Как мы могли быть так фатально глупы?
Давайте подумаем, по какой причине мы были так глупы. Объятия богини-традиции соблазнительны и весьма эргономичны. Очень легко оставаться в ее успокаивающих объятиях и делать то, что она приказывает по причине того, что это всегда было так. В то время, когда кто-нибудь покидает эти ее объятия, дабы изучить область новых идей, настроение возможно радостным и бодрым, но в один момент холодящим и пугающим.
По какой причине мы строили для ребенка, что не имел возможности двигаться, внешний скелет из стали? Это все казалось таким логичным в то время. В то время, когда мы видели четырехлетнего ребенка, что не имел возможности ходить, мы предполагали, что ребенок в четыре года обязан находиться и ходить, и в случае, если мы не могли бы вынудить его идти, то имели возможность, по крайней мере, вынудить его находиться, давая ему полную либо частичную обхватывающую помощь телу. Это был бы, по крайней мере, ход в верном направлении. Как разумной и соблазнительной была эта мысль и как придающей уверенности. Снабдив его внешним скелетом из стали (так называемая «фиксация»), мы имели возможность сейчас сообщить себе с удовлетворением (поставив его у стенки), что, по крайней мере, он стоит.
взглянуть на этого ребенка сейчас, в свете отечественных современных идей, мы имели возможность задать вопрос себя, вправду ли было верно то, что он стоял, либо было бы ближе к правде сказать, что он просто больше не имел возможности падать? Разве возможно сообщить о трупе, что он стоит, при тех же самых событиях? Упаковывая его в металлические накладки от головы до пят, мы рисовали масляный портрет нормальности, но лишенный жизни. Это было похоже на творение Пигмалиона. Мы вырезали статую ребенка, смотревшуюся так, как мы отчаянно желали видеть его, и после этого пробовали вдохнуть жизнь в нее.
В то время, когда мы помешали больного ребенка в изготовленное на заказ сидение, вправду ли мы помещали его в положение, которое содействовало ответу его неприятности, как мы честно верили, либо мы, практически, помещали его в собственного рода положение более эргономичного паралича, в котором будет легче с ним обращаться, чем если бы он был в состоянии полного твёрдого вытягивания либо свернутым в шарообразном положении полной гибкости?
В то время, когда мы поместили его в спациально сконструированный стол для стояния, вправду ли мы усиливали его мускулы ног и координацию, как мы сохраняли надежду, либо мы вместо этого создавали иллюзию нормальности, которую было приятно созерцать?
Кроме того в тех случаях, в то время, когда ребенку разрешали лежать в постели, в манеже либо, время от времени, на полу, ему редко, в случае, если по большому счету когда-нибудь, разрешали лежать лицом вниз (либо «ничком»), которое допустимо имело возможность бы позволт ь ему ползать, но, вместо этого, его клали практически неизменно лицом вверх (либо на пояснице), для того, чтобы мы имели возможность убедиться, что он дышал нормально и не задыхался, и без того, дабы ему было весьма интересно рассматривать мир около него.
Как мы попали в такую западню?
Необходимо осознать, что в то время была только маленькая горстка действующих экспертов, кто отправился дальше несложного лечения признаков и изучил происхождение многих показателей травм мозга. Следовательно, существовало мало информации относительно того, как диагностировать таких детей. К тому времени симптомы были известны, паталогии, к каким это приводило, по большей части, были отлично изучены, и первые разработчики в данной области были, как правило, ортопедическими врачами, каковые очень конечно больше думали об исправлении существующих паталогии и предотвращении будущих, чем о подходе к проблеме в самом ее источнике, что был, в конечном счете, скорее неврологическим, чем ортопедическим. По мере того, как новые разработчики приходили в эту область, они, конечно, обучались у тех людей, кто предшествовал им. По этим, достаточно естественным обстоятельствам, неврологические нарушения, каковые создали проблему, завлекали мало внимания. Это стало причиной естественному, но вводящему в заблуждение формированию методики лечения.
В то время, когда мы изучили детей с повреждениями мозга, каковые не хорошо ходили и не умели бегать, мы поняли, что отрезок времени их ползания на четвереньках был нехорош. Во многих случаях они по большому счету не ползали лицом вниз.
Кроме того дети с повреждениями мозга, могшие бегать, но не идеально, не ползали на животе и на четвереньках так же, как простые дети.
