К юго-западу от Парижа, в 18 км от столицы, расположилась шикарная резиденция французских королей — Версаль. Это величественный дворец с прекрасными скульптурными фасадами, лепными карнизами, с богатыми широкими лестницами и подъездами. Его внутреннее убранство поражает чрезвычайной пышностью: везде сверкает позолота, блещут зеркала, хрусталь люстр. На стенах — огромные панно, в залах — прекрасные скульптуры, драгоценные вазы, мебель, похожая на драгоценности. Дворец окружен огромным парком с бесчисленными фонтанами, статуями, искусными клумбами самых затейливых форм, прекрасными аллеями, гротами (неестественными пещерами). Версальский дворец был выстроен по приказу Людовика XIV (1643—1715).
«Король-солнце», как именовали Людовика XIV льстивые царедворцы, думал, что его власть никем не может быть ограничена, он может распоряжаться и судьбой, и имуществом подданных. Король утверждал, что прав у подданных нет, а имеется только обязанности. Говорят, что он сообщил в один раз: «Государство — это я».
Аристократы обязаны были являться в королевский дворец и тут показывать собственную преданность прикоснусь. «Работа» их при дворе начиналась с момента пробуждения короля. Когда король просыпался, в его опочивальню впускалась несколько придворных, складывавшаяся из принцесс и принцев крови (т. е. ближайших родственников короля). Королю поливали руки винным спиртом над раззолоченной тарелкой, по окончании чего, прочтя молитву, он поднимался с постели и садился в кресло, дабы начать наряжаться. Сейчас к королю входила еще одна группа придворных, в их числе иностранные послы и министры. Два пажа снимали с короля ботинки, а два намерено приставленных для этого вельможи — ночную рубаху, двое вторых придворных надевали на короля сорочку. Туалет короля был сложен, он длился около двух часов. Но вот, наконец, одевание королевской персоны заканчивалось. За этим следовал ланч, прогулка либо охота, позже — пышный обед, вечером — придворный бал, маскарад, театр, карточная игра либо еще какое-нибудь увеселение, занимавшее огромное количество людей. В одном лишь личном штате короля насчитывалось более четырех тысяч людей, в штате королевы и принцесс и многочисленных принцев — по нескольку сотен людей. Дочь Людовика XIV в возрасте одного месяца обслуживали 80 нянек. Вся эта свора личных слуг и придворных королевской фамилии поглощала до 10 процентов национального дохода.
Угодных ему аристократов Людовик XIV осыпал призами и придумывал для них всевозможные необременительные должности. Так, к примеру, один из вельмож занимал пост хранителя королевской трости, второй — пост хранителя королевского парика, существовала кроме того должность надзирателя за королевским ночным горшком. Было еще множество аналогичных должностей, каковые щедро оплачивались из национальной казны.
Собственный жалованье придворные тратили на званые обеды, одежду, экипажи, карточную игру и т. д., стараясь блеснуть роскошью и снискать размещение короля. Так, у одного маршала стол каждый день накрывался на 140 персон, в его конюшнях стояло 400 лошадей; при нем пребывала личная гвардия, он содержал личный театр. Наряду с этим дворянство не платило никаких податей и показывало глубокое презрение как к трудовому люду, так и к буржуазии, входившим в так именуемое третье сословие.
Ужасная расточительность короля и дворянства довела французское крестьянство, за счет которого они существовали, до полной нищеты. Автор того времени Лябрюйер нарисовал такую картину: «В том месте и сям вы встречаете на полях работников и крестьян… Тёмные, совсем обожженные солнцем, они низко склонили к почва собственные согбенные поясницы, обрабатывая ее с неутомимым упорством. Ночью они прячутся в собственные логова, где живут, питаясь тёмным хлебом, кореньями и водой. Они избавляют вторых людей от труда сеять, трудиться и собирать жатву чтобы жить…»
В те времена урожаи бывали низкие. Крестьянам, вынужденным платить бесчисленные феодальные подати, хлеба хватало на 6—8 месяцев. Пара дней в году крестьянин трудился на земле собственного сеньора; помимо этого, он платил оброк продуктами из собственного урожая, а время от времени его заставляли расплачиваться деньгами.
