от грязи лицом и, задыхаясь, прохрипел:
— Давайте хлопцы, давайте!
— Ой!! — закричал кто-то в первых рядах, на крик метнулись. Тимка с кошмаром заметил, как на склоне задышала, приподымаясь, целая несколько мешков. Внезапно между ними вырвался и подпрыгнул вверх тёмный блестящий купол и растаял в широком потоке. Пара мешков не легко полетели вниз, а на их месте кривой струей забило нежданно чистая вода. Ленька прыгнул в том направлении с мешком и внезапно провалился по пояс. Над головой раздался резкий голос отца:
— Все наверх! Долой из этого! Разбегайся по плотине!
Тимка лишь на миг посмотрел назад на отца. Он мелькнул в его глазах дрожащим пятном и провалился сквозь землю в общем вихре тревоги. По Тимкиным коленям ударила холодная волна воды, позже она ударила в грудь и повалила навзничь. Падая, Тимка ухватился за плечо Пети, но и Петя падал… Перед самым лицом Тимки появилась нога лошади, и чей-то голос сообщил тихо:
— Хватай того!
Думается, это был голос отца. Тимка кувырком понесся вверх. Он опомнился лишь тогда, в то время, когда почувствовал на щеке необычную мокрую щетку. Он открыл глаза и заметил страшно близко лицо Губенко. Тимка рукой отстранил от глаз его бороду и сообщил:
— Я… ничего… Я поднимусь. А где Петя?
— Подожди подниматься, — сообщил Губенко.
Он не легко взбирался на насыпь. На насыпи сидел на коне и держал на руках Петю.
Тимка посмотрел назад: по плотине бежали люди. Внизу уже везде была вода. В месте прорыва она шла горбатым плачущим потоком и остервенело била в стенке ближайшего домика. Домик кренился под ее ударом, его крыша приподнялась одним краем и внезапно упала.
— Финиш, — сообщил папа. — Мы с тобой, думается, сыновьями поменялись.
Губенко поставил Тимку на плотину.
— Разберемся.
Лодка плыла по улице Райка. В лодке сидели папа, Губенко, Петя. Тимка не выяснял собственной улицы — лишь верхние части стен показывались над водой и как шалаши находились на них крыши. На одной крыше сидел Бычков и кричал лодке:
— А-а! Катаетесь!? Вам кататься? А я? Дом забрали и сына забрали?
Он ударил кулаком в грудь:
— Сына забрали!
— Выпил? — тихо задал вопрос Минаев.
Бычков выкатил глаза:
— Выпил. А что же ты думаешь? Уже и выпить запрещено. Ах, вы… утопийцы! Утопийцы! Сына забрали!
Губенко засмеялся:
— Да кому таковой папа нужен? Барахло! И верно Ленька сделал. На что ему таковой папа?
— Не нужен, значит? Не нужен?
Лодка была уже на большом растоянии, а Бычков все еще шумел.
Тимка шепотом говорил Пете, что Ленька отказался от отца и живет сейчас в общежитии фабзавучников. Расширяя глаза, Тимка сообщил:
— Говорит: я рабочий, а это не мой папа. Он, говорит, — шкурник. Ты осознаёшь?
Петя кивнул головой:
— Он верно сообщил.
И Тимка кивнул головой:
— А как же, само собой разумеется, верно: такая беда, а он хату сооружает, думает — вот получу! Все себе хватает и хватает. Правда?
Какой-нибудь двухлетний Жора наблюдает с презрением на чашку молока, замахивается на нее ручонкой и отворачивается. Жора сыт, у него нет жажды выпивать молоко. Данный будущий человек не испытывает никаких прорывов в области питания. Но, возможно, имеется другие области, где его потребности слишком мало удовлетворены. Возможно, у него имеется потребность в симпатии к вторым людям либо, по крайней мере, к вторым существам. А вдруг у Жоры еще нет таковой потребности, то, возможно, ее необходимо создать?
Мать наблюдает на Жору амурным взором, но эти вопросы почему-то не интересуют мать. Он не интересует и любую наседку, любую мать в зоологическом царстве.
В том месте, где жизнь направляется инстинктом, в том месте у матери единственная цель — накормить детеныша. И зоологические матери делают эту задачу с добропорядочной простотой: они запихивают в раскрытые пасти, клювы, рты те продукты, каковые им удается добыть и притащить в гнездо, запихивают , пока удовлетворенные птенцы не закроют ротовые отверстия. Затем зоологические матери смогут и отдохнуть и заняться собственными, личными потребностями.
