— Ага
— какое количество всего на свете вещей?
— Сквиллионы.
— Больше, чем чисел?
— Нет, чисел больше, чем вещей.
— Я знаю все числа. Не по заглавиям, это снаружи, а сами числа — это в.
— Да. Думаю, да.
— какое количество волн-загогулин в твоем «цилоскопе»?
— Сквиллионы.
— Ты знаешь, как вычислять сквиллионы?
— Да.
— Это в.
— Возможно.
— Ты их всех видел?
— Нет.
— В силу того, что это снаружи.
Боже, благослови это дитя, я не имел возможности сообщить ей, что она только что сформулировала вопрос, что так продолжительно не давал мне спокойствия: «По какой причине я не могу знать все?» В силу того, что ни один человек не имеет возможности знать всего — для чего тогда пробовать? И мы болтали .
Время шло, и со мной начало происходить что-то непонятное. сомнения и Уверенность пихались локтями, сражаясь за титул «царя горы». Вопросы обретали форму и с негодованием отвергались. Я ощущал, что прав, но опасался расслабиться. Я жонглировал словами и составлял из них предложения, но каждое из них делало меня все более уязвимым, и ничего хорошего в этом не было. В случае, если мои предположения были верны, ответственность за все ложилась на Анну. Церковный колокол на улице пробил шесть. Вопрос был наготове, и мне нужно было определить ответ.
— Ты так как о многом мне не говоришь, правда?
— Я обо всем тебе говорю.
— Это правда?
— Нет, — сообщила она тихо и по окончании некоего колебания.
— По какой причине так?
— Кое-какие вещи, о которых я думаю, — они весьма… весьма…
— Необычные?
— Угу. Ты так как не злишься, нет?
— Нет, я совсем не злюсь.
— Я думала, ты будешь.
— Нет. Как эти вещи необычные? Она растянулась рядом со мной, просунула пальцы мне в ладонь, как будто бы прося не спорить с ней.
— Ну, как два плюс пять будет четыре.
Мир около меня разбился вдребезги. Я был прав. Я БЫЛ ПРАВ. Я совсем совершенно верно знал, о чем она говорит. Со всем самообладанием, на которое я способен, я выдал собственный секрет.
— Либо десять, да?
Секунду либо две она не двигалась. Позже развернула ко мне лицо и также весьма тихо задала вопрос:
— Ты также?
— Да, — ответил я. — Я также. Как ты отыскала собственные?
— У канала, номера лодок в том месте, в воде. А ты где забрал собственные?
— В зеркале.
— В зеркале? — ее удивление продолжалось не более секунды.
— Да, в зеркале, как ты в воде.
Я практически слышал звон спадающих с меня цепей.
— Ты кому-нибудь сказал?
— Несколько раз.
— А они что?
— Не будь идиотом. Не трать время понапрасну. А ты кому-нибудь сказала?
— Один раз. Мисс Хейнс.
— Что она сообщила?
— Я была глупой, исходя из этого повторять это не буду.
Мы еще похихикали совместно, наслаждаясь неожиданно обретенной свободой. У нас был новый мир — один на двоих. Нас грел одинаковый пламя. Мы находились на одной дороге и наблюдали в одном направлении. Сейчас отечественные отношения стали мне совсем ясны. Мы были приятелями-искателями, духами-спутниками. К линии пользы! К сатане приобретения! Идем, посмотрим! Скорее, давай разузнаем! Обоим нам была нужна одинаковая пища.
Обоим нам говорили, что «пять» означало «пять» и ничего больше, но цифра 5, отраженная в воде либо в зеркале, становилась цифрой 2. Отражения порождали достаточно забавную математику, которая совсем зачаровывала нас. Быть может, никакого практического значения она не имела, но это было совсем не имеет значения. «Пять» означало то, что в большинстве случаев подразумевалось под числом «пять» лишь по причине того, что когда-то все так решили, а позже привыкли. В самой цифре 5 не было ровным счетом ничего особого; возможно было придать ей любое значение, какое вам лишь нравилось, и придерживаться в один раз придуманных и принятых вами правил, а возможно было идти дальше и изобретать новые правила. С вашей точки зрения, мы, возможно, и тратили время попусту, но нам так не казалось; для нас это было приключением, новой почвой, которую еще лишь предстояло открыть.
