Переписка между царем всея Руси и его подчинённым-изменником выходит за рамки личного спора между бывшими приятелями, ставшими непримиримыми неприятелями. Вопрос о цели ответа Ивана Грозного на обвинения Курбского поставил еще Н. Костомаров. Создатель статьи «Личность царя Ивана Васильевича Сурового»99 удивлялся: неужто царь желал убедить Курбского признать себя во всем правым, а всех опальных и замученных виновными? Историки XX в., изучив все перечни писем, заключили , что послания царя были меньше всего вычислены на князя-изменника. Полное наименование первого послания: «Царево царёво послание во все его Российское царство об измене клятвопреступников князя Андрея Курбского со товарищами». Имена «товарищей» князя Андрея известны — это были эмигранты, бежавшие из Москвы от царских преследований. В Литве появилась русская политическая эмиграция. «В первый раз за долгие годы оппозиция взяла возможность открыто заявить о собственных потребностях и противопоставить официальной мнению личные требования»100.
Исследователь опричнины С.Б. Веселовский, отмечая, что переписка Курбского с царем дошла до нас много перечней, хранившихся в различных местах, приходит к выводу, что она была «памфлетной борьбой царя с изменником, вычисленной с первой строки и до последней на широкую аудиторию, и первым делом, на публичное мнение Польско-Литовского страны»101. В пределах Столичного страны адресатом могли быть «просматривающие круги», т.е. монастыри, с которыми был связан Курбский, всегдашний приверженец «нестяжателей».
Опричнина
Возненавиде грады почвы собственной… всю почву державы своея, (царь) яко секирой наполы некако разсече.
Хронограф. 1617
Полк сатанинский, собранный тобою на погубу христианскую.
Митрополит Филипп Ивану. 1568
Опричнина — это королевское войско… прогрессивная армия.
И Сталин 1947
В феврале 1565 г. царским указом Столичное государство было поделено, разрублено, как топором, по выражению Хронографа 1617 г., на две части. В одной, большей, названной земщиной, сохранялось старое управление, во второй — опричнине — вся власть принадлежала царю. Слово «опричь», означавшее долю, надеявшуюся вдове, прочно вошло в русский язык по окончании появления неологизмов — опричнина, опричник, ставших синонимами ожесточённой, безграничной власти. В сталинские годы деятели культуры, делая госзаказ по личным указаниям вождя, попытались представить опричнину «прогрессивным» явлением. Их успех был временным.
Опричнина, самое необычное изобретение Ивана Грозного, поразила воображение потомков и современников царя. Указ о разделении страны действовал семь с половиной лет, но опричнина стала знаком царствования Ивана IV и привела к острой полемике о средствах и целях, о смысле царского указа и его последствиях. Дискуссия началась с XVI в. и длится в наши дни. Движение событий известен. О них говорит официальная летопись, и покинули свидетельства очевидцы. Летопись изложила абрис произошедшего, очевидцы сказали подробности, подробности, факты, обрисовали поведение жертв — и участников палачей. Особенный темперамент повествованиям очевидцев придает то, что они были чужестранцами, сводившими счеты с Москвой и царём.
Немец Генрих Штаден102 был опричником, разбогатевшим в годы опричнины, а после этого, по окончании ее отмены, утратившим полученное имение. Ливонские авантюристы Иоганн Таубе и Элерт Крузе103 делали кое-какие дипломатические миссии Ивана Грозного, а после этого поменяли царю и бежали в Литву. Альберт Шлихтинг, немец, проходивший службу в польском войске на протяжении Ливонской войны, попал в Москву как пленник. Единственный из зарубежных очевидцев он знал русский, что дало ему возможность отыскать работу в качестве переводчика при бельгийце, личном докторе царя. В 1570 г. Шлихтинг бежит в Польшу и пишет в том месте записки об опричнине104. Попав в Ватикан, свидетельство А. Шлихтинга создаёт сенсацию: отец Пий V отказывается от намерения вести с Иваном переговоры о церковной унии. Современный британский историк считает, что Шлихтинг положил начало «антирусским писаниям», но современный русский историк думает, что «Новое известие» Шлихтинга, при всех неточностях, преувеличениях и неточностях, доходящих время от времени до фантастичности, создаёт благоприятное чувство тем, что в нем нет той преднамеренной клеветы и злостной лживости, которыми проникнуто послание «лифляндских дворянчиков Таубе и Крузе»105.
