Исходным пунктом теоретико-познавательных идей Дидро есть существование объективного, свободного от сознания человека материального мира. Отечественные ощущения дают нам очевидную достоверность чего-то большего, нежели простое внутреннее восприятие, и это большее имеется модификация, которая, кроме очень живого эмоции, вызывает в нас представление вещи, вправду существующей вне нас[70].
Но способен ли человек пробраться в сущность вещей, процессов и явлений? На данный вопрос Дидро отвечал положительно. В собственных произведениях он подчеркивал, что непознаваемых вещей, явлений и существующих вне сознания человека предметов нет[71]. Мысль познаваемости мира утверждалась им в борьбе с агностицизмом. Действительно, по поводу существования материи смогут появиться тяжёлые вопросы, но эти вопросы свидетельствуют лишь об ограниченности людской ума и о слабости отечественного воображения[72], —- писал Дидро.
Эта идея французского философа, направленная против идеалистов, агностиков и теологов, актуальна и в наши дни. агностики и Современные идеалисты пробуют спекулировать на тех либо иных проблемах гносеологии, ставя под сомнение объективность материи и пробуют протащить несостоятельную идею существования божественного начала. Эта идея Дидро перекликается с одним из ответственных гносеологических выводов диалектического материализма о том, что решительно никакой принципиальной отличия между вещью и явлением в себе нет и быть не имеет возможности. Различие имеется легко в это же время, что познано, итем, что еще не познано[73].
Идею о познаваемости мира Дидро связывал с учением об эмпирической базе всякого знания, о единстве умозрения и эмпирии. Основной способ познания окружающей действительности, согласно точки зрения Дидро, это наблюдение природы, размышление и опыт[74]. В базе гносеологии французских материалистов, отмечает В.И.Кузнецов, лежит тезис локковского сенсуализма о том, что всякое знание начинается из чувственного опыта и все идеи имеют своим источником ощущения[75].
Обосновывая предает познания материалистической гносеологии, Дидро в один момент осуждает предмет религиозной гносеологии — идею всевышнего. Разве не одни отечественные молитвы, приношения, религиозные церемонии свидетельствуют нам о существовании всевышнего? Но я не могу скрыть от вас, что меня и некоторых вторых это не имеет возможности удовлетворить[76]. Утверждая силу человеческих чувств и человеческого разума, он отвергает религиозное мировоззрение и идеализм господствующих классов. Теологию он именует наукой о химерах[77]. Вся программа познания в теологии сводится к попыткам подавить разум. Эту программу Дидро выразил с присущей ему иронией в образной форме. Я заблудился ночью в дремучем лесу, и не сильный огонек в моих руках — единственный путеводитель. Внезапно предо мной вырастает незнакомец и говорит мне: Мой дорогой друг, задуй свечу, дабы вернеенайти дорогу. Данный незнакомец — богослов[78].
Все знания человек приобретает в следствии действия внешних материальных предметов на органа эмоций, поясняет Дидро. Каждый чувственный предмет со всеми его особенностями может принимать во внимание обстоятельством ощущения, которое он в нас вызывает, поскольку он есть достаточным основанием данной перцепции и опорой ее истинности[79]. По убеждению Дидро, — отмечает В.Н.Кузнецов, — как внешние, так и внутренние обстоятельства ощущений имеют материальный характер[80].
Дидро обратил внимание на значение внутреннего, духовного мира человека, что в один момент есть своеобразным преобразователем данных ощущений и объектом людской познания, поскольку имеет собственные своеобразные законы. Гольбах, к примеру, не соглашаясь с главными положениями Локка о двух видах опыта — внешнего и внутреннего, пара недооценивал значения внутреннего мира человека. Дидро же говорит, что бесчетное число раз испытывали такие ощущения, каковые насильно врываются в отечественную душу, тогда как имеется другие, которыми мы располагаем произвольно, то вызывая их, то отстраняя, в соответствии с отечественному желанию[81].