Мы с Анной видели в математике не только метод ответа насущных неприятностей. Это была дверь к чудесным, загадочным, умопомрачительным мирам; мирам, где необходимо было пристально наблюдать, куда ставишь ногу; мирам, где ты создаешь собственные правила и где обязан принять полную ответственность за собственные действия. Но как же просторно и здорово было в том месте!
Я погрозил ей пальцем.
— Пять плюс два будет десять.
— Время от времени это два, — парировала она.
— А позже, возможно, и семь!
— Какая, в итоге, отличие? Кругом сквиллионы миров, на каковые стоит посмотреть. Мы перевели дух.
— Кроха, — распорядился я, — поднимайся. Я желаю тебе кое-что продемонстрировать.
Я подхватил несколько зеркал с туалетного столика, и мы отправились на кухню. Я зажег газ. Было мрачно и холодно, но это не имело никакого значения. Отечественные внутренние топки трудились на полную мощность. Я отыскал громадной лист белого картона и начертил на нем долгую и толстую тёмную линию. Сомкнув зеркала под углом друг к другу, я поставил их на попа, словно бы раскрытую книгу, так дабы толстая тёмная линия пришлась именно между ними. Уставившись в середину зеркал, я подправил угол и, затаив дыхание, шепнул ей:
— Сейчас смотри.
Она взглянула, но ничего не сообщила. Я начал весьма медлительно смыкать тут и угол зеркал услышал ее вздох. Она вперила взор вовнутрь и некое время вглядывалась . А позже целый преисподняя вырвался наружу. Ее паровой котел взорвался. Я отлично не забываю, как это произошло. Отлично, что я успел положить зеркала на стол. Она врезалась в меня, как будто бы курьерский поезд, и бросилась на шею, чуть меня не задушив. В пояснице у меня точно остались дырки от ее пальцев. Она смеялась, и плакала, а также кусалась. Слова закончились миллион лет назад. Не было ни одного, которое доходило бы, хоть какое количество-нибудь доходило бы сейчас. Физических сил у нас просто не осталось но духовных и умственных было куры не клюют. Как, но, и в любой момент.
Глава шестая
Замыслы мы строили за чашкой чаю. Сразу после отечественного открытия мы решили отправиться на рынок и приобрести целую кучу зеркал от Вулворта.[31]
В то время, когда мы явились на рыночную площадь, оказалось, что торговля еще не начата. Продавцы лишь раскладывали товар по прилавкам в неровном свете карбидных ламп. Над улицей порхали добрые оскорбления, глубокомысленные замечания и практические указания на тему, не отправится ли ливень. Ногами топали так, словно бы мороз был неприятным насекомым, которое нужно было раздавить. На кирпичах находились громадные металлические бочки, в которых горел пламя; на нем подогревалась вода для чая. Из дверей кофейни по всему рынку разносился дразнящий запах кофе и тёплых колбасок.
— Чашку кофею, несколько капель крепкого и добавь чизкейк, папаша, — сообщил таксист.
— А мне также чашку и сосисок несколько, — добавил его напарник.
— А тебе чего, шеф? — это подошла моя очередь.
— Две чашки чаю и четыре колбаски.
Я шлепнул на прилавок мелочь и забрал сдачу, которая, само собой разумеется, была мокрой, в силу того, что лежала в луже кофе. Анна вцепилась в собственную кружку обеими руками а также зарылась в нее носом. Над краем кружки показывались одни глаза, жадно и радостно впитывавшие все, что творилось около. И чай, и колбаски сходу у нее в руках не помещались, исходя из этого я зажал их между пальцами левой руки, дабы она имела возможность вытащить их оттуда, в то время, когда пригодится. За соседней стойкой обнаружилось свободное место, так что мне удалось кроме того поставить кружку и постараться одной рукой прикурить сигарету. Я попытался зажечь спичку, чиркнув ее громадным пальцем. Данный трюк мне ни при каких обстоятельствах не удавался. отличных показателей, которого я смог добиться, — это в то время, когда спичечная головка отлетала и намертво застревала у меня под ногтем. По окончании чего совсем необъяснимым образом воспламенялась, не смотря на то, что этого от нее никто не ожидал. В этом случае обошлось. Анна подняла ногу, я зажег спичку и прикурил. Мы кроме того как-то согрелись.