В то время, когда мы поболтали с родителями этих ходящих и бегающих детей, мы обнаруживали, что дети ползали на животе либо на четвереньках мало в раннем возрасте. В некоторых случаях они перескочили эти жизненные стадии абсолютно и, вместо этого, катались либо прыгали, подобно зайцу, либо «скользили» сидя. Так, эти ходящие и бегающие дети ни при каких обстоятельствах не могли ползать на животе и на четвереньках так же отлично, как их сестры и братья, по причине того, что они имели нарушение либо травму середины мозга.
Совершив неточность, необходимо было исправить ее — поместить ребенка с повреждением мозга на пол, остановить все второе лечение и замечать, что будет дальше.
Результаты этого опыта были очень драматическими и были призваны преподать нам довольно много уроков, каковые мы ни при каких обстоятельствах не забудем.
В то время необходимо было еще развивать довольно много способов и дополнительных методов, причем многие из них были сверхсложными и высоко научными по исполнению и содержанию, но ни один из них к этому дню и близко не достиг значимости несложного помещения ребенка на пол.
В то время, когда дети были помещены на пол лицом вниз, мы заметили воспроизведение правильных стадий, каковые мы видели при с обычными детьми. Дети с повреждениями мозга путешествовали по данной дороге в совершенно верно таком же обычном порядке, что был обрисован выше, без любого предстоящего вмешательства.
Это растолковало, конечно же, по какой причине непривилегированные дети с повреждениями мозга, как мы не забываем, добились большего прогресса, чем дети, которых мы лечили столь напряженно хорошими способами. Мать не дала нам возможности затормозить ребенка лечением, но вместо этого отвезла его к себе, поместила его на пол и дала ему делать то, что хочется. Сейчас было видно, что этим непривилегированным детям хотелось ползать на животе либо на четвереньках. Вправду, не требуется никаких привилегий! Дети инстинктивно показали больше здравого смысла, чем отечественный высоко специальный мир.
Это был 1952 год, и мы нашли отечественный первый способ лечения: ребенок с повреждением мозга, не могущий ходить, обязан проводить собственный сутки на полу в положении лицом вниз. В качестве единственного исключения из этого правила его возможно было поднять с пола, дабы покормить, помыть, пообщаться и показать собственную любовь.
Ребенок с повреждением мозга, что имел возможность ходить, но делал это не хорошо, предавался ползанию на четвереньках и животе каждый день. Ребенка, могущего ходить отлично, но не бегающего достаточно отлично, кроме этого просили ползать на четвереньках и животе каждый день. Мы кроме этого, само собой разумеется, давали ему возможность бегать ежедневно.
По данной несложной программе мы в первый раз заметили результаты, от которых вправду оказалась надежда — материальные, значительные, точные результаты. Многие из отечественных детей улучшились больше, чем за все прошлые годы. Результаты,впрочем , были различными и заставляющими вспоминать.
Кое-какие скоро продвинулись от слабости до ползания на животе и на четвереньках, но не могли находиться либо ходить. Кое-какие обучились ползать на животе, но не на четвереньках. Другие обучились ходить, но не бегать. И, само собой разумеется, были дети, каковые не обучились целеустремленному перемещению по большому счету, и не смогли воспользоваться преимуществами новой свободы.
Вправду, не смотря на то, что многие дети продвинулись на одну стадию либо на две, они все равно попадали в ту либо иную из пяти категорий, Каковые мы отметили ранее, то есть:
1. Те, кто не могли двигать ногами и руками.
2. Те, кто имели возможность двигать ими, но не могли ползать на животе.
3. Те, кто имели возможность ползать на животе, но не могли ползать на четвереньках.
4. Те, кто имели возможность ползать на четвереньках, но не могли ходить.
5. Те, кто имели возможность ходить, но не могли бегать.
Дети останавливались на одном из пяти определенных этапов, каковые, как мы ранее узнали, были ответственны для развития нормальности.
Но, они остановились, вместо того, дабы продолжать, беря пример с обычного ребенка. Поднимался вопрос: что остановило их?
10.
