совсем уж коротенькое, но оно из двух с половиной десятков миниатюр состоит. Отдельных — и любая обозначена очередной буквой греческого алфавита: Альфа, бета, гамма…
— Практически как отечественные поля, — подмечает ладья.
— А откуда же двадцать пять? — удивляюсь я. — У греков, помнится, двадцать четыре буквы.
— Так у него в том месте ещё и вводная строфа имеется. Нуль-строфа, как он пишет… А в ней что-то типа мини-предисловия. Вот сами смотрuте: «Греческими буквами строфы обозначены, поскольку воодушевление бардом не растрачено. Греческими буквами в нашенской транскрпипции… Возможно, подобное — вопреки традициям? Хорошо, пускай красуются в отечественном написании. ЭТО — как свидание с девочкою Танею*».
*Примечание человекосоавтора.
Я буду приводить стихи не в столбик, как принято, а просто в строчок — как прозу. Ввиду экономии места, которое у глав быстро ограничено. А про «лесенку» и тем паче речи не идёт!
Он очевидно собирается пробежаться по остальным миниатюрам, но, по всей видимости, делает что-то не то, в силу того, что текущий сборник внезапно мигает и тихо закрывается. А после этого раскрывается второй — столь же тихо.
— Возвратись, я всё забуду обиду! — театрально восклицает мой конь.
— Вправду, перепрыгивать — это отечественная прерогатива, — подхватывает его левый напарник.
— Пардон, я нечаянно, — говорит ферзь. — О, да тут ВСЁ в одну-две строфы! Вот, к примеру, рефлексии по поводу возраста. Нужно же, как дёргается, сердешный! Цитирую по тексту: «Ну, притворись, родная, что я — твоего поколенья. Что, весьма сложно? Знаю, но однако, но однако…»
— Не следует наступать ему на мозоли, — подмечает король. — Тем более в таком больном вопросе. Лучше возвратиться к прошлой книге. Да и задумка с греческими буквами мне нравится — хоте-лось бы до конца дослушать, до «омеги».
— Либо лучше сходу прямо с неё начать, — предлагает ладья. — В противном случае до тех пор пока те стихи найдутся, вре-мени на другое может и не хватить.
— Правильно, поскольку в завершение в большинстве случаев самое успешное ставят, — говорю я. — Дабы запомнилось.
— Имеется! — весьма не так долго осталось ждать заявляет ферзь. — Слушайте ко мне, соратники: «Ну, вот и последняя буква «омега». Покa что любовь прикорнула под снегом. Покоится иней на ветках мохнато, но Таня не стала моею потерей. Потерей? Потерей?! С какой это стати? В ТАКОЕ вовек не поверит Мечтатель!» Вo как! Значит она Таней маркирована.
— О человеках так не говорят, — подмечает Монарх. — Она же не шахматная фигура!
— Да, «Т-1» ей как-то не подходит, — фыркает остроумец-конь. — Тем более что «Т-1» подразумевает «Т-2», «Т-3» и потом по перечню.
Я кидаю взор на отечественных соперников — они оживлённо дискутируют и, наверное, не думают вскорости завершать. Молодцы, так держать!
Граница поля
Тёмное поле D-8
— Да тут ещё одна такая гроздь! — ахает ферзь. — И также из двадцати пяти миниатюринок… Ну да, вон кроме того наименование — «Снова двадцать пять».
— Не слабо развлекался отечественный писатель! — завистливо фыркает конь. — И когда он темы для каждой сыскал?
— Ну, во-первых, он не отечественный — отечественный на доске стоит, — усмехается ферзь. — А данный скорее НАД нами. А во-вторых… Девочка, ты желаешь что-то сообщить?
— Я пологаю, что в то время, когда по-настоящему обожаешь, темы не станут значительной проблемой, — застен-чиво произносит одна из пешечек. Жаль, что не моя — моей на данный момент совсем не до бесед на посторонние темы, идёт обсуждение следующего хода.