Летопись детально излагает движение событий. 3 декабря 1564 г. царский поезд, складывавшийся из многих сотен возов, нагруженных казной, драгоценными святынями (иконами, крестами), забранными из церквей, выехал из Москвы вместе с царем, царицей Марией Темрюковной, кабардинкой, на которой Иван женился практически сразу после смерти Анастасии, ближними и царевичами людьми, которых кроме этого сопровождали жены и дети. Побродив некое время в окрестностях столицы, царь остановился в Александровой слободе. Лишь 3 января 1565 г. Иван послал в Москву митрополиту Афанасию и оставшемуся правительству список и «послание, а в нем обрисованы измены боярские и воеводские и всяких приказных людей».
Весь месяц Москва не знала и не имела возможности осознать, что случилось. Столичные правители, выезжая кроме того ненадолго, постоянно оставляли назначенных людей руководить делами. Иван кинул Москву, не назначив никого, покинул город без власти. Напуганные москвичи, не забывавшие о кровавых раздорах в годы малолетства царя, опасались восстания черни и самовластия бояр. В один момент с грамотой боярам и митрополиту, царь отправил грамоту всему христианству «и купцам Москвы». Делегацияпод руководством митрополитом, включавшая духовных лиц, бояр и «всяких москвичей», явилась в Александрову слободу молить царя возвратиться на трон.
Делегация выслушала обвинения, направленные не определенным лицам, но, выражаясь сегодняшним языком, национальной структуре — всем служилым людям — от первого боярина до последнего дьяка. Царь обвинял их во всех грехах — от расхищения казны до предательства внешних заинтересованностей страны. Условием возвращения Ивана в Москву было неспециализированное согласие на предоставление ему неограниченной власти. Это должно было выражаться в отказе духовенства от исконного права вступаться за опальных и в отказе дворянства от древних обеспечений — честного княжеского суда. В один момент царь потребовал согласия на создание личного опричного войска, особенного двора, в знак разрыва со ветхим Царёвым двором, знаком совокупности, против которой Иван восстал. Опричная территория, которую забрал себе царь, должна была обеспечить материальное снабжение нового войска и нового двора. При отказа принять его условия Иван угрожал отказаться от власти.
Все условия были безоговорочно приняты, и в первых числах Февраля Иван IV возвратился в Москву победителем. Вооруженный мятеж, задуманный в далеком прошлом, шепетильно подготовленный, удался. Внук Ивана III реализовал утопию, взял полную, ничем не ограниченную власть, о которой писали Филофей, Иван Пересветов. Началось опробование малоизвестной еще в РФ совокупности безотносительной самодержавной власти.
Таубе и Крузе пишут, что Ивана, возвратившегося по окончании двухмесячного отсутствия в Москву, тяжело было определить, так он изменился: все волосы на голове и из бороды вылезли. Кое-какие историки растолковывают это переживаниями царя, что фанатически верил в божественное происхождение собственного сана и не легко перенес идея о вероятном отречении. Возможно отыскать и другие объяснения. Царь, которого Курбский в посланиях довольно часто упрекает в трусости, именует «бегуном и хоронякой», опасался, что переворот может не удаться. Начав строить Опричный двор (наоборот Кремля), окружив себя новыми, шепетильно отобранными сатанинским полком «и советниками» опричников, Иван приступил к реализации собственных замыслов.
