Дежурный офицер 25-го Стационарного Военного госпиталя был предотвращён звонком капитана Марстона о скором прибытии тяжелого больного на рентген. Скоро в рентген-отделение вошли Ловец и ястреб в костюмах Папа-Санов, и Моя Трах, с младенцем на руках.
Подоспевший дежурный капитан Бэнкс спросил: — Что все это значит?
— Это значит у нас больной ребенок, — ответил Ястреб. – Мы желаем сделать рентген и прямо на данный момент, и не желаем впутываться в бесцельные беседы, навязываемые нудными офисно-армейскими типчиками наподобие тебя.
— Но мы не можем…
Ястреб усадил капитана Бэнкса на край его стола и протянул телефонную трубку.
— Ну, будь хорошим, капитан. Позвони рентген-технарю. А вдруг будешь нам мешаться, мне и Ловцу Джону нужно будет начистить тебе рыло. Мы отвергнутые любовники, и потому очень страшны.
Капитан Бэнкс позвонил. В ожидании техника, Ловец и Моя Трах засунули мелкий катетер в пищевод малыша. Через пара мин. через катетер было впрыснуто контрастное вещество. Снимок продемонстрировал, что между трахеей и пищеводом существует аномальное отверстие и совсем незначительное сужение пищевода. Это означало, что все, что съедал кроха имело возможность появляться прямо в его легких, и что в случае, если отверстие закрыть, то пищевод сможет справляться с потребляемой пищей. Для этого были необходимы тщательная подготовка, обезболивание, срочная, но компетентная хирургия, и куча везения.
— Моя Трах, давай иголку в вену вставлять, — сообщил Ловец. После этого обернувшись к капитану Бэнксу распорядился: — Эй ты, в блестящих ботинках, сообщи лаборатории пускай сделают анализ и выделят пинту донорской крови. Нам столько не потребуется, но в противном случае они вряд ли осознают. А позже сообщи — пускай подготовят операционную к торакотомии[19]. Оперируем через два часа. Ястреб, проследи за эффективностью этого Алисы, либо как в том месте его кличут.
Дежурному офицеру ничего не оставалось не считая как отличиться эффективностью. Привели к медсЁстрам, вовсе не пышущих жаждой оперировать во второй раз под управлением двух профи из Доувера. Было выражено кроме того откровенное негодование, скоро пресеченное Ястребом Пирсом.
— Женщины, — обратился он, — мы также сожалеем, что подняли вас в таковой поздний час. Но нам попался данный случай, и мы не можем его бросить, не имеет значения чьими и какими правилами приходится пренебрегать. В случае, если мы ему не поможем, кроха погибнет, так что давайте не будем возмущаться и будем думать лишь о ребенке.
К счастью, такие аргументы подействовали на сестер, и они прекратили попытки протестовать, в особенности по окончании того как заметили малыша. Но капитана Бэнкса Ястреб поймал на протяжении звонка полковнику Мерриллу.
— Ну, капитан, — побранил его Ястреб, — Допустимо мне и нужно будет отвесить вам тумаков, но сперва разрешите я звякну в Наилучший Бордель и Педиатрический Госпиталь.
Звякнув, он переговорил о ситуации и подал пара идей полковнику Корнваллу. Через пятнадцать мин. примчавшийся к военному госпиталю полковник Р.П. Меррилл был встречен четырьмя Английскими офицерами, дерзко засунут в их Лэнд Ровер, и доставлен в СЛПГиБ.
По окончании того как раздетый догола капитан Бэнкс был закрыт в шкафу со швабрами, операция в итоге началась. Обезболивание Моя Траха была прекрасна, слаженность сестер — безукоризненна, а ястреб и Ловец не выпендрились ни разу, если сравнивать с их первым возникновением в военного госпиталь. Спустя полтора часа осмотрительной работы, Ловец с успехом закрыл фистулу. Сняв халаты, они обсудили послеоперационное лечение.
— Предположительно его лучше тут покинуть, — сообщил Ловец. – Ты вряд ли сможешь заботиться о нем в том шлюшкином госпитале, а, Моя Трах?