— Браво, молодёжь! — одобрительно являет отечественный венценосец. — Горжусь.
— О, да третье и тут скопленье четвертьсотенное! — изумляется ферзь.
— Плодовитый, но, рифмотворец, — отпускает коммент мой коняга.
— И четвёртое имеется, — совсем уж обалдев, бормочет ферзь.
— Так, может, их именно двадцать пять, этих «коллекций»? — интересуется гривастый. — А что? Двадцать пять вещей по двадцать пять миниатюр — это было бы жутко прикольно.
— Штрихов через чур много вышло бы — целая штриховка, — усмехается ферзь, и, видя удивление собеседника, поясняет. — Он к каждой новой подборке по штриху в заголовок додавал. К примеру, «Снова двадцать пять — три штриха».
— Прямо как на чертеже, — подмечает дальняя ладья.
— Быть может, он этого этого и желал? Ну, дабы как чертёж эмоции воспринималось… Вот, кстати, последняя миниатюра последей четвёртой подборки: «Мчится, как горное эхо: «Омега, омега, омега…» Мчится, не угасает, меня от унынья выручает. Подснежник поднимается из-под снега …омега …омега …омега».
— Уйма чувств, но малоинформативно, — слышим мы с той стороны доски. Оказывается, Чёр-ная Несколько Фигур уже закончила выбор хода. Либо обсуждение… Но на данный момент она пристально прислушивается к нашему беседе, заинтересованная им.
— Что ж вы нас не пригласили на литературные чтения? — осведомляется их ферзь.
— Ну, вы были так заняты, что легко грех отвлекать, — отвечает отечественный ихнему.
— Поразмыслишь! Дюжина мин. ничего не примет решение. А фото данной персоны в том месте имеется? В противном случае неясно, из-за кого он голову утратил.
— Возможно и фото откопать, — по-шахтёрски усмехается отечественный декламатор. — Лишь нам всё равняется её параметры не оценить — через чур уж они ДРУГИЕ!
А моя девочка, что всего лишь через поле от меня, прямо-таки подалась вперёд, в его сторону, как будто бы не осознавая, что этот субъект и воображает для неё основную опасность.
Изображение стихотворных страниц медлительно тает, и на его бледнеющем фоне появляется че-ловечье лицо. Юное, свежее… И хоть мы в этом мало что понимаем, сходу делается видно, какой же это дитёнок если сравнивать с их Кремлёвским правителем. И значит, по сравнению с нашим демиургом-куратором также. Отличие в возрасте между последними двумя совсем мала — чуть больше двух человечьих лет. Фото сменяется вторым, третьим, четвёртым…
— Сообщи, а мне бы ты смог посвятить стихи? — внезапно задаёт вопросы меня F-7. Вопрос на миллион рублей, как сообщили бы двуногие.
— Само собой разумеется, имел возможность! — без раздумий отвечаю я.
— А также прямо на данный момент? — направляться новый вопрос.
— Ну, для этого необходимо некое время. В противном случае выйдет какая-нибудь «хыка» — как у Пьерро, в то время, когда тот Мальвине рифмовал.
— Мальвина — это, предположительно, производное от Мальвы? Типа маленькая мальвочка… А что он ей в том месте сочинил? Изобрази, пожалуйста!
— Да ты смеяться будешь. Что-то навроде: «Меня разлюбила Мальвина моя, она убежала в чу-жие края». Остаётся лишь дорифмовать: «А на фига?»
— Но это же не в рифму! Не совсем в рифму…
— В ненормативном формате в самый раз.
— Не желаю в ненормативном, желаю экспромт, дабы проверить твоё чувство!
— Хорошо, дай мне минутку поразмыслить, пока эту куклу рассматривают. Внезапно да склеется с ходу?
Граница поля
— ТРЕТЬЯ ВЕРТИКАЛЬ (С) —
Белое поле C-1
Неприятная сторона сделала очередной движение, а мне подумалось что не такая уж она и неприятная. По крайней мере, девочка неприятной быть никак не имеет возможности, даже в том случае, если я и начну убеждать себя в подобном. Имеется вещи, каковые внушить самому себе нереально в принципе.
