Первоначально, на конкретно-эмпирическом уровне познания, действительность предстает перед нами как «множество существующего». То, что мы, намерено не думая об этом, в любой момент сходу застаем перед собой – это конкретное и более либо менее определенное множество каких-либо отдельных вещей, процессов и явлений. К примеру, находящийся в помещении и сидящий за столом человек видит перед собой крышку стола, те предметы, каковые на нем расположены; возможно, часть стенки, пол, собственные руки и т.д. Он кроме этого может заметить и процессы и другие предметы, либо отыскать в памяти о них. К примеру, ту панораму, которая раскрывается из окна, часть улицы, раздельно стоящие дома, людей, каковые торопятся куда-то, закат либо восход Солнца и т.д. Думается, что перечислять так чувственно принимаемое возможно до бесконечности.
Если не просто созерцать существующее, но и попытаться намерено думать о нем, то количество последнего быстро сократиться. «Думать» – это значит четко осознавать, фиксируя в уме при помощи понятий, те либо иные показатели существующего. К примеру, в случае, если мы видим дерево, то первоначально, на уровне чувственного восприятия, последнее предстает перед нами как, на первый взгляд, неисчислимое множество отдельных и неизменно изменяющихся восприятий и ощущений: вот один лист и он зеленый, вот второй – пожелтевший, вот третий, вот ветка, ствол, вот еще листья и т.д. Но в случае, если поразмыслить об замеченном, стараясь четко фиксировать в мысли показатели того, что мы видим, то окажется не так уж и довольно много. Быть может, мы скажем следующее: дерево – это вид растения; у него имеется ветви, ствол, корни, кора, листья и все это имеет какой-нибудь цвет. Вот, пожалуй, и все: на место огромного множества разнообразных чувственных восприятий пришло всего лишь пара осмысленных понятий.
Таковой мысленный переход от конкретных восприятий к неспециализированным понятиям, а от них к еще более неспециализированным именуется обобщением. В полной мере закономерен вопрос: каков же предел обобщения?
Чтобы это узнать, возможно забрать какое угодно понятие, а позже обобщать его. Пускай этим понятием будет понятие «человек», которого мы определим как «живое существо», которое «может мыслить». В мыслях произведя операцию обобщения этого понятия, мы сперва отбросим показатель «может мыслить». То, что в следствии оказалось – это более неспециализированное понятие: «живое существо» (все люди живые существа, но не все живые существа – люди). Обобщим дальше, отбросив показатель «живые». Оказалось – «существа» (что-то определенное, локализованное в пространстве и существующее в определённое время и имеющее какую-либо массу). Ясно, что количество «существ» больше, чем число «живых существ». Произведем следующие шаги в обобщении, отбросив показатели «быть локализованным в пространстве», «существовать в определенное время» и «иметь массу». Возможно ли сейчас мыслить что-либо определенное в этом понятии? В принципе, да. То, что осталось возможно выяснить, как «существующее». Практически остался лишь один показатель – «существование». Что-то, что «имеется». Оставшееся и имеется то, что в философии принято именовать «бытием». Так, бытие – это предельно неспециализированное понятие, которое может образовать отечественный разум и которое обозначает все то, что существует. Более неспециализированное понятие, чем понятие «бытие» сознание человека не имеет возможности помыслить, поскольку у последнего имеется лишь один показатель – «существование». Мыслить что-то, не мысля наряду с этим хотя бы один показатель, запрещено в принципе.
Одним из первых, кто истолковал бытие подобным образом, был древнегреческий философ Парменид, что утверждал, что «то, чего нет, запрещено ни познать (не удастся), ни изъяснить, потому что мыслить – то же, что быть»[30]. Подобным же образом выяснил создатель и бытие самой универсальной и безграничной философской совокупности, германский философ Г. Гегель. В соответствии с Гегелю, «чистое бытие образует начало, в силу того, что оно в одно да и то же время имеется и чистая идея, и неизвестная несложная непосредственность, а первое начало не может быть чем-нибудь опосредованным и определенным»[31].
Будучи самым неспециализированным из вероятных понятий, «бытие», в один момент, есть и самым малосодержательным, поскольку его содержание сводится к единственному показателю – «существованию». Исходя из этого естественен вопрос: что же конкретно существует, какие конкретно имеется виды бытия? Ответ, что возможно взять в рамках хорошей философской традиции звучит следующим образом: бытие – это, первым делом, «совершенное» и «материальное».
