В случае, если вас полюбят тут, вас будут обожать везде, — сообщил нам Джозеф в фургоне, по пути Нью-Йорк. Мы едем выступать во широко узнаваемый Apollo Theater в Гарлеме — место, где рождаются звезды.
Всю дорогу из Индианы он пичкал нас рассказами о значимости этого места и об артистах, каковые получили славу, выступая в Аполло: Элла Фитцджеральд, Лена Хорн, танцор-чечеточник Билл Бо Джанглс Робинсон и… Джеймс Браун. В то время на телевидении тёмные исполнители оказались все еще относительно редко и Аполло стал ареной выступлений для афро-американцев.
Но если вы попадете в немилость, допустите неточность — публика вам этого не забудет обиду. Сегодняшний вечер — это ваш шанс, — продолжил он.
Честно говоря, нас было тяжело напугать. Мы осознавали, что победа над данной толпой откроет нам, мальчишкам, дверь к нашей мечте — и это было отечественной самой громадной мотивацией. В шоу-бизнесе неопытность время от времени делается преимуществом — отечественная наивность прикрывала нам глаза на чудовищность определенных событий.
Мы остановились под вывеской Apollo, которая светилась закатными огнями в ночи.
Первое, что мы заметили, в то время, когда вошли вовнутрь — это фотографии легендарных артистов, которыми были увешаны стенки. Мы шли по коридорам и увидели потертый ковер. Джозеф сообщил нам: Вы лишь представьте, чьи ботинки по нему ходили! Так, восхищаясь на каждом шагу, мы пошли дальше. Оказалось, что у нас личная гримерка — с зеркалами, освещенными лампочками; с хромированными стойками для одежды на колесиках. И микрофоны на сцене выдвигались машинально посредством электроники. Для нас это были легко космические разработки.
Когда мы вошли в гримерку, Майкл вместе с Джеки быстро встал на кресло, открыл окно и выглянул во двор. В том месте баскетбольная площадка! — вскрикнул Джеки. Это вызвало новую волну оживления. Нам захотелось выйти во двор и побросать мяч в корзину, но тут пришел Джозеф. Мы быстро встали и сделали вид, что занимаемся делом. Шутки в сторону! Не знаю, осознавал ли Джозеф, как легкомысленно мы относились к выступлению, но он осознавал, что Гарлем — это вам не Чикаго. Публика Театра Аполло знала толк в развлечениях. В случае, если дела шли не хорошо, сперва был слышен обиженный ропот, после этого масса людей освистывала неудачников и забрасывала их жестянками, фруктами и поп-корном. В случае, если выступление было успешное, публика рукоплескала, танцевала и подпевала. Одним словом, никто не ушел со сцены Аполло с вопросом: Ну, как я выступил?
Перед выходом на сцену мы это прочувствовали: тому, кто выступал перед нами, было нужно несладко. Мы с Тито, Джони и Джеки находились наоборот Майкла и Марлона. Масса людей гудела, как улей, их улюлюканье было громким и неумолимым. После этого на сцену упала жестянка, за ней полетел огрызок яблока. Марлон, с испуганным лицом, повернулся к нам. Они их забросали!
Джозеф наблюдал на нас, как будто бы говоря: Я вас давал предупреждение…
На сцене, за кулисами, скрытое от посторонних глаз занавесом, стояло Дерево Надежды. Это был срез ствола дерева, которое раньше росло на Проспекте Грезы, в противном случае известной как Седьмая Авеню, между ветхим театром Лафайетт и гостиницей Конни. По ветхому поверью, тёмные артисты прикасались к этому дереву либо находились под его ветвями на успех. Оно было знаком надежды для афро-американцев, совершенно верно так же, как дерево во дворе отечественного дома было знаком единства отечественной семьи. Майкл с Марлоном достаточно продолжительно сидели у этого дерева, не смотря на то, что я не уверен, что именно Леди Успех в тот вечер принесла нам успех.