Каковы же были замыслы Ивана IV? В первую очередь, против кого был направлен переворот? Очевидный ответ — против тех, кто ограничивал власть царя — недостаточен, потому что носит через чур характер, приводит к другим вопросам. Точка зрения Н. Карамзина, не приписывавшего опричнине особенных национальных целей, видевшего в ней проявление личных качеств сурового царя, имеет мало последователей. В середине XIX в. Константин Кавелин реабилитирует опричнину, «учреждение, оклеветанное непонятое потомством и современниками». Представитель «историко-юридической школы», разглядывавшей русский исторический процесс как мирную эволюцию от «родового быта» к национальному, Кавелин формулирует точку зрения, которая будет, с видоизменениями и отдельными возражениями, принята многими историками: «Опричнина первенствовала попыткой создать служебное дворянство и заменить им родовое вельможество, на место рода, родного начала, поставить в национальном управлении начало личного преимущества»106. Современник историка автор Алексей Толстой выразил эту идея художественными средствами: «…Усердно молился царь. Молился он в тишине на святой Руси, молился о том, дабы дал ему Господь побороть непокорство и измену, дабы благословил его окончить дело великого поту, сравнять сильных со не сильный, дабы не было в Киевской Руси одного выше другого, дабы все были в равенстве, а он бы стоял один нужно всеми, аки дуб в чистом поле». Граф Толстой видит тот же процесс, что и либеральный историк Кавелин, но расценивает его в противном случае. Для Кавелина опричнина — прогрессивное национальное дело, для Алексея Толстого — уравнительная революция, которая не имеет возможности удаться. Потому что, утверждает автор. «Не расти двум колосьям в уровень, не сравнять крутых гор с пригорками, не посещать на земле безбоярщины»107. писатель и Историк видят одинаково основную цель опричнины — борьбу с боярами, с их властью, ограничивающей власть царя.
Скудость источников мешала историкам пробраться в тайны эры Ивана Грозного. Выводы делались на базе немногочисленных свидетельств современников, официальных летописей. Сергей Платонов (1860—1933), один из наибольших знатоков XVI—XVII вв., полагая, что в опричнину были забраны практически все центры княжеского землевладения, утверждал, что опричнина подорвала силу бояр, лишенных почвы. С.Б. Веселовский (1876— 1952), создатель ответственных изучений по истории опричнины, отверг «сложную и замысловатую концепцию С.Ф. Платонова»|08, потому что, изучив территорию опричнины, заключил , что она не была направлена против большого боярства, свелась к уничтожению отдельных лиц и не нарушила прошлого порядка. Современный историк Руслан Скрынников, создатель бессчётных работ по истории XVI—XVII вв., в частности биографии Ивана Грозного, нашёл новый, малоизвестный ранее источник: налоговые описи — писцовые книги — Казанского края, куда были выселены многие жертвы опричнины. Р. Скрынников считает, что ему удалось «совсем прояснить тайную опричнины»109. В казанскую ссылку попало, как свидетельствуют писцовые книги, приблизительно 180 лиц (с семьями). Около двух третей ссыльных носили княжеский титул. Основной удар, делает вывод Р. Скрынников, был нанесен по суздальской знати, высшему слою русской аристократии, «которая плотной стеной окружала трон», перевоплотив монархию в пленницу. Опричная практика, пребывавшая в выселении землевладельцев с территории, переходившей в опричнину, повлекла за собой «крушение княжеского землевладения. Трагедия была столь громадна, что никакие частичный возврат и последующие амнистии родовых земель опальным князьям не могли ликвидировать се последствии»110.
Взаимоисключающие мнения историков об одном из наиболее значимых эпизодов русской истории заставляют задуматься о возможностях проникновения в прошлое. Любой из историков нашёл в эре Ивана, в личности царя то, что он желал заметить, то, что разрешали ему встретиться с ним его время и мировоззрение. Приверженцы целенаправленной истории выявляют в действиях Ивана Грозного замыслы, стратегию, цели. Те, кто не верит в «законы истории», видят в поступках царя проявления его темперамента, характера, находят элементы сумасшествия.
Историки, люди мысли и пера, знают Ивана Грозного теоретически, как фигуру из прошлого, как исторический персонаж. Сталин, в отыскивании модели для практической деятельности, первоначально остановил собственный взгляд на Петре I, но после этого выбрал Ивана IV. Начавшееся в 40-е годы величание отца опричнины было поручено не историкам, каковые, однако, приложили к ней руки, но в первую очередь деятелям культуры романистам, драматургам, поэтам, режиссёрам. Эта кампания высказывала отношение к Суровому вождя народов косвенно. Прямо собственные мысли об Иване Сталин изложил в беседе с Эйзенштейном и актером, выполнявшем роль царя, Николаем Черкасовым. Разговор происходил 25 февраля 1947 г. по просьбе кинематографистов, хотевших убедить Высшую Инстанцию, что запрещение и осуждение второй серии «Ивана Грозного» случилось по недоразумению и что фильм возможно исправить, в случае, если Сталин даст указания, как это сделать. Отказавшись дать указания, но, согласившись высказать «замечания зрителя», Сталин сказал, как он видит прошлое, выделив, что видит его верно. В первую очередь: «Царь у вас оказался нерешительный, похожий на Гамлета. Все ему подсказывают, что нужно делать, а не он сам принимает решения… Царь Иван был великий и умный правитель, и в случае, если его сравнить с Людовиком XI (Вы просматривали о Людовике XI, что готовил абсолютизм для Людовика XIV?), то Иван Грозный по отношению к Людовику на десятом небе». Потом: «У вас неправильно продемонстрирована опричнина. Опричнина — это королевское войско. В отличие от феодальной армии, которая имела возможность в любую секунду сворачивать собственные флаги и уходить с войны, появилась регулярная армия, прогрессивная армия».
