— обществ, деятель, публицист, эстетик и лит. критик, переводчик марксистской лит-ры. Основатель рус. марксизма.
Получал образование Санкт-Петербург. Горном ин-те. В к. 1870-х гг. включился в революц. перемещение на платформе народников. В 80-е гг. познакомился с марксизмом и стал его активным пропагандистом в РФ. В 1880 уехал за границу, где прожил 37 лет. В 1883 в Женеве организовал группу социал-демократич. ориентации “Освобождение труда”.
С к. 90-х гг. П. деятельно выступал как лит. критик. Изучение произведений искусства П. подчинял задаче анализа социальных взаимоотношений, стремясь сблизить эстетич. анализ с социологическим. В “материалистич.” критике П. выделял “два акта” — “перевод” худож. произведения с языка мастерства на язык социол. понятий (поиск “социол. эквивалента”) и только затем оценка его худож. преимуществ. Художественность произведений П. связывал с соответствием и идейностью формы содержанию.
П. продолжал традиции рус. революционно-демократич. критики. Он подчеркивал обществ, значение лит-ры и искусства, был последоват. приверженцем реализма, отрицая “декаданс”. Объектом его изучений были рус. классики 19 в. (Толстой, Достоевский), писатели народнич. ориентации (Г. Успенский, С. Каронин, Н. Наумов), рус. критики (Белинский, Чернышевский, Добролюбов). Собственной задачей П. видел объяснение явлений культуры. Говоря о ранних формах мастерства, он отмечал роль труда в их происхождении (“Письма без адреса”). Разбирая худож. произведения 18-19 вв., П. обращался к принципу социального детерминизма. Явления худож. последовательности, например, психологию писателя, лит. читателя и персонажей П. растолковывал действием экон. условий, идеол. тенденциями и стремился продемонстрировать его героев и писателя как представителей опр. класса. В любом произведении мастерства выражаются “общест. обществ” и настроения эпохи, психология. В творчестве каждого писателя П., развивая правила “настоящей критики” Добролюбова, демонстрировал разногласия между теор. взорами (“миросозерцанием”) и их худож. воплощением, и несоответствия в мировоззрении автора.
Осн. культурологич. и эстетич. работы П. — “Письма без адреса” (1899-1900), “Мастерство и обществ. жизнь” (1912-13), громадный незавершенный труд “История рус. обществ, мысли”, и цикл статей “Судьбы русской культуры” (1897). Для работ П. характерна концептуальность, рвение раскрыть законы развития об-ва и нац. культуры. Недочётом методики П.
была скрытая тенденция упрощения последовательности явлений мастерства, приводившая к их недооценке (к примеру, творчества Пушкина, Толстого, Чехова), рассмотрению их лишь как “иллюстрации” обществ, жизни, отождествлению личности писателя с образом автора (либо персонажей) в худож. тексте. Одновременно с этим П. был менее прямолинеен и односторонен, чем многие его последователи — “пошлые социологи” 1920-30-х гг. П. стремился раскрыть “промежуточные инстанции” между явлениями общест. жизни и худож. творчеством и видел ограниченность “принципа партийности” мастерства.
П. являлся приверженцем эволюц. развития об-ва и предлагал разл. партиям искать пути согласия. В годы Первой мир. войны он выступил как патриот, призвав рус. людей забыть идеол. разногласия и объединиться для борьбы с неспециализированным неприятелем. Огромная эрудиция, знание рус. культуры и истории, владение способами научного анализа разрешили П. глубже, чем вторым марксистам, осознать сущность происходящих в РФ процессов и выступить с рядом прогнозов и предупреждений о возможностях страны в 20 в., к сожалению, оправдавшихся. П. четко воображал возможные последствия ленинских авантюр и предсказал их закономерный результат — установление в РФ диктаторского режима.
Прекрасный теоретик, П. довольно часто не умел убедить в собственной правоте современников и предложить им конкр. программу практич. действий.
Соч.: Соч.: В 24 т. М.;Пг., 1923-27; Мастерство и литра. М., 1948; Избр. филос. произведения: В 5 т. М., 1956-58; Философско-лит. наследие Г.В. Плеханова: В 3 т. М., 1973-74; История в слове. М., 1988.