Но мы зажгли Аполло — уже через пара мин. публика была на ногах. Я не пологаю, что до Мотауна хоть одно из отечественных выступлений возможно было назвать хорошим, но, в конечном счете, мы завоевали приз Superdog Amateur Finals Night. Должно быть, мы поразили управление театра, в силу того, что нас пригласили выступить опять… В этом случае в качестве оплачиваемых исполнителей. В мае того-же 1968 года, мы снова выступали в Аполло, на одной сцене с Эттой Джеймс, Coasters и Vibrations. Мы были уверенны, что сделали все как нужно, на наибольшем уровне. Чего мы не знали, так это того, что в зале сидел телевизионный продюсер, что нами заинтересовался.
После этого у нас появился юрист, иудей по национальности — коротыш, что неизменно носил костюмы. Данный человек, по-видимому, постучался в дверь Джозефа в одном из отелей Нью-Йорка и предложил свои услуги. Ричард Ааронс был весёлым и радостным человеком и должен был, по словам Джозефа, оказать помощь нам попасть в том направлении, куда мы стремимся. Как сын главы Альянса Музыкантов Нью-Йорка, Ричард знал многих нужных людей.
Он сразу же собрал опытный питч-пакет, что содержал отечественные хиты, записанные на Steeltown Records, вырезки из газет с восторженными отзывами о отечественных выступлениях, кое-какие письмо и рекламные материалы, растолковывающее, по какой причине Джексон 5 хороши того, дабы им дали шанс. Пакеты были разосланы таким лейблам, как Atlantic, CBS, Warner и Capitol. Помимо этого, следуя совету Глэдис Найт, Джозеф лично послал посылку, направленную мистеру Берри Горди, в Детройт, в Motown Records. Как он тогда сообщил матери: Отечественные мальчики попадут в Мотаун, чего бы мне это ни стоило!
Довольно много недель спустя, мы все еще были связанны договором со Steeltown Records, в то время, когда Джозеф принес конверт, открыл его и на стол выпали отечественные демо-записи… Мотаун нам отказал.
Огромным вознаграждением в отечественных нескончаемых выступлениях служило то, что они давали нам возможность побыть в тени великих артистов. Мы уже побывали в гримерке у Глэдис Найт и выступали на одной сцене с Delfonics, Coasters, Four Tops и Impressions. Но самыми восхитительными были две встречи, каковые случились в Чикаго, в гостинице Regal.
Первая встреча случилась, в то время, когда мы ожидали Смоки Робинсона, что должен был идти то ли репетировать, то ли выступать, я точно не помню. Джозеф заверил нас, что в случае, если мы будем отлично себя вести и подождем, то сможем разглядеть этого великого артиста. Это был один из немногих случаев, в то время, когда мы весьма нервничали, ожидая встречи с нашим кумиром — намного больше, чем перед выступлением.
В то время, когда Смоки подошел к нам и остановился, дабы поболтать, мы не могли поверить, что он по большому счету отыскал для нас время. Но он стоял перед нами, в брюках и чёрной водолазке, радовался широкой ухмылкой, пожимал нам руки и задавал вопросы, кто мы такие и чем занимаемся. Майкл постоянно интересовался тем, как другие артисты делают собственную работу. Он засЫпал Смоки вопросами. Как вам удалось написать все эти песни? В то время, когда к вам приходят песни? Я не помню, что он отвечал, но могу ручаться, что Майкл запомнил каждое слово. Смоки совершил с нами хороших пять мин.. И в то время, когда он ушел, додумайтесь, о чем мы говорили? О его руках! Вы почувствовали, какие конкретно у него мягкие руки? — тихо сказал Майкл. Не страно, — сообщил я. Он же, помимо этого, что пишет песни, больше ничего не делает.
Они мягче, чем руки отечественной мамы! — добавил Майкл.
В то время, когда мы возвратились в Гэри и ворвались в отечественный мелкий дом, это было первое, о чем мы поведали маме. Мама, мы встретили Смоки Робинсона — и если бы ты лишь знала, какие конкретно у него мягкие руки!