— Не так отлично как тут, но не вижу как именно нам разрешат его тут покинуть. на следующий день с утра Меррилл на нас наедет.
— Покинь малыша тут, — ответил Ястреб, — Мы будем тут довольно часто оказаться и контролировать его и того мальчика, которого мы утром оперировали. И я знаю КАК отвязаться от Меррилла.
В три ночи, уже опять в СЛПГиБ, они выпили с Английскими офицерами, каковые сказали, что полковник Меррилл дрыхнет наверху по окончании выпитого коктейля с подмешанным снотворным.
— А что будет в то время, когда он проснется? – задал вопрос Моя Трах.
— А ты подсунь ему в номер обнажённую шлюху и сфотографируй несколько раз, — дал совет Ястреб.
— Ну нужно же! – отозвался полковник Корнвалл.
Через пара мин. полковник Меррилл завозился и проснулся, в то время, когда женщина залезла в его кровать. Свидетели заполнили целый коридор, а Ловец Джон лениво отщелкивал фотографию за фотографией.
— А я вам сказал, я вам сказал! – подстрекал Ястреб. – Похабный нечистый старикан. Позор военной форме!
— Изгнать это ничтожество из последовательностей, — заключил полковник Корнвалл дрожащим от наигранного возмущения голосом.
— Думаю, пускай искупает вину примерным поведением, — сообщил Ловец пряча плёнку в карман.
Первая ти жителей Болота была назначена на десять утра. Моя Трах проинструктировал помощника раздобыть подобающую одежду, потому, что они не хотели все время носить костюмы Папа-Санов.
Проснувшись в 8, усталые но собиравшиеся готовься к чемпионату, они выпили кофе, позавтракали мясом с яйцами, поданными девушками прямо в постель, и облачились в небесно-рубашки гольф и голубые штаны-фасона.
По дороге на поле, они посмотрели проведать собственных двух больных. Кроха еще был в достаточно важном состоянии, но сын конгрессмена очевидно шел на поправку. Перед уходом они зашли в офис к полковнику.
— Где данный ветхий пошляк? – задал вопрос Ястреб у секретаря.
Полковник вышел, но рычать не стал.
— Полковник, — начал Ястреб, — Мы тут в Кокурском Открытом турнире играем. Так что нам нужно на поле. Мы сохраняем надежду, ваши люди позаботятся о малыше, которого мы день назад ночью прооперировали. Да так, словно бы это внучок конгрессмена, коим в принципе он имел возможность бы и быть. В случае, если его состояние ухудшится, срочно нам об этом сообщите, а вдруг мы возвратимся и что-то будет не в порядке, мы сожгем дотла всю поликлинику.
Полковник им поверил.
В девять-тридцать они показались на поле, попрактиковались в паттинге и чиппинге, под ободряющие крики их британских сообщников, несколько раз размахнулись в свинге и сказали о собственной полной готовности. Это было ложью, поскольку события прошлых ночей и дней совсем их вымотали, и к концу третьего дня соревнования, неизменно отвлекаясь на осмотр малыша и конгрессменского сыночка, они безнадежно плелись в конце перечней.
— Ну, думаю – всё, — подытожил Ловец сидя в клубном баре. – У нас имеется, само собой разумеется, шансы: в случае, если трое из игроков падут замертво, а полдюжины остальных безотлагательно заболеют эхинококком.
— А что это? – встрял любопытный полковник Корнвалл.
— Печенка так распухает, что мешает клюшкой замахнуться, — ответил Ястреб, — так что у нас шансов нет.
— Все равно молодцы, мы вами гордимся, — уверил их полковник. – Вы старались как имели возможность, это совершенно верно. Но я бы все-таки не советовал бросать хирургию для опытного гольфа.
— Да уж и мы это уже осознали, — сообщил Ловец, — вот лишь не знаю, что мы сейчас с малышом будем делать?
— Но вы, ребят, уже сделали собственный дело, — ответил полковник.
— Как бы не так, — сообщил Ловец. — По окончании всего того шуму что мы подняли, выручая его жизнь, теперь-то что делать? Отдавать его обратно в бордель?