А экспромт, честно говоря, вышел достаточно слабенький. Особенно на фоне недавних демиурговых стихов… Может, паяца Пьерро он бы и устроил. И эту его, синеволосую… Но моя Сказка не стала ничего осуждать, услышав от меня: «Один, как перст, на шахматной доске стою столбом в тоске и уныньи. И только о ней, о золотой, грежу, а мечты, как снежинки, негромко тают…» Она лишь улыбнулась и задала вопрос:
— А по какой причине «один, как перст»? Около же полно фигур.
— Возможно быть одиноким и в толпе. Да, в толпе — особенно!
— А по какой причине «о золотой»? Я же золотистая, а не золотая. Либо кроме того с медным оттенком…
— Для меня золото и любовь — синонимы, раз уж эти человеки так над ним трясутся.
Самое занятное, что все эти беседы мы говорили, пока мои соратники обдумывали отечественный следующий движение. Они деликатно дали мне отвести душу, осознавая, что в любую секунду либо я, либо она можем слететь из доски в небытие, и тогда окажется, что этот разговор был последним. Кроме того Монарх не показывал мне, что входе боёв подобные занятия неуместны. Монарх так как ещё не означает тиран. И по сей день я это полностью почувствовал.
Похоже, та сторона, пользуясь моментом, также пробует посмотреть за Грань, но как-то не особенно оно у золотистых выходит. Жуть какая-то абстрактная вместо обычной картины, Пикассо вперемешку с Сикейросом…
— В чём дело? — задаю вопросы у девочки напрямую. — Мы же вам координаты скинули.
— Не знаю, — также недоумевает она. — на данный момент поинтересуюсь у отечественных, в чём дело.
Видно, что она обращается с вопросом к их белопольному слону. Тот пробует ответить, но вместо него отвечает ферзь. Причём делает это очень раздражённо.
— Они довольно много сил израсходовали на обдумывание прошлого хода, вот и не получается ничего, — говорит она мне через 60 секунд.
— Они? А ты, значит, не обдумывала? — с некоей луквавинкой задаю вопросы я.
— Моё мнение не так уж и довольно много значит, — вздыхает девочка. — А по окончании отечественных с тобой контактов к нему и по большому счету относятся настороженно.
— Забудь обиду, — говорю я. — Совсем не желал тебя подводить.
— Да ты тут не самый виноватый. Я так как и сама инициативу показала.
А мне внезапно приходит в голову (либо что в том месте заместо неё?), что мои согруппники, быть может, не только и не столько проявляют заботу обо мне, сколько радуются, что я остаюсь за кадром. По крайней мере, им не нужно думать, как бы помягче отказаться от моих советов. Внезапно эти рекомендации окажутся того, с двойным дном…
Мне мигом делается как-то неуютно, кроме того зябко, и хочется появляться как возможно дальше от данной Игры. Но, само собой разумеется, не одному, а с нею совместно…
Девочка чутко чувствует моё новое состояние и пробует осознать его обстоятельства. То, что я сравнил её обстановку со своей и сделал соответствующие выводы, ей как-то не приходит на ум. И отлично, в противном случае ещё не хватало наваливать на неё собственные неприятности вдобавок к её собственным. Я среднестатусная фигура, и по идее значительно крепче неё.
Мы наблюдаем друг на друга через разделяющее нас поле, вздыхая практически в унисон.
— Если ты из-за меня расстроился, то не следует, — говорит она. — Мне так кроме того спокойнее.
И вот тут мне делается стыдно. Так как она думает обо мне лучше, чем следовало бы. Да, это легко счастье, что мы только эмпаты и творцы мыслеобразов, но к телепатии никоим боком. Не требуется ей знать того, о т ч е г о я ощущаю стыд.