Природа-мать очень осмотрительно снабдила зоологических матерей весьма умными условиями. Во-первых, ласточки и разные воробьихи, дабы накормить собственных деток, должны совершить пара десятков, а возможно, и пара сотен рейсов в воздухе в течение одного рабочего дня. Пустяковая букашка. содержащая в собственном теле какую-нибудь сотую долю калории, требует отдельного рейса, довольно часто наряду с этим неудачного. Во-вторых, зоологические матери не владеют членораздельной речью. Это достижение свойственно лишь человеку. Выходит как словно бы, что людские матери поставлены в значительно лучшие условия. Но эти удачные условия сплошь и рядом становятся обстоятельством гибельного воспитания людских детей…
Над человеком шефствуют законы людской общества, а не только законы природы. Законы социальной судьбе владеют намного большей точностью, значительно громадным удобством, большей логикой, чем законы природы. Но они предъявляют к человеку значительно более жёсткие требования дисциплины, чем мать-природа, и за пренебрежение данной дисциплиной наказывают весьма строго.
Часто возможно замечать: людская мама обнаруживает склонность подчиняться лишь законам природы, но одновременно с этим не отказывается от благ людской культуры. Как возможно назвать такое поведение? Лишь двурушничеством. И за это правонарушение матери против высокой людской сущности дети несут тяжелое возмездие: они вырастают неполноценными участниками людской общества.
Отечественной матери не требуется тратить столько энергии, дабы накормить собственных детей. Людская техника изобрела рынки, магазины, громадную организованную заготовку продуктов питания. И исходя из этого пагубно-излишней делается страсть как возможно больше напихать пищи в ротовые отверстия детей. И тем более страшно как попало использовать для данной цели такое сложное приспособление, как членораздельная обращение.
Жора наблюдает с презрением на чашку молока. Жора сыт. Но мать говорит Жоре:
— Кошка желает съесть молоко. Кошка наблюдает на молоко. Нет! Кошке не дадим! Жора скушает молоко! Отправилась вон, кошка!
Слова матери похожи на правду. Кошка вправду наблюдает, кошка в действительности не прочь позавтракать. Жора наблюдает на кошку подозрительно. И природа-мать торжествует: Жора не имеет возможности допустить, дабы молоко ела кошка.
С таких пустяков начинается самолюбец.
Я не аскет, но нужна диалектика эмоций.
Ф. Дзержинский
Возможно, все вопросы воспитания возможно свести к одной формуле: воспитание жадности. Постоянное, неугомонное, тревожное, странное рвение потребить способно выражаться в самых разнообразных формах, часто вовсе не ужасных по внешнему виду. С самых первых месяцев судьбы начинается это рвение. Если бы ничего, также рвения, не было, социальная судьба, людская культура были бы неосуществимы. Но рядом с этим рвением начинается и растет знание судьбы, и в первую очередь знание о пределах жадности.
В буржуазном обществе жадность регулируется конкурентностью. В том месте размах жажд одного человека ограничивается размахом жажд другого. Это похоже на колебание миллионов маятников, расположенных в беспорядке в тесном пространстве. Они ходят в плоскостях и разных направлениях, цепляются приятель за приятеля, толкают, царапают и скрежещут. В нашем мире выгодно, накопив себе инерцию железной массы, размахнуться посильнее, сбить и стереть с лица земли перемещение соседей. Но и в нашем мире принципиально важно знать силу соседских сопротивлений, дабы самому не расшибиться в неосторожном перемещении. Мораль буржуазного мира — это мораль жадности, приспособленной к жадности.
В самом людской жажде нет жадности. В случае, если человек пришел из дымного города в сосновый лес и дышит в нем радостной полной грудью, никто ни при каких обстоятельствах не будет обвинять его в том, что он через чур и жадно потребляет кислород. Жадность начинается в том месте, где потребность одного человека сталкивается с потребностью другого, где радость либо удовлетворение необходимо забрать у соседа силой, хитростью либо воровством.
В отечественную программу не входят ни отказ от жажд, ни голодное одиночество, ни нищенские реверансы перед жадностью соседей.
