скоро выделили квартиру. В новом доме, к тому же и с
лифтом – такое счастье, поскольку отцу все тяжелее было
подниматься по лестнице, он все больше задыхался
наряду с этим. Действительно, квартира была не намного боль-
ше, а с учетом того, что скоро у меня еще появился
сын Максим – условия не очень-то улучшились. Но
все же это была новая квартира, в новом доме.
И в данной квартире у отца – в первый раз за всю жизнь –
показалась собственная помещение! Это было для него громадным
событием. Во-первых, ему было весьма не легко – всю
жизнь! – спать с мамой в одной кровати, т.к. любое
нечаянное прикосновение к культе вызывало острую
боль, папа не просто просыпался – а дремал он и без того
крайне мало – но боль еще и продолжительно не позволяла заснуть.
Во-вторых, он имел возможность сейчас иметь и собственный стол – и таковой
стол был приобретён! Громадный письменный стол с двумя
тумбами. В-третьих, папа имел возможность, хоть и в очень сильно «усе-
ченном» виде, иметь собственный уголок с инструментами.
«Усеченность» эту возможно представить, в случае, если учесть,
что площадь помещения была 8-9 кв.м. – не больше. Тем
не меньше, папа этому был счастлив и выстроил в углу комна-
ты что-то наподобие верстака с полками на площади при-
мерно 100х50 см за дверью. Это было последнее в жиз-
ни отца. Последняя квартира, первый и последний
стол, последний верстак… Может, исходя из этого папа так
радовался этим, казалось бы, совсем малым
улучшениям. Быть может, по причине того, что он всему в жизни
радовался по-настоящему, в любой момент – как последнему.
приговор и Болезнь
Скоро у отца нашли опухоль в легких. К это-
му времени он уже не управлял кафедрой и болел –
он сильно кашлял. Я это отлично не забываю – таковой
фактически постоянный кашель, только с небольши-
ми перерывами. Но он все равно трудился. Я не пом-
ню, дабы меня тревожило здоровье отца. Быть может,
я думал, что это легко кашель от долгого куре-
ния. Быть может, я легко ничего не думал об этом. Вра-
чи сказали диагноз и заявили, что нужно ехать в Мос-
кву на консультацию. Мама пришла в кошмар, а папа,
как в любой момент, ее подбадривал, сказал, что это еще не
диагноз, и кто по большому счету заявил, что это так без шуток.
К тому же – вот повезло, дескать, у нас внеплановая по-
ездка в Москву, вдвоем… Он всю жизнь подбадривал
маму и старался снабжать ей хорошее настрое-
ние – что бы ни произошло. В Москве должны были пос-
тавить правильный диагноз — для этого нужно было сделать
операцию по извлечению маленького кусочка ткани
из легкого для анализа. Доктора опасались, выдержит
ли сердце отца кроме того такую несложную операцию,
исходя из этого сперва они усиливали его сердце. Мама на
это время уехала в Ижевск – так как в том месте болела Люся,
да и папа настаивал, точно осознавая, что заботы
о Люсе хоть мало отвлекут ее от негативных мыслей.
И опять – как много лет назад – письма, письма…
Желаю, Анёк, дабы моё письмо стремительнее дошло. Ты
ещё едешь на пути к вокзалу, а я, только что пос-
ле отечественного последнего беседы по телефону, сходу
сел за письмо. Весьма уж ты переживаешь разлуку, в
этом беседе по телефону я это особенно почувс-
твовал. на данный момент, в то время, когда просматриваешь эти строки, ты уже
мало успокоилась, но червь сомнения и по сей день
тебя грызёт, возможно, — не сомневайся! В то время, когда нуж-
но будет – свистну, а на данный момент тебе, вправду,
необходимо быть в Ижевске. Мне же помощь до тех пор пока ника-
кая не нужна. Меня так как на данный момент только обследуют.
на данный момент только что поужинал: треска с картофе-
лем и с кабачковой икрой, вафля, кефир и чай (чай
я не стал пить). Кефир, видно, перед сном, но они
объединили, дабы меньше тратить времени.