«Совершенное» – это то, что, с одной стороны, согласится существующим, но что, иначе, не имеет таких физических черт, как пространственность (протяженность, ширина, форма), продолжительность (изменяемость во времени), массивность (вещественность) и не есть энергия (электромагнитное поле). Хорошим свойством совершенного есть его мыслимость (осознаваемость в виде содержания понятия либо наглядность представления). К примеру, число «5» не смотря на то, что и мыслимо (и в этом смысле оно «имеется»), но ему (как мысли о числе) нельзя приписать физические характеристики, т.е. нельзя сказать, что оно, допустим, «долгое», «желтое», «старое», «тяжелое» и «есть электрическим током». Воображаемый стол не смотря на то, что и существует как «представление», но не имеет физических черт того стола, что стоит в помещении. Высказывание «самый удаленное от нас тело» не смотря на то, что и имеет суть (так как речь заходит о чем-то совсем определенном, а не ни о чем), но нельзя указать на физический эквивалент, соответствующий этому высказыванию.
Довольно неприятности топологии совершенного (где оно существует?) возможно выделить два подхода, в большинстве случаев именуемые «объективным» и «субъективным» идеализмом. В соответствии с первому подходу (характерен, например, для Платона, средневекового «реализма», для Гегеля и Декарта в Новое время), совершенное существует как в сознании (субъективно переживается и мыслится), так и независимо от него, т.е. объективно (к примеру, в виде «законов природы», осознаваемых как независимые рациональные правила организации чего-либо). С позиций второго, совершенное существует лишь в сознании. Элементы для того чтобы подхода смогут быть найдены у Аристотеля в связи с его полемикой с Платоном о топосе неспециализированного, в средневековом «номинализме», в Новое время у Д. Беркли и И. Канта.
Суть неприятности топологии совершенного возможно разъяснить следующим образом. Допустим, мы мыслим какое-либо число либо закон и нас наряду с этим интересует, существуют ли эти объекты, в то время, когда мы их не мыслим а также по большому счету не знаем об их существовании? К примеру, в случае, если мы мыслим «7 + 5 = 12», то эта арифметическая операция (как суть, т.е. определенное отношение между числами) существует в связи с деятельностью отечественного сознания. Но что будет, если не мы и никто второй об этом на данный момент не думает? Будет ли наряду с этим отношение «7 + 5 = 12» все равно существовать? В случае, если ответить «будет существовать, потому что мы открываем, а не создаем отношения между числами», то таковой ответ соответствует «объективному идеализм»; в случае, если же сообщить «не будут существовать, потому что мы создаем, конструируем отношения и числа между ними», то таковой ответ соответствует «субъективному идеализму».
Эволюцию представления об совершенном возможно выразить в виде формулы: «переход от субстанциональности к атрибутивности», где под «субстанциональностью» совершенного понимается статично-вещеподобное представление о последнем, а под «атрибутивностью» – познание его как функции ума, т.е. как мыслимого отношения либо связи между чем-либо.
Субстанционально-вещеподобный подход представлен, например, в концепциях Платона (независимый мир «идей» как субстанций и особых сущностей), и Декарта («res cogitans», т.е. практически – «вещь мыслящая» либо «вещь мыслимая»). Атрибутивно-функциональный подход возможно найти, к примеру, у Гегеля («безотносительная мысль» последнего – это не вещеподобная субстанция, а, скорее, логика взаимоотношений между понятиями), у Ф. Брентано и Э. Гуссерля (интенциональность как направленности сознания на что-либо, «ноэза»).
Суть субстанционально-вещеподобного представления об совершенном пребывает в том, что последнее в этом случае мыслится как существующее «где-либо» (т.е. в физически осознаваемом пространстве), и «когда-то» (т.е. в связи с перемещением совершенного во времени: допустим, в виде «переселения» душ в метемпсихозе).
Субстанционально-вещеподобное познание совершенного отлично просматривается на примере теории «идей» Платона. В частности, в диалоге «Гиппий Больший» Платон ставит вопрос, что такое «красивое» само по себе. Согласно его точке зрения, наровне с отдельными случаями «красивого», к примеру, красивой девушкой, красивой кобылицей, красивой лирой, горшком и т.д. существует и красивое само по себе, благодаря причастности к которому и появляются отдельные виды красивого. Сократ, персонаж данного диалога Платона, об этом так прямо и говорит: «Не думается ли тебе, что, когда красивое само по себе, благодаря которому все другое украшается и представляется красивым, – когда эта мысль присоединяется к какому-либо предмету, тот делается красивой девушкой, кобылицей или лирой?»[32].