Растолковывая суть политики Ивана, Сталин начинает с трактата о жестокости: «Иван Грозный был весьма ожесточённым. Показывать, что он был ожесточённым, возможно, но необходимо показывать, по какой причине нужно быть ожесточённым». Согласно точки зрения Сталина, что осознавал толк в жестокости, в характере Ивана были недостатки: «Одна из неточностей Ивана Грозного пребывала в том, что он не сумел ликвидировать пять оставшихся больших феодальных семейств, не довел до конца борьбу с феодалами. Если бы он это сделал, то в Киевской Руси не было бы Смутного времени… Тут Ивану помешал Всевышний: Грозный ликвидирует одно семейство феодалов, а позже весь год кается и замаливает «грехи», тогда же как ему необходимо было бы функционировать еще решительнее»111.
Сталин, бравший уроки у прошлого, именует политику Ивана прогрессивной, потому что перемещение от феодализма к абсолютизму видится ему через марксистские очки, как перемещение вперед. Сталин — практик, строитель тоталитарного страны — осуждает тактику царя, растолковывая ее пороки ощущением греховности и слабостями характера казней, каковые Иван Грозный вычислял нужным замаливать. На фоне выдающегося прогрессивного госдеятеля, Ивана Грозного, далекий преемник царя — Сталин желает смотреться больше и прогрессивнее, потому что он учел неточности создателя опричнины. «Исторические параллели в любой момент рискованны», — справедливо вычислял Сталин, но сходство между эпохой и временем опричнины «громадного террора», между 1565—1572 и 1935—1938 так громадно, что разрешает сравнивать деятельность и грозного грозного и цели царя генсека. Это сравнение разрешает осознать исторические события, поделённые практически четырьмя столетиями: современники сталинского террора становились «очевидцами» опричного террора.
Аресты, ссылки, пытки, казни — результаты бессчётных процессов, ожесточённые репрессии без всякого суда ударяли по всему обществу. Известная формула «громадного террора» — «незаменимых нет!» — могла быть сочинена в годы опричнины, каковые Курбский назвал «пожар лютости». Среди бессчётных концепций, рационализирующих политику Ивана, самая близкой к действительности думается точка зрения Василия Ключевского, потому что ее подтверждает практика Сталина. В 60-е годы Иван Грозный столкнулся с несоответствием, которое потребовало решения: Столичное государство было самодержавной монархией с аристократическим (боярским) правящим аппаратом. Возможно было искать решения на пути реформ, Иван выбрал опричнину. Легко заметить тут аналогию с положением Сталина, захватившего к началу 30-х годов безотносительную власть, ограниченную «ветхой» коммунистической партией.
Иван не имел возможности поладить с боярским правящим аппаратом, но не имел возможности стереть с лица земли его полностью, потому что заменить было некем. Опричнина — попытка жить рядом, но не совместно: была земская Боярская Дума, показалась опричная Боярская Дума, был Царёв дворец в Кремле, недалеко выстроили новый Царёв дворец. Буйное воображение Ивана создало наводящую кошмар форму опричников: в тёмных одеждах, на вороных конях, с собачьей головой и метлой, притороченной к седлу. Они казались новыми существами, инопланетянами из подземного мира. Но ведущую роль в «сатанинском полку» игрались бояре: Алексей Басманов, принадлежавший к старшей ветви одного из старейших боярских родов Плещеевых, князь Афанасий Вяземский. Не был «человеком из народа» один из хороших храбрецов фильма Эйзенштейна Малюта Скуратов, основной палач Ивана.