Лит.: Андрузский А.Я. Эстетика Плеханова. Л., 1929; Розенталь М.М. Вопросы эстетики Плеханова. М., 1939; Трофимов П.С. Эстетич. взоры Плеханова. М., 1956; Николаев П.А. Эстетика и лит. теории Г.В. Плеханова. М., 1968; Лифшиц М. Г.В. Плеханов: Очерки обществ, деятельности и эстетич. взоров. М., 1983;
Бережанский А.С. Г.В. Плеханов: от народничества к марксизму. Воронеж, 1990.
Б. В. Кондаков
ПОВСЕДНЕВНОСТЬ,
повседневная жизнь — процесс жизнедеятельности индивидов, развертывающийся в привычных общеизвестных обстановках на базе самоочевидных ожиданий. Социальные сотрудничества в контексте П. зиждутся на предпосылке единообразия восприятия обстановок сотрудничества всеми его участниками. Другие показатели поведения и повседневного переживания: нерефлективность, отсутствие личностной вовлеченности в ситуации, типол. восприятие мотивов и участников взаимодействия их участия. П. противопоставляется: как будни — празднику и досугу; как общедоступные формы деятельности — высшим специализир. ее формам; как жизненная рутина — мгновениям острого психол. напряжения; как реальность — идеалу.
Существует огромное количество филос. и социол. трактовок П.; в них, в большинстве случаев, проводится прямо либо косвенно негативная оценка феномена. Так, у Зиммеля рутина П. противопоставляется приключению как периоду остроты переживания и наивысшего напряжения сил; момент приключения как бы изымается из П. и делается замкнутым, на самого себя ориентированным фрагментом пространства-времени, где настоящи совсем иные, чем в П., критерии оценки обстановок, личностей, их мотивов и т.д. У Хайдеггера П. отождествляется с существованием в “das Man”, т.е. считается неаутентичной формой существования.
В совр. марксистской теории П. играется неоднозначную роль. С одной стороны, у Маркузе в его противопоставлении культуры как праздника, творчества, высшего напряжения духовных сил, с одной стороны, и цивилизации как рутинной технизированной деятельности — с др., П. выясняется на стороне цивилизации. Ей, в конечном итоге, предстоит быть превзойденной в высшем творч. диалектич. синтезе. С др. стороны, у А. Лефевра П. выступает как настоящий локус творчества, где создается как все человеческое, так и сам человек; П. — это “место дел и трудов”; все “высшее” в зародыше содержится в повседневном и возвращается в П., в то время, когда желает доказать собственную истинность. Но это в совершенстве. П. исторична и в собственном истор. существовании переживает состояние отчужденности, к-рое проявляется в “оповседневливании” стиля и высокой культуры, в замене и забвении символов их на сигналы и знаки, в исчезновении общины, ослаблении влияния сакрального и т.д. Ставится задача “критики повседневной судьбе”, к-рая мыслится как средство “реабилитации” П., т.е. восстановления роли П. как посредника и “культуры” и соединителя природы в непосредственности человеч. жизни. Так же — как инстанция-посредник между культурой и природой — трактуется П. в работах А. Хеллер; с ее т.зр., в П. происходит реализация насущных потребностей человека, к-рые наряду с этим покупают значение и культурную форму. Ни Лефевр, ни Хеллер, в отличие от Маркузе не ставят задачу диалектич. “снятия” П. Они ставят задачу возвращения в П., нового обретения мира П., в к-ром человеч. действия и взгляды ориентировались бы не на абстр. и неизвестные университеты, а получили бы прямо ощутимый человеч. суть. Практически речь заходит о “возвращении” в жизненный мир.
В соответствии с Гуссерлю, отцу идеи “жизненного мира”, к-рый он именовал кроме этого “миром “П.”, жизненный мир имеется мир опыта живого деятельного субъекта, в к-ром субъект живет в “наивно-естеств. яркой установке”. Жизненный мир, по Гуссерлю, — культурно-истор. мир. Гуссерль исходил из опыта изолированного субъекта, кое-какие его последователи перенесли центр тяжести анализа на обществ, и конкретно-истор. обстановку, на “социальную конструкцию” повседневного мира. Эта феноменологич. трактовка П.