— Паберегись, пжалста! Паберегись!
Как будто бы волна от проходящего судна, мы схлынули сперва на тротуар, позже обратно, пропуская запряженную лошадью телегу, прокладывавшую себе путь через толпу. Из ноздрей лошади вырывались клубы пара, серебрившиеся в морозном утреннем воздухе.
— Эрни! — закричала леди в кожаном фартуке. — Куды, к чертовой матери, ты девал эту сраную капусту?
И добавила для тех, кому это могло быть весьма интересно:
— Он меня в могилу сведет и в гроб загонит.
— Ни хрена у него не выйдет, — резонно возразил кто-то.
Тут явился человек, одетый в два рекламных щита, информировавших всем, что «Финиш близок!», и попросил чашку чаю.
— Чтобы мне провалиться! А вот и отечественный трубный ангел!
— Здорово, Джо. Хватани с нами тёплого-мокрого.
Это был водила такси.
— Спсибо, папаша, — ответствовал трубный ангел.
— Отдрочи, Джо. Чего хорошего сообщишь?
— Финиш близок! — простонал в ответ Джо.
— Заканчивай меня грузить на хрен.
— А на той семь дней было что?
— Приготовься встретить судию!
— Ты откудова все это определил?
— Не в противном случае весточку получил от святого Петра. С того финиша стойки раздался глас, подобный раскату грома над головами всей честной компании:
— Кто из вас, говнюки, спер мои сосиски?
— Они под твоим сраным локтем.
— Арри, придержи собственный гребаный язык, тут ребенок!
Арри отошел от прилавка с полной тарелкой сосисок в одной руке и пинтовой кружкой в второй.[32]В его руке последняя смотрелась яичной скорлупкой.
— Здорово, мелочь. Как тебя кличут? — задал вопрос Арри.
— Анна. А тебя?
— Арри. Ты тут одна?
— Нет. С ним, — она кивнула головой в мою сторону.
— Шо вы тут делаете в такую рань?
— Мы ожидаем, в то время, когда откроется Вулли, — растолковала Анна.
— А чево вы станете брать в Вулферте?
— Зеркала.
— Эт сильно, — одобрил Арри.
— Нам нужно их десять.
— А нашо вам десять-то?
— Дабы наблюдать различные миры, — пояснила Анна.
— Ух, — сообщил умный Арри, — ты в том месте осмотрительнее, да?
Анна улыбнулась.
— Желаешь плитку шоколада? Анна взглянуть на меня, я кивнул. — Да, господин.
— Арри, — исправил Арри, легко помахав у нее под носом двухфунтовым указательным пальцем.
— Да, Арри.
— Хозяин, — рявкнул Арри через плечо, кинь нам ко мне несколько плиток шоколада.
Хозяин вправду кинул, а Арри поймал.
— Вот тебе, Анна, шоколад.
— Благодарю, — культурно сообщила Анна.
— Благодарю, чего? — голос Арри громыхнул вопросительной интонацией.
— Благодарю, Арри.
Она развернула одну из плиток и протянула ему.
Забери кусочек, Арри.
— Спсибо, Анна, пжалуй, заберу.
Пара древесных стволов, заканчивавшихся неслабыми окороками, протянулись вперед. Окорока были огромными связками бананов, при помощи которых Арри отломал хороший себя кусман шоколада.
— Тебе лошади как, Анна? — узнал Арри.
Поразмыслив, Анна пришла к выводу, что весьма кроме того.
— Тогда пошли, взглянуть на моего Нобби, пригласил Арри.