Это то, о чем довольно часто забывают люди. Мы были несложными фанами задолго перед тем, как стали кем-то еще.
В тот сутки, в то время, когда мы встретили Джеки Уилсона, нам повезло выступить с ним на одной сцене и это поспособствовало отечественной встрече: мы были приглашены в его святилище — гримерку. Это было святилище, в силу того, что для нас данный человек был тёмным Элвисом (задолго перед тем, как мы определили белого Элвиса) — одним из тех артистов, каковые рождаются раз в сто лет.
Джеки со своим номером был постоянным гвоздем программы в Regal, исходя из этого все, о чем мы в тот сутки имели возможность думать, была встреча с ним. По окончании того, как Джозеф с кем-то переговорил, мы получили разрешение: Хорошо, пять мин., — отечественное мальчишеское очарование постоянно подкупало. Справедливости для стоит сообщить, Джозеф постоянно знал, как открыть нужную дверь.
И вот, эта дверь отворилась, и мы попали из чёрного коридора в помещение, ярко освещенную полукругом лампочек, окружавших трюмо. Перед зеркалом сидел Джеки, спиной к нам. Около его шеи было обернуто полотенце, дабы обезопасисть его белую рубаху от подводки и грима для глаз, которую он наносил сам.
Первым начал сказать Майкл — он культурно спросил, возможно ли задать ему пара вопросов. Само собой разумеется, начинай, кроха, — сообщил Джеки, обращаясь к нашему отражению в зеркале. И посыпались вопросы. Что вы ощущаете, в то время, когда выходите на сцену? Как продолжительно вы репетируете? какое количество вам было лет, в то время, когда вы в первый раз вышли на сцену? Майкла было не остановить — он желал знать все!
Но больше всего в тот вечер нас ошарашил Джозеф — он поведал нам, что многие песни, каковые поет Джеки Уилсон, написал не кто другой, как господин Горди, основатель Мотаун (“Lonely Teardrops” первенствовали хитом мистера Горди).
Видясь со Смоки Робинсоном и Джеки Уилсоном, мы осознавали, что вот он, тот уровень, к которому мы должны стремиться. Может, это был умысел Джозефа — знакомить нас с королями, дабы нам также захотелось править? Он как словно бы сказал нам: Вы имеете возможность быть на их месте — но для этого вы должны усердно трудиться.
Мне хотелось бы собрать те жемчужины премудрости шоу-бизнеса, каковые оставил нам любой из этих людей (как сказал Джозеф, у каждого был для нас хороший совет), но их слова на данный момент скрыты где-то глубоко в моей памяти. Майкл хранил эти впечатления, впитывал каждую подробность: как и о чем они говорили, как двигались, как смотрелась и какой была на ощупь их кожа. В то время, когда они были на сцене, он следил за ними с рвением юного режиссера, сосредоточив внимание на словах Смоки, замечая за перемещениями Джеки. После этого, в то время, когда по окончании всего пережитого мы ехали к себе, в отечественном фургоне лишь и слышен был голос Майкла, восклицающего: Вы слышали, как он сообщил… либо Вы увидели, как он… либо Вы видели, как Джеки сделал вот это перемещение… Мой брат был мастером в изучении людей и ни при каких обстоятельствах не забывал того, чему обучился. Он складывал эти уроки судьбы в мнимую папку, которую возможно было назвать примеры и Величайшие вдохновители для подражания.
Сейчас мы получали около 500 долларов за шоу и, по требованию отца, репетировали вдвое больше, чем раньше — он ожидал от нас слаженности и невероятной точности. Мы делаем это в сотый раз, По какой причине ты не помнишь, что ты обязан делать? — кричал он, в то время, когда кто-то фальшивил либо делал неверное перемещение. И после этого он напоминал нам, что Джеймс Браун штрафовал Famous Flames, в то время, когда они допускали неточность.