Нужно подчернуть, что самоё последовательное материалистическое объяснение функционирования законов внутреннего мира человека было реализовано в русле диалектического материализма. В.И.Ленин показывал, что признание ощущений в качестве источника всякого познания еще не решает главной неприятности теории познания[82].
Дидро всегда подчёркивает истинность самих ощущений. Отечественные эмоции часто взаимно свидетельствуют друг другу об истинности их связей с существованием чувственных предметов, находящихся вне нас. Тот, кто видит пламя, может его чувствовать, а если он предположит, что это только продукт его воображения, то он может опровергнуть такое предложение, положив в пламя собственную руку[83].
Дидро допускал в зачаточной, потенциальной форме чувствительность в качестве неспециализированного свойства материи. Гольбах же, к примеру, считает, что чувствительность имеется итог характерного животному размещению частиц. В случае, если поинтересоваться у теологов, упорствующих в собственном допущении двух, хороших по существу субстанций, по какой причине они умножают без потребности существа, то они ответят: по причине того, что идея не может быть свойством материи. В случае, если потом, задать вопрос их, не имеет возможности ли всевышний сказать материи свойство мыслить, то они ответят на это отрицательно, поскольку всевышний не имеет возможности делать неосуществимых вещей. Но при таких условиях теологи оказываются настоящими атеистами: вправду, в соответствии с их правилам, так же нереально, дабы дух либо идея произвели материю, как нереально, дабы материя произвела дух либо идея; из этого можно заключить против них, что мир не был создан духом, как т дух не был создан миром[84].
Дидро соглашается с Гольбахом, что в отчетливой, развитой форме ощущения проявляется на уровне органической материи. Но он пробует пробраться глубже в тайны природы, нащупать сообщение неорганической материи с органической и поэтому выдвигает идею о наличии в неорганической материи условий, возможности происхождения ощущений.
Возможно заявить, что чувствительность у Дидро, это та ступень между органической и неорганической природой, на основании которой он отбрасывает версии, что источником происхождения чувствительности у органической материи была не сама материя, а главное существо. Он думает, что чувствительность не есть сверхъестественным явлением, и исходя из этого истоки ее происхождения необходимо искать в самой природе[85]. Я ценил бы того, кто-либо доказал бы, при помощи опыта и наблюдении, что физическая чувствительность столь же характерна, по существу, материи, как и непроницаемость, или вывел бы ее идеальным образом из наличия определенной организации[86].
Эти идеи ничего общего не имеют с наивным гилозоизмом. Говоря, к примеру, о том, что и камень ощущает (Разговор Даламбера с Дидро). Дидро утверждает не о мышлении камня, а о том, что чувствительность камня предполагается только как возможность. Тут проявляется диалектический подход к проблеме, поскольку он говорит только о потенциальной способности всей материи к ощущению, в определенной мере, Дидро предполагает эволюцию чувствительности. Нужно кроме этого добавить, что у Дидро мы находим только осмотрительные поиски верного решения проблемы ощущения, связи органического и неорганического мира, Дидро выдвигал предложение о общей чувствительности материи, наделяя чувствительностью живую и неживую природу, полагая, что самый определенно чувствительность проявляется лишь в живой природе, лишь у определенно организованной материи[87]. Нет сомнения в том, что идея о чувствительности материи была направлена против религиозной установки на то, что сознание есть божественным бесплатно. Предположение французского мыслителя о общей чувствительности материи выделял В.И.Ленин. Материализм в полном согласии с естествознанием берет за первичное данное материю, считая вторичным сознание, мышление, чувство, потому что в светло выраженной форме чувство связано лишь с высшими формами материи (органическая материя), и в Фундаменте самого строения материй возможно только предполагать существование свойства, сходной с ощущением. Таково предположение, к примеру, известного германского естествоиспытателя Эрнста Геккеля, британского биолога Ллойда Моргана и др., не говоря о догадке Дидро[88].