Атрибутивное познание совершенного, т.е. как отношения и смысла, как направленности сознания на что-то достаточно отлично обрисовано психологом и австрийским философом Ф. Брентано (1838 – 1917). Говоря о различии психологических и физических феноменов, Брентано увидел, что в философии, к примеру, у Канта и Декарта совершенное (в терминологии Брентано – психологическое) принято определять только очень плохо, т.е. как то, что не имеет особенностей материально-физического: «мы имели возможность бы легко и очень совершенно верно охарактеризовать физические феномены в противоположность психологическим, сообщив: это те феномены, каковые являются протяженными и пространственными. А психологические феномены должны были бы с той же степенью точности определяться как те, что не владеют никакой пространственной определённостью и протяжённостью. …Удовольствие не имеет длины, толщины и ширины, и ни в каком отношении оно не есть протяженной вещью»[33].
Согласно точки зрения Брентано, в отношении психического[34] возможно указать и на хороший показатель. Данный показатель – интенциональность. Он утвержает, что «каждый психологический феномен характеризуется при помощи того, что средневековые схоласты именовали интенциональным (либо же ментальным) внутренним существованием предмета, да и то, что мы … назвали бы отношением к содержанию, направленностью на объект (под которым тут не должна пониматься действительность), либо имманентной предметностью. Любой психологический феномен содержит в себе что-то в качестве объекта, не смотря на то, что и не однообразным образом. В представлении что-то представляется, в суждении что-то утверждается либо отрицается, в любви – любится, в неприязни – ненавидится и т.д. Это интенциональное существование характерно только психологическим феноменам. Никакой физический феномен не демонстрирует ничего аналогичного. Тем самым мы можем дать дефиницию психологическим феноменам, сообщив, что это такие феномены, каковые интенционально содержат в себе какой-либо предмет»[35].
«Материальное» – это то, что существует как масса либо состояние и энергия чего постоянно описывается через пространственную и временную предикацию (т.е. материальное постоянно существует «где-либо» и «когда-либо»).
Эволюция представлений о материальном возможно выражена в виде формулы: «переход от субстанциональности к энергийности». Под «субстанциональностью» материального понимается представление о материи как о чем-то в собственной базе неизменном, вещественно либо веществоподобном и потому представимом и наглядном, а под «энергийностью» – процессуально-динамический нюанс материи, т.е. то, что она существует в различных взаимно преобразовывающихся формах, а также в виде «вещества» либо «поля».
В рамках неспециализированной эволюции представлений о материи возможно выделить три довольно независимых типа понимания того, что это такое. Наряду с этим в первых двух случаях «материя» понимается как что-то вещеподобное, а в третьем случае речь заходит о ее процессуально-динамических особенностях.
Первому типу представлений соответствует познание материи как «материала» либо «вещества». В частности, так думали древние философы Фалес и Анаксимен, каковые искали некое «первовещество» из которого, как они полагали, появляются все вещи и в которое они с течением времени преобразовываются. В следствии собственных наблюдений и основанных на них обобщениях, они заключили , что все, что существует – это «воздух» и «вода», а каждые дискретные объекты, тела, имеется не что иное, как следствие фазового трансформации воды и воздуха. «Всё образуется из воды методом её затвердевания [замерзания], и испарения»[36]. Исходя из этого, жёсткие тела – это застывшая вода, а пламя – это разряженный воздушное пространство.
