Значения и смыслы в различных философско-культурологических парадигмах

Табл. 2

Суть знаков в философском реализме стабилен и неизменен. Суть имеется некая «вещь», владеющая иным, нежели вещь мира, онтологическим статусом. В акте речи ее направляться «найти». Активность языкового субъекта относительна. Она пребывает в отыскивании верной, единственно вероятной номинации, которая и будет соотносить символ с идеей вещи. По словам Ч.Милоша, приверженец философского реализма в любой момент на пути к нескольким чистым символам, которыми обозначаются идеи.

Х.Л.Борхес кроме этого поддерживал представления о смысле как подлинной связи слова с идеей вещи (универсалией). Возможность обнаружения данной связи и верной ее номинации разрешает повторить процесс творения по Слову («Роза Парацельса»).

Найденные (т.е. верно названные) смыслы смогут как вещь передаваться в неизменном виде из сознания в сознание, конкретно определяя метод поведения коллектива. С источником смысла (Всевышним, трансцендентным «я») в этом случае устанавливается устойчивая сообщение.

Универсалии-смыслы сущность объекты мышления культуры конвенций. В аналогичных культурах ограничена активность не только автора высказывания, но и интерпретатора. «На примере Средневековья мы определим, что мысли (смыслы) не являются творениями индивидов, через головы которых они проходят, что эти мысли в целости и сохранности смогут пережить индивидов, став наброском будущих судеб» (Либера 2004: 30).

В парадигме философского реализма тексты создаются и воспринимаются в основном интерсубъективно, коллективным языковым субъектом. Интеллектуальная история имеется история неизвестная. Современный польский философ Л.Колаковски высказывает предположение о принадлежности смыслов к пространству sacrum. Потому, что у нас нет канала связи с вечностью, мы лишь одинаково воспроизводим смыслы, но ничего не можем о них сообщить – не можем средствами логики проверить суть знаков либо доказать их бессмысленность (Kolakowski 1999). Приближение к смыслу свидетельствует предел интерпретации: столкновение с невыразимым. Язык взирает на мир sub specie aeternitatis – под знаком вечности.

II. Cтруктурализм говорит о смыслах и значениях как предуготованных языковой совокупностью. Все вероятные комбинации знаков, из-за которых появляется новый суть, происходят в акте речи, но возможно уже находятся в языке и «предусмотрены» им. Суть имеется итог внутренних возможностей языковой совокупности. Его онтология – существование в виде потенций языка. Среди них и на этом положении строится врожденная «универсальная грамматика» Н.Хомского. Так, и значения, и смыслы интерсубъективны, потому, что сводятся к стандартизированным правилам потребления знаков, т.е. конвенциям языка (Моррис 2001: 84, 86).

Язык снабжает предзаданное культуре поле возможностей. Активность языкового субъекта пребывает в обнаружении всех предуготованных совокупностью комбинаций, примером чего являются:

– испытания игры с грамматикой у Ст.Лема (к примеру, создание парадигмы явь, тывь, мывь и т.д.);

– «Проективный философский словарь. Новые понятия и термины» (под ред. Г.Тульчинского и М.Эпштейна). СПб.: Алетейя, 2003;

– сетевой проект М.Эпштейна «Дар слова», где предлагаются другие, расширительные модели словообразования, и др.

Конкретно благодаря структурализму в середине ХХ в. появилось представление о языке как лаборатории ресурсов культуры (М.Фуко).

III. Для школы и постмодернизма анализа дискурса характерна громаднейшая степень активности языкового субъекта. Он делается хозяином знаков, конкретно ему в собственности авторство в происхождении новых смыслов, значения же он, черпая из совокупности языка, «преодолевает» в акте высказывания.

Референциальное значение выводится из соотнесения символа с его референтом, а грамматическое – из совокупности языка. Суть же определяется многообразием «архива пресуппозиций» – совокупности многообразных референтов, с которыми соотносится символ (кроме референтов мира, текстовый символ соотносится с другими текстами, текстом памяти автора / интерпретатора и т.д.). Суть множественен, но конечен, а ограничен «рамкой архива» в каждом акте потребления текстового символа. Суть, так, не задан априорно, а создается на каждом этапе описания, ни при каких обстоятельствах структурно не закончен, начинается в архиве и языке (Гийому 1999:124, 133).