была развита А. Шюцем и его последователями, в частности П. Бергером и Т. Лукманом. Шюц переосмыслил идею У. Джеймса относительно “миров опыта”, перевоплотив джеймсовские “миры” в “конечные области значений”, к-рые конечны в том смысле, что замкнуты в себе и переход из одной области в другую неосуществим без особенного упрочнения и без смыслового скачка, перерыва постепенности. Одной из конечных областей значений, наровне с религией, игрой, научным теоретизированием, душевной заболеванием и т.д., есть П. Каждой из конечных областей значений характерен особенный когнитивный стиль. Шюц выделяет шесть особенных элементов, характеризующих когнитивный стиль П.: активная трудовая деятельность, ориентированная на преобразование внешнего мира; epoche естественной установки, т.е. воздержание от всякого сомнения в существовании внешнего мира и в том, что данный мир возможно не таким, каким он есть деятельно действующему индивиду; напряженное отношение к судьбе (attention a la vie, сказал Шюц за Бергсоном); специфич. восприятие времени — циклич. время трудовых ритмов; личностная определенность индивида; он участвует в П. всей полнотой личности, реализующейся в деятельности; особенная форма социальности — интерсубъективно структурированный и типизированный мир коммуникации и социального действия. По Шюцу, П. — только одна из конечных областей значений. Одновременно с этим он именует П. “главной действительностью”. “Верховность” разъясняется деятельной природой П. и ее закрепленностью в телесном существовании индивида. Все другие действительности возможно определять через П., потому что все они характеризуются если сравнивать с П. к.-л. рода недостатком (отсутствием компонента деятельности, изменяющей внешний мир, неполнотой личностной вовлеченности и т.д.).
Типол. структуры П. (типич. ситуации, типич. личности, типич. мотивы и т.д.), как они подробно анализируются Шюцем в др. работах, являются репертуаром культурных моделей, применяемых повседневными деятелями. П., в шюцевском социально-феноменолог. понимании, имеется существование культуры в ее инструментальном смысле. Не просто так пафос социально-феноменологич. видения мира П. был усвоен т.н. новой этнографией (Фрэйк, Стюртевант, Псатас и др.), ставящей собственной целью постижение культуры из возможности автохтонов, причем вершиной для того чтобы постижения есть усвоение этнотеории, пребывающей в совокупности повседневных классификаций. В собственном развитии новая этнография пытается соединить анализ П. как культурно-специфич. смыслов и мира переживаний с изучением мира П. традиционно научными, т.е. позитивистскими способами. Еще дальше в направлении реализации феноменологич. подхода к анализу П. идет этнометодология Г. Гарфинкеля, разбирающая процесс конструирования мира П. как процесс, пребывающий в интерпретационной деятельности самих участников повседневных сотрудничеств.
Лит.: Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование действительности: трактат по социол. знания. М., 1995; Ионин Л.Г Социология культуры. М., 1996; Schutz A. Collected Papers. V. 1-3. The Hague, 1962-66; Understanding Everyday Life. /Douglas J. (ed). ChL, 1970; Schutz A., Luckman T. Strukturen der Lebenswelt. Neuwied; Darmstadt, 1975; Alfred Schutz und die Idee des Alltags in den Sozialwissenschaften. / Hrsg. von W.M. Sprondel und R. Grathoff. Stuttg., 1979.
Л.Г. Ионин
ПОЛИМОРФИЗМ КУЛЬТУРЫ
— множественность форм культуры, многообразие; чем сложнее об-во, тем больше разделение свойственных ему сокровищ, что формирует П.к., не сводимый к к.-л. однозначным чертям. Это многообразие имеет пара источников: социальная разнородность об-ва (элита —- народ: дворянство; духовенство; крестьяне; город; деревня и т.д.), соответственно и его культурное разнообразие; различие в содержании каждого социокультурного компонента (различные элиты, различные этнич. группы, конфессии, страты и т.д.); функциональное различие сокровищ по сферам и уровням.
Символич. выражением для того чтобы расхождения для европ. Реформации эпохи и культуры Возрождения стала формула “дворец, собор, костер”. Узнаваемая метафорич. формула русскую культуру определяет как “топор и икону” (Д. Биллингтон), меч — “и японскую хризантему” (Р. Бенедикт), а филиппинскую — “сампагита (местный цветок), доллар и крест” (И.В. Подберезский).
