Еще до начала новой эры почвы, опоясывавшие Средиземное море, были завоеваны Римской империей. Вся эта территория, согретая горячим солнцем юга, издревле славилась хлебными полями, оливковыми рощами, плодовыми садами и виноградниками. Совсем другой, мрачной и неприветливой, показалась римлянам отчизна древних германцев, от которых ведут собственный происхождение кое-какие населения украины. За Дунаем и Рейном римляне встретили необъятные дремучие леса, непроходимые заросли кустарников и болота.
О жизни, нравах и быте древних германцев мы определили из произведений римских писателей, Цезаря (100—44 гг. до н. э.) — одного из историка Римской Тацита — и основателей империи (ок. 55 г.— ок. 120 г. н. э.).
Очень многое в жизни древних германцев удивляло Цезаря. Его соотечественники — римляне жили оседло, а германцы каждый год поменяли собственные поселения. В Риме богачам противостояли обездоленные бедняки, в то время как современные Цезарю германцы владели равными правами и одинаковым достатком. Этим событием Цезарь справедливо растолковывал отсутствие и сплочённость германцев у них внутриплеменных раздоров.
По словам Цезаря, германцы питались в большинстве случаев молоком, мясом и сыром. Это указывает, что их главным занятием было не земледелие, а охота и скотоводство. Живя с незапамятных времен среди болот и лесов, германцы охотились, пасли прирученных животных и собирали плоды диких растений.
В ту пору германцы еще лишь начинали заниматься земледелием. Его формированию мешали болота и леса, обступавшие со всех сторон поля, и недочёт железа, без которого не было возможности вырубать лес и изготовлять орудия для лучшей обработки земли.
Земледелие, охота и защита скота от зверя были не по силам как отдельной семье, так и целому роду. Лишь племя совместными усилиями имело возможность выжигать мелколесье, дабы расширить площадь посева, лишь оно имело возможность совместно охотиться и оберегать собственные стада. Охота и скотоводство продолжительное время помогали германцам основным источником пропитания. Но, чтобы прокормиться продуктами скотоводства и охоты, германцам приходилось в отыскивании выпасов и дичи каждый год переселяться на новые места, по окончании того как был собран урожай с полей.
Каждую весну старейшины дробили снова занятые племенем поля между громадными родами, а любой из родов сообща трудился на отведенной ему почва и поровну дробил урожай между сородичами.
Древнегерманская деревня. В левом верхнем углу — хижины германцев. В сторону от деревни идут лучеобразно расходящиеся линии. Они разделяют примыкающие к деревне почвы на секторы. Один сектор занимает пашня; рядом с ним — пастбище. Через год пашня займет сектор, где было пастбище. В последующие годы пашня будет передвигаться в остальные секторы. Любая семья древних германцев приобретала надел во всех полях общины. На отечественном рисунке крыша каждой хижины помечена условными символами, которыми обозначены кроме этого и наделы в поле данной семьи.
У германцев времен Цезаря не было ни классов, ни страны. Только на протяжении опасности, в то время, когда маленьким, разобщенным племенам угрожало завоевание, или тогда, в то время, когда они сами подготовились к набегу на чужие почвы, избирался неспециализированный вождь, возглавлявший боевые силы объединившихся племен. Но, чуть заканчивалась война, избирательный вождь добровольно оставлял собственный пост. Срочно распадалась и временная связь между племенами. В каждом племени споры соплеменников так же, как и прежде улаживали старейшины.
Рассказы Цезаря запечатлели жизнь доклассового общества древних германцев и отразили черты, характерные вторым народам, жившим родовым строем.
Всего полтора столетия отделяют труд римского историка Тацита «Германия», написанный в 98 г. н. э., от записок Цезаря. Но за это время в жизни германцев очень многое изменилось. Земледелие из второстепенного занятия превратилось в главное. Разбросанные в причудливом беспорядке хижины германцев представляли собой уже постоянные поселения. Примыкавшие к деревне поля, луга и леса принадлежали всей общине. Любой поселенец пас собственный скот на общинных лугах, заготовлял строительный материал и топливо в общинном лесу.
Ко времени Тацита у германцев показался борона и плуг. Применение этих упряжного скота и простых орудий разрешило взяться за обработку почвы отдельным семьям, каковые стали вести собственный независимое хозяйство. Пахотная почва, так же как луга и леса, оставалась собственностью всей общины. Любая семья приобретала от общины примерно равные участки пахотной почвы — наделы.
На отечественном рисунке продемонстрировано землепользование германцев. За германской деревней простирается широкое пространство, поделённое на секторы. Неправильными очертаниями обозначены поля, каковые находятся в одном направлении и занимают только один сектор.
Число сёл тогда было мало, их население незначительно, а избыток свободной почвы разрешал ежегодно засевать часть ее, лишь один из секторов. С каждым годом перенося поля на новое место, в новый сектор, германцы давали полям отдых. Семь-восемь лет плуг не трогал пашни, и за это время их плодородие восстанавливалось.
В секторе, что обрабатывался под пашню в текущем году, видно не одно, а пара полей, ограниченных извилистыми линиями и рассеченных многими полосами. Извилистые очертания полей определяла местность: приходилось огибать овраги, косогоры, болота, выкраивая между ними поля. Штриховка говорит о том, что жители хижин, отдельные семьи занимали не одно какое-нибудь поле полностью, а последовательность полос, разбросанных в различных полях.
Суть данной необыкновенной для римлян совокупности землепользования был в том, чтобы обеспечить равные условия семьям. Одного поля очевидно не хватало общине. Заняв пара полей, члены общины подмечали, что одно из них более плодородно, второе, наоборот, песчаное, неплодородное, одно — подле самой деревни, а второе удалено от нее. Дабы никто не жаловался на нехороший участок и на его удаленность, надел каждой семьи составлялся из полос, разбросанных во всех полях общины. Каждое поле делилось на равновеликие полосы по числу семей.