Но Джозеф выбрал нам в наказание не штрафы, а порку. Марлону доставалось больше всех, он был самым не сильный звеном. Он и в самом деле был мало рассеян и ему приходилось трудиться на порядок больше, чем любому из нас, но мы не видели в нем ничего, что имело возможность не хорошо оказать влияние на отечественные выступления. Марлон стал для Джозефа необычным предлогом, дабы вынудить нас репетировать еще больше. Оказалось, что для этого была веская обстоятельство, но это выяснится позднее.
в один раз Марлону никак не получалось сделать какое-то перемещение и у Джозефа лопнуло терпение. Он послал его на улицу и приказал принести розгу — узкий прутик с дерева, которое росло в отечественном дворе. Мы наблюдали, как Марлон выбирал ветку — орудие наказания для себя — на том самом дереве, которое было знаком единства отечественной семьи. Помни, в чем отличие между поражением и победой! — рявкнул Джозеф. В то время, когда он ударил Марлона позади по ногам, Майкл в слезах убежал, не в силах на это наблюдать.
Такое наказание пугало нас и заставляло усерднее трудиться на репетициях, но Марлон ошибался опять и опять. Сходи-ка за розгой, юноша! Марлон пробовал перехитрить отца и выбирал прутья уже и не сильный. Нет, эти не годятся. Иди и принеси потолще! — сказал Джозеф. Тогда Марлон выучился кричать громче, чем ему было больно. Так его меньше пороли. Марлон не знал, что папа подумывает о том, дабы перевоплотить Jackson 5 в Jackson 4.
Он не осилит, не попадает в ритм, фальшивит, он лишь сокращает отечественные шансы! — сказал Джозеф матери. Но мама думала, что в случае, если папа выгонит Марлона из группы, это будет для него травмой на всегда. И она приложила все усилия, дабы он остался.
Могу сообщить о Марлоне — он самый упорный из нас. Он знал пределы собственных возможностей, но постоянно пытался сделать больше. В то время, когда мы устраивали паузу, он работал . Он репетировал кроме того по пути школу. В большинстве случаев все братья шли совместно, а Марлон раздельно, танцуя на тротуаре, отрабатывал движения и свои шаги.
Перед сном парни шептались в кровати и Майкл уверял Марлона: У тебя все получается, ты справишься, тренируйся . В школе, на переменах Майкл учил Марлона делать другие движения и штопор. Мы обожали фильмы с Брюсом Ли и у нас были личные нунчаки — особые палки для обучения боевым искусствам — и Майкл брал их в школу (в то время дети в школах еще не использовали оружие, дабы нанести кому-то вред, и правила были более снисходительными). Они с Марлоном применяли технику работы с нунчаками, дабы тренировать плавность, гибкость и грацию в перемещениях. Думаю, конкретно исходя из этого Марлон, в конечном счете, состоялся как танцор — по причине того, что занимался больше всех.
Майкл ненавидел, в то время, когда Джозеф пользовался его совершенством, как меркой, по которой он делал выводы Марлона. Ему не нравилось, что таковой неустанный контроль сеет в его разуме сомнения: Достаточно ли отлично я это сделал? Это то, чего он желал? Не допустил ли я неточности?- негромкий шепот сумашедшей неуверенности в себе, которая заставляла каждого из нас волнуется, дествительно ли мы выложились абсолютно.
Быть может, эта обида и вызвала бунт Майкла. На протяжении репетиций, в то время, когда Джозеф просил его сделать новый ход либо попытаться новое перемещение, Майкл, чей самостоятельно развивающийся стиль не потребовал указаний, отказывался. К восьми годам он из милого, уступчивого ребенка, что делал все, что его просили, превратился в упрямого, воинственно настроенного парня. Майкл, сделай, что я прошу, либо ты у меня схлопочешь! — сказал Джозеф, бросая свирепый взор.
Нет!
Я больше тебя просить не буду.
Нет, я желаю играться во дворе!
Майкл стал одним из тех детей, каковые восстают против установленных правил, испытывая собственную судьбу. Само собой разумеется, он приобретал взбучку. Снова и снова, он стоял под деревом в слезах, пробуя выбрать ветку уже, побеждая время. Я также приобретал собственную долю наказаний — по большей части за то, что не сделал что-то по дому. Но ребятам доставалось больше всех: Марлону за неточности, а Майклу — за открытое непослушание.