Нужно обратить внимание на то, что Дидро, разделяя участь всех собственных современников, не делает ударения на теории познания; он не посвящает ей полностью ни одной работы, но своим проникновенным умом он ощущает потребность пара углубить, подвергнуть более близкому рассмотрению проблему ощущений иих соотносительности с внешним внутренним миром и миром природы части данной природы, человека[89].
Дидро пытается узнать механизм ощущений. Он правильно думает, что ощущения не смогут появляться без действия окружающей среды на человека. Напротив, — пишет он, — ощущения, каковые испытывает душа, относятся еюк действию некой внешней обстоятельства и в большинстве случаев влекут за собой представление какого-либо предмета”[90]. Объект, принимаемый органами эмоций, отправляет в мозг своеобразные, лишь ему свойственные перемещения, каковые создают в нем кое-какие трансформации. Ощущения — это впечатления, каковые возбуждаются в нас по поводу внешних предметов[91] — пишет Дидро.
Дидро уверенный в том, что окружающие нас явления и предметы являются единственным источником знания. Чувство есть исходным моментом всего мыслительного процесса. Он не допускает возможности ощущений без определенного действия предметов на органы эмоций. Люди, лишенные того либо иного органа эмоций, разумеется, ни при каких обстоятельствах не смогут достигнуть того, дабы представления, соответствующие этому эмоции, актуально появляются в их духе. Эта истина столь очевидна, что не может быть подвергнута никакому сомнению, а, следовательно, мы не можем сомневаться в том, что эти перцепции вступают в отечественный дух лишь через орган данного эмоции и никаким вторым методом”[92]. Как верно подчеркивает Дидро, органы не создают их, потому что если бы это было так, то глаза человека создавали бы цвета во мраке и его шнобель обонял бы розы зимой[93].
Так, процесс познания начинается с ощущений и идет к восприятию и потом — к рациональному осмыслению. Разум синтезирует полученные эти и образует мысли и суждения[94]. Следовательно, Дидро верно думает, что процесс познания имеется своеобразный акт отражения в сознании человека окружающей материальной действительности. Наряду с этим он выделяет, что представление предмета не есть самый предмет. Мое представление круга не есть самый круг, потому что данный круг не есть метод существования моей души[95].
Дидро не рассматривает познание как что-то мертвое, как зеркальное отображение внешнего мира, как несложный созерцательный акт. Он отличает вещи от юс отражения в голове человека. Он опровергает утверждения субъективного идеализма и наивного реализма, для которых они одно да и то же. Для первого, как мы знаем, отождествление субъекта и объекта является следствием элиминации субъекта, а для второго — за счет уничтожения объекта. Дидро вычисляет абсурдным отождествление вещи и ее отражения в сознании, но видит и их единство. Представления не влекут за собой никакого ощущения, кроме того представления тел; но ощущения постоянно имеют известное отношение к представлению тела; они неотделимы от телесных предметов,
они появляются по поводу какого-либо перемещения тел, в частности то-кого, которое внешние тела информируют нашему[96].
Дидро справедливо думал, что как свойство вещи не имеет возможности предшествовать самой вещи, так и сознание не есть предшественником в некотором роде организованной материи. Предметы действуют на органы эмоций; чувство в органе владеет длительностью; органы эмоций действуют на мозг; это воздействие владеет длительностью… Из этого появляется идея и суждение[97].
Дидро рассмотрел в познавательной деятельности человека связь физиологических и психологических процессов, стремился осознать их взаимоотношение. Он утверждал, что нервы человека сходятся в его мозгу и лишь мозг есть основанием свойства чувствовать. Нервы, либо органы эмоций, являются ровные волокнистые нити, исходящие из головного и продолговатого мозга . Они — мозгового происхождения”[98]. Не смотря на то, что эти воззрения и не соответствуют современным знаниям, вывод о том, что мозг есть материальной базой субъективного мира человека, без сомнений, верен. то положение имело громадное значение для обоснования атеистических взоров мыслителя. Опираясь на опыт, говорит Дидро, возможно убедиться в том, что человек перестает чувствовать те участки тела, сообщение которых с мозгом прервано. Для наличия ощущения нужен свободное сообщение и здоровый нерв нерва с мозгом. Чувство начинается в конце затронутого нерва. Ощущения нет, в случае, если нерв уничтожен либо изувечен”[99]. дели же мозг поврежден, человек либо совсем лишается ощущений, либо они не идеальны. Самое легкое воспаление мозга приводит к бреду, сумасшествие, апоплексию. Величайшее воспаление желудка не создаёт того же самого действия[100].