Мы свернули за угол в мелкий переулок и нашли в том месте Нобби — воистину огромного тяжеловоза, в шикарной сбруе, со шкурой, блиставшей практически так же ярко, как начищенные бронзовые бляхи на уздечке. Нобби чем-то бодро хрустел, опустив морду в то, что я назвал бы двухсотфунтовым мешком для угля, привешенным ему на шею. При приближении Арри Нобби приветливо фыркнул себе в кормушку, так что нас обдало душем из соломенной трухи и отрубей. Арри разинул пасть, и оттуда вырвался целый торнадо ласковой воркотни и смеха. Пять мин. назад Арри готовься намазать чьи-нибудь мозги на собственные сосиски, и, полагаю, ему ничего не необходимо управиться с пятью-шестью взрослыми мужиками. Сейчас же он у меня на глазах превратился в хорошего сказочного гигант, что привел мелкую девочку знакомиться с лошадью. Анна взяла целую пригоршню сахара для Нобби.
— Он тебя не прикоснётся, Анна. Он и мухи не обидит, нет, — уверял ее Арри.
«Как и ты, Арри, хорошая дубина, — поразмыслил я, — как и ты».
Губы Нобби задрались, обнажая что-то, похожее на ровный последовательность желтых надгробных монументов, позже бережно навернулись на куски сахара. Ладошка Анны опустела. По окончании нескольких мин. восторженного бульканья Арри заявил:
— Вот шо, Анна, ты садись на Нобби и потолкуй с ним, а я покамест разгружу эту хренову телегу. А позже мы отвезем тебя в Вулферт в наилутшем виде.
Анна взлетела в атмосферу и благополучно приземлилась на пояснице Нобби при помощи одной из огромных банановых связок Арри. Принцесса села на собственного скакуна. Арри тем временем занялся разгрузкой. сундуки и Мешки порхали, словно бы в них не было ничего, не считая перьев. Завершив, Арри установил Анну на скамью кучера, сам сел рядом, а я примостился на откидном борту. Анне были празднично вручены поводья. По окончании парочки «Н-но, лошадка!» мы тронулись. Не пологаю, что Нобби необходимо было как-то руководить: дорогу он знал, как собственные… четыре копыта. Через рынок мы не отправились, потому что телега владела теми же впечатляющими пропорциями, что Нобби и Арри, и была похожа, скорее, на королевский галеон, зачем-то поставленный на колеса. Остановились мы на углу.
— Остановка «Вулферт», — заявил Арри и спорхнул вниз с грацией госпожа Павловой. — Вот он, Вулферт, Анна.
— Благодарю, Арри, — сообщила Анна.
— Тебе спсибо, Анна, — осклабился гигант. — Увидимся! — прокричал он, заворачивая за угол.
Мы еще неоднократно встречали Арри и его коня Нобби.
Леди за прилавком в Вулворте было нужно продолжительно убеждать, что да, мы желаем конкретно десять зеркал но в итоге она принесла нам их, буркнув напоследок: «Вот так как мнят о себе!»
Мы понеслись к себе с добычей и быстренько расчистили кухонный стол. Посредством клея и лоскутков мне удалось соединить два зеркала наподобие книжной обложки. Анна вытащила тот самый лист картона, на котором была нарисована жирная тёмная линия, и положила его на стол. Зеркальную книжку открыли и поместили на картон, так, дабы нижние края зеркал легко пересекали линию, а место стыка максимально отстояло от нее. Уставившись в оказавшийся угол, я легко подправил его так, дабы нарисованная линия и две отраженные образовали равносторонний треугольник. Анна также пристально уставилась в том направлении. Я легко сузил угол, линии перестроились, и оказался квадрат. Анна продолжала неотрывно смотреть в зеркальную книгу.
— Еще мало, — скомандовала она. Я еще прикрыл книгу.
— Раз, два, три, четыре, пять. Сейчас у него пять сторон.
И через секунду:
— Как это именуется?
— Пятиугольник, — ответил я.