Моё самочувствие (и температура – тут изме-
ряют и регистрируют её 2 раза в сутки) нормаль-
ные: 36,5 и 36,6. на данный момент дам жене моего соседа
из Ижевска послать это письмо и приобрести мне
мыльницу.
Анечка, целую тебя и молю: больше самообладания.
Знай: это не катастрофа, а просто важное испы-
тание, требующее от нас умения верно на всё
посмотреть и не преувеличивать.
Твой П. 3.3.82.
Мои дни идут по-ветхому: измерение темпера-
туры, сливы (отцу советовали имеется довольно много слив),
шахматы, ланч, шахматы, капельница ( и одно-
временно чтение), обед, чтение-сон, шахматы, ужин,
шахматы – телевизор – апельсин, сон.
Не считая капельницы меня ничем не лечат, и в то время, когда
будет бронхоскопия, ещё неизвестно. на следующий день-пос-
лезавтра у нас будет разговор по телефону, навер-
но, какие-то ваши новости я определю. От вас взял
до тех пор пока одно (в поезде начатое) письмо, и все твои со-
веты, Анёк, делаю. И, конечно же, всеми силами
помогаю тебе в твоей помощи мне. До тех пор пока, действительно, я
справляюсь, но в тебе нуждаюсь всё равняется – куда
нам приятель без приятеля!
Целую, моя дорогая. Ожидаю твоих писем!
Твой Павел. 5.3.82.
Хорошее утро, Анёк! Сейчас я начал сутки по уже вхо-
дящему в традицию порядку: измерил температуру.
Умылся (сейчас я не бреюсь), помыл и съел 6 слив (я их
на ночь не замачиваю, и без того вкусно) и – лишь забрал-
ся за это письмо – вошёл ВФ (лечащий доктор), всех оп-
росил. И на его вопрос я ответил, что ощущаю себя
отлично – так как не режете ещё! В ответ я услышал: хо-
рошо конкретно тогда, в то время, когда сделана операция – все они
применяют любую возможность выделить неиз-
бежность и целительность операции. Я также так по-
лагаю и, в случае, если сочтут вероятным, соглашусь на неё.
А на данный момент – я кроме того не увидел сходу — входил Трахтен-
берг. В то время, когда я посмотрел назад (пишу на подоконнике спиной
к входной двери), он уже говорил с проопериро-
ванными, задавал вопросы о самочувствии. В отношении
же нас же троих, ещё не прооперированных, кинул
только: «Ну, а вы ещё не сломанные, с вами беседы
ещё предстоят» — и вышел.
Анечка, тебя и остальных отечественных дам, а так-
же Зою Семёновну и (допустимо?) новую в отечественной се-
мье Даму (как знать, к приходу этого письма
Света может нам подарить её? — в моей семье ожи-
далось пополнение) – всех вас поздравляю, целую.
Привет кроме этого отечественным кафедральным женщинам и де-
вушкам! Нина принесла фруктовый кефир, я его с
наслаждением попил по окончании обеда (кура на второе).
Анёк, а тебе, в то время, когда ко мне приедешь, необходимо с собой
иметь тапочки и белый халат, и всякие пе-
лёночки (на случай операции).
Целую тебя и надеюсь, что ты уже вошла в нор-
му, ты так как у меня и мужественная, и умная, я
224
этому в любой момент у тебя обучался. Информируй все новости
и основную – как Света продвигается в собственном деле –
удачи ей!…6.3.82
Только что вышла целая рабочая группа во главе с Трах-
тенбергом. Доходили к каждому и В.Ф. давал по
каждому пояснения, по мне также: продемонстрировал снимки,
упомянул о 3х инфарктах, поведал стратегию
(лечение сердца до 10 дней. После этого – вопрос о брон-
хоскопии). Трахтенберг ничего не сообщил, видно всё
верно. А при дискуссии моего соседа он два раза
укоризненно посмотрел на ВФ (взор скорее предназна-
чался больным) – видно не всё верно. Как
я имел возможность сделать вывод, ВФ не смог ответить верно
по двум вопросам хода заболевания моего соседа (не пом-
нил сделана ли ему бронхоскопия и ещё что-то) и оп-
равдывался, стараясь оправдать собственную забывчивость.