Временами мама восставала против наказаний Джозефа — она считала их через чур ожесточёнными. Остановись, Джозеф! Не нужно! — умоляла она, пробуя прорваться через пелену его бешенства. Папа должен был осознать, что порка — не самый действенный способ воспитания — у Майкла она приводила к обратной реакции. Он запирался в спальне либо скрывался под кроватью, отказываясь выходить — это отнимало драгоценное время репетиций. в один раз он прокричал Джозефу в лицо, что больше ни при каких обстоятельствах не будет петь, в случае, если тот еще хоть раз поднимет на него руку. Приходилось нам, старшим братьям, уговаривать Майкла, задобрив его сладостями — страно, чего возможно было добиться, дав обещание ему Jawbreaker. Не следует кроме этого забывать, что Майкл был громадным задирой, так что он не только плакал и злился.
Майкл обожал наблюдать Трех Простаков и обучился у них дурачиться; он был любителем подразниться. Он обожал корчить рожицы — обширно открытые глаза, втянутые щеки и поджатые губы — и делал это всегда, в то время, когда кто-то сказал что-то серъезное. Как-то Джозеф отчитывал меня за то, что я не сделал что-то по дому. Это не заслуживало важного наказания, но я должен был выслушать его нравоучения. Он стоял наоборот меня с суровым лицом, а за его спиной Майкл корчил мне рожи. Я пробовал сосредоточиться на Джозефе, но Майкл сунул пальцы в уши, зная, что этого я не выдержу. Я начал ухмыляться. Юноша, ты нужно мной смеешься? — закричал Джозеф. К тому времени Майкл уже спрятался в отечественной спальне от греха подальше.
Они с Марлоном кроме того придумали Джозефу новое прозвище: Ведро-Голова [Buckethead]. Они именовали его так за его спиной, либо произносили шепотом, в то время, когда он был рядом. Еще мы именовали его Ястреб — в силу того, что Джозефу нравилось думать, что он все видит и все знает. Это было единственное прозвище, о котором мы ему поведали. И ему понравилось — это звучало уважительно.
Сейчас мало кто одобряет нрав Джозефа и воспитательные меры, но в то время, когда я повзрослел, то начал осознавать, что стоит за физическим наказанием. Мы этого не осознавали, но тогда, в середине 60-х, отечественные родители были обеспокоены возрастающим влиянием группового насилия, которое стало причиной повышению количества гангстерских группировок. Полицейское управление штата Индиана основало особый
отдел по борьбе с бандитскими группировками, а в школе ходили беседы о том, что отечественную округу будет инспектировать FBI.
Лишь за семь дней в Чикаго случилось 16 перестрелок, две из них — со смертельным финалом. Управление театра Regal пошло на экстремальные меры, наняв полицейских в униформе для патрулирования фойе и касс, в силу того, что банды терроризировали регион. Такие тревожные беседы велись и на сталелитейном заводе, где трудился отечественный папа. И Джозеф не просто решил избавить нас от трудной работы на сталелитейном заводе — он желал обезопасисть нас от влияния банд и от крушения отечественных, и его, надежд. Как он говорил журналистам в первой половине 70-ых годов двадцатого века: В отечественном районе фактически все дети попадали в неприятности. И мы с женой осознавали: дабы уберечься от современных соблазнов, отечественные дети должны быть чем-то заняты, а не болтаться без дела по улицам.
Жертвами бандитских группировок становились самые впечатлительные (а мы такими и были). В городе, где уровень разводов был высок и многие дети не уважали собственных отцов, принадлежность к банде обычно давала шанс почувствовать себя участником семьи и завоевать любовь братков. Именно это, и возможность того, что с нами может произойти что-то страшное, пугало Джозефа. Его беспокойство только возросло по окончании того случая, в то время, когда, по дороге из школы, у Тито отобрали карманные деньги, угрожая ему пистолетом. Мы определили об этом, в то время, когда Тито в кошмаре примчался к себе с криками, что кто-то пробовал его убить.