Дидро правильно подметил и еще одну особенность психофизической организации человека: интеллект человека есть производным от его способности чувствовать. Чувство он разглядывает как свойство тела, которое принимает действия окружающей среды на органы эмоций. В случае, если нет этого действия, нет ни ощущений, ни восприятий. Мозгу, дабы мыслить, нужны предметы, подобно тому, как они нужны глазу, дабы видеть… Так, мозг — это орган, подобный всем другим органам и владеющий собственной особенной функцией. Это, фактически, кроме того вторичный орган, не талантливый ни при каких обстоятельствах функционировать без помощи вторых органов[101].
Выступая против теологических учений, выстроенных на произвольных и надуманных правилах, каковые нельзя доказать посредством людских органов эмоций, Дидро в объяснении познавательной деятельности опирался на естественный разум, что согласуется с данными людских эмоций и отталкивается от них. Нужно продвигаться вперед за опытом и ни при каких обстоятельствах не давать предупреждение его. то правильно. Но разве испытания делают наугад? Разве опыту на предшествует довольно часто какое-нибудь предположение, какая-нибудь аналогия, какая-нибудь творческая мысль, которую опыт обязан подтвердить либо опровергнуть? Я прощаю Декарту то, что он сочинил собственные правила перемещения, но не могу забыть обиду ему того, что он не пробовал убедиться при помощи опыта, таковы ли они в природе, как он их сочинил либо нет”[102].
В отличие от Декарта, Дидро опирается на разум, что соответствуетданным ощущений и чувств. Декарт, как мы знаем, провозглашая разум единственным источником подлинного знания, отказывал данным эмоций в истинности. Дидро же утверждал, что положения разума точны лишь тогда, в то время, когда они опираются на чувственные эти, отправляются от них. В случае, если Декарт подчиняет веру разуму, то Дидро отвергает веру, считая, что на ней выстроены все религиозные предрассудки. Согласно его точке зрения, все то, что нельзя доказать ни аргументами разума, ни ссылками на эмоции, ложно по собственной сути. Конкретно таковой есть религиозная вера, отказывающаяся от свидетельства эмоций, от голоса разума.
Неизменно подчеркивая роль чувственного познания, Дидро акцентирует внимание и на рациональных моментах в познавательной деятельности. Признавая, что мышление исходит из ощущения, Дидро, согласно точки зрения М.Т.Качаряна, видел в мышлении особенную, более серьёзную н как следует хорошую от всякого ощущения функцию. Мышление в отличие от ощущения играется, по определению Дидро, синтетическую роль[103].
Как справедливо отмечал Б.Г.Кузнецов, французский материализм не был полностью сенсуалистическим… без рационалистической тенденции французский материализм не стал бы энциклопедических учением…”[104].
Концепцию рационального познания Дидро возможно свести к следующему: чувственное познание принципиально важно, но оно слишком мало, поскольку снабжает только знание внешних особенностей. Познание же должно попадать в сущность явления, в неспециализированное, и в этом проникновении содержится своеобразная изюминка рационального познания. Единство рационализма и эмпиризма есть главным условием адекватности познания, не смотря на то, что и эмпиризм, и рационализм имеют собственную специфику. Нелишне подметить, — подчеркивает В.Н.Кузнецов, — что (французские материалисты дали в собственных произведениях высокие образцы философского обобщения не только эмпирических данных, но и теоретических положений. Это значит, что философская практика французских материалистов отнюдь не была односторонней сенсуалистической, а представляла собой перемещение в сторону выработки новой, свободной от абсолютизации форма рационализма, которая бы органически сочеталась с сенсуализмом и эмпиризмом[105].