В общем и его, и поведение Трахтенберга не очень-то
приглядно. После этого рабочая группа стала женой дверь, и в том месте
доктор наук по каждому из нас давал ВФ наставления.
А на данный момент, Анёк, только что закончил капельницу:
глюкоза, кокарбоксилаза и ещё пара компонен-
тов – уже все и не помню. «Всё это даётся в один
приём, дабы не тратить время на любой из ком-
понентов ежедневно» — сообщил ВФ. На протяжении
капельницы он привёл терапевта, тот меня ощупал,
опять расспросил о моих инфарктах, и они вышли.
на данный момент ложусь отдыхать, только что пообедал:
щи (съел всё без картошки), плов (хороший, с добро-
тными кусками мяса – было так вкусно, что я и
целый рис съел) и компот. Из холодильника до тех пор пока ни-
чего не брал. на данный момент проснулся, отправлюсь заберу апель-
225
синчик и снова положу в холодильник мясо. И от-
дам письмо Нине на отправку.
Хочу тебе, моя дорогая: хорошего самочувс-
твия, уверенности, мужества. Отыщи в отечественных ре-
бятах опору для себя, этого у них достаточно.
Целую и верю, обожаю и не сомневаюсь.
Твой П. 7-9.3.82
Из воспоминаний мамы: «Во всех письмах ПЛ
каждым словом успокаивал меня (это рвение
у него всю жизнь проявлялось!) и шепетильно вы-
полнял мою настоятельную просьбу – писать под-
робно о каждом дне.
Диагноз был категоричный – рак. Операцию де-
лать запрещено – сердце не выдержит. Оставалась
химиотерапия. Папа пологал, что ее будут делать
в Москве, но он весьма не желал оставаться, он умо-
лял маму не оставлять его. В то время, когда доктор заявил, что
химиотерапию совершенно верно так же делают и в Ижевске,
папа был рад, и на глазах его показались слезы –
он плакал второй раз в жизни…
И в то время, когда мы возвратились в Ижевск …, он продолжал
заботиться обо мне, о моём самообладании, исходя из этого
был послушен, очень до данной болезни.
Как я уже сказал, у отца всегда были замыслы на
будущее, эти замыслы помогали ему пережить все тя-
проблемы и готы настоящего – так как они были не-
обходимым шагом на встречу к будущему, которое,
в соответствии с замыслами, всегда было ярким и
весёлым. Замыслами на это яркое будущее папа
постоянно делился с мамой, помогая и ей тем самым
226
совладать с тяготами настоящего. В то время, когда одно бу-
дущее наступало – оказались замыслы на следую-
щее. Вот и в это время у отца были таковой замысел.
Он был очень несложен, и это был замысел настоящего
счастья: они вдвоем, лишь приятель для приятеля, ника-
ких бытовых забот, а только удовольствие общени-
ем. В то время, когда от этого не отвлекают ни дети, ни работа.
В то время, когда времени осталось мало, но любая секун-
да – их. Они оба грезили об этом будущем. А папа
говорил о нем маме: они живут в отдельной –
пускай весьма маленькой, но отдельной — квартире,
лишь вдвоем, они на пенсии. Они совместно пишут
те статьи, каковые в далеком прошлом желали написать. Они ра-
ботают сторожами в отечественном садовом кооперативе,
совершают обходы, как положено. Идут, не торо-
пясь, и говорят, говорят… Зимний период по снегу, а мама
возможно кроме того на лыжах. А позже приходят в де-
ревянный домик для сторожей, в том месте топится печка,
они не торопясь обедают и мало поспят днем. И все
это совместно, и никого больше…
«Будущего не будет». Возможно, так думал папа,
определив о диагнозе и осознавая, что жизнь его подходит
к концу. Он прожил собственную жизнь, ни при каких обстоятельствах ни прося
для себя. Он не имел возможности просить для себя, легко физи-
чески не имел возможности – и все. Кроме того чего-то самого незначи-
тельно – не имел возможности. Так что возможно представить степень
его отчаяния от понимания, что этого будущего не
будет – он отправился просить квартиру. Это был ход за-
ранее обреченный, поскольку родители сравнительно не так давно возьми-
ли эту новую квартиру, и кого в том месте тревожило, что
нас в том месте жило восемь человек на пятидесяти метрах
227
нужной площади, и что из этих восьми – трое (я к
тому времени также) – работники университета. Это
был ход обреченный, ход отчаяния, и все же это был
путь, что – пускай и с совсем
ничтожной возможностью – но все же давал какую-то
последнюю надежду им с мамой хотя бы в эти немно-
гие оставшиеся дни, хотя бы одним глазком взгля-
нуть на это будущее.