В ответ Джозеф сделал две вещи. Он убедился, что мы достаточно заняты: мы всегда репетировали, а это означало, что по окончании школы мы шли к себе и не ходили гулять. После этого, он сам стал для нас источником страха. Он превратился в домашнего тирана, дабы предохранить нас от уличных тиранов. И это сработало: мы опасались его больше, чем парней из группировок. Майкл увидел, что сперва Джозеф был с нами более терпеливым, но зате его дисциплина ужесточилась. По времени это совпало с ростом преступности в отечественном городе. В юные годы мы имели возможность играться лишь между собой, ни о каких ночевках с приятелями не могло быть и речи. Не считая Бернарда нашего соседа и Гросса Джонни Рэя Нельсона, мы больше ни с кем не дружили. Разрешение гулять на улице, как выражалась мама, было сопряжено с риском, потому, что никто не был уверен, что ребенок из второй семьи не принесет что-нибудь нехорошее — плохие мысли, плохие привычки либо бытовые неприятности. Ваши лучшие приятели — это ваши братья, — сказала она.
В отечественном понимании посторонние были людьми, которых стоило беспокоиться. И в случае, если вас воспитывают подобным образом, потом вы станете или весьма настороженно и недоверчиво относиться к людям, каковые не являются вашей семьей, или ринетесь в другую крайность и начнёте общаться со всеми подряд, компенсируя прошлые ограничения. Когда оказались беседы об очередном бандитском разгуле, мы оставались дома; нас кроме того не пускали в школу в последний сутки в году, в силу того, что в большинстве случаев в данный сутки дети сводили счеты между собой. Джозеф кроме того подумывал перевезти нас в Сиэтл, в силу того, что в том месте надёжнее. Мы имели возможность видеть в его руках кожанный ремень, розги либо шнур питания от сломанного холодильника, но мы ни при каких обстоятельствах не видели ножей, пистолетов, кастетов, полицейских наручников либо приемных поликлиники скорой помощи. Думаю, Джозеф делал то, что вычислял нужным сейчас, в данное время, в данных событиях.
Мы с Тито всегда ходили через пустырь, что вел от отечественного дома до Делани Проджектс, где планировали все банды. Это был маленький путь к нашей новой школе, Beckman Middle. в один раз мы заметили полицейского, а рядом с ним, на снегу — огромное пятно крови. Мы задали вопрос его, что произошло. Он ответил, что нам знать не обязательно. Но дети имеется дети, мы начали его выспрашивать. Дабы не шокировать нас, он сообщил какое-то долгое непонятное слово: декапитация. Кого-то декапитировали. Мы не осознавали, это что может значить. Мама была в шоке несколько недель по окончании того, как я поведал ей, что по дороге к себе видел парней из банды, что они вели себя достаточно дружелюбно а также помахали нам — мы так как были из Jackson 5. Это нехорошие парни, Джермейн. Ты слышал, что сообщил папа — держитесь от них подальше. Так что, сейчас отечественная дорога в школу через стройку, где были натянуты бельевые канаты, валялись выкинутые игрушки, обломки и мусор автомобилей, стала постоянным упражнением в иди-вперед-ни-на-кого-не-наблюдай.
Но скоро гангстеры подобрались ближе к нашей улице. Мы пара раз замечали разборки между бандами в окна отечественной гостинной. В то время, когда они подготавливались к драке — одни спускались по 23-й Авеню, другие шли из дальнего финиша Джексон-стрит — мама кричала нам, дабы мы шли в дом и закрыли все двери и окна. Но мы выстраивались у окна и подглядывали за тем, что происходит — должно быть, с улицы отечественные мелкие головы смотрелись как последовательность афро-париков.