— Положитесь на меня, — сообщил Ястреб, — думаю, уже возможно перевести малыша в Наилучший Бордель доктора и Педиатрический Госпиталь Ямамото.
Они возвратились в 25-й Стационарный Госпиталь, простились с сыном конгрессмена, что скоро поправлялся, и забрали собственного мелкого больного. Сидящего в Лэнд Ровере Ловца по пути в СЛПГиБ посетила мысль.
— Нужно бы назвать этого безотцовщину.
Ястреб думал над данной проблемой уже дни, а также кое-что уже подготовил.
— Я уже его назвал, — сообщил он.
— А как?
— Не знаю, удастся ли уболтать Моя Трах Марстона, — продолжил Ястреб, — но я его назвал Изыкиел Брэдбури Марстон VI.
— Нужно же, — удивился полковник Корнвалл.
— В полной мере разумеется что ты либо сбрендил, либо что-то знаешь, — в итоге задал вопрос Ловец. – Так, что же из двух?
— Я знаю кое что. Я знаю к примеру что у Моя Трах и Бабенции из Орлиной Головы имеется одна дочка, и это всё, больше детей не будет. Я сберегу тебе следующий вопрос. не забываешь как я прошедшей ночью отлучился? Я ходил в интернациональный переговорный пункт и звонил Бабенции, которую я знаю кроме того продолжительнее чем Моя Трах. Меньше, она со мной совсем согласна что такое имя как Изыкиел Брэдбури Марстон погибнуть не должно!
— Ястреб, ты легко прекрасен! – восхитился полковник.
— Сейчас я пожалуй соглашусь, — подтвердил Ловец.
Прибыв в СЛПГиБ, они положили Изыкиел Брэдбури Марстона-шестого в бельевую корзину, приложили записку с руководствами, и возвратились в бар, где и нашли ничего не подозревающего будущего родителя Моя Трах Марстона.
— Моя Трах, а что ты собираешся делать с малышом? – задал вопрос Ловец.
— Не знаю.
— Боже мой, Моя Трах, на что ты годишься как мэнеджер борделя, в случае, если у тебя нет идей по поводу таковой ситуации.
— Красивый ребенок, Ястреб, — а кто его мать?
— Хорошая умная женщина. Она меня сейчас задавала вопросы: что мы будем делать с мальчиком. Я разглядываю пара вероятных ответов, но сходу сообщу, нет среди них ни одного хорошего.
— Как жаль. Пацаненок-то наполовину американец, — огорчился Корнвалл, — а запрещено его в Штаты как-нибудь?
— Лишь одним методом, — ответил Моя Трах.
— Каким-же?
— В случае, если его кто-нибудь усыновит.
— Моя Трах, а по какой причине бы не тебе его усыновить? – задал вопрос Ястреб.
Моя Трах смотрелся убитым. Он зажег сигарету и хлебнул выпивки.
— Я об этом думал с того момента как мы его прооперировали, — сообщил он наконец, — но как именно? Я что, вот так жене и сообщу что высылаю к себе полукровку-безотцовщину из японского борделя?
— Тебе и не придется, сообщил Ловец, — Ястреб день назад ночью твоей жене уже позвонил. Все согласовано. Тебе лишь о подробностях позаботиться осталось.
Помедлив только с 60 секунд, Моя Трах поднялся, сходил в помещение военного госпиталя, забрал ребенка и принес его обратно в бар.
— Как назвал-то, Моя Трах? – задал вопрос Ловец.
— Джентльмены, разрешите представить: мой сын Изыкиел Брэдбури Марстон VI, обитателя Соснового Залива, штата Мэйна.
Позднее тем вечером летчик, побывавший днем в Сеуле, принес известия об ожесточении боевых действий недалеко от Старого Лысого. Следующим же утром профи из Доувера, сняв собственные заявки из перечня Чемпионата, но все еще наряженые в небесно-рубашки и голубые брюки, садились в самолет до Сеула.