Сейчас пешка С-2 делает двойной ход вперёд, дабы подпереть собой фланг атакующих, полузахвативших центр доски. Я сбиваюсь со собственного самобичевания и начинаю разбирать новую обстановку. Причём делаю это не по чьему-то приказу, а просто в силу привычки.
Мой бывший гривастый сосед, также ушедший вперёд, оглядывается на меня насмешливо и желает что-то сообщить, но упрочнением воли всё таки удерживается. Нужно же, растёт, но!
Соперники меж тем опять устраивают планёрку, и F-7 безрадостно молвит:
— Прости, я обязана при сём находиться — хотя бы формально.
— Удачи тебе во всём, — отзываюсь я, в мыслях присовокупив «родная».
Граница поля
Тёмное поле C-2
До тех пор пока очередь соперников обдумывать движение, мы ухитряемся наведаться в мир демиургов, а правильнее — к тому самому дому номер двадцать. Большая девятиэтажная коробка висит перед нами в воздухе, подавляя собственными размерами, и как-то кроме того не верится, что это не она сама,а всего лишь её трёхмерное изображение. И радужное переплетение десятков всевозможных аур также не более, чем картина. Но картина очень настоящая — возможно пригасить её упрочнением воли, и она блекнет, делается практически невидимой, а возможно и напротив — расширить её контрастность и яркость, и тогда чётко делается видимой отличие в расцветке всех этих причудливых спиралей. У демиургов аура окружает их тела и мало выступает в стороны, как спальный мешок у дремлющего на поляне туриста. А вот её отпечаток, импринт, так сообщить, почему-то принимает самые немыслимые фор-мы. Либо это не импринт, а лишь та его часть, что не вместилась в жилище и полезла через край, как будто бы каша из котла? Эх, жалко, что цвета так очень сильно искажены — чья-то пронзительная желтизна наложилась на чью-то не меньше пронзительную синеву (может кроме того — нашуго демиурга), и пре-вратилась в мягкую зелень, словно бы солнечный свет заблудился в густой листве кроны. А чья-то си-нева, слившись с сочным арбузно-красным колором, стала тёмно-лиловым шатром. Таким же об-разом появилось ещё не меньше десятка совмещённых цветов, не имеющих к действительности ни ма-лейшего отношения и являюящихся легко игрой природы.
— Калейдоскоп, — ахает кто-то из пешечек. — Натуральный калейдоскоп!
— Да нет, — отзывается отечественный ферзь. — В калейдоскопе краски всё время премещаются, а тут картина статична. Как на полотне в Эрмитаже…
— Меня вот второе смущает, — задумчиво тянет ладья. — В случае, если это лишь картина, то как по-лучается, что мы можем на неё влиять? Так как другое же нам недоступно…
— Другое материально, — хмыкает Монарх. — А вот аура — всего лишь изображение. И значит, изображение в изображении даёт обратный итог — доступность отечественному действию.
— Выходит, мыслеобраз кроме того лучше действительности, Ваше Высочество? — удивляется кто-то.
— Быть может, — произносит Высочество. — И неизвестно, други, имели возможность мы вот так же хо-зяйничать в реале либо нет?
— Быть может, тогда необходимо постараться почитать её? Внезапно и у нас окажется? — предпола-гает ферзь. — Вот бы здорово было!
— Ну, попытайся, — иронично отзывается венценосец. — Я уже пробовал.
Ферзь задумчиво всматривается в этот образчик абстрактной живописи и фыркает:
— Человеки бы сообщили: «Арабская грамота…»
— Арабская — не Филькина, — ухмыляется мой конь. — Найдётся араб — нам всё перетолмачит.
— Так у нас целых два «араба», забыл что ли? — наподобие тёмного Монарха хихикает ферзь. — Жаль лишь, что они являются, в то время, когда желают, а не тогда, в то время, когда в них потребность.