В Новое время – это второй тип представлений – материя понимается уже не как «материал», то либо иное «основное» вещество, но как «субстанция», т.е. как то, что существует само по себе, полностью и неизменно, присутствуя во всех отдельных вещах в виде их неотъемлемых качеств. В частности, согласно точки зрения Декарта «к телам (corpora) относятся величина, другими словами протяжение в длину, ширину и глубину, фигура, перемещение, делимость и расположение частей»[37]. В соответствии с оппоненту Декарта Локку, который считал, что материю нельзя отождествлять с пространством, материя – это не только протяженная, но и еще и плотная субстанция. С позиций Локка, «среди … качеств в телах имеется, во-первых, такие, каковые совсем неотделимы от тела, в каком бы оно ни было состоянии, такие, каковые никак не удается отделить от тела при всех его трансформациях, какую бы силу ни применить к нему, такие, каковые эмоции всегда находят в каждой частице материи…, а ум находит, что они неотделимы ни от какой частицы материи»[38]. Свойственные каждому телам качества Локк назвал «первичными» и это, согласно его точке зрения, плотность, протяженность, форма, перемещение либо покой, и количество. Не считая «первичных», согласно точки зрения Локка, имеется кроме этого «вторичные» качества, каковые не существуют объективно в материи в таком же виде, как и в восприятии. К примеру, сладость жар и сахара огня – это вторичные качества, потому что сам по себе, объективно, сахар не сладок и пламя не тепёл.
Похожие на правду на вид рассуждения Локка содержат неточность, на которую указал практически его современник Д. Беркли. Вправду, в случае, если, как говорит Локк, «ум находит, что имеется качества, каковые неотделимы ни от какой частицы материи», то, по большому счету говоря, это неприятность ума, а не материи. Иначе говоря в случае, если я могу представить себе что-то лишь так, а не в противном случае, то из этого вовсе не нужно, что объективно, независимо от меня дело не имеет возможности обстоять по-второму. В случае, если же буду настаивать на собственной мнению, говоря, что то, что я воображаю, то и имеется в действительности, т.е. «объективно», то моя позиция будет истолкована как субъективный антропоморфизм и ничего более.
Рассуждая подобным образом, Беркли заключил , что не нужно сказать о какой-либо объективности материи независимо от сознания. Исходя из этого «материя» как сумма особенностей, без которых я не могу помыслить себе материю и которая исходя из этого обязана владеть этими особенностями – это мое представление о ней, моя мысль материи, а не что-то такое, что существует объективно и независимо от меня. История продемонстрировала, что Беркли был во многом прав. В частности, электромагнитное поле – это разновидность материального, но оно не владеет плотность как первичным качеством в смысле Локка.
В соответствии с современному представлению о материи, последняя имеется то, что объективно существует в форме вещества либо электромагнитного поля. Наряду с этим различие между этими формами относительное, а не безотносительное, поскольку они взаимопревращаются – преобразуются – приятель в приятеля. Условие для того чтобы преобразования обрисовывает сформулированный физиком Альбертом Эйнштейном (1879 – 1955) массы взаимосвязи и закон энергии: .
Серьёзная трудность в понимании того, что такое «материя» связана с настойчивым рвением мыслить ее как что-то наглядное и представимое. Такое рвение основывается на некритической убежденности, что микромир в принципе устроен так же, как макромир, в котором мы живем, но лишь он «мелкий». Следствием таковой убежденности есть, к примеру, представление о том, что объекты микромира – это необычные «кирпичики», электроны и атомы, каковые в принципе возможно дробить до бесконечности. В конечном итоге это не верно: объекты микромира – это не «частички», каковые имеют массу спокойствия и каковые смогут быть четко локализованы в пространстве.
Необходимо заметить, еще в XIX в. британский физик Майкл Фарадей (1791 – 1867) высказал парадоксальную для того времени идею о том, что материя – это вовсе не атомы, каковые движутся в безлюдном пространстве. Вместо атомов Фарадей внес предложение вычислять исходным материальным образованием поле. Материя, согласно его точке зрения, это поле, которое занимает весь обьем и ее отталкивания и – силы основные характеристики притяжения. Атомы же – это «сгустки» силовых линий поля либо центры этих сил.
По словам одного из создателей современной квантовой механики германского физика Вернера Гейзенберга (1901 – 1976), «развитие ядерной физики радикально поменяло отечественные представления о структуре и природе материи»[39]. Причем так, что, как пишет Гейзенберг, «небольшие единицы материи в действительности не физические объекты в простом смысле слова, они сущность формы, структуры либо идеи в смысле Платона, о которых возможно сказать конкретно лишь на языке математики»[40].
Окончательные слова направляться осознавать не в том смысле, что материя как физическая действительность «совершенна», а в том, что адекватного знания об данной действительности возможно достигнуть только на базе описания ее на особом языке математики, а не при помощи попыток представить и мыслить последнюю по аналогии с видимой частью мира.