В разгар жаркого, мокрого и кровавого дня, полковник Генри Блэйк закончил резекцию кишечника, проанализировал обстановку в пред- и постоперационных палатах, вышел покурить, и, вышагивая в том направлении и обратно, с надеждой оборачивался и всматривался в южный горизонт. характер и Количество поступаемых ранений, конечно тайная информация от Радара О’Рейли свидетельствовали о том, что обстановка на Ветхом Лысом намного усложнится перед тем как улучшиться. Так что он осознавал, что и у него, и у всех остальных не так долго осталось ждать появится довольно много неприятностей. Отводя взор от южного горизонта, он в который раз проклинал армейское руководство за то, что оно забрало двух его лучших врачей в Кокуру, и до сих пор не возвращает.
Затоптав окурок, он глубоко набрался воздуха, сделал жалкую попытку распрямить поникшие плечи, кинул последний взор на протяжении равнины, и заметил невдалеке облачко пыли. В первый раз за двадцать четыре часа Генри улыбнулся и расслабился, поскольку он знал, что чуть впереди этого облачка пыли легко обязан был быть джип с Ястребом Пирсом за рулем. Считанные мгновенья спустя Ловец и ястреб, одетые в небесно-гольф рубашки и голубые-штаны, выпрыгнули из внедорожника.
— Хайль, о отечественный вежливый фаворит! – отсалютовал Ястреб.
— В лагере суета, — увидел Ловец Ястребу, — И вот что мне весьма интересно: по какой причине это отечественный вежливый фаворит прохлаждается на солнышке без дела?
— Кто его знает, — ответил Ястреб.
— Ну-ка, парни, скоро за работу! – крикнул Генри.
— Слушаюсь, господин, — козырнул Ловец.
— Хорошо, Генри, — сообщил Ястреб, — но мы будем тебе признательны, если ты извлечёшь из внедорожника отечественные клюшки и почистишь их.
Они побежали в предоперационную, вид которой вынудил их понять, что сейчас, пожалуй, будет самый тяжёлый сутки в их жизни. Чего они пока не знали, так это того, что всему персоналу 4077-го МЭШ предстояли самые тяжелые 14 дней за все время существования Двойного-неразбавленного. 14 дней больные все поступали и поступали. Все 14 дней, каждый день, любой врач, санитар и медсестра, независимо от расписания смен трудились по двенадцать, четырнадцать, шестнадцать, в противном случае и все двадцать из двадцати четырех часов.
В военного госпиталь царил хаос. ИХ привозили машинами и вертолётами – артерии, легкие, кишки, мочевые пузыри, печень, селезенки, почки, гортани, глотки, кости, желудки. Полковник Блэйк, врачи, Страшный Джон и Хороший Валдовски, что в свободное от выдирания и починки челюстей зубов время помогал Страшному Джону подавать наркоз, неизменно отрывисто переговаривались, стараясь хоть как-то поддерживать плавность и порядок потока. Они должны были максимально подготовить каждого больного к моменту начала его операции. Расписание операций естественным образом определялось наличием свободного хирурга и операционного стола. Очередность всегда нарушалась снова прибывшими вертолетами, приносящими более важных раненых, которых приносили с вертолета в приемную и сходу на стол.
С одного вертолетного рейса жители Болота взяли восемь новых больных, из которых все в один момент нуждались в срочном и большом внимании. Хуже всех был чернокожий рядовой. Он был без сознания, с приколотой к нему запиской из фронтового медпункта. В записке было сообщено, что больной утратил сознание, в то время, когда на него обрушился бункер, после этого пришёл в сознание, но не так долго осталось ждать снова утратил сознание. Это очевидно была травма нейрохирургического характера. Но в 4077-м нейрохирурга не было по причине того, что в большинстве случаев раненных с этими травмами отправляли в 6073-й МЭШ, где было пара нейрохирургов.
Ловец Джон прочёл записку и осмотрел парня. Он посмотрел ему под веки. Правый зрачок был расширен и недвижим. Пульс был замедленный, давление фактически отсутствовало.
— Опасаюсь, у него эпидуральная гематома[20], — сообщил он, — Дюк, ты что-нибудь в этом смыслишь?
— Да, — отозвался Дюк, — Но слишком мало чтобы назваться специалистом.