ДОРОГА ПЕРЕКРЫТА –
ПОВРЕЖДЕНИЕ
Сейчас у нас начался прилив идей. Идеи оказались свободнее и стремительнее, чем когда-либо прежде- так скоро, что мы не могли разрабатывать их все сходу. Вместо этого, мы решили изучить их последовательно, по одной, шепетильно изучая каждую, тогда как остальные ожидали собственного часа, сдерживая отечественное нетерпение начать наступление на всех фронтах сходу.
Ответ на тайную называющиеся ребенок с повреждением мозга был далек от ясного, но мы начали строить каркас, на котором мы имели возможность закрепить кусочки информации, по мере их обнаружения. Мы сейчас знали, как здоровые дети росли и развивались, и что происходило с больными детьми, в то время, когда им давали равные возможности, поместив их на пол.
Мы были особенно очарованы одной детской группой. Это были дети, каковые извивались подобно рыбе, ползали подобно саламандре, ходили на четвереньках, подобно четвероногому животному, но быстро остановились на ходьбе.
По какой причине эти дети не могли ходить? Совсем ясным было то, что они ползали на четвереньках вольно. Они имели возможность двигать ногами и руками, они отлично балансировали. Их тела были в порядке. По какой причине эти дети не ходили? Казалось, что эти дети имели все нужное для ходьбы, и все же они этого не делали. По какой причине? По какой причине? По какой причине?
Неожиданно, ответ явился перед нами — идеальный, ясный и прекрасный по собственной простоте.
В действительности, мы взяли данный ответ пара лет раньше, в один раз вечером либо, быть может, в течение много вечеров с Тэмплом Фэем. Он был хорошим рассказчиком и художником слова, данный нейрохирург, и он имел возможность сжать миллионы лет в один вечер для нас, растолковывая функции центральной нервной совокупности. Оно сказал нам что-то наподобие этого: «Каждое земное существо имеет достаточно спинного и головного мозга, дабы делать функции, каковые от него ожидают. Он кроме этого имеет всю нервную совокупность, которой владеют существа, стоящие ниже его в животном мире. Другими словами, оно имеет то, что ему необходимо, и то, что было необходимо всем предшествовавшим ему существам.
В случае, если забрать земляного червя, что есть несложным существом — что легче для объяснения — то будет видно, что с позиций пищеварения он имеет несложную кишечную трубку, которая тянется с одного финиша к второму. С одного финиша он принимает пищу и с другого конца он избавляется от продуктов пищеварения: он имеет несложной и действенный пищеварительный тракт».
«есть ли его нервная совокупность такой же простой?» — задавал вопросы юный физиотерапевт по имени Чарльз Петерсон, что был сейчас моим первым ассистентом.
«Быть может, еще более простой, — отвечал нейрохирург. — Его нервная совокупность — это легко устроенная цепь нейронов либо нервных клеток, каковые руководят кроме этого длиной его тела. Он вытягивает одну часть собственного тела, закрепляет ее и после этого подтягивает другую часть позади. Несложная подвижность, несложная нервная совокупность. Это все, что он имеет, и это все, что ему необходимо, в силу того, что от земляного червя не ожидают, что он будет учить отстающих в развитии людей сказать, как Вы, — сказал он, кивая на Клода Чика, — либо измерять интеллект немого ребенка, как Вы», — сказал он Карлу Делакато.
«Допустимо моя центральная нервная совокупность — также лишь несложная цепь нейронов, — фыркнул психолог, — в силу того, что я не могу измерить его. но пробую.»
«В некоем смысле, — продолжил нейрохирург , — принимая к сведенью миллионы лет эволюции, она более продвинута и сложна.»
«Давайте перескочим через эти миллионы лет и доберемся до человека конкретно, — внес предложение полковник Энтони Флорес, армейский физрук, которого заинтриговала отечественная работа. — Что с нимто? Что он делает неповторимого, свойственного лишь человеку?»
«Отлично, конечным продуктом двух миллиардов лет развития, по крайней мере, до сих пор являлся сам человек. Человек, что взял кору головного мозга с шестью функциями, за каковые, как мы знаем, она отвечает, — сообщил врач Фэй. — Это в любой момент мало смущает людей: принять тот факт, что, в конечном итоге, имеется лишь Шесть функций, каковые отличают человека от животных. Но мы можем найти когда-нибудь и другие.»
Кто-то выдвинул идея, что, возможно, мышление было свойственно лишь человеку.