Известны практич. оппозиции, довольно часто видящиеся в жизни и взявшие разработку в социологии и философии: быть-иметь, работа-досуг, достаток-солидарность, наука-мораль и т.д. Эти оппозиции по-различному распределяются в зависимости от социальной принадлежности индивида, от типа культуры либо от характера функциональной деятельности. Культивирование досуга — в громадной степени привилегия богатых и знатных, а солидарность имеет более большой статус, чем “бессердечный капитал” в среде с устойчивой религ. регуляцией. В то время, когда эти различия переносятся в идейную сферу, появляется острая идеол. борьба “трудящихся” против “праздных”, “мира” против “кулаков” (либо “кровопийц”), “высокой человеч. морали” против “безжалостной науки и техники” и т.д.
Одно да и то же явление может покупать разл. значение в зависимости от типа об-ва либо социальной среды, В неразвитом традиц. об-ве по наблюдениям этнографовкрасота может не иметь ценности, т.к. через чур ненадежны условия выживания отд. индивида, семьи либо коллектива. В более развитом об-ве красота может стать предметом благородного созерцания либо идеализированной любви, и предметом расчетливой коммерции, стимулом для расширенного потребления и т.д. Тут допустимо множество градаций в соответствии как с классовыми параметрами, так и делением на субкультуры. Разл. социальные страты производят специфич. комплекты сокровищ, вступающие в сложное
сотрудничество между собой и теми сокровищами, к-рые утверждаются как неспециализированное достояние в нац., цивилизационных либо интернац. рамках.
В рамках фактически духовной совокупности ценностная ориентация может вступать в несоответствие со сложившимися “устоями”. Всякое худож. новаторство, напр., свидетельствует в той либо другой степени нарочитое нарушение уже принятого стиля в рвении к открытию новых вариантов эстетич. либо морального видения мира. На рубеже 19-20 вв. во Франции и др. европ. государствах такие прорывы сопровождались обществ, скандалами около импрессионистов, постимпрессионистов и т.д. Позднее “перманентный авангардизм” стал признанным явлением худож. обществ и жизни, сознание торопилось признать очередное необыкновенное явление в мастерстве.
При социол. рассмотрении культуры сокровища предстают как подвижная и зависимая сфера культурной регуляции, обусловленная неспециализированной динамикой, вовлекающей в собственный перемещение да и то, что утверждалось как “неоспоримое”, “нерушимое”, “однозначное”, “вечное” и “священное”. Об этом свидетельствуют не только уничтоженные древние святилища и храмы, но и сравнительно не так давно ниспровергнутые культы, знаки, “главные законы”, снятые “нерушимые границы” и т.д. В условиях социальных потрясений и “простые человеч. нормы”, и “высокие сокровища” подвергаются не только ситуативному отстранению, но и интеллектуальной критике.
В условиях резких сдвигов (революции) в об-ве смогут появляться тенденции к стремительному и радикальному ниспровержению прежде высоко почитавшихся сокровищ для новых, подчас прямо противоположных. В устойчивых культурах вырабатываются механизмы преодоления и свои способы противостояния различных ценностных мотиваций без их обоюдного уничтожит, столкновения.
В упорядочении разброса и ценностного противостояния возможно выделить два баз, принципа. Первый основан наиерархизации, на выделениидоминантныхценностей, по отношению к к-рым остальные выступают как вторичные. Это оказывает помощь об-ву либо индивиду преодолеть столкновение долга и любви, человеч. практичности и отношения, общегос. и локального заинтересованностей, личности и власти и т.д. Принципиальное ответ дает христ. формула “Всевышнему богово, а кесарю кесарево”: во властной и духовной сферах должны функционировать различные правила, не ликвидируя друг друга.
В споре ср.-крестьянина и векового рыцаря по поводу участия в крестовом походе на неверных второй собеседник ссылается на преимущество собственного труда, благо семьи и личную безопасность как на доводы против исполнения “большого долга”, но в итоге соглашается с рыцарем и идет в поход.
Второй метод упорядочения сокровищ, как и норм, пребывает в ихраспределении по различным сферам деятельности. Твёрдая рациональность опытной работы может смениться “духовным восхождением” через музыку, молитву либо медитацию — либо же развлечением и игрой, дабы “внутренне расслабиться”.