У мироздания изначально нет смыслов. Суть имеется эффект прямых коммуникаций с объектом, он надстраивается над процессом познания. Суть – не совершенный предмет, он не появляется в следствии «вычитывания» его из предмета познания. Суть появляется как событие перехода за изначальное видение предмета. Онтология смысла – существование в форме конструкта. Потому, что смысло-конструирование связано с творческими изюминками личности, порождение смысла рассматривается в контексте «языковых игр» (позднего) Л.Витгенштейна.

Суть в данной парадигме снабжает личное упорядочивание мира. Философия эры постмодернизма подчеркивает такие свойства смысла, как мгновенность, интенсивность. Из этого и большой уровень субъективности в интерпретации произведенного высказывания. Интерпретация, по Р.Карнапу, вероятна лишь в определенного «языкового каркаса».

Этот анализ представлений о сущности и смыслов и роли значений, конечно же, условный, что разъясняется необходимостью сперва максимально систематизировать (упростить) данные, и лишь позже иметь возможность ее снова усложнять. Так, в отношении последней парадигмы возможно сказать о том, что смыслы формируются не только в ходе высказывания, вместе с тем и предзаданы универсалиями культуры, верами личности, т.е. владеют априорностью существования.

кодирование и Код

В качестве исходного понятия семиотики направляться разглядывать не столько символ, сколько «знаковую обстановку» – обстановку, в которой что-то воспринимается кем-то как символ. Вправду, любой факт культуры имеется результат и процесс потребления знаков, факт передачи информации, либо коммуникативная обстановка. Разглядим ее элементарную структуру.

Несложный пример коммуникативной обстановке – передача сигнала от создающего устройства к принимающему. Это так называемая трансмиссионная (передающая) модель коммуникации. Системными составляющими данной модели выступают отправитель, что отправляет сообщение, и получатель. Модель подчеркивает факт наличия некоего содержания и интенции (намерения) его передачи. Социальный контекст, в котором происходит восприятие и передача сообщения, тут фактически не учитывается.

Модель коммуникации Р.Якобсона включает большее число элементов: тут присутствуют адресант (отправитель), передающее устройство, сам сигнал, его код и язык сообщения, адресат-получатель. Модель учитывает кроме этого контекст передачи информации, включая шумы как помехи, сопутствующие восприятию и передаче сигнала.

Имея намерение передать сообщение, адресант выбирает код и язык для его «упаковки» в текст. Для передачи сообщения употребляется канал связи – язык и некое передающее устройство. Принимая сообщение, адресат занимается его декодированием – извлечением информации из текста методом преобразования одних знаков в другие. Сам процесс передачи осуществляется в определенном контексте, что есть фоном, разрешающим включать в сообщение / принимать добавочные смыслы. Так, одно да и то же высказывание существует как:

o внутренняя обращение;

o настоящая обращение, но обращенная к самому говорящему;

o реплика в диалоге / монологе / полилоге.

В канале связи наряду с этим смогут наступать шумы, либо помехи, искажающие физические характеристики сигнала и мешающие восприятию: одно дело, в то время, когда сообщения передаются / воспринимаются в безлюдной помещении, и совсем второе – в то время, когда на людной площади и т.д. Адресат реагирует лишь на предусмотренные кодом комбинации, остальные же отвергает как помехи в передаче информации. Шумом в письменном тексте может выступать неразборчивый почерк, орфографические неточности, нехорошее уровень качества бумаги либо печати, недостаточное знание языка сообщения, многозначность передаваемого сообщения. Для увеличения степени восприятия в совершенстве нужны одно-однозначные отношения каждого символа с соотносимым с ним понятием. Такие отношения свойственны, к примеру, для схем, чертежей, карт, замыслов и не свойственны для поэтического текста, разрешающего множественность прочтений.

В качестве помехи передачи сигнала может рассматриваться и асинхронический нюанс коммуникации. В этом случае передача сообщения осуществляется не в «настоящем» времени: адресат и адресант оказываются поделёнными во времени и пространстве. Асинхроническая межперсональная коммуникация идет через вербальный текст (письма, факсы, e-mail). Асинхроническая массовая коммуникация происходит через вербальный текст, графику и/либо аудио-визуальные медиумы (фильмы, телевидение, радио, газеты, издания и т.какое количество.).

Успешность коммуникативной обстановке определяется, в первую очередь, процессами декодирования и кодирования сообщения, соответственно, выбираемым кодом.

