Кроме того в высшем пункте животного развития — у антропоидов-— в полной мере человекоподобная в фонетическом отношении обращение оказывается никак не связанной с — также человекоподобным— интеллектом. И в начальной стадии детского развития мы имели возможность с несомненностью констатировать наличие доинтеллекту-альной стадии в ходе формирования речи и доречевой стадии в развитии мышления. слово и Мысль не связаны между собой изначальной связью. Эта сообщение появляется, изменяется и разрастается на протяжении самого развития мысли и слова.
Вместе с тем было бы неверно, как мы старались узнать в начале отечественного изучения, воображать себе речь и мышление как два внешних приятель по отношению к приятелю процесса, как две свободные силы, каковые протекают и действуют параллельно друг другу либо пересекаясь в отдельных точках пути и вступая в механическое сотрудничество. Отсутствие изначальной связи между мыслью и словом ни в какой мере не свидетельствует, словно бы эта сообщение может появляться лишь как внешняя сообщение двух разнородных по существу видов деятельности сознания. Наоборот, как мы стремились продемонстрировать, главный методологический
От,нг тв р pimiTOB текста стн\отворения О Э Мандельштама «Ласточ Примсч оеО
Л С ВЫГОТСКИЙ
порок речи и исследований огромного большинства мышления, порок, обусловивший бесплодность этих работ, состоит именно в таком понимании взаимоотношений между мыслью и словом, которое разглядывает оба эти процесса как два свободных, независимых и изолированных элемента, из внешнего объединения которых появляется речевое мышление со всеми свойственными ему особенностями.
Мы стремились продемонстрировать, что вытекающий из для того чтобы понимания способ анализа заблаговременно обречен на неудачу, потому что он для объяснения особенностей речевого мышления как целого разлагает это целое на образующие его элементы —на мышление и речь, каковые не содержат в себе особенностей, свойственных целому, и тем самым закрывает дорогу к объяснению этих особенностей. Исследователя, пользующегося этим способом, мы уподобляли человеку, что постарался бы для объяснения того, по какой причине вода тушит пламя, разложить воду на водород и кислород и с удивлением заметил бы, что кислород поддерживает горение, а водород сам горит. Мы желали продемонстрировать потом, чго анализ, пользующийся способом разложения на элементы, не есть в сущности анализ в собственном смысле слова, приложимый к разрешению конкретных неприятностей в какой-либо определенной области явлений. Это имеется, скорее, возведение к неспециализированному, чем выделение частного и внутреннее расчленение, содержащегося в подлежащем объяснению феномене По самой собственной сущности данный способ приводит скорее к обобщению, чем к анализу. В действительности, заявить, что вода складывается из кислорода и водорода, значит сообщить что-то такое, что одинаково относится ко всей воде по большому счету и ко всем ее особенностям в равной мере: к Великому океану в такой же мере, как к дождевой капле, к свойству воды тушить пламя в такой же мере, как к закону Архимеда. Так же совершенно верно заявить, что речевое мышление содержит в себе интеллектуальные процессы и фактически речевые функции, свидетельствует сообщить что-то такое, что относится ко всему речевому мышлению в целом и ко всем его отдельным особенностям в однообразной степени, тем самым свидетельствует не сообщить ничего по поводу каждой конкретной неприятности, поднимающейся перед изучением речевого мышления.
Мы пробовали исходя из этого сначала подняться на другую точку зрения, поставить всю проблему по-второму и применить в изучении второй способ анализа. Анализ, пользующийся способом разложения на элементы, мы пробовали заменить анализом, расчленяющим сложное единство речевого мышления на единицы, осознавая под последними такие продукты анализа, каковые в отличие от элемента^образуют первичные моменты не по отношению ко всему изучаемому явлению в целом, но лишь по отношению к отдельным конкретным его свойствам и сторонам и каковые, потом, кроме этого в отличие от элементов не
РЕЧЬ и МЫШЛЕНИЕ
теряют особенностей, свойственных целому и подлежащих объяснению, но содержат в себе в самом несложном, начальном виде те свойства целого, для которых предпринимается анализ. Единица, к которой мы приходим в анализе, содержит в себе в каком-то несложном виде свойства, свойственные речевому мышлению как целому.