В ходе познания, в ощущении, восприятии, представлении в отечественном сознании отражаются внешние стороны явлений, единичные предметы и лежащие на поверхности связи. Для познания сущности предметов, глубинных связей явлений материалистического мира нужно методом обобщения перейти от познания единичного к познанию общего, сущности, внутренних связей. Мышление посредством абстракций и обобщений открывает внутренние связи, законы, каковые недоступны органам эмоций.
Придавая эмоциям ключевую роль, Дидро оставляя за мышлением свойство не только пассивно следовать за эмоциями, но и самостоятельно перерабатывать их эти. Для Гельвеция, к примеру, вопрос о взаимоотношении мышления и ощущения не стоял. Он не различал качественные виды познавательной деятельности: все в человеке имеется ощущение[106]. У Дидро совсем второй подход: Декарт сообщил: Я мыслю, следовательно, я существуют. Гельвеций желает, дабы говорили: Я ощущаю, следовательно, я желаю ощущать приятным образом. Я предпочитаю этому Гоббса, что говорит, что для получения плодотворного вывода следовало бы сообщить: Я ощущаю, я мыслю, я сужу», следовательно, узнаваемая часть организованной, как я, материи может ощущать, мыслить и судить[107].
Дидро лишь затрагивает проблему активности субъекта, особенной значимости неприятность обсуждалась германскими идеалистами, позднее на другой теоретической базе — классиками марксизма-ленинизма: Сознание человека не только отражает объективней мир, но творит его[108].
Дидро не отрицал активной роли разума в познавательной деятельности человека, не смотря на то, что и не сумел распознать качественные отличия абстрактного мышления от чувственного мировосприятия. Он как бы ограничивал разум рамками чувственных впечатлений, единичные чувственные эти стремился привести в упорядоченную совокупность. Нельзя рассматривать эмоции по отношению к неспециализированному результату их действия, не разглядывая соотносительного органа — головы.
В случае, если оторвать в этом сравнении один из участников от другого, то неизбежно окажется неточность. Другое дело, в случае, если разглядывать в отдельности каждое из этих эмоций по отношение к его предмету[109]. Дидро не смог осознать диалектику теоретического мышления. Общее, понималось им механистически, как сумма частей, а качественное своеобразие неспециализированных понятий сводилось к сумме элементов, составляющих их содержание. В преувеличении познавательных свойств Эмоций проявился метафизический темперамент мышления Дидро по данной проблеме, и недостаточный уровень развития естественных наук во Франции ХYIII века. И Дидро ощущает это сам: Нужно думать, что отечественные представления о материи, организации, перемещении, теплоте, организованной материи, жизни и чувствительности еще весьма несовершенны[110].
Дидро не сводит психологические явления к материальным, потому что признание мышления одним из особенностей материи вовсе не свидетельствует отождествления последних. Опровергая гилозоистические воззрения, он отстаивал тезис о том, что мышление может функционировать лишь на базе деятельности мозга. Ясли существо, которое ощущает и имеет такую талантливую к памяти организацию, связывает полученные ощущения, формирует, благодаря данной связи, историю собственной жизни, получает сознание собственного я, то, следовательно, оно может отрицать, утверждать, заключать, мыслить[111]. Дидро отмечает неразрывную сообщение мышления с деятельностью мозга, с функционированием нервной совокупности. Но установка на эмпирическое происхождение понятий и на единство эмпирического и рационального привела к проблеме специфичности рациональной деятельности — как с позиций специфики понятий в сравнении с отпущением, так и с позиций психофизиологической изюминке процесса мышления в сравнении с процессом ощущения. Специфика рациональной деятельности если сравнивать с ощущением, согласно точки зрения Дидро, пребывает в том, что мышление вычленяет общее, воображает объект как целое, формирует понятия, которыми оперирует разум, основываясь на функционировании мозга, если бы отечественный создатель был пара более внимателен, то он заподозрил бы, что комбинируя элементы, составляющие умного человека, он забыл один из них возможно, наиболее значимый, — мозг[112].