В одном из писем Курбский напоминает Ивану, что в свое время, в то время, когда царь посетил в монастыре Вассиана Топоркова, приверженца Иосифа Волоцкого, и задал вопрос его, как царствовать, дабы держать вельмож в послушании, монах ответил: «Не держи при себе ни одного советника, что был бы умнее тебя». Иван покинул рассказ Курбского без рассуждений и, быть может, пользовался советом Вассиана при выборе опричных советников.
Василий Ключевский заключает: «Заподозрив все боярство в измене, (царь) ринулся на заподозренных, вырывая их по одиночке, но покинул класс во главе земского управления; не имея возможности сокрушить неудобный для него правительственный строй, он начал истреблять отдельных странных либо ненавистных ему лиц… В этом состояла политическая бесцельность опричнины: позванная столкновением, обстоятельством которого был порядок, а не лицами, она была направлена против лиц, а не против порядка».
Р.Г. Скрынников видит «разгадку опричнины» в уничтожении суздальской знати — четырех суздальских княжеских фамилий (Шуйские, Ростовские, Ярославские, Стародубские), каковые оказывали всестороннее влияние на политическое управление страной. Остается «тайной» размах репрессий, вышедший за рамки «громадной четверки», опустошивший Столичное государство намного больше, чем татарские набеги.
По окончании первых казней 1565 г. наступила передышка, которая была прервана в 1567 г., в то время, когда начался период «громадного террора», длившийся более трех лет. Нараставшее в среде боярства недовольство выражалось в крамольных беседах, каковые становились известны царю и усиливали его ужас перед потерей и заговором трона, а быть может, и жизни. Литовцы присылали столичным боярам обещания помощи при антицарского выступления. Перехватив письма, царь настойчиво попросил от бояр отвечать, притворно соглашаясь с предложениями, в расчете узнать события заговора, которого, по всей видимости, не было. Никаких его следов, по крайней мере, не сохранилось, если не считать свидетельства очевидцев, покинувших записи, — Г. Штадена и А. Шлихтинга. Но их источником были опричные круги. Иван Грозный затребовал текущие летописные записи и не вернул их, на этом прерывается летописная традиция, начавшаяся довольно много столетий назад. Погибли все опричные архивы. Кое-какие следы происходившего историки пробуют найти в синодике, поминальном перечне казненных, составленном по личному распоряжению Сурового в конце его жизни.
Не имея документов, тяжело выяснить, где кончаются крамольные беседы, где начинаются заговоры. Иван Грозный, без сомнений, верил в существование опасности. В 1556 г. он приказал заложить «каменный город» на крутом берегу реки Вологды и начал думать о переносе в Вологду столицы собственного страны. Окруженная непроходимыми лесами, которая связана с Белым морем реками Сухоной и Двиной, новая столица имела возможность бы иметь много преимуществ если сравнивать с Москвой. Князь Святослав грезил Уйти из Киева в Переяславль, его потомок Андрей Боголюбский осуществил мечту, уйдя в непроходимые столичные леса. Петр I реализовал замысел Ивана — Вологда находится приблизительно на половине пути между Санкт Петербургом и-Москвой, в случае, если идти на север.
Иван Грозный довольно часто укрывался в Вологде, прожив в ней В общем итоге 3месяцев и 5 года. Но в 1567 г. он пригласил к себе в опричный дворец британского посланника Антона Дженкинсона и, требуя сохранить строжайшую тайну, передал письмо для королевы Елизаветы, в котором предлагал альянс, и просил убежище для себя и собственной семьи. Иван изложил просьбу в дипломатической форме: оба правителя должны были тайно взаимно обеспечивать друг другу право убежища. Как мы знаем, что Елизавета бежать никуда не планировала.
Три года идут постоянные казни, время от времени с процессами, время от времени без них. Митрополит Филипп пробует вступиться за преследуемых и в присутствии царя произносит в Успенском соборе проповедь о необходимости упразднить опричнину. Разгневанный Иван ответил, как информирует новгородский летописец, суровым предупреждением: «Мягок я был с вами, но сейчас вы у меня взвоете». Первый удар был нанесен по Боярской думе: был казнен старший боярин думы (конюший) Иван Челяднин-другие представители и Федоров ветхих боярских фамилий. Обезглавленная дума не воспротивилась осуждению митрополита Филиппа, сосланного в монастырь и в том месте убитого. в течении всех трех лет «громадного террора» тянулось дело Владимира Старицкого, основной политический процесс эры. По окончании казни Челяднина наступила расправа со Старицкими: была отравлена тетка царя Евфросинья, мать Владимира, выпил кубок с отравленным вином и князь Владимир.