Было время, в то время, когда обстановка вышла из-под контроля. Две банды решили устроить разборки на углу отечественной улицы — школа гудела беседами. В то время, когда настал тот сутки, мы были закрыты в доме. Мы осознавали, что дело неладно, в то время, когда услышали крики. А после этого звуки выстрелов. Ложись! Все на пол! — крикнул Джозеф. Мы сползли вниз. Вся семья лежала на полу в гостинной лицом вниз. Ребби, Ла Тойя, Майкл и Рэнди кричали и плакали. Джозеф лежал, прижавшись щекой к ковру, с обширно открытыми глазами. Мы услышали еще пара выстрелов и лежали еще мин. пятнадцать, после этого Джозеф выглянул проверить, все ли в порядке. Сейчас вы видите, о чем мы вам толкуем? — сообщил он.
Сейчас вы понимаете, что вдохновило Майкла написать в 1985-м году хит Beat it и создать видео, в котором две банды сходятся в противостоянии с различных финишей улицы, а после этого вмешивается Майкл и объединяет их танцем.
В одном из интервью в 2010 году Опра Уинфри задала вопрос отечественного отца, сожалеет ли он о том, как он с нами обращался — словно бы он был надзирателем колонии в равнине Гуантанамо. на данный момент второе время, и данный вопрос легко задавать с осуждающим подтекстом. Но если бы Опра задала вопрос такое в 1965-м, в то время, когда тёмное сообщество было заложником преступных межусобиц, необычной вычисляли бы ее, а не Джозефа. В то время так был устроен мир.
Джозеф был сложным человеком, с лучшими качествами менеджера, нежели отца, с сердцем, заключенным в сталь, но движимым самыми хорошими побуждениями. Единственный, кому это не нравилось, был Майкл. Он желал, дабы у нас был папа, а не менеджер. Но вот вам один неоспоримый факт: Джозеф вырастил девятерых детей в обществе с большим уровнем преступности, наркоторговлей и бандитскими группировками; привел их к успеху и наряду с этим ни один из них не скатился в пропасть.
До тех пор пока я не начал собирать материалы для данной книги, я не осознавал всего масштаба бреда, написанного о способах воспитания, каковые использовал Джозеф: писали, что в один раз он приставил незаряженный пистолет к голове Майкла; что он закрывал его, напуганного, в шкафу; что он выпрыгивал из темноты с кухонным ножом, в силу того, что обожал пугать собственных детей; что он очень сильно толкнул Майкла на инструменты; что Джозеф в наказание заставлял Ла Тойю лежать на холодном полу в ванной и Майклу приходилось переступать через нее, дабы почистить зубы. Печальная правда жизни знаменитостей содержится в том, что до тех пор пока какие-то слухи не опровергнуты официально либо не обоснованы юридически, журналисты не стесняются фантазировать , пока миф не начнёт восприниматься как факт. И всегда, в то время, когда я пробовал поведать правду о поведении Джозефа, меня обвиняли в том, что я ему сочувствую и защищаю его, но снова таки, я был в том месте. Я видел, что происходило в действительности — и это не сходится с описанием его, как монстра.
Люди ссылаются на телевизионное интервью Майкла Опре в первой половине 90-ых годов XX века и документальный фильм Мартина Башира 2003 года. Они слышали, как от одной мысли о Джозефе Майкла имело возможность стошнить либо он терял сознание; как Джозеф дергал его, порол, избивал, был ожесточённым, злым и это было не хорошо… в действительности не хорошо. Все это правда. Запрещено отрицать, что Майкл испытывал кошмар при виде отца и данный ужас перерос в неприязнь. Где-то в 1984-м он в один раз повернулся ко мне и задал вопрос: В случае, если Джозеф погибнет, ты будешь плакать? Я ответил: Да! — и он был удивлен моей уверенностью. Я не знаю, буду ли я, — сообщил он.