Дидро подчеркивал, что рациональные формы познания позволяют установить сообщение, замечать отношения разных предметов, каковые эмоциям не дешёвы. Природа ума содержится в том, дабы замечать отношения… Я согласен с этим, но кто же замечает и сравнивает отношения? Ухо? Нет. Глаз? Нет. Они приобретают впечатления, но сравнение происходит в другом месте. Ни одно из эмоций не занимается данной операцией. Кто же занимается ею? Я думаю, мозг[113].
Отмечая материальность самого органа мысли, Дидро подчеркивал специфичность познавательных процессов. Воздействие мозга на нервы вечно посильнее, чем обратное воздействие нервов на мозг”[114].
Так, попытки понять специфику рациональной деятельности если сравнивать с чувственной, характеризовали рациональную ступень познания гносеологии Дидро как как следует более высокую ступень. Что же касается выспей ступени познания, …то тут в собственных самые глубоких положениях гносеология французского материализма возможно названа рационалистической[115].
ёИдеи о важности чувственного познания и вместе с тем о его недостаточности, и о роди абстрактного познания привели Дидро к признанно умозрения и единства эмпирии как условий адекватности познания. Все мысли появляется друг от друга; это думается очевидным. Интеллектуальные операции также связаны между собой: из ощущения появляется восприятие, из восприятия — рассуждение, размышление и умозаключение[116].
Признавая познаваемость мира, Дидро утверждал, что человек в собственном познании действительности достигает истины. Истина, по Дидро, — соответствие отечественных суждений созданиям природы[117]. Такое материалистическое определение истины подтверждало мысли Дидро о познаваемости мира и первичности материи.
Дидро высказывает идею о необходимости отказа от преувеличенного представления о противоположности между заблуждением и истиной. направляться иметь в виду, что понемногу правильное значение начинается из неточного, подлинное — из ошибочного. Запрещено думать над тем, чего еще не знаешь; но во всякой науке, во всяком мастерстве как мы знаем, что уже сделано, что еще остается сделать, известны стоящие на пути препятствия[118]. Потому, что познанное обнаруживается из непознанного, сложно уловить начальный момент. Развиваясь, познание делается все более очевидным. Дидро вычисляет неосуществимым существование полностью ошибочного либо полностью подлинного знания. Заблуждение не есть истина, но оно есть ее частью. Что подмечает исследователь, в то время, когда он формирует догадку, в то время, когда он не знает конечного пункта собственной дороги, в то время, когда искомая истина находится в конце данной дороги, в то время, когда он не знает, сможет ли он следовать по данной извилистой либо прямой дороге до конца, в то время, когда, следуя по ней до конца, он встречает только иллюзию, только призрак истины? Разочаровавшись, но, в каком-нибудь обманчивом средстве, время от времени придумываешь второе, которое вычисляешь более пригодным и которое оказывается столь же неудачным; после этого придумываешь третье, которое на опыте выясняется столь же бесплодным, как и прошлые средства, и без того это тянется в течение продолжительных лет, пока или добьешься успеха, или окончишь собственные дни за работой[119].
Согласно точки зрения Дидро, вся природа будет в состоянии развития и постоянного движения, исходя из этого и познание должно пребывать в постоянном перемещении. В науке устойчивый и изменчивый элементы не так исключают друг друга, дабы правильное знание не являлось бы в один момент пара неточным. Имеется обманчивые явления, каковые, с первого взора, как словно бы опровергают совокупность, но каковые, как оказывается позже, в то время, когда их лучше определишь, подтверждают ее[120].