Сы живем на вершине величайшего перевала истории, Сейчас начинается новый строй людских взаимоотношений, новое и новая нравственность право, основанием для которых есть победившая мысль людской солидарности. Маятники отечественных жажд взяли возможность громадного размаха. Перед каждым человеком сейчас раскрывается широкая дорога для его стремлений, для его благополучия и счастья. Но он трагически попадает в невыносимое положение, в случае, если на этом свободном, просторном пути вздумает по ветхой привычке функционировать локтями, потому что кроме того пионерам сейчас хорошо как мы знаем, что локоть дан человеку чтобы ощущать соседа, а не чтобы прокладывать себе дорогу. Агрессивное тыканье локтями в наши дни имеется воздействие не столько кроме того распутное, сколько глупое.
В социалистическом обществе, на разумной идее солидарности, нравственный поступок имеется одновременно с этим и самый умный. Это весьма значительное событие, которое должно быть известно воспитателю и каждому родителю.
Представьте себе толпу голодных людей, затерявшихся в какой-нибудь пустыне. Представьте себе, что у этих людей нет организации, нет эмоции солидарности. Эти люди любой за собственный ужас, любой в меру собственных сил ищут пищу. И вот они нашли ее и ринулись к ней в общей, свирепой свалке, уничтожая друг друга, уничтожая и пищу. И в случае, если в данной толпе найдется один, что не полезет в драку, что обречет себя на голодную смерть, но никого не схватит за горло, все остальные, само собой разумеется, обратят на него внимание. Они воззрятся на его умирание глазами, расширенными от удивления. Одни из этих зрителей назовут его подвижником, нравственным храбрецом, другие назовут дураком. Между этими двумя суждениями не будет никакого несоответствия.
Сейчас представьте себе второй случай: в таком же положении оказался организованный отряд людей. Они объединены сознательной уверенностью в нужной общности собственных заинтересованностей, дисциплиной, доверием к своим вождям.
Таковой отряд к отысканным запасам пищи направится строгим маршем и остановится перед запасами на расстоянии нескольких метров по жёсткому командному слову лишь одного человека. И в случае, если в этом отряде найдется один человек, у которого заглохнут чувство солидарности, что завопит, зарычит, оскалит зубы и ринется вперед, дабы одному поглотить отысканные запасы, его тихо заберут за шиворот и сообщат:
— Ты и подлец, ты и дурак.
Но кто же в этом отряде будет примером нравственной высоты?
Все остальные.
В ветхом мире моральная высота была уделом редких подвижников, число которых измерялось единицами, а исходя из этого снисходительное отношение к нравственному совершенству в далеком прошлом сделалось нормой публичной морали. Фактически говоря, были две нормы. Одна парадная, для нравственной проповеди и для экспертов-подвижников, вторая для обычной судьбы и для умных людей. По первой норме надеялось дать бедному последнюю рубаху, раздать имение, подставлять правую и левую щеки. По второй норме этого ничего не полагалось, да и по большому счету ничего не полагалось святого. Тут измерителем нравственности была не нравственная высота, а обычный житейский грех. Так уже и вычисляли: все люди грешат, и ничего с этим не сделаешь. Грешишь в меру — это и было нормой. Для приличия надеялось один раз в год подвести линии всем грехам за истекший период, кое-как попоститься, пара часов послушать гнусавое пение дьячков, на минутку притаиться под замасленной епитрахилью батюшки… и списать на убыток все прегрешения. Обыденная нравственность не выходила за границу среднего греха, не так тяжелого, дабы быть уголовщиной, не так и не сильный, дабы заслужить обвинение в простоте, которая, как мы знаем, хуже воровства.
В социалистическом обществе нравственное требование предъявляется всем людям и всеми людьми должно выполняться. У нас нет парадных норм святости, и отечественные нравственные перемещения выражаются в поведении весов.
Да, у нас имеется Храбрецы СССР, но, отправляя их на подвиг, отечественное правительство не устраивало им особенного экзамена. Оно выбирало их из неспециализированной массы граждан. на следующий день оно отправит на подвиг миллионы людей и не будет сомневаться в том, что эти миллионы найдут такую же нравственную высоту. В любви и уважении к нашим храбрецам меньше всего морального удивления. Мы любим их по причине того, что солидарны с ними — в их подвиге видим необходимый для нас практический пример и для отечественного поведения.