Внезапно дверь в искомый шестой подъезд выясняется открытой. Только что была закрытой — и на тебе! Кирпичик чья-то хорошая душа подложила, дабы обратно не захлопнулась. Да, если бы кто-то , мы бы ничего и не увидели, потому как опоздали бы: мелькнула какая-то размытая тень — и всё! А вдруг вот как на данный момент — совсем другое дело. Не мешкать! Мы быстро бросаем скан-участок вперёд, в тамбур подъезда, и оказываемся в сумраке лестничной клетки на-против лифта, где многообразие аур видится более рельефным и более насыщенным, словно кто-то мокрой тряпкой протёр мутное стекло. Сейчас допустимо различить границу между ними, по-какое количество тут они уже не напоминают спутанный котёнком клубок, а косыми выступами выдвига-ются из стенку и дверей соответствующих квартир. Нас охватывает лихорадочное возбуждение, что сродни охотничьему азарту. Вот на данный момент, на данный момент… Ещё совсем самую малость… И сейчас от-куда-то сбоку доносится:
— Ваш движение, господа соратники!
О господи, что они в том месте натворить ухитрились? Отечественные все целы — никто с доски не скинут? Мы быстренько оглядываем друг друга. Думается, на этот раз обошлось, слава Всевышнему, вернее Каиссе! Каисса? Да это такое божество было в набитом битком Пантеоне у древних эллинов — и точно по отечественному ведомству значилось. Кстати, женского пола, нежели делать выводы по имени — эллины, они так как не болгары какие-нибудь, дабы собственных дам Ванями да Петями обзывать.
Ещё раз пересчитав народ, мы вздыхаем с большим облегчением, а ферзь говорит бодро:
— Ничего, ещё не вечер — прорвёмся …когда-нибудь!
Граница поля
Белое поле C-3
— Ну, что, господа, берём тайм-аут, либо как в том месте это у них именуется? — задаёт вопросы ферзь.
— Думаю, берём, — соглашается тёмный король. — Лишь у кого это у них? У нас, дорогой…
— Ну, это я так — оговорился. Конечно же, у нас!
— А чего бы внезапно такая оговорка? — задаёт вопросы отечественный Монарх, обиженный тем, что персональный бодигард решил в обход него а также не извинился.
— Да демиурги эти дурные из головы не выходят, вот и ляпнул ненароком.
— Хорошо, проехали. Отдохнём пару-тройку деньков, с мыслями соберёмся. Кстати, как будем технический паузу применять?
— Так сам же сообщил, вашество: «Соберёмся с мыслями». Вот и будем планировать.
— Ну, знаешь, планировать также возможно по-различному.
— Устроим разбор полётов, — со вздохом предлагает ферзь.
— С участием обеих заинтересованных сторон, — с усмешкой уточняет его тёмный сотрудник.
— Само собой. Нужно же, двадцать пять ходов — как одно мгновение!
— Ага, а через двадцать пять ходов ещё один тайм-аут устроим, — подаёт голос моя девочка.
— О, устами младенца глаголит истина, — фыркает отечественный Монарх. — Лишь вот вопрос: продер-жимся ли мы с вами ещё двадцать пять ходов, либо всё раньше решится?
— Может, и больше продержимся, — задумчиво тянет тёмный венценосец. — Положение у обе-их сторон устойчивое, крепкое. Лишь ходить да ходить, пока не надоест.
— А позже на ничью, Ваше Высочество? – с интересом задаёт вопросы моя пассия.
— Вот ещё! по поводу «надоест» — это я так, для красного словца.
«Для красного словца Павлик как-то сдал отца», — всплывает у меня в памяти. Павлик? Кто это? Что-то я не помню для того чтобы гроссмейстера. И по какой причине он должен был сдавать отца? Сдать мож-но партию. В случае, если проигрываешь, само собой разумеется…*
*Комментарий человекосоавтора.
Оп-па, снова случай тяжёлого склероза? Он что же, позабыл, как РАНЕЕ до него дошло, кем был «геройский» пионер П.Морозов и в каких отношениях он состоял с несчастным батей?
— Хорошо, хватит о грустном, — усмехается ферзь. — В противном случае отечественное любимое Высочество на данный момент расстроит детишек.