Дальше я последовательно представил ей шестиугольник, восьмиугольник и семиугольник. Умных названий типа «октагон» либо «декагон» я избегал, исходя из этого мы углы и именовали фигуры «семнадцатиугольник» либо «тридцатишестиугольник». Анна сделала вывод, что у нас оказалась весьма необычная и прекрасная книга. Чем больше ее закрываешь, тем сложнее становятся фигуры, что само по себе необычно, если не сообщить больше. Еще необыкновеннее было то, что книга представляла собой легко несколько зеркал. Если бы для каждого видимого «-угольника» имелась отдельная страница, тогда в книге было бы миллион, нет, целый сквиллион страниц. Да, это была чудесная книга. Вы когда-нибудь слыхали о книге, в которой сквиллион картин и СОВСЕМ НЕТ СТРАНИЦ?
По мере закрытия книги мы столкнулись с неожиданными трудностями. Зеркала были приоткрыты где-то на дюйм, и мы уже не могли рассмотреть, что происходит в. Было нужно опять начать сперва. Дойдя до очередного многоугольника, мы опять заключили , что дальше ничего не видно. Что же делать?
— В то время, когда мы дойдем до сквиллионоугольника, это окажется круг.
Но как же все-таки залезть вовнутрь? По некоем размышлении неприятность была решена, не смотря на то, что для этого было нужно отвергнуть последовательность неудачных стратегий. Мы соскребли мало серебряного покрытия с обратной стороны зеркал, так что в каждом оказалось по кружочку чистого стекла размером с пенни. Эдакий глазок, через что возможно было посмотреть вовнутрь. Конкретно так и обстояло дело — сквиллионоу гольник стремился к кругу. Осознать, что перед нами пока не круг, было уже достаточно сложно.
Позже появилась следующая трудность: закрывая книгу, мы ограничивали доступ света вовнутрь и снова прекратили видеть, что в том месте происходит. Анна хотела знать, что бы мы заметили, если бы имели возможность посмотреть в хорошо закрытую книгу. Это уже была неприятность важнее — как разрешить войти свет в сомкнутые зеркала.
— А мы не можем вложить свет в том направлении, вовнутрь? — спросила Анна.
Спички и свечку мы отвергли практически сходу и, в итоге, остановились на фонарике, что был срочно раскурочен и собран заново в пара новом виде; проводки мы припаяли конкретно к лампочке и к батарейке. Лампочку мы вложили в книгу, но она была все же пара великовата, и зеркала не хотели хорошо закрываться. Ответ пришло срочно. Два зеркала, установленные параллельно приблизительно в полудюйме друг от друга, дали именно нужную степень приближения. Мы установили всю конструкцию и накрыли сверху плотной тканью, дабы свет снаружи не проникал вовнутрь. Анна посмотрела в глазок и чуть не задохнулась:
— В том месте миллионы огней, — тихо сказала она и добавила с еще громадным удивлением, в случае, если такое было по большому счету быть может, — Финн, это же прямая линия!
Десять лет назад это уже привело меня в экстаз, так что сейчас я готовься к происходящему. Я протянул руку и крайне осторожно свел зеркала вместе с одной стороны, немного открыв другую на дюйм.
Она отпрыгнула назад и, с большим удивлением воззрившись на меня, задала вопрос:
— Ты чего делаешь?
Я растолковал ей, как возможно свести один край зеркал совместно, дабы опять оказалась книжка.
— Тогда получается самый большой в мире круг! — вскрикнула она.
До тех пор пока она сидела, вперив взор в самый большой в мире круг, я надавил на противоположные края зеркал. Круг выровнялся и согнулся в другую сторону.
Зеркальную книгу открывали и закрывали по сотне раз на дню. В угол между зеркалами засовывали тысячи различных предметов. В следствии получались поразительно сложные штуки, каковые имели возможность заворожить кого угодно.
в один раз вечером случилось очередное открытие. Анна написала громадные печатные буквы на кусочках картона, положила между зеркалами в этот самый момент же уставилась в глазок.
— Забавно! — заявила она, бегая около стола, дабы посмотреть сперва в правое зеркало, позже в левое, позже снова в правое.