Подводя итог параграфа направляться подчернуть, что представленный подход к интерпретации «бытия» не есть единственным и существуют другие варианты. Обрисованный подход к бытию соответствует хороши-рациональному представлению о последнем как о чем-то, что возможно зафиксировано в рамках формально-логического мышления (бытие как предельная категория, как максимально неспециализированное понятие). Таковой подход к теме бытия в рамках современной неклассической философии был поставлен под сомнение, например, Мартином Хайдеггером. Согласно точки зрения Хайдеггера, в случае, если бытие определяют как предельно неспециализированное понятие, то при таких условиях речь заходит уже не о нем, а только об определенном роде сущего, которое только номинируется на роль бытия, но которое в конечном итоге таковым не есть. По словам Хайдеггера, «бытие … нельзя понимать как сущее. Бытие дефиниторно невыводимо из высших понятий и непредставимо через низшие. Исходя из этого оправданный в известных границах метод определения сущего – «дефиниция» классической логики … к бытию неприменим»[41].
В соответствии с Хайдеггеру, формально-рациональный метод познания действительности не смотря на то, что и претендует на роль универсального и единственно вероятного подхода к бытию, но в собственной базе это имеется субъективный и конкретно-исторический метод его видения, закрывающий возможность мыслить другие подходы. Согласно его точке зрения, бытие – это, в первую очередь, экзистенция человека. Подход к бытию как некой изначальности обязан осуществляться не на дорогах формально-рационального мышления, которое в собственной базе вторично, а при помощи первичного, осознающего и значимо-практического отношения к миру. Суть бытия раскрывается человеку через своеобразные для него модусы присутствия, главным из которых есть «забота», которая есть следствием временной, конечной и смертной природы человека[42].
время и Пространство
Пространство – это протяженность, протяженность чего-либо; время – это продолжительность, длительность существования чего-либо. Разглядывая вопрос о пространстве и времени нужно, в первую очередь, различать два довольно свободных друг от друга контекста, в связи с которыми принято сказать о них. Во-первых, о пространстве и времени возможно сказать в связи с объективной и существующей независимо от сознания физической действительностью и, во-вторых, в связи с субъективной либо психологической действительностью.
Пространство в физическом смысле – это местоположения и характеристика размерности объектов и процессов в рамках какой-либо совокупности координат. Время в физическом смысле – это черта длительности существования либо частоты трансформации объектов и процессов в рамках какой-либо совокупности координат.
Философский вопрос о пространстве и времени – это вопрос об их природе либо, иначе говоря вопрос о том, существуют ли последние как независимая и свободная от материи действительность либо же, напротив, время и пространство – это только свойства материальных вещей и процессов.
Эволюция представлений о пространстве и времени в истории философии возможно выражена в виде формулы «переход от субстанционализма к атрибутивности». Ранее достаточно обширно (не смотря на то, что и не только) было распространено представление о пространстве и времени как о субстанциональных формах, т.е. как о чем-то таком, что существует само по себе, как особенные виды бытия, каковые не зависят ни друг от друга, ни от чего-либо еще. Современному уровню понимания природы пространства и времени соответствует представление о них как о особенностях, атрибутах материи, каковые без нее не существуют.
Субстанциональное представление о пространстве – это представление о нем как о неком «вместилище», количестве, имеющем длину, ширину и высоту, которое возможно наполнено вещами и в которого смогут происходить какие-либо явления и процессы, но которое кроме этого существует и само по себе, без этих вещей и процессов. Подобно субстанционалистски осознанное время – это чистая продолжительность, длительность сама по себе, существующая безотносительно к чему-либо.
Субстанциональное познание пространства и времени – это, по существу, следствие абсолютизации некоторых моментов практически-обыденного восприятия действительности. К примеру, в то время, когда человек входит в помещение и наблюдает на расположенные в том месте вещи либо, тем более, желает разместить в том месте другие, в мыслях воображая, поместятся ли они в том месте либо нет, то в этом случае в полной мере естественным будет представление о пространстве помещения как о чем-то существующем самом по себе, полном и неизменном, в которого возможно что-то расположено, но что наряду с этим само, конечно, не изменяется.
Но, в рамках этого примера отлично просматриваются и психотерапевтические предпосылки атрибутивного восприятия пространства. Размещенные в помещении вещи фактом собственного размещения так или иначе задают, как бы организуя, пространство в помещения. В зависимости от их размещения помещение может казаться как «громадной и просторной», так и «тесной и маленькой».