— Вычисляй себя отныне специалистом, — сообщил Ловец.
Дюк скоро обследовал больного. Он отыскал показатели давления на мозг крови, скапливающейся между внешней оболочкой и черепом мозга.
— Срочно, — приказал он, — несите этого в операционную.
Дюк побежал, опережая носилки. В операционной ему повезло застать босса, шефа, начальницу, тренера и вождя всех операционных сестер — капитана Бриджит МакКарти, из Бостона, штат Массачусеттс.
— Скорей, Громила, — скомандовал он, — ты-этта, тащи мне перчатки, нож, молоток, зубило, гемостатик и насос.
Капитан Бриджит МакКарти сочетала в себе около тридцати пяти лет, пять футов восемь дюймов крепкого, как кленовая древесина тела, и, в большинстве случаев, она не терпела наезды ни от врачей, ни от собственной прямой начальницы майора Маргарет Халиген. Последняя черта характера нравилась жителям Болота, прозвавшим её Громилой не за прекрасные глаза, а зная совершенно верно, что в драке она одолеет любого из них. Но не считая всего другого, она была медсестрой, прибывшей в больницу конкретно чтобы быть медсестрой. Так что, в то время, когда Дюк с горящими глазами дал приказание, она не задала вопросов, а только кинула: «Да, господин».
Правая сторона головы раненого была скоро побрита и вымыта, и Дюк сделал надрез до кости. У него совсем отсутствовало желание лезть в череп с зубилом и молотком, но и выбирать не приходилось. Подходящие случаю дрели для сверления отверстий в черепе пребывали в руках нейрохирургов 6073-го, так что он выкручивался как мог. С мастерством и долей удачи порожденным необходимостью, менее чем за 60 секунд он пробил в черепе маленькую неровную дыру с острыми краями. Кровь тут же хлынула из нее фонтаном. Фонтан скоро перешел в чуть сочащуюся струйку, и тогда Дюк прибег к очень похвальной хирургической мудрости: умный врач, в особенности трудясь не по профессии, знает, в то время, когда ему направляться остановиться. Исходя из этого и Дюк не стал копаться под жёсткой мозговой оболочкой, а ограничился этим поверхностным осушением кровоизлияния, и давление на мозг сразу же упало. Он залепил отверстие гемостатическим гелем, засунув трубочку для отхода крови, зашил кожу хирургическим шелком, и солдат начал стонать и ворочаться. Его дыхание улучшилось, пульс восстанавливался, а Дюк сказал слова, каковые – если в его честь воздвигнут медуниверситет – смогут быть высечены в камне на фасаде главного строения:
«Сейчас у него имеется шанс выжить, даже в том случае, если всё, что я сделал – это ударил его по голове топором».
До тех пор пока Дюк направлялся в послеоперационную, дабы предписать уход за больным, капитан Бриджит МакКарти отправилась в противоположную сторону палатки определить, почему в том месте шум. Суматоха была по поводу раненого, прибывшего тем же рейсом, что и больной с гематомой. Ястреб скоро осмотрел раненного, отыскал, что тот будет в полубессознательном шоковом состоянии, но беспокоиться до тех пор пока было нечего. Его волосы и одежда были пропитана грязью, а шея обмотана окровавленным нечистым бинтом.
— Снимите эту повязку чтобы мне видно было что в том месте у него, — распорядился санитару Ястреб и направился к больному на соседних носилках.
Санитар снял бинт. Больной развернул голову влево. Кровь брызнула на полметра в высоту из дыры, пробитой осколком боеприпаса в правой стороне его шеи. Воин завопил.
— Мама! Мама! – кричал он, — О, Мама, я умираю!
Кровь била, подобно сильному роднику, и собравшаяся публика наблюдала заворожено на это зрелище. В то время, когда струя, утихая, изогнулась и залила рот и лицо больного, он закашлялся, забрызгав собравшихся кровью.
Ястреб мигом подлетел. В спешке он инстинктивно сунул собственный правый указательный палец в отверстие раны, заблокировав так порванную сонную артерию. Поток крови он остановил, но наряду с этим утратил свободу правой руки, и сейчас стоял, соображая: «Линия, а сейчас то, что мне делать»?