Сперва он, втайне от мамы, написал заявление
в профком прося дать им с мамой лю-
бую, самую мелкую квартиру. И профком при-
гласил их на совещание, на котором должен был рас-
сматриваться данный вопрос. Они пришли в том направлении вдвоем.
Мама перед этим отговаривала отца – она понима-
ла, что ничего не дадут, а папа испытает столько
разочарования и унижения, но папа настаивал, и
они пошли.
На профкоме первый выступающий — член этого
профкома — сказал заглавную обращение о том, что нуж-
дающихся довольно много, что нужно быть честными, и
что он вот так удивлен, что люди, сравнительно не так давно взяв-
шие квартиру, просят еще одну. Позже еще кто-то на данный момент-
ворил, но в общем, все рассмотрение вопроса свелось
к тому, какие конкретно несправедливые люди мои родители,
что посмели попросить себе еще одну квартиру, и
какие конкретно честные люди трудятся в профкоме, ко-
торые ввиду данной справедливости эту квартиру не
дадут. Наряду с этим своих родителей ни о чем не спрашивали.
Я задал вопрос маму – для чего их с отцом по большому счету пригла-
сили на это совещание? Мама не знала, заявила, что
в большинстве случаев никого и не приглашали, а их почему-то при-
228
гласили. «Ну, может» — предположила мама, — «хо-
тели лично пояснить по какой причине?». Но я думаю, желали
бы лично пояснить – так лично бы и пояснили, а не
устраивали бы публичные индивидуальные пояснения… Папа
сидел в том месте, опустив голову и не проронив ни слова…
Это был решение суда.
Из воспоминаний мамы: «Лечение было весьма
тяжёлым, ПЛ скоро худел, сердце довольно часто давало
приступы, но ни одного стона, ни одной жалобы, а
напротив: радовался кроме того чаще, юмор («но сейчас
я могу имеется всё, что захочу и довольно много, кроме того кашу!»),
работал – просматривал лекции, не смотря на то, что ходил
медлительно, с остановками через 20-30 шагов (в противном случае
он не имел возможности жить!).
Мы применяли различные народные средства, но
…кашель ускорял изнашивание сердца, довольно часто при-
езжала «скорая помощь». По окончании уколов поднимал-
ся его тонус и тянуло к работе, к общению с нами,
особенно с внуками – Павликом (5 лет), Аней
(3 года), Максимом (1 год). В собственный последний ве-
чер он начал писать тезисы к докладу на научной
конференции, но скоро лёг, сообщив: «Что-то потя-
нуло уснуть», я была рада — лучше отдохнуть,
поспать!…А ночью Его не стало… Ушел Он на чет-
вёртом инфаркте, доктора говорили, что больное
сердце спасло ПЛ от долгих мучительных
болей…»
Я не хорошо не забываю прощание и похороны. Но не от
горя, а просто в силу того, что я по большому счету все не хорошо не забываю.
не забываю, что было довольно много народа, и что все плакали.
И вдобавок не забываю, что, возможно, на следующий по окончании
229
похорон сутки, мы были у нас дома, и мы выходили
покурить на площадку – не забываю, была Наташа, я,
сестра отца тетя Муся, брат отца Геня, Аркадий, еще
кто-то. И все вспоминали различные события, связан-
ные с отцом, и – совершенно верно не забываю – мы все смеялись! Это
были радостные воспоминания.