Примером субстанционального понимания пространства являются взоры Демокрита, в соответствии с которому атомы движутся в безлюдном и независящем от них пространстве. В соответствии с же Аристотелю, напротив, пространственная черта тела, его место, определяются исходя из тела как чего-то первичного, а не наоборот: «граница объемлющего [тела] – это и имеется место. …Место [существует] вместе с предметом, поскольку границы [существуют] к тому же, что они ограничивают»[43]. Согласно точки зрения Аристотеля, физический мир это совокупность множества тел, и никакого единого и универсального пространства вне этого мира существовать не имеет возможности.
В Новое время стала широко распространена противоположная точка зрения, в соответствии с которой пространство существует само по себе как однородная и изотропная протяженность, где направления равны и среди них нет выделенных. Исходя из этого, нет и полных «верха» и «низа», как думали ранее. Согласно точки зрения одного из создателей классической механики британского физика Исаака Ньютона (1642 – 1727), «безотносительное пространство по самой собственной сущности безотносительно к чему бы то ни было внешнему, остаётся в любой момент однообразным и неподвижным»[44]. Время Ньютон определял сходным образом: «полное, подлинное математическое время само по себе и по самой собственной сущности, без всякого отношения к чему-либо внешнему, протекает равномерно, и в противном случае именуется длительностью»[45].
Ньютоново время и пространство – это, по существу, безотносительная совокупность отсчета, которая занимает важное место в хорошей механике, поскольку на ее базе предполагается возможность точного расчета процессов сотрудничества между телами. Неприятность но в том, что эта совокупность отсчета была истолкована онтологически. Следствием для того чтобы понимания пространства и времени явилась догадка о т.н. «эфире» как особенной материальной субстанции и одновременно неподвижной совокупности отсчета, в которой находятся все тела. Существование эфира было опровергнуто в 1880 г. на протяжении опыта Майкельсона-Морли, результатом чего стало начало пересмотра представлений о пространстве и времени как о чем-то полном и неизменном. В следствии этого пересмотра появилось современное познание, в соответствии с которому время и пространство – это не независимые субстанции, а свойства материи, каковые завися от ее вторых черт.
В частности, в соответствии с сформулированным в начале XX в. А. Эйнштейном особой и неспециализированной теориям относительности, не существует полной одновременности событий (т.е. нет безотносительного времени, которое везде течет одинаково). Измеряемая величина временного промежутка, за который происходит событие, и фиксируемая протяженность объекта зависят от разности скоростей соответствующих совокупностей отсчета. Геометрические особенности пространства (величина его кривизны) зависят от силы гравитационного тяготения. Исходя из этого между т.н. «евклидовой» и «неевклидовыми» геометриями в конечном итоге нет никакого несоответствия, поскольку это различные теоретические модели пространства: первая исходит из догадки его нулевой кривизны, а во второй кривизна в любой момент хороша от нуля (пространство выпукло либо вогнуто). Эти модели, соответственно, предназначены для описания различных типов физических пространств.
В соответствии с релятивистским представлениям время и пространство зависят друг от друга. В особой теории относительности фиксируется, что при определенных условиях происходит как замедление времени, так и сокращение длины, т.е. время и пространство связаны между собой. Исходя из этого, германский математик Герман Минковский (1864 – 1909) внес предложение математическую модель единого 4-мерного континуума, где время и пространство рассматриваются в комплексе. Пространственно-временной континуум Минковского представляет собой 4-мерное множество, три измерения которого пространственные, а одно – временное. Точка в 4-мерном континууме (t,x,y,z) – это событие, которое случилось в момент времени (t) в определенном месте (x,y,z).
Необходимо заметить, что представление об относительности времени и зависимости его от черт соответствующих материальных процессов были известны и до XX в. К подобному выводу нетрудно прийти на основании, к примеру, следующего рассуждения. Представление о том, что время «течет» возможно взять, в случае, если лишь происходят какие-либо трансформации (что-то началось, изменилось либо закончилось). В случае, если так, то время – это черта трансформации, но в случае, если ничего не изменяется, то нереально сказать и о времени. Исходя из этого время, как что-то, что существует «само по себе» нереально кроме того представить. Подобным образом, рассуждал, к примеру, средневековый теолог А. Августин, что, например, прямо сказал, что «не может быть времени, в случае, если нет сотворенного»[46].