Мы нашли эту единицу, отражающую в несложном виде речи и единство мышления, в значении слова. Значение слова, как мы пробовали узнать выше, это такое потом неразложимое единство обоих процессов, о котором нельзя сказать, что оно является феноменом: речи либо феномен мышления. Слово, лишенное значения, не есть слово, оно имеется звук безлюдной. Следовательно, значение имеется нужный, конституирующий показатель самого слова. Оно имеется само слово, разглядываемое с внутренней стороны. Так, мы как словно бы вправе разглядывать его с достаточным основанием как феномен речи. Но значение слова с психотерапевтической стороны, как мы много раз убеждались в течении изучения, имеется не что иное, как обобщение, либо понятие. значение и Обобщение слова сущность синонимы. Всякое же обобщение, всякое образование понятия имеется самый своеобразный, самый настоящий, самый несомненный акт мысли. Следовательно, мы вправе разглядывать значение слова как феномен мышления.
Так, значение слова оказывается одновременно речевым и интеллектуальным феноменом, причем это не чисто внешняя сопринадлежность его к двум разным областям психологической судьбе. Значение слова имеется феномен мышления только в той мере, в какой идея связана со словом и воплощена в слове, и обратно: оно имеется феномен речи только в той мере, в какой обращение связана с мыслью и освещена ее светом. Оно имеется феноменсловесной мысли либо осмысленного слова, оно имеется единство слова и мысли.
Нам думается, что данный главный тезис отечественного изучения чуть ли испытывает недостаток в новых подтверждениях по окончании всего сообщённого. Отечественные экспериментальные изучения, думается нам, полностью подтвердили и оправдали это положение, продемонстрировав, что, оперируя значением слова как единицей речевого мышления, мы вправду находим настоящую возможность конкретного изучения развития объяснения и речевого мышления его основных изюминок на разных ступенях. Но главным результатом есть не это положение само по себе, а предстоящее, которое имеется наиболее значимый и центральный результат отечественных изучений. Это изучение раскрыло, что значения слов развиваются. Открытие их значений развития и изменения слов имеется то новое и значительное, что внесло отечественное изучение в учение о речи и мышлении, оно имеется основное отечественное открытие,
Л С ВЫГОТСКИЙ
которое разрешает в первый раз совсем преодолеть лежавший в базе прошлых учений о речи и мышлении постулат о неизменности и константности значения слова.
С позиций ветхой психологии связь между словом и значением имеется несложная ассоциативная сообщение, устанавливающаяся благодаря многократному совпадению в сознании восприятий слова и вещи, обозначаемой данным словом. Слово напоминает о собственном значении так совершенно верно, как пальто человека напоминает об этом человеке либо внешний вид дома напоминает о людях, живущих в нем. С данной точки зрения значение слова, раз установившееся, не имеет возможности ни развиваться, ни по большому счету изменяться. Ассоциация, связывающая значение и слово, может закрепляться либо ослабляться, может обогащаться рядом связей с другими предметами того же рода, может распространяться по сходству либо смежности на более широкий круг предметов либо, напротив, суживать либо ограничивать данный круг, иначе говоря она может претерпевать последовательность количественных и внешних трансформаций, но не имеет возможности изменять собственной внутренней психотерапевтической природы, поскольку для этого она должна была бы прекратить быть тем, что она имеется, т. е. ассоциацией.