Окончание
Осталось тайной – что думал папа о собственной жизни,
как он ее оценивал, чем гордился и о чем жалел. Как-
то так сложилась его жизнь, что у него не было насто-
ящего приятеля. Для того чтобы человека, с кем бы он делился
самыми серьёзными собственными мыслями. Вот, к примеру,
мама. Она бы могла быть таким человеком – она же
его подруга и жена всей жизни! Но он берег ее, в любой момент
берег ее самообладание, беспокоился о ней и не желал рас-
страивать и нагружать дополнительными мыслями
и проблемами. Друзей у отца – вот таких вот весьма
родных — также не было. Он беспокоился обо всех всю
собственную жизнь, а поболтать и поделить собственные тревоги
ему было не с кем. Так сложилось.
И с нами, его детьми, он также не привык дробить ся ничем. Кроме того в последний год, видя мои метания в
профессии, видя бесперспективность моей домашней
жизни и переживая все это, он ни разу со мной об
этом не поболтал. Вот так сложилось в течение всей
жизни, и за один сутки это не поменяешь… Моя стар-
шая сестра Наташа поведала мне, что в то время, когда папа
уже сильно болел, и было ясно, что ему ос-
талось очень мало, мама попросила ее пойти по-
сказать с отцом, (Наташа тогда
приехала к нам к себе домой). И не получилось у них ника-
кого беседы. Другими словами они поболтали о чем-то, но
это был разговор ни о чем, разговор людей, которых
фактически ничего не связывает…
И никаких дневников и записей, из которых мож-
но было бы определить, к примеру, о том, о чем папа с
нами не говорил, но о чем думал – он также не
покинул.
Возможно, ему легко некогда было их писать, и он
оставлял это на позже. Само собой разумеется, оставлял. Само собой разумеется,
он пологал, что когда-то он напишет очень многое из того,
что было, что думалось, о чем мечталось. Я так ду-
маю, в силу того, что, во-первых, ему довольно много было что рас-
сообщить из событий в жизни – так как он кроме того о войне
ни при каких обстоятельствах никому не говорил, кроме того маме – лишь
о собственных фронтовых приятелях.
А во-вторых, по причине того, что по окончании смерти отца я на-
шел у него на столе тетрадку, в которой он в послед-
ние дни ежедневно записывал собственную температуру.
И вот в ней я заметил такую фразу: «Люди делятся на
две категории: первые думают про человека отлично,
до тех пор пока он не докажет обратное. Вторые – напротив.
Я – из первой категории». Может, это было начало
записок отца о собственной жизни. Может, он сделал вывод, что
пришла пора все это написать, и что откладывать
уже запрещено…
Я неоднократно задавал вопросы маму – что? папа думал о
нас, собственных детях, был ли он разочарован отечественными
судьбами либо доволен, был ли не сомневается в отечественном буду-
щем либо переживал за него? Но папа не разговари-
вал с мамой ни о каких жизненных итогах, он вооб-
ще не вел с мамой ни каких бесед, каковые бы
хоть как-то напоминали маме о приближающемся
его уходе. Он всю жизнь беспокоился о ее самообладании.
И все же я пологаю, что папа волновался за нас. Да,
маме не сказал, но думал, и думал довольно много. Само собой разумеется,
с неисполнением замыслов довольно научной ка-
рьеры детей (не считая меня, сейчас еще пода-
ющего надежды), папа смирился. Само собой разумеется, все мы –
дети – уже были как-то устроены, и у нас у всех уже
были дети, и уже это было отлично… Но все же папа
не забывал – я уверен – что он желал для нас большего.