«Не мышление, — сообщил физиолог. — Давным-давно мы делали опыты с шимпанзе, каковые не только думают, но кроме того демонстрируют дедуктивное рассуждение.»
«Но, само собой разумеется, одним из того, что человек может в отличие от любого другого существа, есть свойство находиться прямо», — сообщил кто-то еще.
«Верно, — сообщил Фэй. — Свойство находиться прямо это функция коры головного мозга человека. Человек имеет более развитую кору, чем любое второе создание, и он — единственное существо, кто ходит прямо, тем самым освобождая собственные руки для применения инструментов либо оружия. Ходьба — это неповторимая функция коры головного мозга человека.»
Боб, психиатр, сказал следующий пункт. «Имеется, по крайней мере одна функция человека, и очень важная, с которой я имею дело ежедневно. Это — противонозиция: свойство человека соединять его громадный и указательный пальцы совместно, дабы брать мелкие объекты. Человек был бы намного меньше человеком, если бы он не имел возможности делать этого, и никакое второе животное не имеет возможности делать этого, не смотря на то, что кое-какие из мартышек подходят близко.»
«Это имеется вторая функция человека, — сообщил Фэй. — Корковая противопозиция — это функция коры, а человек — единственное существо с этим навыком, и данный навык выливается в умение писать.»
«Не забудьте самую серьёзную функцию человека, то есть — обращение, -сообщил Клод Чик. — Ни одно из вторых существ и близко не подошло и близко к данной способности.»
«Я совсем согласен, — сообщил нейрохирург, — не смотря на то, что именовать ее самой ответственной было бы ограниченным взором, и, возможно, психологи и все остальные имели возможность бы ощутить, что другие функции так же ответственны. Однако, обращение неповторима в собственном роде для человека, и это — третья функция коры мозга. Четвертая — вторая сторона одной монеты: свойство расшифровывать обращение. Лишь люди смогут слышать так, что дает им возможность осознавать людскую обращение, и это кроме этого есть неповторимой функцией коры головного мозга человека.»
«Пятая людская функция, которую мы на данный момент знаем, находится в вашей области деятельности, врач, — сообщил Тэмпл Фэй, обращаясь к Делакато. — Понимаете, что это? »
«Время от времени я сожалею, о том, что знаю, что это, — сообщил психолог, -потому что это приносит мне довольно много огорчений. Это — свойство не только видеть напечатанное либо написанное слово, вместе с тем и трактовать его в терминах языка. Лишь человек может просматривать язык, и это кроме этого должно быть неповторимой функцией коры.»
«Последняя людская корковая функция — свойство идентифицировать объекты лишь посредством тактильности», — сообщил Фэй.
«Итак, подводим итоги: имеется шесть функций, которыми владеет лишь человек, и все они связаны с корой головного мозга человека.
Это:
1. Свойство просматривать.
2. Свойство осознавать обращение.
3. Свойство различать объекты через сложный тактильный
механизм.
4. Свойство ходить прямо.
5. Свойство сказать.
6. Свойство противоиозицировать громадный и указательный
пальцы, выливающаяся в свойство писать.
Все это функции коры головного мозга, и в то время, когда Вы видите повреждения коры головного мозга. Вы станете замечать утрату одной либо всех этих функций. Об этом ответственном диагностическом инструменте ни при каких обстоятельствах не нужно забывать», — сообщил нейрохирург.
Сейчас, спустя многие годы, слова Фэя возвратились. Все это -функции корм головного мозга, и в то время, когда Вы видите повреждения коры головного мозга. Вы станете замечать утрату одной либо всех этих функций.
Был ли это ответ на вопрос о том, по какой причине отечественные дети останавливались на разных уровнях?
Мы бросились к детям, которых мы поместили на пол.
Были ли это дети, у кого имелись в достаточной степени все функции, каковые имеют животные, другими словами все подкорковые функции, но кто быстро остановились функционально на уровне коры?
Были кое-какие, чья неприятность, казалось, была сосредоточена в первую очередь на ходьбе: другими словами, они имели возможность слышать, они имели возможность сказать, во они не могли ходить прямо, кроме того при том, что их ноги смотрелись достаточно сильными. В случае, если их неприятность происходила от повреждения коры головного мозга, то это должно было быть повреждение лишь центров коры, несущих ответственность за ходьбу — так именуемое узловое повреждение.