Отечественная нравственность вырастает из фактической солидарности трудящихся.
Коммунистическая мораль лишь по причине того, что она выстроена на идее солидарности, не может быть моралью воздержания. Требуя от личности ликвидации жадности, уважения к жизни и интересам товарища, коммунистическая мораль требует солидарного поведения и в любой другой ситуации, и в особенности требует солидарности в борьбе. Расширяясь до философских обобщений, мысль солидарности захватывает все области судьбы: жизнь имеется борьба за любой завтрашний сутки, борьба с природой, с темнотой, с невежеством, с зоологическим атавизмом, с пережитками варварства; жизнь — это борьба за освоение неисчерпаемых неба и сил земли.
Удачи данной борьбы будут прямо пропорциональны величине людской солидарности.
Лишь двадцать лет прожили мы в данной новой нравственной атмосфере, а какое количество уже мы пережили великих сдвигов в самочувствии людей.
Мы еще не можем заявить, что мы уже совсем усвоили диалектику коммунистической морали. В значительной степени в отечественной педагогической деятельности мы руководствуемся интуицией, больше сохраняем надежду на отечественное чувство, чем на отечественную правильную идея.
Довольно много еще живет в нас пережитков ветхого быта, ветхих взаимоотношений, ветхих привычных моральных положений. Сами того не подмечая, мы в собственной практической жизни повторяем многие неточности и фальсификаты истории . Многие из нас бессознательно преувеличивают значение так называемой любви, другие еще носятся с верой в так именуемую свободу, не подмечая сплошь и рядом, что вместо любви они воспитывают сентиментальность, а вместо свободы — своеволие.
Из области неспециализированных солидарных заинтересованностей вытекает мысль долга, но не вытекает прямо исполнение долга. И исходя из этого солидарность заинтересованностей еще не образовывает нравственного явления. Последнее наступает лишь тогда, в то время, когда наступает солидарность поведения, В истории постоянно существует солидарность заинтересованностей трудящихся, но солидарная успешная борьба стала вероятна лишь в конце отечественного исторического опыта, завершенного мыслью и энергией великих вождей рабочего движения.
Поведение имеется сверхсложный итог не одного сознания, но и знания силы, привычки, ухватки, приспособленности, смелости, здоровья и, самое основное, — социального опыта.
С самых малых лет советская семья обязана воспитывать данный опыт, обязана организовать упражнение человека в самых разнообразных солидарных перемещениях, в преодолении препятствий, в весьма тяжёлом ходе коллективного роста. В особенности принципиально важно, дабы чувство солидарности у мальчика либо у девочки не строилось лишь на узких домашних транспарантах, а выходило за границы семьи в широкую область советской и общечеловеческой судьбе.
Заканчивая первый том Книги для своих родителей, я разрешаю себе сохранять надежду, что она принесет некую пользу. Я в основном рассчитываю, что читатель в данной книге отыщет для себя нужные отправные позиции для собственного активного педагогического мышления. На большее я рассчитывать не могу. Любая семья отличается своеобразием жизненных условий и жизни, любая семья обязана самостоятельно решать многие педагогические задачи, пользуясь для этого отнюдь не готовыми, забранными со стороны рецептами, а только совокупностью неспециализированных правил коммунистической морали и советской жизни.
В первом томе я успел затронуть лишь узловые вопросы, связанные со структурой советской семьи как коллектива. В будущем рассчитываю перейти к вопросам духовной и эстетического культуры воспитания и материальной семьи. Было бы нужно, дабы второй том был написан не только на основании моего личного опыта, но и на опыте вторых людей. Исходя из этого я буду весьма благодарен тем родителям, каковые напишут мне о собственных мыслях, затруднениях, находках. Такое общение между читателем и писателем будет лучшим выражением отечественной солидарности.
К о н е ц п е р в о г о т о м а
ФРАГМЕНТЫ ОТДЕЛЬНЫХ ГЛАВ ПЕРВОГО ТОМА КНИГИ ДЛЯ ВАРИАНТЫ и РОДИТЕЛЕЙ ТЕКСТА
1. Потребности в воспитании и семье
Я за Алешу не опасаюсь. Дружная, разумная семья к 18 годам приведет в порядок Алешины потребности, а тем временем советская судьба укажет ему подлинные трудовые дороги к достатку и комфорту. Но от этого не изменяется лицо конфликта в Алешиной семье, и это лицо то же, что и в семье Коли, — и тут потребности выросли из опыта удовлетворения, а не из опыта борьбы.