Кодпредставляет из себя совокупность, которая разрешает сократить равновероятность разных значений. К примеру, в случае, если на вопрос, где находится некий объект, мы приобретаем ответ «в том месте», не сопровождаемый жестом и объяснениями, то мы имеем дело с обстановкой равновероятностных значений («в том месте» как «где угодно»). Для успешной коммуникации адресат и адресант должны пользоваться одним и тем же кодом. Так, грамматика русского делает неосуществимым следующие звуковые сочетания (прлд) либо комбинацию словоформ (я идти мой школа). При записи музыкального текста нереально одновременное указание басового и скрипичного ключей.

Со стороны передающего данные, код имеется шифр, метод зашифровки информации, правила ее «упаковки» в сообщении. Код включает комплект знаков, совокупности их правила и значений комбинирования либо правила замещения одними символами вторых и т.д.. Примеры некоторых средневековых кодов приводятся У.Эко на страницах «Имени розы»:

К примеру, замещать одну букву второй, писать слова задом наперед, поменять порядок букв: писать их через одну, а позже все пропущенные. Помимо этого, вместо букв подставляются другие символы, к примеру тут – зодиакальные. Нумеруются буквы алфавита, позже буквы тайной азбуки, позже соотносятся порядковые номера… (Эко 2002: 201).

У.Эко определяет код как совокупность, в которой заданы (т.е. оговорены по пилотному соглашению) репертуар знаков и их значений вместе с правилами комбинаций знаков (Эко 2006: 57). Владение таковой совокупностью, при «наложении» на язык, разрешает создавать и принимать сообщения. Одна из первых опытных разработок кода (шифра) для тайнописи в собственности легендарному аббату Тритемию (1462 – 1516). Он применял шифровальные цилиндры, благодаря которым комфортно шифровать и дешифровывать сообщения. В круги цилиндров были вписаны буквы алфавита, и вращением кругов устанавливалось, что буква А, к примеру, обязана шифроваться как С и т.д.

Со стороны принимающего данные, код-шифр выступает ключом служащим для декодирования сообщения. Без знания кода-ключа восприятие сообщения делается неосуществимым.

Незнание кода может побудить адресата: а) отказаться от восприятия сообщения; б) реконструировать код сообщения; в) заняться процессом дешифровки передаваемого сигнала. Но декодирование сообщения может настойчиво попросить громадных интеллектуальных упрочнений и времени, затраченных на его «воссоздание». Пример очень сложного кода приводится в романе М.Павича «Звездная мантия»:

Имеется различные методы просматривать книги. Кое-какие из них – тайные. К ним, например, относится и … чтение «крест-накрест»… Это указывает, что на странице направляться прочесть сперва среднее слово верхней строки, после этого нижней, а затем последнее слово и первое средней строки. Так получается крест…. И в случае, если вот так перекрестить каждую страницу, осознаешь скрытое послание, которое в собственной книге желал передать создатель.

В каждом тексте символы организованы в соответствии с определенным конвенциям, либо кодам. Предложим вероятные основания их классификации.

1. Кое-какие коды являются более распространенными и дешёвыми, чем другие. По степени распространения конвенции коды смогут быть общими, либо широкими (грамматика естественного языка) и авторскими, либо ограниченными (код личного художественного стиля). В чем состоит различие между широкими и ограниченными кодами? Широкий код разделяется участниками массовой аудитории (поп-музыка), ограниченный же рекомендован для более узкого круга лиц (хорошая музыка).

2. По показателю «темперамент договоренности» коды возможно поделить на:

• Двусторонние, либо принятые по соглашению адресатом и адресантом.
• Односторонние – установленные лишь передающей либо лишь принимающей стороной. Соответственно, со стороны адресата может появиться обстановка аберрантного декодирования (термин У.Эко) – расшифровки сообщения при помощи кода, отличающегося от использованного при его кодировании.

Вправду, вероятны ситуации, в то время, когда код отправителя не сходится с кодом получателя. В этом случае в коммуникативной обстановке присутствуют, в действительности, два сообщения: одно формирует адресант, а второе адресат. Подобные обстановки связаны, к примеру, с эффектом межъязыкой омонимии. Так, звучащее слово [ta] в зависимости от предполагаемого кода (отношению к совокупности русского либо польского языка) будет владеть противоположными значениями (в русском языке символ [ta] показывает на отдаленный предмет, в польском же – на находящийся рядом). Либо: слово uroda, соотносимое с лексической совокупностью польского языка, прочитывается как красота, а вдруг его ассоциировать с русским словом урод, – то как полное ее отсутствие.