Но, среди тех детей, кто имели возможность ползать на животе и на четвереньках, но не могли ходить, была многочисленная несколько тех, кто не имел возможности и сказать. С растущим энтузиазмом и волнением мы отмечали вещи, каковые эта несколько не имела возможности делать.
Была ли эта несколько способна находиться прямо?
Нет, они не могли этого делать.
Допустимо ли было то, что эта несколько ползающих-но-не-ходящих не имела возможности брать маленькие предметы громадными и указательными пальцами’?
Они не могли делать этого, либо делали это не хорошо.
Была ли эта детская группа способна сказать так же, как это делали дети в возрасте одного года?
Нет, они не могли этого делать. В то время, когда они начинали сказать в более позднем возрасте, они в большинстве случаев делали это не хорошо.
Вправду ли эти дети были способны принимать человеческий язык собственными ушами?
Нет, они делали это не хорошо либо по большому счету не делали.
Вправду ли эти дети были способны просматривать язык, на котором говорили их семьи, и что был их родным языком?
Нет, они просматривали не хорошо, в случае, если по большому счету просматривали, даже в том случае, если в далеком прошлом прошли возраст, в то время, когда начинают просматривать.
Вправду ли они были способны различать объекты посредством тактильности?
Нет, они кроме этого делали это не хорошо либо по большому счету никак.
Следовательно, в данной группе детей мы имели все обстоятельства подозревать повреждение коры.
Достаточно весьма интересно, но, что по показаниям историй заболевания тех детей, кто имел, по большей части, эти пять признаков,говорящие о повреждении коры, их фоны были весьма разны.Кое-какие из детей взяли повреждение мозга перед рождением;
другиесразу по окончании рождения; третьи — были травмированы падениями либо заболеванием в возрасте одного, двух либо трех лет. Весьма разные фоны, но все имели повреждения коры, другими словами на высоком уровне мозга.
Мы сейчас имели отечественную первую частицу крайне важной информации конкретно о повреждениях. В случае, если ребенок, взяв обычные возможности, добирался до стадии, в то время, когда он имел возможность двигать ногами и своими руками, ползать на животе и на четвереньках, но не имел возможности ходить, была большая вероятность того, что его повреждение было конкретно в коре головного мозга.
Подобно мы поняли, что в случае, если ребенок, в то время, когда ему даны обычные возможности, добирался до стадии, в то время, когда он ходил не хорошо, но не имел возможности бегать, была большая вероятность, что его повреждение было не на нижнем уровне коры, а в более больших уровнях.
Сейчас перед командой поднимался логичный вопрос. В случае, если кора несёт ответственность за ходьбу, отвечают ли другие части мозга за другие три функции? Состоит ли мозг из частей, каковые имеют отдельную, последовательную ответственность? По окончании долгого периода изучения мы заключили, что это вправду имеет место.
Существует четыре значительные и ответственные части в работе мозга. Многие нервной системы и области мозга должны трудиться совместно, дабы обеспечить своеобразную неврологическую функцию. Развитие же мозга и его созревание происходят поступательно. Но, стало ясно, что кое-какие их связи и структуры должны развиваться и функционировать непрерывно, дабы достигнуть определенного уровня. Эти области, по большей части, важны за неврологическую функцию, в особенности в моторной совокупности, в определенных частях мозга. Первая, и самая нижняяиз них-ранний спинной мозг и мозговой ствол. Эта часть (либо ступень) по большей части несет ответственость за свойство перемещать туловише, рукии ноги. У рыбы не через чур много мозгадля работына данной ступени, в функциональном смысле.
После этого, на порядок выше, находится мозговой ствол и ранние подкорковые области. Эта ступень, по большей части, важна за управление туловишем и перемещения частей тела при перемещении тела посредством ползающего перемещения на животе по плоскости. Поэтомуэта ступень важна за ползание. другие амфибии и Саламандры,типа лягушек, отлично развиты к данной части (либо ступени) и на порядок ниже ее.
Еще на порядок выше находится подкорковые области и средний мозг Подкорковые области — это функциональная территория, которая включает такиеструктуры, как главные ганглии, гипоталамус, мозжечоки их соединения. По большей части подкорковые области и средний мозг несут ответственность за поднятие ребенка на колени и руки при первом преодолении силы тяжести (гравитации). Исходя из этого средний мозг и подкорковые областиответственны за ползание на четвереньках. Рептилии, такие как ящерицыи аллигаторы, отлично развиты в данной области,вдополнение к более низким ступеням. Равно как и всечетвероногие животные выше их.