Казни «заговорщиков» сопровождались убийством их родственников и слуг. В то время, когда нити «заговора» потянулись в Новгород, Иван Грозный в январе 1570 г. отправился с армией опричников в наибольший торговый комплекс страны и расправился с ним, как с завоеванным вражеским городом. Новгород был беспощадно разграблен, сожжен, уничтожен, обитатели убиты либо выселены. Разграблен был и Псков, но его обитателей царь пощадил, испугавшись, как гласит легенда, угроз юродивого. Новгородцы были обвинены в помощи Владимира Старицкого и в изменнических сношениях с Литвой. На обратном пути в Москву опричное войско разоряло и грабило все, что попадалось на дороге. В столице ожидал очередной процесс, в заговоре были обвинены высшие приказные чины, входившие в думу дьяки, а также начальники шести распоряжений. Был среди них Иван Висковатый, с 1549 г. руководивший столичной внешней политикой, которая сейчас в первый раз была выделена в особенную Избу — Посольский приказ. С 1561 без сомнений. И. Висковатый занимал пост печатника, т.е. казначея. Выходец из низов, он сделал блестящую карьеру благодаря уму и выдающимся способностям. Современники отмечали, что царь обожал ветхого дипломата, но в то время, когда тот выступил против опричнины и террора, он был казнен совместно со 120 вторыми «заговорщиками».
Террор следовал собственной внутренней логике, неприятелей становилось все больше. По окончании удара по княжеским семьям последовали казни столичной нетитулованной знати, после этого удар по церкви, разгром Новгорода, истребление вершины приказной администрации. Любая казнь тянула за собой новые имена, новые казни. Во второй половине 1570 г. пришла очередь инициаторов опричнины — Алексея Басманова, Афанасия близких и Вяземского им людей. Фаворит Ивана Федор Басманов зарезал отца, дабы доказать собственную любовь к царю и, единственный из начальников опричнины первого призыва, был пощажен, послан в ссылку на Белое озеро, где погиб. Место казненных заняли Малюта Василий и Скуратов Нечистой — верные рабы, ни в чем не прекословившие царю.
Расправа с высшим слоем русского общества не имела возможности не отразиться на всех других его слоях — переселялись крестьяне, разрушалась торговля, разорялась страна. Уничтожение заподозренного в измене опричного управления поселяло в уме царя сомнения относительно пользы учреждения, которое было создано первым делом для его охраны и которому он прекратил доверять. В 1571 г. царь по окончании смерти второй жены Марьи Темрюковны выбрал по окончании классических смотрин (в Александрову слободу было свезено около двух тысяч кандидаток) Марфу Собакину. Через 14 дней по окончании свадьбы она погибла. В этом случае не могло быть сомнений: в опричной столице, Александровой слободе, куда не могли прийти без пропуска земские, отравить жену царя имели возможность лишь собственные. Опричное войско, насчитывавшее к этому времени 6 тысяч людей, неудержимо разлагалось. Безнаказанность, возможности и всевластие грабежа завлекали в опричники, как выражался Курбский, «похлебников и отовсюду злодеев». Генрих Штаден, соучастник и свидетель, говорит: «Опричники обшарили всю страну, все деревни и города в земщине, на что князь не давал им собственного согласия. Они сами составляли себе наказы, словно бы бы князь указал убить того либо другого из знати либо торговца, в случае, если лишь они считали, что у него имеется деньги, убить вместе с детьми и женой, а деньги и добро забрать в казну князя. Тут начались убийства и многочисленные душегубства в земщине. И обрисовать того нереально»112.
Доверие царя к опричному двору быстро поколебалось по окончании набега крымского хана Девлета весной 1571 г. Командующим всеми полками, как опричными, так и земскими, направленными против крымчаков, был назначен брат второй жены царя опричник князь Михаил Черкасский. В набеге Девлета участвовал папа князя Михаила, возглавляющий ногайских и кабардинских союзников крымского хана. По окончании загадочного убийства князя Михаила столичные полки растерялись, Девлет свободно подошел к Москве, поджег посады, разграбил окрестности и ушел с огромной добычей. Пожар охватил соседний Китай и Кремль-город, выгорела вся опричная территория вместе с дворцом на Неглинной. Это был один из самых ужасных пожаров в истории довольно много горевшего города.