Майкл был самым чувствительным, самым хрупким из братьев и больше всех противился способам воспитания Джозефа. Он считал, что то, что делал Джозеф, это не дисциплина — это нелюбовь. И еще больше укрепился в собственном мнении по окончании отечественного переезда в Калифорнию, в то время, когда он открыто поведал своим новым приятелям (и молодым, и постарше) о деяниях Джозефа и те были в шоке. Это ожесточённое обращение, Майкл! — говорили они. Он не имеет права так с вами поступать. Вы имеете возможность заявить на него в полицию! В случае, если Майкл раньше не считал, что это было ожесточённое обращение, сейчас он думал конкретно так. Да, у Джозефа были неприятности с самоконтролем и по сей день уже никто так не воспитывает собственных детей. Но если бы это вправду было ожесточённое обращение, мы бы не говорили с ним до конца отечественных дней. А Майкл говорил с ним впредь до репетиций This Is It в 2009 году. Он забыл обиду Джозефа и не разделял мнение, что это было ожесточённое обращение.
В 2001 году Майкл выступил перед студентами Оксфордского университета с речью о детях и родителях. Слова, каковые он сообщил тогда, все еще актуальны сейчас: Я начал осознавать, что жестокость моего отца была необычной любовью, пускай несовершенной, но все же любовью. Прошло время, и по сей день я ощущаю благословение. Вместо бешенства я отыскал отпущение грехов… примирение… и прощение. Практически десять лет назад я основал фонд социальной помощи называющиеся Исцели мир. Дабы исцелить мир, нам необходимо, в первую очередь, исцелить себя. И дабы исцелить детей, мы сначала должны исцелить ребенка, что живет в каждом из нас. Конкретно исходя из этого я желаю забыть обиду собственного отца и прекратить осуждать его. Я желаю быть свободным от призраков прошлого, дабы начать новые отношения с моим отцом, до конца моих дней.
Как бы Майкл ни говорил о собственном страхе перед Джозефом, он сам обожал ходить по краю. В возрасте шести — девяти лет его любовь к конфетам сподвигла его на действия, каковые были для него подобны тому, дабы заползти в пещеру к дремлющему медведю. Каждое утро перед школой мы отправляли Майкла в спальню своих родителей, где Джозеф отдыхал по окончании ночной смены, дабы он выгреб мелочь из карманов его штанов, каковые лежали на полу.
Мы с Джеки, Тито и Марлоном находились у стенки, стараясь не смеяться, а Майкл через немного открытую дверь неслышно нырял в темноту. Я стоял на страже — следил, дабы не проснулся папа. Через пара мгновений Майкл выскальзывал из помещения, зажав в кулаке монеты, и мы выбегали из дома с восторженным визгом, радуясь, что нам удалось провернуть данный фокус еще раз. Время от времени отечественным уловом в таких сладких рейдах было всего пара одно- и пятицентовых монет, но временами нам получалось заполучить целое состояние — полную горсть десяти- и двадцатипятицентовых монет.
Все детство мы считали, что мы самые храбрые дети на свете, пока, годы спустя, мама не поведала нам, что в действительности они с Джозефом сейчас лежали в кровати с открытыми глазами и, посмеиваясь и переглядываясь, слушали, как подкрадывается Майкл.
С пристрастием Майкла к сладкому связан один момент в его жизни, в то время, когда, как он сообщил, время остановилось. Дело было зимний период, на улице шел снег. Майкл не желал выходить на мороз, исходя из этого отправил в магазин за жвачкой Марлона.
Через некое время, мы все игрались в доме, а мама была на кухне, в то время, когда в дверь постучал ребенок с криком: Марлон погиб! Его сбила машина.
Мама выбежала во двор крича: Где он? Где?
Я стоял на дорожке перед домом и наблюдал, как она бежит по снегу вверх по улице. Сзади меня прикипел к порогу Майкл — чувство вины не давало ему сдвинуться с места. О, Господи, что я наделал? Это я отправил его в магазин за жвачкой… Эрмс, я один виноват.
У Марлона была черепно-мозговая травма — машину занесло на корке льда. Мама отыскала его около автомобили, окруженного прохожими. Его забрали в поликлинику, где он пробыл пара дней. В то время, когда мама пришла к себе и заявила, что с Марлоном все будет в порядке, Майкл расплакался от облегчения. Он уже убедил себя, что его брат мертв лишь из-за него и что в наказание Всевышний исключит его из рая.