Но как же быть?.. Как организовать опыт борьбы в советском домашнем хозяйстве? Не существует ли непреодолимое несоответствие между естественным достатком социалистической семьи и естественным правом детей. Правом, так сообщить, на нетрудовые доходы?
Семья — естественный человеческий коллектив. И исходя из этого очень многое в семье должно быть разумно и соответствовать лучшим людским законам. В случае, если семью очистить от пагубных наслоений вековой эксплуатации человека человеком, в ней останутся лишь естественные и простые отражения людской культуры, она может вместить в себя самые идеальные формы судьбы.
Великий закон коммунизма от каждого по свойству, каждому по потребностям для многих еще представляется фактически неуловимым, многие еще не могут себе представить таковой высокой принцип распределения, предполагающий еще невиданные формы честности, доверия, чистоты людской нравственной личности.
А в это же время данный закон в далеком прошлом используется в семье и используется тем полнее, чем дальше семья отходит от формы отцовской деспотии и приближается к форме свободного людской коллектива. И советская семья направляться этому закону нужно и последовательно и не имеет возможности не направляться без опасности прекратить быть советской семьей.
Именно поэтому радостному событию отечественная семья делается настоящей школой коммунистической морали. Но конкретно исходя из этого чрезвычайную важность получает вопрос о норме потребности, в противном случае говоря, все тот же вопрос о домашнем хозяйстве.
И возможно, еще более ответственным вопросом делается следующий: домашний коммунизм поведения обязан непременно перерастать в коммунизм публичного поведения. В другом случае мы воспитаем самую жалкую тварь, какая лишь вероятна на свете, — ограниченного патриота собственной квартирки, жадненькую и жалкую зверушку домашней норы.
Избалованные и изнеженные дети, каждые прихоти которых удовлетворяются родителями, вырастают выродившимися и слабовольными эгоистами (Ф.Дзержинский).
Дорогие родители!
Отдохните от таковой непривычной философии и проделайте мелкую практическую работу. Разглядите хорошенько вашу собственную семью и сообщите себе самим, лишь честно, к какому типу по состоянию потребностей относится ваша семья.
А типы бывают такие.
А. Семья не абсолютно удовлетворяет потребности собственных участников, но дружно и деятельно пытается к улучшению собственного положения, к увеличению дохода, к упорядочению хозяйства, к сокращению непроизводительных затрат.
Б. При таком же неполном удовлетворении члены семьи ни за что не борются, ноют, ссорятся, впали в панику, опустили руки.
В. Потребности семьи удовлетворяются именно. Нет никаких прорывов, но и излишков не образуется. Семья, так сообщить, идеально успешная.
Г. Потребности семьи не только абсолютно удовлетворены, но и образуется некий остаток, принимающий форму сбережений, допустим, в обычный сберегательной кассе вашего района.
Д. Потребности семьи удовлетворены абсолютно, но и остатка никакого не получается. По какой причине? В силу того, что не считая обычных потребностей у участников семьи завелись потребности, так сообщить, сверхнормальные, очевидно излишние, для любого свежего глаза несимпатичные — рвение к кутежам, к роскоши, к безлюдному, но дорогому времяпровождению, к чванству, к пусканию пыли в глаза.
Так вот: к какому из этих типов возможно отнесена ваша семья?
В приведенном перечислении домашних типов я не упомянул еще один, в тайной надежде, что у нас таких семей нет, а вдруг и имеется, то члены их никаких книг не просматривают и никаких вопросов не решают. Это такая семья, в которой легко тяжело разобрать, где кончаются потребности, и начинается так называемая будущее, где любой живет по-своему, по-своему копается с потребностями собственными и соседскими, по-своему вырывает кусок у соседа и по-своему проклинает его за неуступчивость.
Дорогие родители! Сознайтесь, что на протяжении выполнения вами предложенной практической работы, вас весьма подмывало покривить душой и указать не тот тип семьи, что в действительности у вас отмечается, а тот, что вам больше нравится, что вы желали бы на деле завести у себя, что вас, так сообщить, соблазняет. В противном случае говоря, к которому вы вольно либо нечайно стремитесь.