Наконец, как было сообщено, кора головного мозга, либо вершина мозга,была важна, среди всего другого, за людскую свойство ходить.
Людская кора физически намного больше, чем все другиеобласти мозга совместно забранные. Ни требуется много лет для созреванияс момента появления ребенка на свет до его способности ходить, ходить отлично, и наконец бегать отлично.
Команда пришла к этим заключениям по окончании продолжительных изучений историй заболевания. Мыначали с историй отечественных детей и после этого пошли в поликлиники, где мы совершили семь дней, разыскивая помещения хранения историй заболевания (каковые редко завлекали визитёров в таких учреждениях и в большинстве случаев пребывали в пыльных и переполненных подвалах). Мысидели на полу в переполненных помещениях хранения историй, просматривая пыльные карточки с внимательностью Шерлока Холмса, раскрывающего тайные ходы. Сравнение с детективной работой весьма подходяще для поиска медицинских отчетов, каковые смогут
сказать плохо занимательную данные людям, настроенным на ее поиск. Не смотря на то, что продолжительное сидение на холодном поду может привести к тому, что мы обрисовывали как двойной паралич, это была маленькая цена за полученныерезультаты.
Практически в каждом случае, где в историях могли быть отысканы результаты испытаний, они подтверждали отечественные предположения. Везде, где мы имели возможность проверить существование повреждения коры головного мозга (в большинстве случаев через хирургию либо аутопсию), мы обнаружили упоминание о утрата одной либо всех обрисованных функций коры мозга, перечисленных Фэем.
И опять команда почувствовала удовлетворение от трудом завоеванной победы. Опять был период восхищения, и опять погружение в предстоящую работу с новой энергией, взятой от успеха. Мы установили еще один компонент.
Мы назвали данный новый способ определения стадии повреждения мозга пара причудливым, но, однако, наглядным заглавием: Функциональный Неврологический Диагноз. Многие годы мы расширяли , разрабатывать и уточнять симптоматику разных уровней повреждений мозга, но ни одно из бессчётных уточнений и будущих дополнений не принесет нам для того чтобы беспокойства либо удовлетворения, которое мы испытали от главного открытия, от того, что мы имели возможность диагностировать уровень повреждения мозга больного ребенка, оценивая то, что он не имел возможности делать.
11.
КОПИРОВАНИЕ
Сейчас, в дополнение к знанию о том, что в случае, если ребенок имеет повреждение мозга на какой-нибудь из обрисованных ступеней, то он прекратит прогрессировать в соответствующей стадии, мы кроме этого знали, что он не будет развиваться дальше данной стадии, даже в том случае, если мозг не был поврежден па более высоких ступенях. Так, в случае, если ребенок был травмирован в среднем подкорковых областях и мозге, то он не имел возможность не только ползать на четвереньках, но по причине того, что он не имеет возможности ползать, он не будет кроме этого и ходить, поскольку ползание должно происходить перед ходьбой, как было доказано нами на протяжении изучения здоровых детей.
Сейчас перед командой встал вопрос: должны ли мы согласиться с поражением? Пели ребенок был травмирован в среднем подкорковых областях и мозге, подразумевало ли это, что данный ребенок ни при каких обстоятельствах не сможет ползать на четвереньках и исходя из этого ни при каких обстоятельствах не отправится, либо, все же, было что-нибудь, что мы имели возможность сделать? Допустимо ли, задавали вопросы мы себя, выстроить, образно говоря, мост через это повреждение? Имели возможность ли мы прорыть туннель либо проложить путь через поврежденные области? Возможно, мы имели возможность бы возвратиться к точке, в которой Природа приняла поражение, и просто усилить те сенсорные входы, каковые утратили свойство исполнения собственной работы, но не до конца?
Мы знали, что связки и нижние ступени мозга были неповрежденными, в силу того, что мы имели возможность проверить перемещения, которыми они руководят. А сейчас, имелся ли путь, по которому мы имели возможность бы проверить более высокие ступени, следующие за средним подкорковыми областями и мозгом, по окончании того, как мы заключили, что эти Подкорковые области вправду повреждены? В случае, если его подкорковые области и средний мозг повреждены, то он не обучился бы ходить; так, свидетельствует ли это, что мы не можем проверить состояние его коры головного мозга и тот факт, что она не повреждена?