Что касается фиксируемого на эмпирическом уровне факта необратимости времени (время «течет» из будущего в прошлое, но не наоборот), то обстоятельство этого связана с существованием в природе класса необратимых процессов. В рамках локальных моделей действительности, например, с позиций классической механики время обратимо, поскольку все процессы тут смогут быть повернуты «вспять». К примеру, двигающийся по орбите около планеты спутник может вращаться как в одном направлении, так и в противоположном и это никак не скажется на структуре данной совокупности как целого. При рассмотрения мира с позиции молекулярно-кинетической теории (как хаотического перемещения атомов) необратимость процессов не неосуществима, а маловероятна, поскольку реализуется, в большинстве случаев, статистически более возможные события. К примеру, вышедший из трубы дым может в нее снова возвратиться – это не неосуществимое, но очень маловероятно.
Исходя из того, что время – это черта трансформации объектов, в рамках локальных моделей действительности в полной мере возможно сказать о замедлении, остановке времени либо кроме того его перемещении вспять. К примеру, вирус считающийся несложной формой судьбы, не имеет собственного механизма обмена веществ и неспособен самостоятельно размножаться. Вирус – паразит, т.е. организм, что применяет функции другого организма для реализации собственного механизма жизнедеятельности. Соответственно, вирус, что находится вне клетки другого организма, не изменяется (не имеет возможности размножаться), исходя из этого разглядывая вирус возможно сказать о как бы локальном замедлении времени.
Время, осознанное в связи с биологическими моделями, это не одно да и то же, что и время физических моделей действительности. К примеру, довольно отдельного организма возможно сказать о конце и начале его личного времени[47] (смерть и рождение) в то время как к физическим моделям такие характеристики неприменимы.
Необходимо заметить, что на локальность и специфичность моделей времени обращали внимание многие мыслители. В частности, согласно точки зрения французского философа Анри Бергсона, «в полной мере возможно, что существуют разные, т.е. владеющие разным ритмом, длительности»[48].
О пространстве и времени возможно сказать не только в физическом, но и в психотерапевтическом смысле, имея в виду изюминки психотерапевтического восприятия последних. На данный факт обратил внимание, к примеру, философ и австрийский физик Эрнст Мах (1838 – 1916), что писал о том, что «чувство времени … очень возможно … находится в некоей связи с тем, … что мы чувствуем как … работу внимания. При напряженном внимании нам думается, что время идет весьма медлительно, при легком занятии оно проходит скоро. В состоянии притупления эмоций, в то время, когда мы чуть подмечаем окружающую нас среду, часы скоро летят. В то время, когда отечественное внимание совсем исчерпано, мы дремлем. Во сне без сновидений у нас кроме этого нет ощущения времени»[49].
Об изюминках восприятия пространства и времени кроме этого возможно сказать и в связи с разными типами культур. В частности, для классических культур, где больше значение имеет сезонный темперамент сельскохозяйственных работ, в полной мере конечно восприятие времени как циклически-повторяющегося. Особенности жизнедеятельности в высокоразвитых цивилизациях, где взял развитие промышленный темперамент производства, высокоразвиты отношения обмена и преследуется цель получения прибыли, совсем конечно, приводят к иному восприятию времени. Особенности для того чтобы восприятия достаточно емко высказывает узнаваемый афоризм Б. Франклина «время – деньги» (утрата времени равносильна утрата денег).
Германский философ Карл Ясперс, пробуя осознать суть людской истории, ввел понятие «осевое время», суть которого пребывает в том, что во время с 800 до 200 гг. до н.э. в один момент в рамках различных культурных традиций (первые философы в Греции, израильские пророки, Заратустра в Иране, джайнизм и буддизм в Индии, даосизм и конфуцианство в Китае) случился переход от дорефлексивно-мифологического к осознанному и рациональному восприятию человеком мира и самого себя. «Новое, появившееся в эту эру в трех (имеется в виду Китай, Запад и Индия – прим. авт.) упомянутых культурах, сводится к тому, что человек поймёт бытие в целом, самого себя и собственные границы. … Осознавая собственные границы, он ставит перед собой высшие цели, познает абсолютность в глубинах самосознания и в ясности трансцендентного мира»[50].