Дидро думает, что истицу нужно осознавать не в односторонне преувеличенном, а в относительном смысле. Истина как некая совокупность всех вещей и качеств непременно правильна, но не может быть адекватно воспроизведена посредством людской разума, поскольку у разума имеется собственные предрассудки, у эмоции — собственная неуверенность, у памяти — собственные границы, у воображения — собственный обманчивый свет, у инструментов — собственные несовершенства. Явления — бесчисленны, обстоятельства скрыты, формы, возможно преходящи[121]. Истина не раздается без заблуждений, и лишь освобождаясь от них, проявляется во всем величии и блеске[122].
Тяжело дать согласие с мнением, что все французские материалисты абсолютизировали истины и верили в возможность окончательного, исчерпывающего познания мира[123]. Права Л.А.Терехова, утверждая, что Дидро верно осознавал, что все явления природы находятся во взаимообусловленности и взаимной связи и что природа в целом будет в состоянии превращения и непрерывного изменения… Значит, ничто не человек имел возможность бы знать полностью. В природе, согласно точки зрения Дидро, нет ни берега, ни дна[124]. Познание, вычислял Дидро, не имеет возможности претендовать на завершённость и абсолютность. Испытания должны повторяться для изучения подробностей условий и для познания их границ[125]. Познание не имеет возможности рассматриваться как сумма неизменных истин.
Критерием истины для Дидро есть опыт, как один из сильнейших доводов разоблачения так называемых истин религии. В понятие опыта Дидро вкладывает материалистическое содержание. Опыт — это итог сотрудничества человека с окружающей действительностью, существующей независимо от людской сознания. Конкретно в опыте, считает Дидро, человек способен отличить истину от заблуждения, установить адекватность собственных представлений о тех либо иных вещах с самими вещами, существующими объективно. Опыт у Дидро есть завершающей ступенью процесса познания. В отечественном распоряжении имеются три основных метода изучения: наблюдение природы, опыт и размышление. Наблюдение собирает факты, размышление комбинирует их, опыт контролирует результаты комбинаций[126]. Дидро не абсолютизировал роль опыта в познании. Он замечательно осознавал, что одного опыта слишком мало для познания предмета либо явления[127].
Не смотря на то, что Дидро высоко оценивал роль опыта в познании, он, однако, суживал опыт до опыта. Дидро был далек от марксистского понимания практики, как совокупности производственной и публично-революционной деятельности. Практика, по Дидро, ограниченная эмоциями практическая деятельность отдельного человека.
На основании изложенного возможно сделать вывод, что Дидро отстаивал правила материалистического сенсуализма локковского толка. Он разглядывал идеи как продукт действия внешнего мира на органы эмоций человека. Не только онтологически, но и в гносеологическом нюансе Дидро преодолевает декартовский дуализм.
Для французского мыслителя духовный мир человека — порождение настоящего материального мира. Все идеи, среди них и религиозные, имеют собственные основания в настоящей, объективной действительности.
Дидро выделяет, что познание не ограничивается лишь одним чувственным восприятием мира. Человеческий ум перерабатывает эти ощущений и формирует представления и понятия. Эти интеллектуальные конструкции он всегда сверял с объективной действительностью, тем самым заземляя религиозные идеи и растолковывая появление образа всевышнего условиями настоящей судьбе людей.Так, мир идей, духовная жизнь человека являются, согласно точки зрения Дидро, порождением внешнего материального мира.
Обосновывая единство чувственного и рационального в познании, Дидро освобождает процесс познания от врожденных идей, от спиритуализма и мистицизма, и, следовательно, отвергает теологическую идею о врожденности религиозных представлений. Мозг кроме этого мало думает сам собой, как глаза видят сами собой либо другие органы ощущают сами собой[128].
При всей ограниченности материализма в объяснении природы мышления, учение Дидро было единственной и самая правильной философской теорией, которая выступала альтернативой религиозным и идеалистическим представлениям о нематериальной и бессмертной душе. Не приводит к, что душа как носительница сознания абсолютно отождествлялась им с мозгом и нервами, другими словами она выступала как важная часть людской тела. До тех пор пока внутренняя сообщение отечественных органов сохраняется, мы мыслим; когда она порвется, мы теряем разум. Что же делается с думой по окончании уничтожения данной связи? Да и кто вам заявил, что по окончании отделения от тела душа мыслит , воображать, ощущать?”[129].