Конечно, что с данной точки зрения развитие смысловой стороны речи, развитие значения слов делается по большому счету необъяснимым и неосуществимым. Это отыскало собственный выражение как в лингвистике, так и в психологии речи ребенка и взрослого. Тот отдел языкознания, что занимается изучением смысловой стороны речи, т. е. семасиология, усвоив ассоциативную концепцию слова, разглядывает до сих пор значение слова как ассоциацию между звуковой формой слова и его предметным содержанием. Исходя из этого все решительно слова — самые конкретные и самые абстрактные — оказываются выстроенными со смысловой стороны одинаково и все не содержат в себе ничего своеобразного для речи как такой, потому, что ассоциативная сообщение, объединяющая значение и слово, в такой же мере образовывает лсихологическую базу осмысленной речи, в какой и базу таких процессов, как .воспоминания о человеке при виде его пальто. Слово заставляет нас отыскать в памяти о собственном значении, как рообще каждая вещь может напомнить нам другую вещь. Не страно исходя из этого, что, не находя ничего своеобразного в связи слова со значением, семантика не имела возможности и поставить вопроса о развитии смысловой стороны речи, о развитии значений слов. Все развитие сводилось только к трансформации ассоциативных связей между отдельными предметами и отдельными словами: слово имело возможность означать раньше один предмет, а после этого ассоциативно связаться с другим предметом. Так, пальто, переходя от одного обладателя к второму, имело возможность раньше напоминать об одном человеке, а после этого о втором. Развитие смысловой сто-
РЕЧЬ и МЫШЛЕНИЕ
роны речи исчерпывается для лингвистики трансформациями предметного содержания слов, но ей остается чужда идея, что на протяжении исторического развития языка изменяется смысловая структура значения слова, изменяется психотерапевтическая природа этого значения, что от низших и примитивных форм обобщения языковая идея переходит к высшим и самые сложным формам, находящим собственный выражение в абстрактных понятиях, что, наконец, не только предметное содержание слова, но обобщения действительности и самый характер отражения в слове изменялся на протяжении исторического развития языка.
Так же совершенно верно эта ассоциативная точка зрения ведет к неосуществимости и к необъяснимости развития^смысловой стороны речи в детском возрасте. У ребенка развитие значения слова может сводиться лишь к чисто внешним и количественным трансформациям ассоциативных связей, объединяющих значение и слово, к закреплению и обогащению этих связей. Что природа связи и самая структура между словом и значением может изменяться и практически изменяется на протяжении развития детской речи — это с ассоциативной точки зрения необъяснимо.
Наконец, в функционировании речевого мышления у зрелого развитого человека мы кроме этого с данной точки зрения не можем отыскать ничего иного, не считая постоянного линейного перемещения в одной плоскости по ассоциативным дорогам от слова к его значению и от значения к слову. Познание речи содержится в цепи ассоциаций, появляющихся в уме под влиянием привычных образов слов Выражение мысли в слове имеется обратное перемещение по тем же ассоциативным дорогам от представленных в мысли предметов к их словесным обозначениям. Ассоциация постоянно обеспечивает эту двустороннюю связь между двумя представлениями: один раз пальто может напомнить о человеке, носящем его, второй раз вид человека может вынудить нас отыскать в памяти о его пальто. В понимании речи и в выражении мысли в слове не содержится, следовательно, ничего нового и ничего своеобразного если сравнивать с любым актом ассоциативного связывания и припоминания.
