Так, группы не порождают деиндивидуацию, а скорее перевешивают индивидуализм, в зависимости от ситуации[414].
Игра в «Собачку»
Вы не забывайте детскую игру в «Собачку»? Это достаточно злая игра, где дразнят водящего. В большинстве случаев два игрока кидают друг другу мяч, а «собачка» – человек, находящийся между ними, – обязан перехватить мяч. Звучит безобидно, правда? За исключением того, что, в то время, когда я бывал «собачкой», я в большинстве случаев весьма расстраивался, в силу того, что это смотрелось так, как словно бы меня исключили, т. е. я – аутсайдер.
Беспокойство о том, что думают другие, возможно одним из самых сильных предлогов озабоченности – для нас и для животных. В действительности, как вычисляет Филипп Рошa[415]: «Быть человеком на деле свидетельствует заботиться о собственной репутации». Изгнание из группы – это нехорошая участь, которую он именует «психотерапевтической смертью». Быть ненавидимым и отвергнутым соплеменниками весьма болезненно. Многие из нас не забывают, как в юные годы мы расстраивались, в то время, когда нас дразнили либо не принимали в команду. Время от времени такие события кажутся личной катастрофой.
Конкретно исходя из этого такие явления, как дедовщина либо травля, – это не просто физическая жестокость, они наносят важную психотерапевтическую травму. Согласно данным обзора Национального университета детского здоровья США от 2001 года, каждый третий ребёнок знаком с травлей[416]. Она чаще случается среди мальчиков, чем среди девочек, и гендерные проявления жестокости неодинаковы[417]. Среди мужского пола распространено физическое и словесное запугивание, тогда как женский пол применяет в основном словесную травлю, распространение и высмеивание слухов. Но, не смотря на то, что девочки меньше прибегают к физическому насилию, нейробиологи показывают, что они с таким же успехом имели возможность бы ударить собственную жертву кулаком, потому, что боль от социального отвержения не меньше настояща.
Психолог Кип Уильямс из Университета Пурдью (Purdue ) знает это не понаслышке. в один раз он гулял в парке с собакой, и нежданно его в пояснице ударил диск фрисби. Он кинул тарелку обратно одному из двух ребят, игравшихся в нее, и они начали, играясь, бросать ее Кипу. Это было радостно. Но примерно через 60 секунд парни прекратили бросать тарелку ему, переведя внимание друг на друга. И скоро стало ясно, что парни не планируют опять включать Кипа в собственную игру. Доктор психологических наук был сам удивлен тому, как его расстроило это исключение из игры (притом что его включили в игру всего на 60 секунд и что это были совсем незнакомые люди!). Он светло осознал, как мы чувствительны к остракизму.
Основываясь на собственных переживаниях в парке, Кип создал компьютерную симуляцию, известную как «Кибербол», где сканируется мозг взрослых участников игры, тогда как они перебрасываются мячиком с двумя вторыми товарищами по игре[418]. Так же, как это было при с фрисби, игра в «Кибербол» проходит нормально, пока эти двое не начинают бросать мячик лишь друг другу, игнорируя того, кто находится в устройстве сканирования мозга. В то время, когда это исключение из игры делается очевидным, передняя поясная кора мозга, которая активизируется при социальном познании, начинает загораться, демонстрируя активность. Дело в том, что боль отверженности также связана с передней поясной корой, играющейся ключевую роль в механизмах разрешения конфликтных обстановок. Социальное исключение из игры сначала порождает неожиданное оцепенение, а после этого страдание, потому, что оно активирует области, ассоциируемые с эмоциональной болью.
Равно как и при истощения эго, те, кого отвергают коллеги, чаще норовят подкрепиться сладким печеньем, прибегая так к успокаивающей пище[419]. В то время, когда мы говорим, что взяли эмоциональный удар, это, возможно, не просто метафора. Мы вправду испытываем такую же боль, как от удара кулаком в пузо.
Примечательно то, как мы чувствительны к отверженности. Кроме того в то время, когда участники «Кибербола» играются всего несколько мин. (и замечательно знают, что это всего лишь компьютерная симуляция), они все равно ощущают боль отверженности[420]. И эта боль не зависит от личностных изюминок игроков. (Она не показывает, что они через чур чувствительны.) Нет, в остракизме имеется что-то фундаментальное и автоматическое[421]. Уильямс говорит, что такая реакция должна быть «аппаратно-встроенной», и показывает на то, что у большинства социальных животных изгнание из своры свидетельствует смерть. Вот по какой причине люди так реагируют. В случае, если нам думается, что нам угрожает изгнание, мы становимся сверхбдительны в отношении тех, кто нас окружает, ища подсказки в том, как люди взаимодействуют с нами, и возможности воссоединения с группой[422]. Исключенные личности прибегают к поведению, которое увеличивает возможность воссоединения с группой. Начинают подражать, соответствовать требованиям, подчиняться распоряжениям и сотрудничать кроме того с теми, кто того не заслуживает (иногда становясь такими подобострастными, что готовы дать согласие с мнением тех, кто очевидно не прав).
В случае, если эти попытки снискать размещение проваливаются, то подвергнутые остракизму личности меняют курс и вместо того, дабы стараться понравиться, становятся злыми и агрессивными: «взглянуть на меня, я стою вашего внимания. Я не невидимый, линия забери». Сейчас они стремятся распространить собственный влияние на вторых, дабы быть увиденными.
Аутсайдеры реже готовы прийти на помощь и более агрессивны к вторым, независимо от того, являются ли эти другие виновниками их изгнания либо нет. К примеру, в одном опыте отвергнутые личности пробовали отомстить тем, что давали ни в чем не повинному очевидцу пятикратную порцию жгучего соуса чили, замечательно зная, что их жертва не выносит данный соус[423]. Множество ужасных случаев стрельбы в школах и многочисленных убийств совершали те, кто ощущал себя социально отверженным. Анализ дневников школьных стрелков понял, что в 13 из 15 изученных случаев стрелявшие были жертвами остракизма[424]. Ясно, что не каждый подвергшийся преследованиям устраивает массовую стрельбу, но в случае, если изгнание устойчиво, то исключенные личности со временем переживают чувство собственной ничтожности и отчуждения. Иногда они избегают общества, становятся абсолютно подавленными и думают о суициде. Людям нужна сопричастность группе.