Вы, само собой разумеется, в глубокой тайне сохранить это ваше желание, и зря были бы отечественные попытки пробраться в эту тайну. Но так как типов всего пять, то что нам мешает пересмотреть их с позиций их привлекательности. В случае, если в этом просмотре я нечаянно задену тайные струны вашей души, простите, пожалуйста. Так как все равно об этом никто не определит: я тайну свято сохраню, а вы также ни за что не согласитесь.
Мы говорим с глазу на глаз. А в таких случаях легче сказать друг другу правду. Посильнее всего вас притягивает к себе тип Д, не смотря на то, что время от времени вы и отворачиваетесь от него с отвращением. Но такова уже слабость людская, узнаваемая еще со времен святого Антония. А так как пороки в любой момент умнее добродетелей, что блестяще доказано товарищем Салтыковым, то и ваш ум приходит на помощь и подсказывает коварно: наговорить, само собой разумеется, возможно различных словечек, от которых на десять верст несет осуждением. Сообщил человек слово кутежи, и всем страшно стало, а по какой причине обязательно кутежи, и кто сейчас кутит, да и в то время, когда кутить? Но иметь на столе хорошую бутылку вина, в праздничных случаях бутылку Абрау совсем хорошо. И в случае, если раза два в шестидневку собрать радостных друзей, расположить их милым веночком около накрытого стола, а на столе поставить лучшие эталоны Наркомпищепрома, выпить и закусить, само собой разумеется, не до положения риз, а лишь до весел вечно, какой тут грех? Либо собраться в ресторане… Эх! Все-таки приятное это дело. Либо по какой причине роскошь? Что такое роскошь? Скажем, кабинет в 30000, роскошь либо не роскошь? Но он же продается? Его возможно приобрести. И по большому счету, кабинет отнюдь не роскошь. И издания Академии, выстроенные нарядными корешками от неба до почвы, также не роскошь. И не тщеславие, в силу того, что все равно никто не верит, что хозяин просматривает эти книги. Это легко изящно.
Такое же словечко чванство. Его в далеком прошлом уже произносят, это словечко, и, само собой разумеется, это плохо чваниться. Но кто же чванится? Никто. Легко при помощи этого слова счеты сводят с теми, кто на деле, по-настоящему, фактически ведет борьбу с уравниловкой. В то время, когда у человека заслуженная, само собой разумеется, квартирка из нескольких помещений, ситуация, пара костюмов, из которых один заграничный, библиотека и подобранные, соответствующие кадры друзей, в то время, когда у жены имеется китайский либо японский глубокого светло синий цвета халатик, в то время, когда уже очень сильно пахнет бензином от приближающегося собственного авто, в то время, когда и казенный автомобиль к вашим услугам, в то время, когда летом вы имеете возможность дышать не стандартным муниципальным воздухом, а только что изготовленным специально для вас дачным нектаром — в то время, когда все это налицо, конечно, у вас появляется и подходящая осанка, и идея ваша трудится храбрее, и язык получает склонность к уверенному изречению, и по большому счету нет никакого сомнения в том, что вы существо избранное, отмеченное природой. Прошу вас, носите это существо с преимуществом, не цепляйтесь боками за потертые бока обычных смертных, не заводите уравниловки.
Фактически говоря, ничего нельзя возразить против таковой речи. Страшное обилие возможно заслужено вами, возможно не заслужено вами, но чуть ли оно сломает вас еще больше. Отлично уже то, что вы довольны. Возможно, хорошее настроение окажет помощь вам лучше делать то дело, которое вам поручено.
Но… у вас имеется дети. Они также живут в волнах этого чрезмерного изобилия, они также поглощают его без меры и логики, они также покупают уверенность — в особенном предопределении, и, честное слово, это неподалеку ушло от теории светло синий крови.
Ваши дети, воспитанные в практике неоправданных потребностей, безудержного и пассивного потребления, к каким берегам придут с возрастом, к каким должны подготавливаться тяжёлым опробованиям? Но кроме того и не это самое серьёзное. Какую идеологию вы дадите вашим детям, к какой людской истории вы их приготовляете?
не сильный взоры некоторых не смогут оторваться от типа Д, тем более что кое-кто уже замечал такую жизнь и позавидовал ей.