Пример приложения неверного кода к знаковой обстановке (раскрытию правонарушения) приводится в романе У.Эко «Имя розы»:

Я ни при каких обстоятельствах не сомневался в правильности знаков, Адсон. Это единственное, чем располагает человек, дабы ориентироваться в мире. Чего я не имел возможности осознать, это связей между символами. Я вышел на Хорхе, ища организатора всех правонарушений, а оказалось, что в каждом правонарушении был собственный организатор либо его не было вовсе. Я дошел до Хорхе, расследуя план извращенного и великоумного сознания, а плана никакого не было…

3. В зависимости от сферы употребления и природы носителя коды смогут определяться как:

• вербальные, предписываемые грамматиками естественных языков ;
• телесные коды (правила интерпретации выражений лица, жестов, перемещения глаз и т.п.);
• поведенческие коды, каковые предписываются нам протоколами, ритуалами, ролевыми и спортивными играми);
• масс-медиа коды, включающие коды фотографии, телевидения, кинематографа, радио, журналов и газет;
• регуляторные коды (правила дорожного перемещения, опытные коды разных сфер деятельности и т.д.);
• эстетические коды, жанровые, стилистические коды, применяемые в области художественного творчества. Эти коды выступают как конвенции создания текстов, исполнительских практик и т.д. Для понимания таких кодов нужна принадлежность к определенной культуре; незнание их мешает верной интерпретации сообщения. Не просто так сборник образцов британской клавирной музыки XVI-XVII вв. (Фицуильямова вёрджинельная книга. М.: Музыка, 1988) раскрывается предисловием, в котором обрисованы стилистика текстов, коды (правила) расшифровки мелизмов («украшений»), жанровая принадлежность текстов, главный принцип композиционной техники (варьирование темы, граунд – композиция на опорном басу) и т.д. Конкретно знание кодов разрешает тут приблизить выполнение к аутентичному.

4. По структуре коды возможно определять как простые и / сложные. Какие конкретно коды вычислять несложными? Отыщем в памяти, что код устанавливает репертуар знаков, правила и значения символов их комбинации. На протяжении игры по «созданию» языка дети смогут договориться прибавлять к каждому произносимому слову любой слог, к примеру, ки. И тогда сообщение я не обожаю её примет вид яки неки люблюки еёки. Кодом данного сообщения будет формула: каждое слово (знаменательное и служебное) должно заканчиваться на ки. Код данной игры отличается от кода естественного языка на один «ход» (параметр) и, следовательно, считается несложным. А вот следующая конвенция – пример в основном усложненного кода: составляй текст из каждого второго слова, забранного из каждой пятой строки нечетной страницы определенной книги. В этом примере код упаковки сигнала состоит более чем из одного «шага» и считается сложным. Примером сложного кода есть уже цитировавшийся метод чтения «крест-накрест» из «Звездной мантии» М.Павича.

Сложные многошаговые коды смогут включать самые различные методы упаковки сигнала на различных уровнях сообщения. Тут наступает эффект смешения разных форм кодирования. К примеру, при интерпретации для того чтобы визуального сообщения, как готический собор, употребляются не только знания о конвенциях архитектурного стиля, к примеру, но и герменевтические знания, знания о значениях знаков (роза, лабиринт), знания музыкального языка, знания о пространственной символизации и т.д. Наряду с этим одинаковая единица текста возможно закодирована на нескольких уровнях.

5. У.Эко внес предложение функциональный подход к описанию кодов. С данной точки зрения, смогут выделяться:

• коды восприятия, либо узнавания, снабжающие условия восприятия некоего знакового объекта, либо вызывающие в памяти объект, обозначенный в сообщении. Сюда можно отнести, соответственно, иконические коды, сенсорные и др. коды;
• коды передачи информации, снабжающие ее «упаковку». Тут возможно сказать о кодах музыкальных, красивых, вербальных, кодах формальных языков, антропологических кодах, кодах бессознательного и т.д. Тут же смогут рассматриваться риторические и / либо стилистические коды как принятые в текстовой практике формулы и стилистические «фигуры»;
• тональные коды как совокупности коннотаций, дополнительных значений, «уточняющих» главный код (Эко 2006: 198 — 202).

Еще последовательность замечаний, касающихся кодов.

Говоря о кодах, мы неизменно выходим на понятие конвенции, либо пилотного соглашения, снабжающего стабильность кода во времени. Но коды не являются полностью статическими совокупностями: их изменение во времени возможно обусловлено историческими и социокультурными обстоятельствами. Так, в кинематографе Голливуда белая шляпа кодифицировалась когда-то как означающая «хорошего» ковбоя; со временем эта конвенция была преодолена и провалилась сквозь землю.