Не обращая внимания на то что несостоятельность ассоциативной теории была понята, экспериментально и теоретически доказана относительно в далеком прошлом, это никак не отразилось на судьбе ассоциативного его природы значения и понимания слова. Вкцэцбургская ш*кола, которая вычисляла основной задачей доказать несводимскГть мьшГления__к ассоциативному течению представлений, невозможность растолковать перемещение, сцепление, припоминание мыслей с позиций законов ассоциации и доказать наличие особенных закономерностей, управляющих течением мыслей, не только ничего не сделала для пересмотра ассоциативных воззрений на природу отношения между словом и значением, но не сочла
Л С ВЫГОТСКИЙ
нужным кроме того высказать идея о необходимости этого пересмотра Она поделила мышление и речь, воздав всевышнему богово и кесарю кесарево. Она высвободила идея от пут всего образного, чувственного, вывела ее из-под власти ассоциативных законов, перевоплотила ее в чисто духовный акт, возвратившись тем самым к истокам донаучной спиритуалистической концепции Августина 75 и Р. Декарта,76, и пришла в итоге к крайнему субъективному идеализму в учении о мышлении, уйдя дальше Декарта и заявляя устами О Кюльпе: «Мы не только скажем: «мыслю, значит, существую», вместе с тем «мир существует, как мы его устанавливаем и определяем» (1914, с 81). Так, мышление как богово было дано всевышнему. Психология мышления стала открыто двигаться по пути к идеям Платона, как признал сам Кюльпе
Одновременно с этим, высвободив идея от плена всякой чувственности и перевоплотив ее в чистый, бесплотный, духовный -акт, эти психологи оторвали мышление от речи, предоставив последнюю полностью во власть ассоциативных законов. Связь между словом и его значением рассматривалась как несложная ассоциация и по окончании работ вюрцбургской школы Слово, так, выяснилось внешним выражением мысли, ее одеянием, не принимающим никакого ^/нередкая в ее внутренней жизни Ни при каких обстоятельствах еще речь и мышление не выяснялись столь разъединенными и столь оторванными друг от друга в представлении психологов, как в вюрцбургскую эру. Преодоление ассоциа-низма в облает« мышления стало причиной еще большему закреплению ассоциативного понимания речи Как кесарево, оно было дано кесарю
Те из психологов этого направления, каковые были продолжателями данной линии, не только не смогли поменять ее, но продолжали ее углублять и развивать. Так, О Зедьц, продемонстрировавший всю несостоятельность констелляционной, т. е в конечном итоге ассоциативной, теории продуктивного мышления, выдвинул на ее место новую теорию, которая углубила и усилила разрыв между мыслью и словом., определившийся сначала в работах этого направления. Зельц рассматривал мышление в себе, оторванное от речи, и заключил о принципиальной тождественности продуктивного мышления человека с интеллектуальными операциями шимпанзе — так слово не внесло никаких трансформаций в природу мысли, так громадна независимость мышления от речи.
Кроме того И Ах, что сделал значение слова прямым предметом особого изучения и первый поднялся на путь преодоления ассоцианизма в учении о понятиях, не сумел пойти дальше признания наровне с ассоциативными тенденциями детерминирующих тенденций в ходе образования понятий.
РЕЧЬ и МЫШЛЕНИЕ
Исходя из этого он не вышел за пределы прошлого понимания значения слова Он отождествлял значение и понятие слова и тем самым исключал развития понятий и всякую возможность изменения. Раз появившееся значение остается неизменным и постоянным. В момент образования значения слова путь его развития выясняется законченным Но этому же учили и те психологи, против мнения которых боролся Ах Отличие между ним и его соперниками содержится лишь в том, что они по-рачному рисуют данный начальный момент в образовании значения слова, но для него и для них в однообразной мере начальный момент есть в то же самое время и конечным пунктом всего развития понятия.
То же самое положение создалось и в современной структурной психологии в учении о речи и мышлении Это направление глубже, последовательнее, принципиальнее вторых пробовало преодолеть ассоциативную психологию в целом. Оно исходя из этого не ограничилось полрвинчатым решением проблемы, как сделали его предшественники. Оно пробовало не только мышление, но и обращение вывести из-под власти ассоциативных законов и подчинить и то и другое в однообразной степени законам структурообразования. Это направление не только не пошло вперед в учении о речи и мышлении, но сделало глубочайший ход назад по сравнению со собственными предшественниками.