— Чем же это? — удивляется Высочество. — Я напротив стараюсь придать оптимизма тем, что уверяю в молодёжь в нежелательности ничьей.
— Быть может, кто-то был бы не против аналогичного финала, — лукаво фыркает ферзь. — Лишь давайте не будем уточнять, кто конкретно!
— Хорошо, — с радостью соглашается венценосец. — Это, само собой разумеется, не комильфотный вариант, но любой в праве на собственное мнение. И кстати, не так долго осталось ждать к нам пожалуют гости — будет очень нескучно. Кроме того не знаю, хватит ли у нас времени и сил на исследование партии либо нет? Лучше заняться этим сходу, пока мы ещё одни.
— А кто конкретно прибудет? — заинтересованно задаёт вопросы ферзь.
— Да, пожалуй, все, кого мы знаем лично. Может, лишь товарищу из Федерации не удастся подойти — у него срочные дела. Но явится одна персона, которую вы ещё не видели. Она не обожает ходить по гостям без свиты, а тут таковой шлейф попутчиков!
— Особа чьего-то Королевского Дома? — пробует полушутя уточнить ферзь.
— А знаешь, ты предугадал, бодигард! Это твоя английская сотрудник, лишь женского пола, тамош-няя королева. Так что не нужно с ней излишне запанибратствовать — это всё-таки не украинка!
— Попытаюсь соответствовать, — задумчиво тянет ферзь. — Быть может, она всё-таки не придёт?
— И не сохраняй надежду, дорогой. Задержаться мало может — это да, но при таких условиях гостям будет необходимо свиту уже на месте изображать. В случае, если им, само собой разумеется, этого захочется…
— Быть может и не захотеться, Ваше Высочество? – с опаской задаёт вопросы мой конь.
— Ну, как я могу сообщить совершенно верно? Чужая душа — потёмки, как говорят человеки. А душа иноземная — потёмки в квадрате. Полный эклипс, то бишь солнечное затмение…
— светло, скучно не будет, — оживляется конь. — Значит, нужно вправду до тех пор пока помозговать, что мы тут успели наворотить.
— Тогда, пожалуй, начнём с самых ранних ходов, — выдаёт тёмный ферзь. — Это ваше пресловутое Е-2 — Е-4…
— И по какой причине ж, ёлки-палки, оно у нас пресловутое? — сварливо осведомляется отечественный Монарх.
Дискуссия начинается.
Граница поля
Тёмное поле C-4
На дискуссию пройденного нами дороги собрались и болгарский офицер, и укрaиньска тура, и германский Шпрингер. Не самолично, очевидно, а через канал связи. А чуть позднее и английская миледи королева припожаловала. Вся из себя этакая, сто пудов кокетства…
— Вообще-то меня кличут леди Квин (королева), но мне больше нравится легко Милли — про-изводное от миледи. Простенько и со вкусом.
Вo как! «Кличьте меня легко «отечественный Ильич». Ёлки-палки, ну как мне от этих цитат избавить-ся? Сил же никаких нет их терпеть!
— Кстати, — сказал болгарин. — Что касается табели о рангах… Понимаете ли вы, что у человеков существует первый спортивный разряд, второй, третий и четвёртый? А соответственно возрасту: детский, юношеский, взрослый. Позже кандидат в мастера, мастер и наконец вершина — гроссмей-стер. Я, действительно, не совсем уверен, что всё упомнил. Может, и пропустил какую-то ступень. Ах да, вершина — это мировой чемпион! Уникальный…
— И как они эти разряды получают? — желчно спросил отечественный король.
— Игрой, конечно. Упорной игрой с каждым годом…
— Господи, сколько же Набор-сообществ наряду с этим оприходуется!
— Так у них для этого не полевые шахматы, наделённые разумом, как мы, а простые, учебные. Не забывайте, товарищ из Федерации про них вскользь упоминал, а вы, по всей видимости, внимания не обратили.