— Весьма забавно, — уточнила она просто так, в пространство. — Следующая развёрнута в неправильную сторону, но которая за ней снова развёрнута в верную.
Кое-какие из отраженных букв были задом наперед, а другие остались в верном виде. Анна выбросила «неправильные» буквы и осталась с «А», «Н», «I», «М», «О», «Т», «U», «V», «W», «X».
Я уселся в кресло подле нее и, неосторожно порывшись в картонках с буквами, выудил оттуда «А». Положив ее на стол, я поставил на нее зеркало, так что оно поделило угол «А» пополам. Анна взглянуть на это, позже забрала у меня зеркало и попыталась сама. Позже проверила остальные буквы. Это заняло у нее приблизительно час, по окончании чего она показала решимость поделиться собственными выводами.
— Финн, в случае, если половинка в зеркале такая же, как половинка на столе, то между зеркалами буква не изменяется. «О» — самая забавная, в силу того, что ее возможно дробить всяко-различно.
наверное, Анна добралась до осей симметрии.
Это была новая игра, в которую возможно было играться и которая давала слово новые, невиданные чудеса. Какие-то вещи становились с ног на голову либо, по крайней мере, переворачивались справа налево, а какие-то нет. Мы соорудили зеркальную книгу карманного размера из зеркал, любезно пожертвованных на потребности опыта Кейт и Милли, поместив их между двух дощечек, дабы предохранить от вероятных повреждений, и забрали эту конструкцию с собой на улицу. Сейчас она сопровождала нас везде. Время от времени, приметив что-нибудь неожиданное на камнях брусчатки, мы шлепались на тут и мостовую же добывали книгу. Объектом изучения имели возможность стать жуки, листья, семена, трамвайные билеты. Возможно было целую жизнь совершить вот так, за этим занятием! Между зеркалами вставлялись цветные лампочки, после этого мы включали их и жадно приникали к своим глазкам. Для новой приманки мы имели возможность одолеть всю Пикадилли, Сёкэс, Блэкпул и Саутэнд совместно забранные. Перед нами раскрывались настоящие чудеса, причем они были не только прекрасны, но и нужны, потому что разрешали в один момент видеть объект с различных сторон — ну, в большей либо меньшей степени. Анна заинтересовалась, запрещено ли сделать так, дабы видеть объект со всех сторон сходу, и тогда мы сделали зеркальный куб. В одной его стороне был устроен глазок, а предметы подвешивались в середине на нитке. Свет было нужно совершить вовнутрь, в силу того, что в том месте было через чур мрачно, дабы хоть что-нибудь рассмотреть, и — «Ой, чтобы меня линии забрали!» — сейчас мы видели все.
Я так ни при каких обстоятельствах и не сосчитал, сколько зеркал мы приобрели и разрешили войти в дело; их количество, возможно, перевалило за сотню. Из них мы соорудили все узнаваемые Платону фигуры а также пара таких, каковые ему не приснились бы и в ужасном сне. Действительно, отечественные пара отличались от его: мы забирались в них и замечали такие вещи, для описания которых не хватило бы слов ни в одном языке.
Мы открыли совсем безумную математику которая имела суть, лишь если вы соглашались жить в этих зеркальных мирах. Пожалуй, по эту сторону зеркал отечественные забавы и правда заставляли усомниться в том, все ли у нас дома, но если не забывать, что играешься по зеркальным правилам, то все становилось на собственные места.
Мы договорились зарисовывать и записывать
результаты собственных опытов в тетрадку, которая в любой момент лежала перед отечественным зеркальным коробкой. Трудность была в том, что наряду с этим мы наблюдали не на
бумагу, а на ее отражение в вертикально поставленном зеркале. Это потребовало безотносительной концентрации и практически непосильного напряжения, но мы совладали и с этим.
в один раз вечером кто-то выдвинул идею, что мы соорудили что-то большее, чем легко зеркальную книгу: у нас оказалась книга чудес. Толковый словарь мистера Уикли утверждал, что отечественное британское «mirror»[33]происходило от латинского «mirari» — «удивляться, дивиться чему-то», а слово «miracle»[34] — от латинского же «mirus» — «необычный». Мы знали, что господин Всевышний изготовил человека по собственному образу… так, возможно…
— Финн! Он, возможно, сделал громадное зеркало, Финн!