Итак, мы знали, что у коры шесть функций, и одна из них — ходьба. Так, в случае, если мы удостоверимся в надежности остальные пять у ребенка, что не имеет возможности ходить либо ползать на четвереньках по причине того, что он был травмирован в среднем подкорковых областях и мозге, найдём ли мы, что он может, однако, делать эти пять функций? Предположим, что он может сказать, просматривать, противопозицировать собственные громадный и указательный пальцы, осознавать людскую обращение и идентифицировать объекты через сложный механизм тактильности. Не покажется ли очень возможным, что у этого ребенка все в порядке относительно коры головного мозга, поскольку пять из шести корковых функций в норме? Не следовало ли принять, что шестая функция -ходьба, отсутствовала лишь по причине того, что он был неспособен ползать на четвереньках? Это было бы логичным предположением, и мы знали, что единственным исключением в этом случае имело возможность бы быть, в дополнение к повреждению подкорковых областей и среднего мозга, лишь весьма локальное повреждение, ограниченное областью коры головного мозга, важной за ходьбу.
Имели возможность ли мы сейчас сделать что-нибудь с этим поврежденным средним подкорковыми областями и мозгом? (Само собой разумеется, мы знали, что мы ни при каких обстоятельствах не видели ребенка, у которого не было бы подкорковых областей и среднего мозга: ребенок не имеет возможности жить без них. Мы видели лишь детей, каковые были травмированы в этих регионах и, само собой разумеется, степень этого повреждения была весьма разна.)
Предположим, наконец мы задавали вопросы себя, если бы мы попытались научить его поврежденный подкорковые области и средний мозг функции, за каковые эта ступень отвечает, если не повреждена?
В прошлом, мы пробовали обучать мускулы, но сам термин переобучение мышц заключал в себе несоответствие, поскольку это подразумевало, что мускулы имеют свойство обучаться. Мускулы — это легко мясо и, в любом случае, не являются обучаемыми. Иначе, в случае, если мы попытаемся научить поврежденную ступень мозга ее собственной функции вместо того, дабы пробовать вынудить мышцу делать
упражнение … может это шанс? Имели возможность ли мы научить поврежденные подкорковые области и средний мозг функции ползанию на четвереньках?
И опять мы возвратились к здоровым детям, дабы шепетильно изучить то, что они делали, с целью выяснить, что из себя воображает ползание на четвереньках. Замечая за обычным ребенком, ползающим на коленях и руках, мы шепетильно регистрировали отдельные функции каждой из его частей тела в отдельности и в гармоничном целом. Дальше мы имели возможность бы попытаться наложить эти способности на поврежденный мозг, что из-за повреждения не имел возможности делать собственную функцию.
Ползание на четвереньках отличается от ползания на животе тем, что оно не только развивает координацию, но и требует ее. Существо, которое ползет на животе, может перемещать собственные четыре ноги более либо менее хаотично и, однако, делать удачи. Существо, которое подняло собственный тело над почвой, должно обучаться, но, не поднимать обе задние конечности либо обе передние конечности в один момент — в противном случае оно упадет. Эффективность требует поднятия правой передней конечности лишь в комбинации с левой задней конечности (либо напротив) в перекрестном типе координации. Лишь существа со средним подкорковыми областями и мозгом имеют данный навык.
Тэмпл Фэй в далеком прошлом применял термин перекрестная модель в собственных изучениях о том, как перемещаются ящерицы либо аллигаторы (оба существа с развитым средним подкорковыми областями и мозгом). Он кроме того развил разные дороги прохождения больных детей через те же самые перемещения, процедуру, которую он назвал копирование. Это копирование, казалось, помогало, но по мере применения, практически, не давало результатов в обучении парализованных детей ходьбе. Мы решили пробовать опять. Мы пара поменяли его модели, воображая, как двигаются здоровые дети в отличие от рептилий, не смотря на то, что было довольно много неспециализированного между ними. Мы усилили частоту копирования, не забывая, сколько времени здоровый ребенок проводит в этих перемещениях. После этого мы начали использование этих моделей.