В первую очередь оно сохранило глубочайший разрыв между мышлением, и речью. Отношение между мыслью и словом представляется в свете нового учения как несложная анадогия_как приведение к неспециализированному структурному знаменателю того и другого. Происхождение верных осмысленных цетских слов исследователи этого направления воображают себе по аналогии с интеллектуальной операцией шимпанзе в опытах В. Келера. Слово входит в структуру вещи, поясняют они, и получает известное функциональное значение, подобно тому как палка для мартышки входит в структуру обстановки добывания плода и получает функциональное значение орудия. Так, связь между словом и значением не мыслится уже более как несложная ассоциативная сообщение, но представляется как структурная. Это ход вперед. Но, в случае, если присмотреться пристально к тому, что дает нам новое познание вещей, нетрудно убедиться: данный ход вперед есть несложной иллюзией, а в сущности мы остались на прошлом месте у разбитого корыта ассоциативной психологии. В действительности, слово_и_ .рбщначаемая им вещь образуют единую структуру Но эта структура совсем подобна всякой вообТце структурной связи между двумя вещами Она не содержит в себе ничего своеобразного для слова как такового. Каждые две вещи, все равно, плод и палка либо слово и обозначаемый им предмет, смыкаются в единую структуру по одним и тем же
законам. Слово опять выясняется не чем иным, как одной из вещей в последовательности вторых вещей. Слово имеется вещь и объединяется с другими вещами по неспециализированным структурным законам объединения вещей. То, что отличает слово от всякой второй вещи и структуру слова отличает от всякой второй структуры, то, как слово воображает вещь в сознании, то, что делает слово словом, — все это остается вне поля зрения исследователей. его специфичности отношения и Отрицание слова к значениям и растворение этих взаимоотношений в море всех и всяческих структурных связей полностью сохраняются в новой психологии не в меньшей мере, чем в ветхой.
Мы имели возможность бы, в сущности, для уяснения идеи структурной психологии о природе слова полностью воспроизвести тот самый пример о человеке и его пальто, на котором мы пробовали уяснить идею ассоциативной психологии о природе связи между словом и ‘значением. Слово напоминает собственный значение так же, как пальто напоминает нам человека, на котором мы привыкли его видеть. Это положение сохраняет силу и для структурной психологии, потому что для нее пальто и носящий его человек образуют таким же образом единую структуру, как слово и обозначаемая им вещь. То, что пальто может напомнить нам о обладателе, как вид человека может напомнить нам о его пальто, разъясняется с позиций новой психологии кроме этого структурными законами.
Так, на место принципа ассоциации делается принцип структуры, но данный новый принцип так же универсально и недифференцированно распространяется на всё по большому счету отношения между вещами, как и ветхий принцип. Мы слышим от представителей ветхого направления, что связь между словом и его значением образуется так же, как связь между бананом и палкой. Но разве это не та же самая сообщение, о которой говорится в отечественном примере? Сущность дела содержится в том, что в новой психологии, как и в ветхой, исключается заблаговременно любая возможность объяснения своеобразных значения и отношений слова. Эти отношения будут считаться принципиально ничем не отличающимися от всяких вторых, любых, всевозможных взаимоотношений между предметами. Все кошки выясняются серыми в сумерках общей структурности, как раньше их не было возможности различить в сумерках универсальной ассоциативности.
Н. Ах пробовал преодолеть ассоциацию посредством детерминирующей тенденции, гештальтпсихология — посредством принципа структуры, но и в том месте и тут полностью сохраняются оба главных момента ветхого учения: во-первых, признание принципиальной тождественности значения и связи слова с связью любых вторых двух вещей и, во-вторых, признание неразвиваемости значения слова. Так же как для ветхой психологии, для ге-штальтпсихологии остается в силе то положение, в соответствии с
которому развитие значения слова заканчивается в момент его происхождения. Вот по какой причине смена разных направлений в психологии, так очень сильно продвинувших такие разделы, как учение о памяти и восприятии, создаёт чувство изнурительного и однообразного топтания на месте, вращения по кругу, в то время, когда дело идет о речи и проблеме мышления. Один принцип сменяет второй. Новый оказывается радикально противоположным прошлому. Но в учении о речи и мышлении они выясняются похожими друг на друга, как однояйцевые близнецы. Как говорит французская пословица, чем больше это изменяется, тем больше остается тем же самым.