Но равенство односельчан-общинников длилось недолго. Наличие свободной от леса почвы разрешало всякому общиннику занять лишний добавочный надел. Очевидно, не каждый имел эту возможность: так как обработка дополнительной почвы потребовала лишних рабочих лишнего скота и рук. Тацит говорил о рабах, показавшихся в германской деревне. Значительно чаще это были люди, полоненные на протяжении разбойничьего набега. Весной, в то время, когда размечались новые поля и распределялись наделы, победители, завладевшие на протяжении набега на соседнее племя рабами и лишним скотом, имели возможность взять, не считая простого, кроме этого и дополнительный надел либо кроме того пара таких наделов. Любой из дополнительных наделов обрабатывался рабом, что отдавал господину часть собранного урожая. Раб, возделывавший надел земли хозяина, кормил не только семью господина, но и собственную семью.
Детей рабов не было возможности по виду отличить от детей свободных. Те и другие, загорелые и обветренные, покрытые пылью, игрались совместно в родной деревне, а подрастая, сообща пасли скот, доставляли из лесу хворост, помогали старшим.
Различие проявлялось только среди взрослых. Рабы, лишенные оружия и свободы, не были участниками и членами общины народных собраний. Они должны были повиноваться собственному господину, что, но, редко прибегал к ожесточённым наказаниям и еще реже казнил рабов. Тацит писал, что древнегерманским рабам жилось несравненно легче, чем римским. Более мягкое отношение к рабам разъясняется не особенной добротой германцев. Быт жителей германских поселений был несложной и неотёсанный. В отличие от римлян они не реализовывали хлеба и других продуктов. Все, что давала почва, предназначалось лишь для собственного пропитания, исходя из этого не было необходимости потребовать от раба ни лишнего труда, ни лишних продуктов.
Из рассказа Тацита видно, что на смену прошлому равенству пришло неравенство: показалось различие между рабами и свободными, а среди свободных стали выделяться «первые люди племени» — представители зарождавшейся древнегерманской знати, располагавшие громадным числом рабов, почвы, скота.
Межплеменные войны, присвоение и разбойничий захват добычи львиной доли ее армейскими предводителями содействовали выдвижению и обогащению тех, кого Тацит именовал «первыми людьми». Древнее равенство соплеменников разрушалось, показались имущественные различия, создавалась понемногу углублявшаяся пропасть между появлявшейся знатью, с одной стороны, и рабами и обедневшими участниками общины — с другой.
Многие германцы складывали в битвах собственные головы, а их семьи, утратив кормильцев, не смогли сомостоятельно обрабатывать собственные участки земли. Нуждаясь в семенах, скоте, пище, беднота попадала в долговую кабалу и понемногу лишалась части прошлых наделов, переходивших в руки более знатных соплеменников и богатых. Со временем правнуки и внуки древнегерманских рабов и обедневших свободных превратились в зависимых крестьян, в крепостных.
Довольно много столетий спустя германские нацисты, пробуя внушить молодежи преклонение перед вооруженным насилием, воспитать в ней стремление и жестокость паразитически жить за счет порабощенных народов, приписывали древним германцам особенную воинственность и призывали германских юношей подражать предкам.
В некоторых песнях и преданиях древних германцев видится прославление завоеваний и войны, но они отражают вовсе не думы всего народа, а лишь паразитические нравы и хищнические побуждения той знати, о которой Тацит писал: «Они вычисляют постыдным покупать позже то, что возможно завоевать кровью!» Такие же грабительской прославления добычи и попытки войны знает история всех древних народов, из среды которых выдвигалась знать с свойственными ей захватническими рвениями.
Во времена Тацита древние германцы, кроме вождей, которых выбирали за доблесть на период войны, стали выбирать правителей из знати и в мирное время. Те, кого Тацит именует «первыми людьми племени», дабы упрочить собственный господство над соплеменниками, стремились подчинить все племя правителям, вышедшим из последовательностей знати.
Эти правители — «конунги», как их именовали древние германцы, — еще не имели громадной власти. Но кое-какие вопросы уже решались в тесном кругу «первых людей», совещавшихся с конунгом. Тут сговаривались, как совершить народное собрание, дабы не пострадали интересы знати. Но наиболее значимые дела во времена Тацита решало народное собрание. Оно происходило в большинстве случаев в полночь. На опушке леса, озаренной лунным светом, широким кругом рассаживались члены племени. Блики лунного света отражались на остриях копий, с которыми германцы не расставались. В середине круга, образованного собравшимися, группировались «первые люди». От них исходили все предложения, обращенные к собранию. В случае, если предложение «короля» либо кого-либо из знати приходилось по душе участникам собрания, то они возвещали одобрение стуком оружия. То, что не нравилось, отвергали громким ропотом.
Со временем влияние знати все более и более возрастало и рядовые члены племени все реже и реже дерзали оспаривать либо отвергать предложения, исходившие от королей или властных и богатых представителей племенной знати. Так понемногу у древних германцев совершался переход к классовому обществу.
В ожесточённых межплеменных столкновениях, в завоеваниях и походах германская знать сплачивалась около собственных предводителей, управлявших могущественные племенные альянсы. Эти альянсы сыграли громадную роль в ниспровержении Западной Римской Империи и в создании на ее развалинах новых «безжалостных» королевств. Но и в этих «безжалостных» королевствах продолжала расти роль знати, захватывавшей лучшие почвы. Эта знать подчиняла себе простых людей племени, перевоплотив их в конечном итоге в зависимых и крепостных крестьян.