Не осталась без внимания Дидро картезианская концепция бессмертия души. Возражая Декарту, Дидро высказывал суждение о тем, что решить вопрос о сущности и природе дую возможно лишь на основании познания особенностей материалистического мира. В случае, если данный фактор (душа) существует, то он играется весьма второстепенную роль[130]. Дидро отвергает религиозный догмат о бессмертии души. какое количество он (человек) ни упрямится, но опыт не оставляет ему никакого сомнения в связи деятельности души с организацией и состоянием тела[131].
Религиозному догмату о бессмертии души Дидро противопоставил материалистическое познание внутреннего мира человека. В.И. Ленин отмечал: Запрещено рассуждать о душе, не растолковав, например, психологических процессов: прогресс тут обязан состоять конкретно, о том, дабы кинуть философские построения и общие теории о том, что такое душа, и суметь поставить на научную землю изучение фактов, характеризующих те либо другие психологические процессы[132].
Человеческое бытие французский материалист разглядывал как преходящее и временное состояние материи, как одну из ее конкретных форм, ограниченную во времени и в пространстве. Погибнуть для него свидетельствует лишь возвратиться в состояние бесчувствительности, в котором человек был до рождения. Появиться, жить, исчезать — это значит поменять формы[133]. Такие воззрения быстро противоречили совокупности взоров, поддерживаемых религией. Дидро осуждал особенную духовную природу так называемой души, отвергал духовное начало как обстоятельство материального мира. Я признаю лишь то, что вижу.
О отечественной же душе, ее сущности, происхождении, о том, что будет с нею по окончании навей смерти, и в первую очередь о том, вправду ли мы владеем душой — так как в итоге, я этого не определю, — я ничего не могу утверждать. И мне думается, что те, кто легко и с радостью говорят об этих вещах с амвона, знают не больше меня”[134].
Для Дидро было неприемлемым картезианское сведение сущности духовной субстанции к мышлению. Душа для него, скорее, свойство чувствовать, чем мыслить. Мы сознаем начало разума либо души таким же образом, как мы сознаем собственный существование, существование собственной ноги, собственной руки, существование холода, тепла, страдания, наслаждения. Отвлекитесь лишь от всех телесных ощущений, и души больна не будет[135].
Отвергая учение о бессмертии души, Дидро четко осознавал его атеистический темперамент, поскольку без веры бессмертно душ существование всевышнего лишалось смысла. Его убеждение, что догмат о загробной жизни и бессмертии души основан на самообмане и шарлатанство, сохраняет актуальность и на данный момент.
Согласно точки зрения Дидро, все, чего нельзя доказать ни ссылками на эмоции, ни аргументами разума, есть фальшивым. Религиозная вора, слепая ни на чем не основанная, вера должна быть отброшена. В случае, если разум — дар неба и в случае, если, то же самое возможно сообщить о воре, значит, небо ниспослало нам два дара, каковые несовместимы и противоречат друг другу. Дабы ликвидировать эту трудность, нужно признать, что вора имеется химерический принцип, не существующий в природе”[136].
Дидро подчеркивал, что религия враждебна разуму, исходя из этого развитие науки понемногу должно привести к вытеснению религиозных представлений. Он утверждал, что истина непременно восторжествует над заблуждением. Заблуждение проходит и уступает место второму заблуждению, которое также проходит. Но зародившаяся истина и истина, которая за ней направляться, это две истины, каковые пробудут[137]. Борясь против истин религии, Дидро потребовал от истины объективности, четко разграничивая область религиозных иллюзий и знания, отвергал последние. Утверждать и защищать кое-какие вещи, каковые недоступны отечественному разуму и каковые совсем ускользают от отечественного понимания, уверять, что это истина, и упрямо провозглашать их, — вот что думается мне столь же наглым, как и забавным”[138].
ГЛАВА II.