В случае, если в учении о речи новая психология остается на ветхом месте и полностью сохраняет представление о независимости мысли от слова, то в учении о мышлении она делает большой ход назад. Это отражается в первую очередь в том, что гештальт-психология склонна отрицать наличие своеобразных закономерностей мышления как такового и растворять их в неспециализированных структурных законах. Вюрцбургская школа возвела идея в ранг чисто духовного акта и представила слово во власть низменных чувственных ассоциаций. В этом ее главный порок, но она все же умела различать своеобразные законы сцепления, течения и движения мыслей от более течения представлений и: элементарных законов сцепления и восприятий. В этом отношении она стояла выше новой психологии. Гештальтпсихология, приведя к общему структурному знаменателю восприятие домашней курицы, интеллектуальную операцию шимпанзе, первое осмысленное слово ребенка и развитое продуктивное мышление взрослого человека, стерла не только всякие границы между структурой осмысленного слова и структурой банана и палки, вместе с тем и границы между мышлением в его самых высших формах и самым элементарным восприятием.
В случае, если постараться подытожить то, к чему приводит нас беглый критический обзор главных современных учений о речи и мышлении, легко возможно свести к двум главным положениям то общее, что свойственно всем этим учениям. Во-первых, ни одно из этих направлений не схватывает в психотерапевтической природе слова самого главного, главного и центрального, что делает слово словом и без чего слово перестает быть самим собой: заключенного в нем обобщения как совсем необычного метода отражения действительности в сознании. Во-вторых, Все эти учения разглядывают его значение и слово вне развития. Оба эти момента внутренне связаны между собой, потому что лишь адекватное представление о психологической природе слова может привести нас к пониманию его развития значения и •возможности слова. Потому, что оба эти момента сохраняются во всех сменяющих друг друга направлениях, постольку все они в ос-
Л С ВЫГОТСКИЙ
новном повторяют друг друга. Исходя из этого смена и борьба отдельных направлений в современной психологии мышления и речи напоминают юмористическое стих Г. Гейне, где рассказывается о царствовании верного себе почтенного и ветхого Шаблона, что был умерщвлен кинжалом восставших против него:
В то время, когда с торжеством поделили Наследники трон и царство, То новый Шаблон — говорили — Похож был на ветхий Шаблон.
Открытие непостоянства и неконстантности, их значений развития и изменчивости слов является главным и главное открытие, которое одно лишь и может вывести из тупика все учение о речи и мышлении. Значение слова неконстантно. Оно изменяется на протяжении развития ребенка. Оно изменяется и при разных методах функционирования мысли. Оно представляет собой скорее динамическое, чем статическое, образование. Установление изменчивости значений сделалось вероятным лишь тогда, в то время, когда была верно выяснена природа самого значения. Природа его раскрывается в первую очередь в обобщении, которое содержится как главный и центральный момент во всяком слове, потому что всякое слово уже обобщает.
Но раз значение слова может изменяться в собственной внутренней природе, значит, изменяется и отношение мысли к слову. Для того чтобы выяснить изменчивость и динамику взаимоотношений мысли к слову, нужно внести в развитую нами по большей части изучении генетическую схему трансформации значений как бы поперечный разрез. Нужно узнать функциональную роль словесного значения в акте мышления.
Мы ни разу еще не имели случая на всем протяжении отечественной работы остановиться на ходе словесного мышления в целом. Но мы собрали уже все нужные эти, чтобы представить себе в общих чертах, как совершается данный процесс. Постараемся на данный момент представить себе в целом виде сложное строение всякого настоящего мыслительного процесса и связанное с ним его сложное течение от первого, самого смутного момента зарождения мысли до ее окончательного завершения в словесной формулировке. Для этого мы должны перейти из генетического замысла в замысел функциональный и обрисовать не изменения развития и процесс значений их структуры, а процесс функционирования значений в живом ходе словесного мышления В случае, если мы сумеем это сделать, мы тем самым сумеем продемонстрировать, что на каждой ступени развития существует не только
РЕЧЬ и МЫШЛЕНИЕ
собственная особая структура словесного значения, вместе с тем определяемое данной структурой собственный особенное отношение между речью и мышлением. Как мы знаем, функциональные неприятности разрешаются легче всего тогда, в то время, когда изучение имеет дело с развитыми высшими формами какой-нибудь деятельности, в которой вся сложность функциональной структуры представлена в расчлененном и зрелом виде. Исходя из этого покинем на некое время вопросы развития и обратимся к изучению взаимоотношений мысли и слова в развитом сознании.