Он желал, дабы нам самим нравилась наша жизнь,
дабы мы обожали ее, эту жизнь – как обожал ее он,
и дабы мы имели возможность реализовать себя в данной жизни –
и еще больше, чем он, дабы мы нашли собственные «поло-
винки» в данной жизни – как он отыскал маму… А по-
лучалось так, что на текущий момент – в то время, когда папа уже
болел и знал, что вряд ли поправится – возможностей
для этого, согласно его точке зрения, было мало. Наташа
научную карьеру не сделала, трудилась в Ленингра-
де в театральных кассах и была замужем за Женей,
с которым – согласно точки зрения отца – вряд ли сможет быть
по-настоящему радостна… Люся без шуток больна,
консерваторию вследствие этого не закончила, с мужем
развелась, ее сын Павлик также довольно часто болеет… Ну и
я – хоть и имеющий научную возможность, но так и
не определившийся с профессией, имеющий семью
и двоих детей – но вряд ли радостное будущее в та-
кой супружеской жизни… Само собой разумеется, мы выросли в полной мере
хорошими и порядочными людьми, и родителям, я
думаю, ни при каких обстоятельствах за нас не было стыдно, но так как не считая
этого хочется еще и счастья детям – особенно в то время, когда
сам знаешь, что это такое… И переживал он за нас,
само собой разумеется, и себя, возможно, корил за что-нибудь в свя-
зи с этим… Вот не сумел передать детям того и того…
И сам уже болен, и вряд ли что-то возможно поменять…
Но в то время, когда мама высказывала собственные тревоги за
отечественное будущее, он ей сказал лишь: «Не тревожь-
ся, мы дали им все что нужно – дальше они все смогут
сами». И он был полностью прав в этом, вот лишь не
знаю – вправду ли сам он был так в этом уве-
рен либо маму. Возможно, как бы
он ни был уверен – все равно переживал, а как же
могло быть в противном случае?
Через пара лет по окончании папиной смерти На-
таша встретила другого человека, и ничего ее не
имело возможность остановить – ни «публичное мнение», ни
давление со стороны родственников мужа, ни тяже-
лая в первых рядах материальная судьба – им с ее новым
избранником предстояло все затевать сперва,
с нуля, с той точки, в то время, когда нет ни денег, ни жилья,
ни возможностей все это когда-то взять… Но она
знала, что перед ней тот человек, с которым она
желает быть, и ничто второе не имело возможности на нее повли-
ять – заложенная с детства умение и привычка до-
биваться собственного сделала собственный дело. С того времени для
меня – да и для всей отечественной громадной семьи – На-
таша и Дима являются хорошим примером того, как
принципиально важно отыскать собственного человека в жизни и не упус-
тить этого шанса. Как одна такая встреча может
поменять всю твою жизнь. И как в этом случае лег-
ко преодолеваются трудности, каковые на первый
взор кажутся непреодолимыми. И как счастли-
вы бывают такие люди – вне всякой зависимости
от количества денег, политики страны и еще
чего-нибудь. Они снимали помещение в Питере, чуть
выживали , им пришлось нелегко, но им
было отлично. А позже они забрали и уехали в Израиль.
В ту волну 80-х годов. Без имущества, без языка,
без денег – деньги отдали за отказ от русского
гражданства, тогда это было необходимым услови-
ем, для получения разрешения на выезд и стоило
700 руб. – в то время солидные деньги. И они снова
начали все сперва. И снова пришлось нелегко – но они
были совместно, и это решило все. Понемногу все уст-
роилось, все преодолелось. Они живут в собственной квар-
тире, они совсем радостны между собой, они
довольно много трудятся, время от времени путешествуют, и они все
время совместно. Что еще имел возможность бы захотеть папа собственной
дочери?
Люся поправилась. Как-то так понемногу, посте-
пенно, но все неприятности кончились. Само собой разумеется, маме
было нужно довольно много пережить и взять на себя. Напри-
мер, она довольно много времени уделяла образованию Пав-
лика – Люсиного сына, про которого сначала гово-
рила, что ей бы «дотянуть его до 8-го класса и позже
в ПТУ». Вправду, Павел не создавал в ран-
нем детстве чувство носителя острого ума – но
это лишь по причине того, что по характеру он был очень
флегматичный юноша. Папа мой, кстати, весьма лю-
бил Павлика, весьма по-хорошему к нему относился,
и я думаю, он-то сходу рассмотрел в Павлике – тогда
еще совсем мелком – очень острый ум и
свойство глубоко погружаться в предмет любого
изучения. Так что мама с удивлением наблюда-
ла, как Павлик сперва закончил 8 классов, позже
10 классов, позже поступил в Университет, закон-
чил его, а позже получил степень кандидата наук по …. психо-
логии! Тетя Наташа (мамина сестра) поэтому
событием напомнила маме, что Павлик так и не ис-
полнил ее мечту – не поступил в ПТУ. Само собой разумеется, мама
помогала Павлику, будучи для него одновременно и
бабушкой, и отцом, и дедушкой, а его диссертация –
это что-то. И это я знаю не с чьих-то слов – я сам был
у него на защите. Дед имел возможность бы гордиться своим
внуком совсем обоснованно! Но и это еще не все.