Только в предельных толкованиях сокровища, относящиеся к различным сферам, фигурируют независимо друг от друга (напр., по принципу “морали нет, имеется лишь красота”). В большинстве случаев они пересекаются между собой, не смотря на то, что в развитом об-ве ни при каких обстоятельствах не совпадают. Чем выше уровень сокровищ, тем больше они связаны с сознательной верой в их значение; исходя из этого нужно долгое воспитание свойства восприятия высших сокровищ. Особенно громадна тут роль религ. системы и институтов образования, принятой в об-ве.
Лит.: Этнографическое изучение знаковых средств культуры. М., 1989; Крымский С.Б., Парахонский Б.А., Мейзерский В.М. Эпистемология культуры. Киев, 1993.
Б. С. Ерасов
ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА
— сфера культуры, производящая представления о цивилизационных формах полит, процесса, оценки уровня его развития. Понятие П.к. многозначно, оно включает полит, идея, связи культуры и полит, философии, оценку полит. структур с т.зр. культуры, полит, самосознания и полит. поведения об-ва. Понятие в первый раз введено Г. Олмондом (“Сравнит, полит, совокупности”, 1956). Но мысль культуры изначально охватывала политику в числе вторых собственных сфер — религии, мифологии, экономики, худож. и интеллектуальной жизни, искусства и науки и развивалась в тесном единении с полит, философией.
Уже первые духовные перемещения в истории были связаны с играми — культовыми действиями, разыгрыванием сцен войны, театрализующих реальность. Многие полит, носители и деятели власти пробовали применять карнавализацию умонастроения и реальности весов в собственных заинтересованностях.
В древней Греции Гераклит открыл идею культурной изменчивости. Первым греком, выстроившим историцистскую теорию, был Гесиод. Филос. учения Парменида, Демокрита, Аристотеля и Платона возможно разглядывать как попытки постижения неизменно изменяющегося мира. В соответствии с Аристотелю и Платону, политика — это единая наука об об-ве и городе-гос-ве (полисе).
Нормативную концепцию культуры создал нем. юрист и философ С. Пуффендорф (1632-1694), в первый раз употребивший термин “культура” в его совр. значении. У него человек выступает как единство гражд. (полит.) и нравств. сути и в будущем все более выявляет собственную двойственность. В растущем конфликте между полит, и духовными сторонами естеств. право делается очевидной потребностью определения сферы фактически культуры.
Европ. мыслители 17-18 вв. от Гоббсадо Руссо продолжили древнюю традицию, включающую политику в сферу культуры. В работе Руссо “Об общест. контракте, либо Правила полит, права” политика и культура разделяются при признании их существ, связей. Выделяя в
особенную группу законы, регулирующие полит, функционирование об-ва, нравы, обычаи и фактически обществ. мнение, Руссо определяет их как часть “невидимого” (находящегося вне сознания) либо как одну из существ. сфер культуры. Приверженцы нормативной концепции, утверждая приоритет культуры над политикой, видели в ней такую силу, к-рая способна ослаблять насилие гос-ва.
Предстоящее развитие П.к. связано с деятельностью энциклопедистов во Франции, суждения к-рых объединяются называющиеся “практич. концепции”. Мысль культуры не абстрактна: она конкретизируется в разл. эры в образцовых творениях, раскрывающих теорет. и практич. нюансы судьбы. “Энциклопедия” стала в истории развития идеи культуры как бы иллюстрацией практич. действия и филос. значимости культуры.
Мысль человека, определяющего будущее культуры и являющегося ее конечной целью, была положена в базу в эру Просвещения. Эта эра — естест. продолжение европ. школы мысли — подчеркивала приоритет культуры над политикой, значение человека как главной ценности.
Новой вехой в развитии идеи П.к. стал в 19 в. романтизм, обратившийся к мифологии в отыскивании истоков духовной судьбы человечества и выделивший истории симбиоза и значимость мифов. Трансформации в полит, жизни 20 в. содействовали появлению “новых типов” полит, деятельности: действия элиты в целях администрирования и совершенствования производства;
разл. перемещения против бюрократии и технократии, отстаивающие “содружество” и “участие”; региональные и нац. перемещения, борющиеся за сооб-ва, основанные на культурном подобии, наконец, разл. межнац. перемещения (панафрикаыизм, перемещение за Европ. сообщество и др.), к-рые пробуют объединить целые регионы мира по принципу истор. традиций, экон. культурного сходства и интересов.