Крестьянин обязан был молоть собственный зерно лишь на мельнице господина, давить собственный виноград лишь в его давильне, печь хлеб лишь в господской печи. За все эти «услуги» приходилось платить. Десятую часть собственного урожая крестьянин отдавал церкви.
Но самым громадным, самым тягостным бременем в деревне были бесчисленные налоги, каковые шли в национальную казну: поземельный (талья), подушный (капитация) и налоги на продукты потребления — соль, табак, вино и т. д. Особенно ненавистной была табель — так именовался налог на соль. Государство запрещало крестьянам брать соль, доставлявшуюся во Францию контрабандным методом. Они обязаны были использовать лишь казенную соль, которая была значительно дороже и хуже привозной. К крестьянам в дом часто врывались «соляные» приставы и создавали обыск.
Двор Людовика XIV. Людовик (слева) приветствует короля Испании.
Горе было тем, у кого обнаруживали контрабандную соль. Выявить ее было легко: она была небольшая и белая, в отличие от национальной — большой и нечистой. На провинившегося крестьянина накладывался громадный штраф.
В то время, когда крестьянам нечем было платить, а это бывало довольно часто, у них силой отбирали последний хлеб, скот, домашнюю утварь, время от времени кроме того стаскивали с них одежду. его спутница и Голод — смерть — были простыми гостями тогдашней французской деревни. Король приобретал от госслужащих такие донесения: «В моем округе крестьяне едят траву, как овцы, и мрут, как мухи». Довольно часто крестьяне поднимали восстания против собственных сеньоров; выступали в протест взимания налогов; время от времени они убивали налоговых сборщиков. Правительство отправляло в сёла войска, восстания жестоко подавлялись, а налоги взимались.
Дабы получить хоть мало денег, крестьяне пряли на дому пряжу, ткали холсты, красили их, делали глиняную посуду, плели кружева и т. д. Но реализовать все эти изделия было тяжело, ярмарки пребывали на большом растоянии, а дабы доехать до них, необходимы были деньги и время. Тут «на помощь» приходил из города скупщик; он за бесценок скупал крестьянские изделия и с барышом для себя сбывал их на рынке. Были у крестьян и другие «ассистенты»: деревенские ростовщики. Пользуясь плохим положением крестьян, ростовщики одалживали им деньги под громадные проценты. Гонимые потребностью, крестьяне время от времени шли в город, а не отыскав в том месте работы, выходили на громадные дороги за подаянием. По свидетельству одного современника, десятая часть населения Франции доведена была до крайней нищеты.
Большая часть дворянских поместий во Франции того времени пустовало: их обладатели предпочитали толпиться во дворце, ждя королевского внимания и выпрашивая подачки.
Король был щедр на милости своим любимцам, но придворный легко имел возможность появляться и в опале. Часто бывали случаи, когда опального вельможу сажали в Бастилию — королевскую колонию.
Но значительно чаще в Бастилию заточали свободомыслящих людей, каковые осмеливались выступать против насилия короля. Обвиняемых подвергали мучительным пыткам и причиняли увечья, время от времени приводившие к смертной казни.
Дабы легко отделываться от неугодных ему лиц, король ввел особенные распоряжения об аресте («леттр де каше»). Это были чистые бланки с печатью и королевской подписью, куда госслужащего имели возможность вписать имя любого человека, с которым они желали расправиться, и того срочно арестовывали.
Бесконечный произвол королевской власти приводил к недовольству всех слоев податного населения. Обнищавшее крестьянство больше уже не могло терпеть гнет аристократов. Все это сказало о непрочности монархии Людовика XIV и его преемников, о назревающем крушении феодального строя.
В буре французской буржуазной революции 1789—1794 гг. была стёрта с лица земли королевская власть и упал ветхий, феодальный строй.