Любая знаковая совокупность владеет собственным кодом (язык живописи), что не отменяет возможности существования совокупностей, применяющих сходу пара языков и принимаемых в них кодов. К примеру, в оперных постановках для восприятия текста требуется анализ музыкального кода, кода визуального сообщения (включая графический код), кода монтажа, кода режиссерской игры со временем и т.д.

Любой код, как совокупность конвенций, требует артикуляции, либо собственной проявленности, которая осуществляется, в большинстве случаев, на нескольких уровнях. Многоуровневое кодирование (более распространено понятие«двойного членения») снабжает нужный уровень сложности знаковой совокупности: потенциал производства нескончаемого количества высказываний из конечного числа незнаковых единиц открытого множества и низшего уровня значимых единиц наибольшего уровня. Так, в совокупности вербального языка на одном уровне членения функционируют правила комбинаторики субзнаков (морфем) и фактически знаков (слов, словосочетаний). А на низшем уровне совокупность представлена функциональными единицами, лишенными значения и противопоставленными только дифференциальными (различительными) показателями (фонемами). Кодом для данного уровня выступают правила сочетаемости фонем. Данный код снабжает различение оболочек слов (фактически знаков) на более большом уровне членения.

Так, совокупность регулируется многоуровневым кодированием, снабжая «семиотическую экономию». Атональная музыка, для сравнения, пользуется лишь вторым уровнем кодирования, потому, что не имеет фактически знаков чего-либо (значимых элементов, владеющих референтами во внеязыковой действительности). Это быстро ограничивает (но не зачеркивает) свойство данной совокупности к передаче сообщений.

У.Эко думает, что положение об необходимом двойном / многоуровневом кодировании – это миф и что различные коды владеют разными типами артикуляции.

Итак, код не только «упаковывает» сообщение, но и ограничивает равновероятность происхождения нескольких значений у одного символа. Так, код ограничивает энтропийность, либо семантическую неопределенность совокупности. Эта неопределенность создается за счет нескольких разных и существующих в один момент ответов, ни одно из которых не имеет возможности принимать во внимание единственно верным. Пример энтропии – одновременность нескольких значений у метафоры (ср.: кольцо существованья тесно. А.Блок). Практика создания детективных текстов кроме этого связана с таким методом кодирования сообщения, что ведет к намеренной избыточности передаваемого сигнала и, как следствие, к энтропийности текста. В хорошем детективе любой из участников событий выясняется тем либо иным образом причастным к правонарушению, попадая под подозрение. Предмет, обнаруженный месте правонарушения, связан в один момент с несколькими персонажами, являясь знаком их вероятного присутствия на месте правонарушения. Работа сыщика-детектива содержится в уменьшении клубка и распутывании подозрений энтропийности ситуации. В большинстве случаев, сыщик способом последовательного исключения подозреваемых сокращает избыточность значений и, применяя верный код, приходит к единственно верному ответу тайной.

Предельным случаем энтропийности есть обстановка сверхнеопределенности сообщения. Nonsens (круглые и треугольные квадраты) – это скорее сверхизобилие, чем отсутствие информации в сообщении. Для того чтобы рода сообщения разрешают сказать об потреблении особенного кода, призванного намеренно увеличивать текстовую энтропию.

В ходе восприятия сообщения вероятны случаи, в то время, когда адресат занимается «избыточной семиотизацией»: он видит символ, код в том месте, где, по мысли автора, имеется лишь вещи, не являющиеся символами чего-либо. Избыточная семиотизация кроме этого формирует эффект энтропийности. Вопросам «семиотической шизофрении» и связанной с ней опасностью посвящен роман У.Эко «Маятник Фуко».

Кроме намеренной неопределенности передаваемого сообщения обстоятельством энтропии выступает кроме этого шумкак непредусмотренный контекст, затрудняющий восприятие и передачу информации.

В теории интерпретации код прочтения соотносим с «правами текста» (У.Эко). С семиотической точки зрения, процессы создания текста / его интерпретации смогут рассматриваться, соответственно, как процессы кодирования / декодированиясообщения. В совершенстве, эти процессы должны существовать как обоюдные зеркальные отражения, потому, что совершенный читатель, распознавая либо воссоздавая код совершенного автора (термины У.Эко), декодирует сообщение единственно верным образом. Но в практике существования текста процессы читательского декодирования и авторского кодирования находятся в асимметричных отношениях. У.Эко показывает, что «базисная» интерпретация вправду обязана исходить из «прав текста», либо совокупности кодов – языкового, кода наррации и др. Но применяемые в художественном тексте эстетический и лично-авторский коды довольно часто не владеют общей конвенциональной природой. Наоборот, создатель формирует обстановку намеренной неопределенности сообщения. И потому текст «предлагает» читателю применять для декодирования тот код, что читатель вычисляет соответствующим тексту, включая собственный личный.