Люся, которая из-за заболевания вынуждена была пре-
рвать собственный обучение в консерватории (на последнем
курсе!), уже много лет спустя по окончании защиты диссер-
тации ее сыном, Павликом, — поступила в универси-
тет! В 50 с лишним лет! И сравнительно не так давно его закончила.
И это все та же история – она делает то, что вычисляет
для себя нужным, чего она желает. Ей непросто жи-
вется, само собой разумеется – как, но, практически всем людей.
Но она знает, чего желает, совершает это. И у нее полу-
чается! А в противном случае и быть не имело возможности – вспомните, чья
она дочь. Я думаю, за нее папа был бы рад больше
всего.
У меня также сейчас все отлично. Как-то понемногу
все, что казалось ненужным, внезапно превратилось
в плюсы, кое-какие кроме того большие. Напри-
мер, музыка. Я ее не обожал, я ее бросил, но позже
понемногу я к ней возвратился, игрался в вокально-инс-
трументальных ансамблях, и эта часть моей жизни
есть весьма большой и полезной для меня.
Взяв в юные годы нотную грамоту в музыкальной
школе (которую я тогда ), я позже
сам обучился играть на гитаре, и до сих пор – вот уже
более сорока лет – играюсь практически ежедневно на ги-
таре и пианино. Я не специалист, играюсь дома для
себя, для друзей, в компании – и многим нравится.
А больше всего нравится мне – так как я могу сыграть
сам себе все, что желаю. Музыка всю жизнь есть
для меня настоящим отдохновением и по большому счету боль-
шим счастьем. Возможно, этого и желал папа от моих
музыкальных занятий, а вовсе не каких-нибудь вели-
ких достижений. Я кроме этого не стал великим спортсме-
ном, не смотря на то, что и занимался гимнастикой много лет. Но мо-
жет быть, конкретно благодаря купленной привычке
нагружать себя физически, я продолжаю это делать
и сейчас (само собой разумеется, не в прошлых количествах), не
даю себе «расплыться» и, кстати, до сих пор
могу сделать «угол» кроме того на полу. И пока не жалуюсь
на здоровье. И сейчас все это для меня полезнее, чем
лавры громадного спортсмена. Возможно этого и желал
папа, отдавая меня в секцию. А я все пологал, что не
оправдал его ожиданий, раз не достиг каких-то боль-
ших высот… Хоть и ругались мы с отцом довольно часто, в то время, когда
делали что-нибудь совместно, но приобретённые умения я
использую до сих пор. И мне приятно, что я могу сам
сделать многие вещи дома, не приводя к электрику либо
водопроводчика по всякой ерунде. Само собой разумеется, на данный момент
возможно легко за все заплатить – и все будет сделано,
ничего не нужно самому мочь. Но, я думаю, кроме того тому,
кто так вычисляет, возможно, было бы не весьма весело,
в случае, если его супруга внесла предложение бы ему пойти в ателье, что-
бы пришить пуговицу… Про вождение автомобили уже
не говорю – тут я как рыба в воде и мне это весьма
нравится. Так что все вот как-то понадобилось и при-
жилось. Я также очень многое поменял в собственной жизни, в то время, когда
осознал, что мне это необходимо. Я не отправился по научной тро-
пе, как желал мой папа. Но я отправился своим методом, как
и он сам делал. Чего я лишь не делал, и мне также
было тяжело. Но я постоянно жил и по сей день живу в полном
согласии с собой, живу в том месте и с теми, где и с кем желаю.
И я думаю, папа за меня также бы порадовался.