— Другими словами, господин офицер, ты желаешь заявить, что те фигуры — легко бездушные деревяш-ки? Но разве такое не редкость?
— Бывает и не такое, Ваше Высочество. И этих бездушых, как вы изволили выразиться, не в пример больше, чем нас. Возможно играться ими хоть хоть тысячу раз, пока не износятся.
— Фантастика, — пробормотал король. Ну, либо что-то в этом роде — я не совсем расслышал.
— Это ещё что? — направляться от украинки. — Вот я слыхала, у человеков имеется и человеческие муля-жи: действительно, не из дерева либо пластика, как мы, а из камня, из гипса, кроме того из мрамора. Стоят себе на площадях городов, красуются.
— Другими словами просто так стоят, и никто ими не играется?
— Пологаю, что нет — они для этого через чур большие и через чур тяжёлые.
— А за каким же хреном их тогда ставили? Ой, простите, сударыня!
— Та ничoго, любезный, це мелочи.
— И у нас в Британии статуи имеется, — вклинивается Милли. — Они просто чтобы память увековечить. В случае, если личность внесла свою лепту в историю нации…
— То её и без того не забудут, — доканчивает отечественный Монарх.
— Смогут и забыть, — говорит королева, не увидев, что её перебили.
— Необычный у вас народ, инглизы эти.
— Простите, но не нужно именовать их инглизами. Это звучит того, пара оскорбительно.
— Икскьюз ми плиз, миледи, но я же не сообщил, например, «лайми (лимонники)».
— Лайми — это ничего, это легко показатель плохого вкуса. А вот «инглизы» — это как если бы белым американцам «гринго» сообщить, либо тёмным — «ниггеры». Не смотря на то, что, но, вы же не меня лич-но задели, а всего лишь мою нацию. Они мне вовсе не родня.
— Тогда имеете возможность сказать о моих легко «москали», — ухмыляется отечественная ладья, посмотрев на их туру в портале связи.
— А вы о моих — «хохлы», — не остаётся в долгу та. – Хохляндия…
— Йа-йа, майне фрау, ротдимый Хохлянд, — хихикает откуда-то сбоку герр Шпрингер.
— В противном случае ж, «Хохлянд, Хохлянд юбер аллес».
И все трое дружно засмеялись. Я ничего из этого юмора не осознал — по всей видимости, у них в том месте собственный комплект цитат, отличающийся от моего. Ну да хорошо, это всё нюансы, они на сюжет не воздействуют.
— Веселитесь, господа? — задаёт вопросы отечественный ферзь. — А кстати первична только отечественная дос-ка, а все эти человеконации… ну, не стоят они того, дабы на них эмоции тратить. Как справедли-во увидела миледи Милли, «они мне вовсе не родня».
— Правильно, — соглашается его тёмный сотрудник. — Будем о них довольно много думать, попадём под их вли-яние. Но, кое-какие уже попали.
— Это кто ж конкретно? — настораживается тура.
— А я имён не именую. Выводы делайте сами.
— Брэк, господа! — торопливо восклицает белый Монарх. — Нам с иноземцами дробить нечего — со собственными бы как-нибудь разобраться.
Граница поля
Белое поле C-5
Отечественный тайм-аут ещё не закончился, хоть и близился уже к собственному завершению, в то время, когда заявляются внезапно представитель и албанец управления Федерации, другими словами, тьфу ты! — не самогo управления, а его шахматного Набора, и выжидательно смотрят на нас из портала. Мы в ответ так же без звучно посмотрели на них — и тишина! Обе стороны ожидают, кто первый не выдержит и заговорит. Конечно, в таковой ситуации мы первые не выдерживаем и сдаёмся.
— Вы, по всей видимости, желаете что-то у нас задать вопрос? — обращается к ним ферзь. А конь уже на подхвате. Бормочет тихо: «Неужто же имеется на свете что-то такое, что знаем мы, но неизвестно вам? Не могу в это поверить!»