— Тащите его в операционную прямо на этих носилках, — крикнул он, — Я не могу вынуть палец. Отыщите Страшного Джона, сообщите дабы его задница тут была срочно!
Громила МакКарти торопилась за Ястребом в операционную, не имея возможности задавать вопросы. Ястреб выкрикивал команды.
— Кто-нибудь, режьте на нем одежду… Сообщите пускай из лаборатории принесут до тех пор пока две пинты нулевой[21] группы, узнают его группу и готовят еще пинт пять-шесть донорской… Отыщите кого-нибудь, дабы начать переливание… И вот еще что – начинайте искать доноров, и отправьте кого-нибудь в Сеул за всей кровью какую возможно добыть!… И тащите ко мне анестезиолога!
— Я уже тут, — отозвался Страшный Джон.
— Отлично, — сообщил Ястреб, — давай ему наркоз, и трубку засунь, в случае, если сможешь. У него сонная артерия порвана, а он так дергается, что я ничего делать не могу. Нет времени на предоперационную возню.
— Мама! Мама! – кричал больной, — я умираю!
— Не дергайся, — сообщил Ястреб, — в противном случае гарантировано погибнешь.
Страшный Джон сделан надрез и попал в вену. Он начал переливание, после этого ввел Пентотал и кураре, засунул внутритрахейную трубку. Положение оставалось напряженным. Не смотря на то, что больной и взял собственную дозу наркоза, Ястребу еще предстояло как возможно скорее пережать сонную артерию.
— Кличь на помощь, — приказал он Громиле МакКарти. – Я буду держать пальцем, в противном случае мы его утратим. Я не могу ни отпустить артерию, ни зажимать ее одной рукой.
Но он постарался. Схватив скальпель левой рукой, он расширил рану около собственного нечистого указательного пальца правой, что должен был оставаться в ране. После этого он попытался просунуть в том направлении зажим Келли и пережать артерию, но это ему не удалось. Тогда он забрал ретрактор и, удерживая его левой рукой, добился хотя бы более легкого доступа вглубь раны. Ему безотлагательно нужна была помощь.
— Слушай, Кошмар, — обратился он к Страшному Джону, и без того занятому переливанием и анестезией крови, — забери-ка зажим Келли, соверши его на протяжении моего пальца с той стороны, с которой ты стоишь и зажми… Тогда мы эту заразу остановим…
Кошмар сделал так, как ему приказали. Вложив зажим вглубь раны, он открыл его как возможно шире. Ощущая, что зажим охватывает что-то достаточно большое, он с силой захлопнул его, крича «Вот она, попалась!».
Увы. Ему попался финиш пальца Ястреба. Рефлексивно Ястреб отдернул руку. Снова хлынула кровь. Ястреб ринулся обратно к ране и заткнул отверстие, но уже левой рукой. В итоге ему удалось зажать артерию.
— Отбой тревоги, — сообщил он Громиле МакКарти и врачу второй смены, торопившимся к нему, — но Доктора наук все равно веди.
Большая часть врачей набиралось опыту в лечении артериальных травм прямо на месте, но все равно они в этом деле еще были новичками. Потому Армия направила в Корею с лекциями доктора наук сосудистой хирургии из Вашингтонской клиники Уолтера Рида. К счастью, в тот момент он был в Двойном-неразбавленном, чем выручил и больного, и Ястреба.
Ловец Джон, в это же время, был по локти в чьей-то груди, а Дюк разбирался с несколькими футами узкой кишки совсем сейчас не нужной её обладателю. Ястреб возвратился в предоперационную, где распоряжался сейчас полковник Блэйк.
— Какой счёт? – задал вопрос Ястреб.
— По важному больному на каждом столе, еще десять тяжелых ранений на очереди, и около тридцати тех, каковые смогут подождать до тех пор пока тут затихнет.
— Кто готов?
— Вон тот вон, — указал пальцем Генри.