Иван в панике бежал на север и возвратился в Москву лишь в середине июня. По окончании следствия о обстоятельствах трагедии были казнены трое из шести (не считая князя Черкасского) опричных воевод, ни один из десяти земских воевод не подвергся опале. В следующем году, в ожидании нового набега крымской орды, главнокомом был назначен князь Михаил Воротынский, гениальный воевода, подвергавшийся опале, но помилованный. В июле 1572 г. крымские татары с союзниками вторглись в пределы Столичного страны и двинулись к Москве. В 45 км от города около деревни Молоди случился бой, закончившийся разгромом татарской орды. Могуществу Крыма был нанесен тяжелый удар. Для Ивана, «переселившегося» на время боевых действий в Новгород, победа стала последним толчком, побудившим его отменить опричнину. Опричные распоряжения стали сливаться с земскими, кое-кто из выселенных обладателей возвращался на почвы, отобранные в пользу опричников, было распущено опричное войско. Генрих Штаден жаловался, что его постигла такая же участь. В 1572 г. царским указом не разрещалось использовать само наименование опричнины.
С.Б. Веселовский подмечает, что если бы Иван, создав опричнину, внес принципиальные изменения структуры в организацию служилого класса, было бы нереально ограничиться «сменой вывесок», т.е. отказаться от опричнины, фактически ничего не меняя. Но, заключает историк, «дело именно в том, что опричнина не преследовала национальных целей и не внесла никаких значительных трансформаций в организацию двора, а временно поделила его на две враждующие либо соперничающие части и покинула по окончании себя лишь скверные воспоминания и путаницу»113.
В случае, если дать согласие с таковой оценкой опричнины, остается вопрос о обстоятельствах неизгладимого впечатления, произведенного ею на потомков и современников. Поминальные перечни, составленные по приказу Сурового, разрешили историкам подсчитать число жертв. Р.Г. Скрынников, шепетильно изучавший источники, приходит к выводу, что лишь при новгородском погроме «погибло около 4 тыс. человек»114. Большинство из них погибла в годы опричного террора. В случае, если включить ко мне и другие жертвы своеволия опричников, не вошедшие в синодик, возможно прийти к цифре 10 тыс. человек. Население Столичного страны составляло восемь-десять миллионов. Для сравнения: в это же самое время (24 августа 1572 г. — в ночь Св. Варфоломея) парижане убили приблизительно 1,5 тыс. гугенотов. Длившаяся в других городах резня протестантов довела число жертв до пяти тысяч. Действительно, Франция этого времени насчитывала около 20 млн. жителей и, относительно, число жертв меньше. Современники говорили кошмары о жестокости Ивана. Начиная с конца XV и до XVII в. громадной популярностью в Киевской Руси пользовалась повесть о Дракуле. Эта популярность была в большой степени позвана тем, что весьма не так долго осталось ждать образ Дракулы стал у русского читателя ассоциироваться с образом Ивана Грозного, напоминавшего современникам Дракулу собственной крайним своеволием и необузданной жестокостью115. Но жестокость не была привилегией Москвы либо Валахии. Французские историки, говоря о религиозных войнах во Франции в 1562—1593 гг., т.е. в эру Ивана Грозного, подмечают: «Соперники проявляли по отношению к друг другу страшную жестокость»116.
Обстоятельства неизгладимого впечатления, произведенного Иваном Грозным, направляться, по всей видимости, искать в ничем не ограниченном самовластии правителя, которое выражалось довольно часто в неожиданных до сумасшествия поступках. Ключевую роль игралось пристрастие царя к зрелищной стороне поведения, его умение придавать своим действиям темперамент ужасного спектакля: неожиданный отъезд из Москвы, раскол страны надвое, тёмные одежды опричников и т.д. Выражаясь сегодняшним языком, Иван IV был очень способным мастером рекламы.
Показав, каким возможно русский царь, он создал труднодосягаемую модель того, каким он должен быть. Подняв на неординарную высоту жестокости и порог своеволия, Иван Грозный разрешил всем своим потомкам казаться умеренными и разумными. Петр I имел возможность себе разрешать все, что он желал, потому что до него был Иван. Сталин искал оправдания своим действиям, объявляя себя продолжателем дела Сурового.