Когда мы постараемся осуществить это, на данный момент же перед нами раскроется грандиозная, сложнейшая картина, которая превосходит по тонкости архитектоники все, что имели возможность представить себе ло этому предлогу схемы самых богатых воображений исследователей. Подтверждаются слова Л. Н. Толстого, что «отношение слова к мысли и образование новых понятий имеется таковой сложный, загадочный и ласковый процесс души» (1903, с. 143).
Перед тем как перейти к схематическому описанию этого процесса, мы, предвосхищая результаты предстоящего изложения, скажем довольно главной и руководящей идеи, разъяснением и развитием которой должно помогать все последующее изучение. Эта центральная мысль возможно выражена в общей формуле: отношение мысли к слову имеется в первую очередь не вещь, а процесс, это отношение имеется перемещение от мысли к слову и обратно — от слова к мысли. Это отношение предстает в свете психотерапевтического анализа как развивающийся процесс, проходящий через последовательность стадий и фаз, претерпев все те трансформации, каковые по своим значительным показателям смогут быть названы развитием. Очевидно, это не возрастное развитие, а функциональное, но перемещение самого процесса мышления от мысли к слову имеется развитие. Идея не выражается в слове, но совершается в слове. Возможно было бы исходя из этого сказать о становлении (единстве небытия и бытия) мысли в слове. Любая идея пытается соединить что-то с чем-то, установить отношение между чем-то и чем-то. Любая идея имеет перемещение, течение, развертывание, одним словом, идея делает какую-то функцию, какую-то работу, решает какую-то задачу. Это течение мысли совершается как внутреннее перемещение через множество замыслов, как переход мысли в слова и слово в идея. Исходя из этого первейшей задачей анализа, желающего изучить отношение мысли к слову как перемещение от мысли к слову, есть изучение тех фаз, из которых складывается это перемещение, различение последовательности замыслов, через каковые проходит идея, воплощающаяся в слове. Тут перед исследователем раскрывается очень многое такое, «что и не снилось мудрецам», по выражению В. Шекспира
Л С ВЫГОТСКИЙ
Первым делом отечественный анализ приводит нас к различению двух замыслов в самой речи. Изучение говорит о том, что внутренняя, смысловая, семантическая сторона речи и внешняя, звучащая, фазическая не смотря на то, что и образуют настоящее единство, но имеют любая собственные особенные законы перемещения. Единство речи имеется сложное единство, а не гомогенное и однородное. В первую очередь наличие собственного перемещения в семантической и в фазической сторонах речи обнаруживается из многих фактов, относящихся к области речевого развития ребенка. Укажем на два основных факта.
Как мы знаем, что внешняя сторона речи начинается у ребенка от слова к сцеплению двух либо трех слов, после этого к несложной фразе я к сцеплению фраз, еще позднее — к сложным предложениям и к связной, складывающейся из развернутого последовательности предложений речи. Ребенок, так, идет в овладении фазической стороной речи от частей к целому. Но известно кроме этого, что по значению первое словоребенка ~ёсть целая фраза — односложное предложение. В развитии семантической стороны речи ребенок начинает с целого, с предложения, и лишь позднее переходит к овладению частными смысловыми единицами, значениями отдельных слов, расчленяя собственную слитную, выраженную в однословном предложении идея на последовательность отдельных, связанных между собой словесных значений. Так, в случае, если охватить начальный и конечный моменты в развитии семантической и фазической сторон речи, возможно легко убедиться, что это развитие идет в противоположных направлениях.