«Вон тем вон» был весьма тёмный негр — один из эфиопских вкладов в армии ООН. Ястреб заштопал кишечник и печень именно к тому моменту, в то время, когда пригодилось ассистировать Ловцу Джону в операции над очередной грудью. От Ловца он перешел к Дюку, дабы оказать помощь вынуть часть и почку толстой кишки, принадлежавшие ранее капралу Иену МакГрегору.
— А данный какого именно сорта? – задал вопрос Ястреб Дюка.
— Ты эт-та, что, не видишь что оперируешь представителя Канадской Легкой Пехоты Принцессы Патрисии?
— У, верховный сорт, — ответил Ястреб.
Так они справлялись с каждым днем. Когда один из них заканчивал работу на своем столе, он шел помогать второму, пока ему не приносили собственного больного. Получив от полковника Блэйка краткие наставления, врач начинал делать все, на что способен. В то время, когда последние из тяжелых случаев были распределены, освободившиеся врачи начинали трудиться над менее важными случаями: вынимать осколки из ран конечностей. Время от времени попадались трещины в костях, время от времени было нужно отрезать палец на ноге либо руке, либо кроме того отрезать ступни либо руки. Но все равно — случаи эти намного легче всего того, что они уже сделали. Все это время они и все около испуганно прислушивались: не будет ли шестичасовой вертолет.
Шестичасовых вертолетов – будь то утром либо вечером – опасались все, поскольку сам факт, что пилот рискует лететь в полусумеречном утреннем либо вечернем небе означало, что в его носилках лежат тяжелораненые воины. Так что два раза в сутки — утром и на закате, в то время, когда часы приближались к шести, все в лагере – сестры, санитары, врачи, повара, и в особенности полковник Блэйк шепетильно прислушивались. Сейчас Великого Потопа слышался несколько шестичасовой вертолет, а целых три либо четыре.
— Да что в том месте у них происходит, линия забери? – задал вопрос в сердцах Блэйк в очередные 18:00, в то время, когда гул вертолетов заполнил послеоперационную, в которой обитатели и подполковник Болота подводили итоги.
— Китаёзы, — пробрюзжал Ловец, — разумеется заявили комплект в клуб Материнской Золотой Звезды[22].
— И нам выпало попытаться сократить количество новых участников, — сообщил Ястреб, — так что вперед, за работу.
— Совершенно верно, — поддержал Дюк, — мы их можем чинить с той же скоростью, с которой в них стреляют.
— Черта с два «совершенно верно», — сообщил Генри, — вы так продолжительно не протяните. Не спите по большому счету.
— Совершенно верно, — сообщил Дюк.
— Ты как себя ощущаешь?
— Лучше, чем больные.
— Тогда какого именно черта тут стоишь? – сообщил Генри.
Новая несколько раненых была интернациональной. Ястребу достался турок, которому он заделал изрешеченную толстую кишку. Дюк отрезал ногу пуэрториканцу, частью бедренной кости которого была пробита грудь его друга по окопу. Он сейчас лежал на соседнем столе под ножом Ловца. В то время, когда Ловец закончил с ним, он перешел к китайскому пленному и зашил порванную диафрагму. Дюк тем временем ассистировал доктору наук сосудистой хирургии, пробовавшему спасти ногу нидерландского рядового методом вырезания фрагмента порванной замены и вены его подобным куском из второй ноги. А Ястреб, с помогавшим ему Питом Риззо, погрузился в австралийский пузо.
— Линия забери, — вскрикнул он приблизительно через полчаса, — Нам просто не хватает рук!
— Я знаю, — ответил Пит Риззо, — но у меня их лишь две.
— Громила!
— Да, господин? – задала вопрос капитан Бриджет МакКарти.
— Одевай перчатки и становись нам помогать, лады?
— Не могу, Ястреб, — ответила капитан Бриджет МакКарти, — у меня уже через чур много дел.
— Тогда отыщи еще кого-нибудь.
— Да, господин.
Через десять мин. Ястреб почувствовал присутствие помощи – что-то белое перчаточно-шапочное повязочно-халатное с его левой стороны. Не поднимая головы он забрал руку нового помощника и вооружил ее ретрактором.