Полит, наука на Западе по окончании Второй мировой пережила период подъема благодаря обогащению собственных концепций достижениями последовательности вторых научных дисциплин — социологии, экономики, истории и философии (концепции известных культурологов и антропологов — К. Клакхона, Крёбера, Малиновского). Политич. феномены стали интерпретироваться через культурные, социокультурные и социально-психолог. понятия.
Огромное влияние на изучения П.к. оказала кроме этого “бихевиористская революция” в социальных науках. Синтез “содержат, полит, изучений” и “строгих неспециализированных теорий политики” породил эмпирич. полит. теорию. Редкое политико-филос. изучение обходится сейчас без привлечения данных филос. антропологии, культурологии и философии культуры. Значит. прогресс в развитии полит, философии связан с распространением т.н. компаративистской политологии, призванной сравнивать полит, феномены различных регионов, выявлять факторы, к-рые снабжают социальную стабильность.
Во вт. пол. 60-х и в 70-е гг. концепция П.к. употреблялась такими известный амер. политологами и социологами, как Г. Лассуэлл, В. Ки, Р. Маркридис, В. Нойман, Д. Марвик и др. Новое направление сложилось в Соединенных Штатах, после этого распространилось в др. государствах. Концепция П.к. стала одним из наиболее значимых инструментов изучения полит, феноменов и процессов. Гл. внимание уделялось изучению формальных и неформальных компонентов полит, совокупностей с учетом нац. полит, психологии, полит, идеологии, полит, идентичности.
Рвение вычленить полит, компоненты из общенац. культурного контекста стали причиной последовательности общепризнанных положений. Исследователи полит, процессов считают, что в каждой стране имеется самобытная П.к. Но ее постижение нереально без эмпирич. понимания природы человека, его потребностей и нравст. сокровищ. Информацию о функционировании полит, совокупности нереально выявлять независимо от характера полит. совокупности, к-рую они призваны обрисовывать.
П.к. страны рассматривается как совокупность многообр. качеств исторически сложившегося полит, сознания нации и ее отд. групп, к-рое включает политики и субъективное восприятие истории, укоренившиеся убеждения и ценности, лояльности и объекты идентификации, полит, ожидания и знания. В совр. политологии говорят об уровне самосознания отд. народов и стран, о развитой (США, Англия) и неразвитой (Российская Федерация) П.к.
В политологии различают большие модели П.к.: либерально-демократ., авторитарную и тоталитарную. Анализ совр. об-ва продемонстрировал, что его жизнедеятельность, как и во времена первобытного человеч. стада, регулируется законами, к-рые по сути собственной “биологические”. власти и Жажда обладания так же, как и прежде определяет протекание и зарождение обществ, процессов, совершенствование и возникновение университетов.
Усиление государственности власти, как вычисляют истолкователи тоталитарной П.к., в любой момент угрожает установлением “тотального” контроля над судьбой людей. Эта опасность тем более актуальна, что в совр. эру все университеты об-ва в той либо другой степени уподобляются гос. университетам. Полит, партии дают основание поставить их на первое место среди носителей “тоталитарной опасности”. “Тоталитарная тенденция” в совр, капиталистич. государствах в экон. отношении диктуется “этатизацией” хоз. организма, вытекающей из рациональности закона “и действия эффективности”.
Характеризуя типы П.к., ученые отмечают, что совр. авторитаризм значительно отличается от своих истор. тирании — и форм автократии. В случае, если последние означали правление немногих от имени немногих, то совр. авторитаризм — правление немногих от имени многих. Его формы различаются по типам и масштабам полит. мобилизации масс и поддержания контроля и по идеологии. Совр. авторитаризм быстро усилил автономию гос-ва, его отделение от гражд. об-ва — в рез-те деспотич. гос-во превратилось в популистское, модернизирующее и мобилизующее массы. Эта изменение гос-
ва связана с социально-полит, преобразованиями, к-рые случились в рез-те социальных революций 20 в.