— Для чего бы оно ему пригодилось?
— Не знаю, но он же имел возможность так сделать.
— Имел возможность.
— Возможно, мы — на другой стороне.
— На какой еще второй стороне?
— Возможно, мы развёрнуты задом наперед, не в ту сторону.
— Это идея. Кроха!
— Вот по какой причине у нас все неправильно.
— Да, вот по какой причине у нас все неправильно.
— Как с цифрами.
— Как с цифрами в зеркале.
— Чего?
— Те цифры в зеркале, каковые отнимательные цифры, а не прибавлятельные цифры.
— Я чего-то не догоняю, Кроха. Ты по большому счету куда рулишь?
Анна забрала карандаш и бумагу и написала: «0,1,2, 3, 4, 5».
— Это прибавлятельные цифры, — растолковала она. — Если ты поставишь зеркало на «0», то в нем окажется: «— 5, — 4, — 3, — 2, — 1». Это будут отнимательные цифры.
Я пристально смотрел за ходом ее мысли. Отраженные в зеркале цифры были отнимательными. Анна тем временем продолжала:
— Люди — это отнимательные люди.
— Погоди-ка, — я кроме того руку вперед протянул. — Чего-то я не врубаюсь с этими отнимательными штуками.
Анна спрыгнула со стула и куда-то ускакала, а позже возвратилась с целой стопкой книг. Опять взобравшись на стул, она несколько раз грохнула кулаком по столу.
Это «0», — сказала она мне. — Это «0» и зеркало.
— Превосходно, это я осознал. Это зеркало, — сообщил я и также грохнул по столу. — Что дальше?
Она положила на стол книгу.
— Это будет плюс один, — растолковала она, строго глядя на меня. Я кивнул. Она положила вторую книгу на первую.
Это будет плюс два. Я снова покивал.
Вот плюс три, вот плюс четыре…
Груда книг на столе все росла и росла. В то время, когда Анна сочла, что я в полной мере осознал, что именно до меня пробуют донести, она опять ударила кулаком по книгам и одним перемещением свалила их на пол.
— А сейчас…
Мы очевидно подошли прикасаясь к очень страшному куску.
— Где будет отнимательная книга? — вопрос был задан, уперев руки в боки и грозно наклонив голову в мою сторону.
— Да не знаю я! Не осознаю я этого! Она опять ударила несколько раз по столу.
— Внизу. Она в том месте, внизу.
— Ага, совершенно верно. Она в том месте, внизу.
Однако, где это «в том месте, внизу», у меня не было ни мельчайшего понятия, о чем я ей честно и сказал.
Одна отнимательная книга будет дырка размером с книгу, а две отнимательные книги будет дырка размером с две книги. Это же так легко, — сообщила она.
Легче мне не стало, но я постарался забрать вопрос приступом.
— Тогда восемь отнимательных книг будет дырка размером с восемь книг.
Анна продолжала, отлично войдя в образ преподавателя.
— В случае, если у тебя будет десять отнимательных книг и пятнадцать прибавлятельных, сколько книг у тебя будет всего?
Я принялся спускать пятнадцать прибавлятельных книг в дырку одну за второй, пристально замечая, как они исчезают. Лишившись так десяти, я остался с пятью.
— Пять, — заявил я, — но лишь как это связано с отнимательными людьми?
Под ее сочувственным взором я съежился на несколько футов и чуть не упал в отнимательную дыру.
— В случае, если, — выделила она, — кто-то относится к зеркальным людям, то это отнимательный человек.