Это не наша жизнь; если она, действительно, очень редко у нас видится, то это не больше, как неопасные фурункулы и случайность на отечественном теле. Они скоро проходят, и в противном случае быть не имеет возможности.
Но рвение к такому типу видится. Время от времени оно начинает реализоваться, в большинстве случаев с опаской, с невинной миной на лице. Легко появляется какой-нибудь японский халатик глубокого светло синий цвета, позже второй, третий. На библиотечных полках все прибавляется и прибавляется корешков Академии, не смотря на то, что все окружающие замечательно знают, что никто в доме этих книг не просматривает. Это никого не смущает — тут тщеславие уже начинает сбрасывать пролетарскую спецовку и показывается в открытом виде. Из вторых аксессуаров раньше всего появляется чванство, самая глупая форма поведения в отечественных условиях и одновременно с этим самая ужасная, потому что что возможно трагичнее одиночества идиота, мнящего, что он отмечен перстом провидения. все равно наступит момент, и его отметит второй перст, значительно более честный и настоящий — перст советской печати и публичного мнения. И тогда крышка, выражаясь тривиально.
В случае, если кроме того вам нравится таковой тип семьи, вспомните о ваших детях. (Представьте себе: они также живут… одно слово потом неразборчиво)
Что сообщить о вторых домашних типах?
Запрещено, само собой разумеется, возражать против вкладов в сберкассы, нельзя возражать и против типа В, в то время, когда все довольны и ничего больше не требуется, но возможно возразить против нравственной картины для того чтобы благополучия.
Разрешите нам быть поклонниками типа А.
Мы не возражаем и против типа В и против типа Г. Прошу вас, складывайте ваши деньги в сберкассе, это во всех отношениях полезно, но сделайте милость, не консервируйте личности и вашей личности ваших детей в полном удовлетворении. Пускай в вашей семье постоянно будут налицо неудовлетворенные потребности, пускай они тревожат и тревожат вас, пускай в первых рядах у вас стоит что-нибудь малодоступное, требующее борьбы, напряжения, труда либо осторожности. Возможно, и Яша из книги А. Барбюса желал бы иметь отдельную помещение, но ее не имеет, и это замечательно.
Таковой стиль семьи непросто организовать, потому что для этого требуются и внимание к свойствам, и постоянна филигранная работа над потребностями. Так как те самые, каковые всем довольны и пользуются совершенным благополучием, вероятнее, по уровню потребностей стоят весьма невысоко.
2. В семье Веткиных
…Оксана завертела ручкой крана, разливая чай в отечественные чашки. Но строгий порядок за столом сейчас как-то расшатался, и последний удар ему был нанесен Марусей. Она стояла за своим примостком, пялилась громадными глазами на отца и запищала:
— А сказку? А ты что сказал? Про медведя сказал.
Все скоро посмотрели назад на Степана Денисовича, и все глаза и глазенки требовательно и с увлечением заулыбались.
Разумеется в том, что сказка на данный момент начнется, ни у кого не было сомнений, в силу того, что все парни захватили в порции коржей и руки чашки и
передвигались на скамейках ближе к батьке. За помостком Маруся заявила протест:
— Не закрывайте! Не закрывайте! Витька, уходи, чего ты закрываешь!
Ванька старший поставил табуретку между отечественным столом и примостком и обьявил мелочи:
— Не бузите! Батько тут сидит!
Анна Семеновна безнадежно махнула на детей обеими руками:
— Да чего вы подняли такое?! Чай же выпить необходимо.
Но Ванюшка звучно распорядился, поворачиваясь на скамейке фронтом к Ванькиной табуретке:
— Мы будем выпивать чай, а он пускай говорит.
Степан Денисович недовольно напружинился и посерьезнел, кроме того вернул собственную сосательную мину:
— Да чего вы! Какую в том месте сказку! У нас же гость!
Но ему ответил неспециализированный возмущенный галдеж, тяжело было кроме того разобрать, по какой причине все закричали, но все были несклонны к уступкам. Около самого моего уха Васька кричал:
— И гость пускай слушает.
Марусин голос покрывал всех и остался последним хвостиком неспециализированного возмущения:
— …про медведя сказал? А что день назад сказал?
Я присоединился и собственный голос к народному требованию:
— Говорите, Степан Денисович! Я двадцать лет сказок не слушал.