Либерально-демократич. модель П.к. предполагает разнообразие мнении, возможность учета противоположных позиций, что придает либерализму особенный статус, исключающий однобокую пристрастность. Однако либеральное умонастроение изначально идеологично, как всякое второе. Пристрастность этого типа сознания проявляется в отвержении иных, корневых, исторически сложившихся способов понимания мира. Как каждая идеология, либерализм претендует на всевластие, он не имеет возможности оставить идею собств. главенства, универсальности и пытается к ответу таких человеч. неприятностей, к-рые ему не по силам.
Исходя из этого принципиально важно сделать ход от либеральной идеологии к философии либерализма. Мысль свободного волеизъявления человека, его законности и суверенности его личных притязаний испытывает недостаток в метафизич. обосновании.
Лит.: Политическая культура молодежи: Состояние, неприятности формирования. Сб. научн. тр. М., 1987; социальная политика и Политическая культура: сопоставление Соединенными Штатами и ФРГ при особенном внимании к проблемам бедности. М., 1992; Политическая национальные: модели и культура теории. М., 1994; современность и России: Политическая культура Традиции. Тула, 1995.
П.С. Гуревич
Познание
— способ, обосновывающий методол. автономию гуманитарных наук (“наук о духе”); П. противопоставляется объяснению в естеств. науках (генерализирующей интерпретации фактов наблюдения в категориях неспециализированных закономерностей и стат. регулярностей).
Не смотря на то, что отд. моменты П. обсуждались мыслителями уже в 18 в. — И.Г. Гердером, Дж. Вико (напр., т.н. “теорема Вико”: “мы понимаем только то, что в состоянии сами выполнить”), позднее — Шлейермахером, и — представителями т.н. истор. школы (Л. Ранке, И.Г. Дройзен), но как самостоят, теоретико-методол. неприятность П. поставлена Дильтеем. Ее происхождение можно считать интеллект, реакцией на ограниченность антропол. модели Просвещения (“разумного эгоизма”, хомо экономикус) и провал телеологич. предположений истории (прогрессистских либо провиденциалистских, включая и гегелевскую совокупность спекулятивного идеализма). Дильтей, настаивая на самоценности и самодостаточности истор. и культурного мира, поставил перед философией новую задачу — построение совокупности познания, предметом к-рой стал бы “целостный человек во всем многообразии его сил” (“философия судьбы” как ценностная база изучения культуры). Познание в “науках о духе” должно было заново соединить теор. и практич. разум, поделённые Кантом; исходя из этого оно направлено не на обнаружение каузальных общих законов и зависимостей происходящего, а на осмысление индивидом собств. жизни. Методом усвоения и самопознания истор. знания (понимания творч. актов вторых, чужой душевной судьбе, чужого мировоззрения) достигается автономия человека — его свобода от догматич. скованности существования, раскрытость полноте переживания судьбы как предельной ценности. “Науки о духе отличаются от наук о природе тем, что последние делают своим предметом факты, эти сознанию извне, как феномены, дискретно. Наоборот, первые имеют своим предметом факты, выступающие в сознании в качестве внутр. действительности, первичной и живой связью. Природу мы растолковываем, душевную судьбу понимаем”. Различие между ними не онтологическое, а методическое — естеств. науки предполагают и требуют исключения переживания субъекта, и, наоборот, истор. и социальные науки — включения его в поток многообр., иррац. и ни при каких обстоятельствах полностью не постигаемой жизни. Данный экзистенциальный акт переживания внутр. становления судьбы сопровождается рефлексией свободы и позволяет тем либо иным образом квалифицировать феноменальность психологического, постигаемого в интуиции, во внутр. переживании и созерцании. Исходя из этого Дильтей выдвигает интуицию в качестве третьего способа (наровне с дедукцией и индукцией). Гл. задачей науки делается интерпретация “значения” структурной взаимосвязанности разл. компонентов переживаний, к-рые смогут включать и радикалы либо части более неспециализированных совокупностей (“культурных организмов”) — полит., религ., экон. и другие структуры, и “конгениальное” истолкование “манифестаций духа”, предполагающее “творч.” воспроизведение исследователем в собственной душе “психич. состояний вторых индивидов” (по аналогии со своим предшествующим опытом).