— Имеется, судари мои, конечно же имеется! К примеру, я не знаю, в то время, когда вы зададите мне тот вопрос, что не даёт вам спокойствия со прошлого дня. Былгарски другарь сравнительно не так давно вам поведал по поводу полевых и учебных шахмат. И вас сейчас жжёт таковой момент: в случае, если на мёртвых муляжах человеки обучаются играться и побеждать, то на чём (либо на ком) они позже конкретно побеждают?
— А чем бы мы отличались от тех же муляжей, если бы нас не тревожило подобное? — веско выдаёт ферзь. Похоже, и моему коню хотелось озвучить ту же идея, но он сдержался, уступил эту честь старшему товарищу.
— Ну, вопрос ваш в полной мере резонный, — медлительно говорит федеративник. — Тайну из него делать никто не планирует. И раз уж он появился у вас, значит, вы уже созрели для подобного рода мыслей. С чем вас всех и поздравляем!
— Осталось только узнать: марионетки мы либо фигуры, наделённые свободой выбора? — это уже конь выходит на оперативный простор.
— Вот-вот, прямо по Достоевскому: «Тварь я дрожащая либо право имею?»
— А что, данный Достоевский также воображал себя на месте шахматной фигуры?
— Да нет, не совсем! Он По другому предлогу аналогичной мыслью разродился.
— Всевышний с ним, с Достоевским! — появляется отечественный Монарх. — Основное, что у нас всё-таки диктат, замаскированный под отечественную собственную волю… Да?
— Прямо, как при народовластии! — фыркает коняга.
— А у людей кроме того книжка такая имеется, где через башни-ретрансляторы из Центра посылается излучение, влияющее на психику толпы и внушающее ей необходимые действия, — говорит болгарин, а гость с усмешкой додаёт:
— Действительно, эта страшилка — всего лишь научная фантастика.
— Предположительно, создатель — хорошей шахматист, и сюжет навеян отечественной Игрой, — подмечает ладья А-1.
— Да нет, не совсем! Во-первых, авторов двое, и это братья, а во-вторых, их уже нет в живых, и шахматы были для них не самым главным делом.
— И всё равняется страшно такие книги писать, — говорит ладья. — Для правительства это возможно прямым управлением к действию.
— Словно бы бы у них психотронное оружие не разрабатывалось! — хихикает албанец.
— И что, об этих разработках знают все демиурги и соглашаются с этим? — честно удивляется кто-то из тёмных.
— Нам сие не ведомо, — признаётся федеративник. — Не смотря на то, что помой-му ходили беседы, что это дело свернули. В случае, если, само собой разумеется, сие не маскировка…
— А не фиг нам собственную волю навязывать! — возмущённо восклицает отечественный ферзь, а сопредельный едко додаёт:
— Видно, Главный Создатель решил им за нас воздать, дабы по совести было!
— Весьма интересно, — тихо бормочет албанец. — В случае, если ваш демиург-куратор пишет о вас параллельно с господином слоном, то покинет ли он сегодняшний эпизод либо выбросит?
— Ну, если он объективный человек, то, само собой разумеется, покинет, — задумчиво говорит отечественный ферзь, а Монарх додаёт:
— Разве что остроту мало сгладит…
— Да нечего тут сглаживать, ёлки-палки! — раздражённо выдаёт их Монарх. — Мы же одну правду говорим!
— Правду, лишь правду и ничего, не считая правды, — заключает федеративник. По-моему, это также какая-то цитата из мира людей.
— И всё-таки вы пробуете уйти от главного вопроса, — подаёт внезапно голос британская миледи, про которую успели подзабыть. — То есть: исполнители мы чужой воли либо же не не совсем?
Граница поля
Тёмное поле C-6
— Не совсем исполнители… — насмешливо тянет гость из Федерации. — Это как если бы человечица сообщила: «Не совсем беременна».
— Да нет, совершенно верно пробуете! — тонко усмехается англичанка. — Одним страшно услышать окончательный ответ, а другие не уверены до конца, что ответ конкретно таков.