Так, художественное творчество отрицает текстуальный детерминизм, при котором правила декодирования неизбежно выводятся из правил кодирования. В ходе интерпретации читатель не столько декодирует сообщение, сколько формирует собственный текст о читаемом тексте. У.Эко различает «закрытые» и «открытые» тексты. «Открытые» тексты «открыты» для интерпретации, разрешая читателю войти в себя, найдя собственный код. Примеры таких текстов – сфера массовой культуры (поп-музыка, ироничный детектив и др.) Наоборот, тексты «закрытые» заставляют читателя искать собственный личный путь интерпретации. Примеры таких текстов дает герметично закрытая поэзия М.Кузьмина.

В целом возможно сказать о существовании трех стратегий прочтения текста (декодирования, интерпретации):

o доминантное прочтение, в котором читатель абсолютно разделяет код текста / автора. Это прочтение, повторим, обосновано «правами» самого текста;

o договорное прочтение, в котором читатель частично разделяет код текста, но время от времени модифицирует его в соответствии со своей собственной позицией, интересами и восприятием. Тут читатель «договаривается» с текстом (автором) о том, что любая сторона – читатель и текст – уважают точку зрения друг друга;

o оппозициональное прочтение, где читатель не разделяет код текста, предлагая другую точку зрения. Довольно часто с для того чтобы рода прочтением мы сталкиваемся в тех случаях, в то время, когда «контекст текста» (время создания, эра, биография автора и др.) полностью не известны читателю либо намеренно им не учитываются. В этом случае текстовое собщение будет прочтено в совсем другом контексте – том, что выберет для него интерпретатор.

Погрешности кодирования информации и ее дешифровки преодолеваются за счет избыточностив передаче сообщения. Избыточность понимается как:

• наличие в сообщении «лишних» знаков, каковые конкретно не содержат задуманное сообщение, но участвуют в его оформлении, т.е. несут добавочное сообщение (так, презент сопровождается прекрасной упаковкой);
• дублирование сообщения на различных уровнях (экзаменационная оценка в ведомости ставится цифрой и прописью; в высказывании она грезила продублированы грамматические значения единственного числа и женского рода).

Избыточность передаваемого сообщения ведет к его предсказуемости – обстановки, в которой по фрагменту оказывается вероятным установить целое.

Примером избыточности передаваемого сигнала в естественном языке есть полисемическая обстановка. Многозначный символ владеет спектром значений. Принимающий сперва очерчивает данный вероятностный спектр, либо совокупность ожидаемых значений, каковые этот символ в принципе способен передать. А позже, благодаря контексту потребления символа, адресат способен сократить семантический спектр до одного либо нескольких (но обозримого числа) значений.

Так, многозначность содействует неопределённости и информационной избыточности, энтропийности, а контекст потребления способен их ограничивать. Контекст делается компасом, картой в океане семантических возможностей.

О знаковых совокупностях в целом возможно сообщить следующее: они улучшаются в ограничении существующей в них неопределенности. В ходе исторического развития (долгого функционирования) в этих совокупностей накапливается излишнее число дублирующих друг друга элементов, разного рода исключений из принятого кода. Кроме того такая устойчивая совокупность, как алфавит, иногда требует перестройки (неоднократная реформа русского алфавита). Примером cтремления сократить неопределенность в грамматике есть перемещение совокупности английского к выбору единственного продуктивного метода образования прошедшего времени глаголов (по модели save – saved) и к отказу от «аномальных» способов у глаголов исключения (go – went – gone).

Парадоксально, но двигаясь к избыточности и отмене неопределённости, совокупности теряют собственную жизнеспособность. Примеры тому – искусственно создаваемые языки, на которых оказывается неосуществимым выражение всего богатства людской опыта.

А 1.8 Проблема интернализма и экстернализма в понимании науки — Философия науки для аспирантов

Интересные записи:

• Значимость безопасности информации
• Знания эти, были не напрасны.
• Зоны рекреационного назначения. зоны особо охраняемых территорий
• Зубарев ю.а., мастеров а.г.,