Мысль П. стимулировала методол. эмансипацию нормативных дисциплин и ряда наук, для к-рых чисто позитивистская парадигма номологич. знания представлялась неадекватной, — истории, филологии, культурной антропологии, эстетики, педагогики, права. Главными для них стали правила герменевтики, намеченные в поздних работах Дильтея. “Худож. познание письменно зафиксированных жизненных проявлений мы именуем изложением… Мастерство изложения — база филологии. И наука этого искусства имеется герменевтика”. Подобная программа была принята новой философией, например, феноменологией (мысль “жизненного мира” Гуссерля как базы согласия индивидов), фундаментальной герменевтикой Хайдеггера (онтологич. роль языковых структур), но в хорошую науку в этом виде она реально так и не перешла, не обращая внимания на значит, упрочнения, предпринятые по ее разработке Э. Бетти и, в особенности, Гадамером.
Декларативной и неразвернутой оставалась в первую очередь сама техн. сторона процедуры герменевтики, чему мешало ее психол. обоснование у Дильтея. Психологицизм привёл к резкой критике уже баденской школы неокантианства, а позднее — и формирующейся социологии. Риккерт, разделяя идею методич. своеобразия истор. (идиографических) наук, настаивал на
логич. характере П.: “Простое вчувствование постоянно остаётся непонимаемым. Сфера осознаваемого — сфера нечувств, состояний сознания, сфера логич. абстракций. Акт переживания… является толкованием “” понятия переживания в его отношении к сокровищам [культуры]”. Выход из обстановки, угрожающей психол. солипсизмом, он заметил в необходимости ясного осознания методол. общезначимости конструкций и различий генерализации, к-рая представляет собой силу действия, проекцию сокровищ культуры на истор. материал. Тем самым, он вывел проблематику П. из сферы психич. действительности душевной судьбе. “Психологическое ни при каких обстоятельствах не может быть неспециализированным для многих индивидов… В том месте, где этим пренебрегают, в том месте смешивают эмоций. бытие с нечувственным, к-рое мы не принимаем, а понимаем (истолковываем”. Эмпирич. (не догматич., не нормативная) наука обязана принимать к сведенью не всего индивида либо многообразие проявлений его личности, а лишь ту дешёвую фиксации единицу поведения, к-рая охватывается понятием “действия”, чей суть “культурно значим” (обусловлен силой общезначимых сокровищ культуры, кристаллизирующихся в потоке исторически происходящего). Познание смысла предполагает интерпретацию, понятийные элементы, конструкции к-рой заданы логическим “отнесением” к культурным сокровищам. Но уже Трёльч указал на содержат, и светло синий. несоответствия, вытекающие из риккертовской концепции П.: система ценностей, становящаяся основанием для истолкования культурных артефактов и явлений, расходится с идеей истор. изменчивости, постоянной трансформации действительности. Попытки выхода из данной задачи, предлагающие дискретные предметные толкования культуры, напр., в духе космосов, служащих неспециализированным масштабом либо контекстом для интерпретации отд. культурных событий, либо их циклов (Шпенглер, Данилевский, Тойнби и др.), приводили к резким возражениям эмпирич. исследователей культуры — историков, социологов, упреки в метафизике либо склонности к идеол. спекуляциям на тему социальной истории. Не смотря на то, что нельзя отрицать относит. пригодность этих подходов для описания локальных культурных совокупностей либо сооб-в (первым делом — “примитивных” либо традиц. культур), они выясняются совсем не адекватными для изучения сложных, высокодифференцированных и неоднородных по собственному составу совр. обществ.
Психологицизм (в собственных ранних предположениях) в качестве концептуальной базы П., опирающийся на опыт самые очевидных и в этом замысле — самые тривиальных смысловых связей, сохранился лишь в тех гуманитарных дисциплинах, к-рые озабочены проблемами консервации культурного наследия, а не теор. инновацией, когнитивной строгостью, корректностью анализа, то есть: в филологии, эстетике, искусствознании, и в разл. предположениях их философско-методол. обоснования (философии судьбы, неогегельянстве, феноменологии, в особенности ранней, герменевтике и др). Для более развитых в эпистемологич. отношении наук, перешедших к формализации собственного предмета изучения, эти неспециализированные правила были совсем недостаточны.