Ну очевидно, ежу ясно! Все так легко, что необходимо быть законченным идиотом, дабы этого не видеть! Всем как мы знаем, что господин Всевышний создал человека по собственному образу, а образы живут в зеркалах. В зеркалах действительность переворачивается, правое делается левым. Образы — это отнимательные штуки. В случае, если свести все воедино, то окажется, что господин Всевышний был и имеется на одной стороне зеркала, на той которая прибавлятельная. Все мы были на другой его стороне — на отнимательной. Да, так оно и было. В то время, когда мать опускает младенца на пол и отступает на пара шагов, она делает это чтобы кроха сам дошел до нее, собственными ножками. Господин Всевышний поступает совершенно верно так же. Он отправляет вас на отнимательную сторону зеркала, дабы вы нашли дорогу назад к нему, на прибавлятельную сторону. Он желает, дабы вы были таким же, как он.
— Отнимательные люди живут в дырках.
— Должно быть, так, — дал согласие я. — А что это за дырки?
— Ну, всякие-различные.
— Угу, это все растолковывает. В чем же они различные?
— Одни громадные, другие мелкие, — продолжала она. — И все по-различному именуются.
— По-различному именуются — это как?
Она медлительно обходила около каждой дырки, просматривая написанное на ней наименование: «Жадные», «Злые», «Ожесточённые», «Вруны» и т. д. На отечественной стороне зеркала вся почва была испещрена дырками различной глубины, на дне которых жили люди. На стороне мистера Всевышнего возвышались груды неясно чего, благодаря которым возможно было засыпать дыры, если бы у нас лишь дотянулось ума попросить. Эти груды также имели заглавия — «Щедрость», «Доброта», «Правда». Чем больше ты засыпал собственную дырку, тем ближе выяснялся к той стороне зеркала, где помещался господин Всевышний. Если ты умудрялся и дырку засыпать, и еще что-то оставалось сверх того, тогда, вычисляй, ты был уже на прибавлятельной стороне. Само собой очевидно, что в то время, когда господин Всевышний смотрит в зеркало со своей стороны, то ему замечательно нас всех видно, а в то время, когда мы наблюдаем в его сторону — нам не видно ничего. Это значит, что образ в зеркале не имеет возможности видеть, кто на него наблюдает. Как сообщила Анна: «Твое отражение тебя не видит, поскольку правда?» Соответственно господин Всевышний видит, что необходимо человеку, дабы засыпать его дырку, он, возможно сообщить, сам засыпает ее за него. Данный феномен мы назвали «чудесным образом в зеркале».
Господин Всевышний ни при каких обстоятельствах не уклонялся от общения и по мере знакомства появился все необычнее и необычнее. Уже тот факт, что он имел возможность в один момент слушать, не говоря уже о том, дабы осознавать, все молитвы на всех языках мира, никак не укладывался в голове, но кроме того он бледнел и отступал в тень в сравнении с целой кучей чудес, каковые ежедневно открывала Анна. Возможно, прекраснее всех чудес было то, что он дал нам свойство видеть и осознавать эти чудеса. Анна думала, что господин Всевышний пишет книгу про собственный творение. Он подробно создал сюжет и совсем совершенно верно знает, куда он движется. В этом занятии мы ничем не в силах оказать помощь мистеру Всевышнему, помимо этого, что можем переворачивать для него страницы. Конкретно этим и занималась Анна. Она переворачивала страницы для мистера Всевышнего.
Как-то на улице меня поймала учительница воскресной школы. Она попросила, нет, настойчиво попросила, дабы я научил Анну правильно вести себя на уроках. Я спросил, что она сделала либо, напротив, чего не сделала, и услышал в ответ, что Анна: а) перебивает учительницу: б) противоречит ей и в) употребляет ругательства. Анна и правда имела возможность ввернуть иногда крепкое как будто бы, и я постарался растолковать учительнице, что, не смотря на то, что девочка может время от времени неправильно применять язык, она ни при каких обстоятельствах не начнёт говорить на неправильном языке. Моя стрела просвистела совсем мимо цели. Могу легко себе представить, что Анна прерывала ее а также вступала в пререкания. В подробности происшествия меня посвятить отказались.
Вечером я решил поболтать с Анной на эту тему. Я сообщил ей о встрече с учительницей воскресной школы и передал ее слова.
— Не отправлюсь больше в воскресную школу.