— Тяни, скомандовал он.
— Как тащить, Ястреб? – услышал он голос Отца Мулкахи. – Это всё мало не по моему профилю.
Целыми днями и уже и по ночам Даго Красный делал собственную работу. Дни напролет он ходил от больного к больному – тёмным, белым, желтым – и к приятелям, и к неприятелям. Кое-какие не знали кто он таковой, но знали на чьей он стороне. Уверенный в выздоровлении больной лучше переносит операцию, равно как и уверенный врач, и у Даго Красного пребывали верные слова и для того и для другого.
— Легко тяни, — сообщил Ястреб тихо. – Вот так,… и на себя. Еще… Отлично. А в то время, когда мы из этого выкарабкаемся, можешь произвести первое в истории хирургии простерилизованное колдовство.
А они все прибывали. Животы, груди, шеи, артерии, ноги, руки, глаза, тестикулы, почки, спинной мозг – все простреленные, к чертовой матери. Победить либо проиграть. Жизнь либо смерть. В начале всего этого врачи, и в особенности жители Болота, пережили громадную внутреннюю перемену. В периоды нерегулярной занятости, они частенько изрядно выпивали, чрезмерно жаловались на судьбу, но с наступлением Великого Потопа они снова превратились в нужных людей, в состоявшееся, действенное, сражающееся подразделение, а не просто в сборище непотребных бомжующих нытиков, застрявших далеко вдалеке от судьбы. Такая встряска хороша в маленьких количествах, но дело зашло через чур на большом растоянии. К концу второй семь дней они все были бледны, красноглазы, утомившиеся как собаки, и не так далеко от провала. Помимо этого, им самим было разумеется, что их рефлексы притупились, а решения время от времени были вызывающими большие сомнения.
— Так не имеет возможности длиться, — в пятнадцатый либо шестнадцатый раз за последние 14 дней сообщил полковник Блэйк, в то время, когда наступило пять сорок пять дня.
Генри и доктора из Болота находились на улице прямо за дверью в послеоперационную. В очередной раз они умудрились совладать со всеми сложными случаями, и сейчас вторая смена занималась ампутациями и трещинами. Они же вышли наподобие как покурить, но любой знал, что они заняли пост наблюдения за северным горизонтом, сохраняя надежду приложив все возможные усилия не заметить шестичасовых вертолетов.
— Ну когда-то же это должно кончится, — бормотал Генри, — Когда-то так как должно!
— Как и все разборки и войны, — сообщил Ловец, — когда-нибудь подходят к концу.
— Ну тебя к линии с твоим «когда-нибудь», Ловец, — сообщил Генри, — Что это такое? В то время, когда – вот в чем вопрос. В то время, когда?
— Не знаю, — ответил Ловец.
— А кто знает, линия побери? – задал вопрос Генри. – Вот я звоню три раза в сутки, но эти люди в Сеуле также ни черта не знают. Им известно еще меньше чем нам. Но кто знает, линия побери?
— И я не знаю, — сообщил Ястреб, — но возможно Радар…
— О’Рейли, господин, — пискнул Радар О’Рейли откуда-то из-под локтя полковника.
— Прекрати это, О’Рейли! – сообщил Генри, — Линия забери!
— Я думал вы меня кликали, господин, — ответил Радар.
— Слушай, О’Рейли… – начал полковник.
— Слушай, Генри, — прервал его Ястреб, — может у меня крыша отправилась…
— Может, уже у нас всех, — дал согласие Генри.
— Ну тогда может Радар нам окажет помощь.
— Не, мы совершенно верно сумасшедшие, — затряс головой Генри. – Полностью невменяемы.
— Слушай, Радар, — обратился Ястреб. – Нам необходимо…
— Пирс, я сам тут разберусь, — остановил его Генри. — О’Рейли?
— Господин?
— Скажи начистоту, без лжи…
— Господин, что Вы! Да Вы же меня понимаете, да я ни при каких обстоятельствах…
— Не обращай внимания, О’Рейли, — продолжал Генри, — Я не желаю чтобы ты все это слушал, но желаю чтобы ты знал кое-что.