К закату третьего дня все было кончено: любой дюйм ножен покрывали сплетающиеся знаки, кое-какие из них Моргейна кроме того не имела возможности определить — нужно думать, они пришли напрямую от руки Богини через ее руки. Она забрала ножны, положила в них клинок, взвесила на ладонях, и заявила вслух, нарушая ритуальное молчание:
— Сделано.
Сейчас, в то время, когда схлынуло затянувшееся напряжение, Моргейна поняла, до чего она измучена и потрясена и как ей дурно. долгое пользование и Обряд Зрением порою оказывают подобное действие, вне всякого сомнения, оттого и месячные у нее сбились: в большинстве случаев они случались в лору чёрной луны. Оно и к лучшему; на это время жрицы уединялись, чтобы сберечь собственную силу, это было то же самое, что ритуальное затворничество чёрной луны, в то время, когда сама Богиня запиралась в одиночестве, чтобы сберечь источник силы.
Пришла Вивиана и забрала ножны. Глядя на них, Владычица не сдержала изумленного восклицания; воистину, кроме того самой Моргейне, знающей, что сработали ножны ее личные пальцы, казалось, что это — вещь превыше любого творения смертных рук, полностью пропитанная волшебством. Вивиана чуть прикоснулась к ножнам в этот самый момент же завернула их в широкий отрез белого шелка.
— Хорошая работа, — промолвила она, и у Моргейны на миг закружилась голова. «С какой стати она вычисляет, словно бы вправе делать выводы меня? Я также жрица, ее наставления мне уже не указ», — поразмыслила она и ужаснулась собственным мыслям.
Вивиана нежно погладила девушку по щеке.
— Ступай дремать, родная, великие труды утомили тебя.
Моргейна заснула и дремала прочно и продолжительно, снов не видя; но по окончании полуночи она внезапно проснулась, разбуженная неожиданным гудом набата и оглушительным шумом — набатные колокола, церковные колокола, кошмар, пришедший из детства. «Саксы! Саксы идут на нас! Поднимайтесь, к оружию!»
Но вот она как будто бы бы пришла в сознание от кошмара: она была не в Доме дев, но в церкви, и на алтарном камне лежало оружие, а на столе рядом — солдат в доспехах, накрытый покровом. Над головой Моргейны так же, как и прежде тревожно вызванивали и гудели колокола — от для того чтобы шума и мертвый бы проснулся… но нет, погибший рыцарь кроме того не пошевелился, и, неожиданно, в мыслях попросив прощения, она выхватила клинок… и на этот раз пробудилась совсем в собственной, залитой светом, негромкой комнате. Кроме того звон церковных колоколов с иного острова не нарушал безмолвия ее вымощенного камнем спокойствия. Ей все привиделось: и колокольный звон, и мертвый рыцарь, и часовня, озаренная пламенем свечей, и оружие на алтаре, и клинок — словом, все. «Как же так вышло? Зрение ни при каких обстоятельствах не приходит ко мне без зова… значит, это просто-напросто сон?»
Позднее в тот же сутки ее призвали к Владычице, уже в ясном сознании она припомнила часть видений, что, размытые и невнятные, проносились в ее мыслях, пока она трудилась над ножнами, глядя на лежащий перед нею клинок. Он пал на землю падучей звездой, раскатом грома, огромной вспышкой света; еще дымящимся его притащили на наковальню приземистые смуглые кузнецы, что жили в меловых буграх еще перед тем, как воздвиглось кольцо камней; выполненное мощи оружие короля, сломанное и перекованное на этот раз в долгое, в форме страницы, лезвие, заточенное и закаленное в огне и крови, несокрушимо-стойкое… «Клинок, откованный трижды, не оторванный из чрева почвы и оттого вдвойне священный…»
Моргейне назвали имя меча: Эскалибур, что свидетельствует «рассекающий сталь». Мечи из небесного железа виделись очень редко и ценились весьма высоко; данный, нужно думать, стоит не меньше, чем целое королевство.
Вивиана приказала девушке накрыться покрывалом и идти с нею. Медлительно спускаясь с бугра, она издали увидела высокую фигуру мерлина Талиесина, а рядом с ним неуверенно ковылял Кевин Арфист. Сейчас он показался ей еще более некрасивым и неуклюжим, чем в большинстве случаев, — совершенно верно сгусток жира, прилипший к краю серебряного подсвечника узкой работы. А подле них… похолодев, Моргейна определила стройную, мускулистую фигуру, блестящие, как будто бы вызолоченное серебро, волосы…
Артур. Но так как она знала, что клинок рекомендован для него. Вот он и прибыл на остров за этим бесплатно — что возможно естественнее?
Он — король и воин. Мелкий братик, которого она качала на коленях. Все это казалось Моргейне легко нереальным. Но в этом Артуре, в мальчике с важным лицом, что шагал сейчас между двух друидов, она смутно различала черты парня, увенчанного рогами Всевышнего; при всей его смиренной торжественности она как будто бы наяву видела взмах рогов, смертельную, отчаянную битву да и то, как он пришел к ней, залитый оленьей кровью, — уже не дитя, но мужик, солдат, король.
По негромкой подсказке мерлина он преклонил колени перед Владычицей Озера. В лице его читалось благоговейное удивление. «Ну, конечно же, — поразмыслила Моргейна, — Вивиану он прежде не видел, лишь меня, да и то в темноте».
Но вот он заметил Моргейну, в подвижных чертах отразилось узнавание. Артур поклонился и ей («По крайней мере, — не к месту поразмыслила женщина, — в том месте, где он воспитывался, его научили манерам, подобающим королевскому сыну»), — и тихо сказал:
— Моргейна.
Наклоном головы она приветствовала гостя. Итак, Артур определил ее, кроме того под покрывалом. Пожалуй, ей должно опуститься перед королем на колени. Но Владычица Авалона не склоняет колен перед мирской властью. Мерлин имел возможность бы подняться на колени, и Кевин также, в случае, если его попросить, но Вивиана — ни при каких обстоятельствах, потому что она — не только жрица Богини, но воплощает в себе Богиню так, как мужчины-жрецы мужских божеств ни при каких обстоятельствах не определят и не осознают. Вот и она, Моргейна, ни при каких обстоятельствах впредь не склонит колен.
Владычица Озера протянула ему руку, веля встать.
— Ты проделал продолжительный путь, — молвила она, — и ты устал. Моргейна, отведи его в мою обитель и накорми, перед тем как мы приступим к церемонии.
Вот сейчас гость улыбнулся — не король, готовый принять власть, не Избранный, но просто-напросто изголодавшийся мальчишка.
— Благодарю, госпожа.
Уже в доме у Вивианы он поблагодарил жриц, принесших угощение, и жадно набросился на еду. Легко утолив голод, он полюбопытствовал у Моргейны:
— Ты также тут живешь?
— Владычица живет одна, но при ней состоят жрицы, попеременно ей служащие. Я жила тут с нею, в то время, когда настал мой черед ей прислуживать.
— Ты, дочь королевы! И прислуживаешь?
— Нам должно ходить в служанках, перед тем как мы получим право повелевать, — строго промолвила Моргейна. — В юности она сама прислуживала Владычице, в ее лице я помогаю Богине.
Артур обдумал ее слова со всех сторон.
— Эту вашу Великую Богиню я не знаю, — наконец отозвался он. — Мерлин сказал мне, словно бы Владычица приходится тебе… нам… родней.
— Она сестра Игрейны, отечественной матери.
— Так выходит, она мне тетка, — промолвил Артур, пробуя слово на вкус, как если бы оно казалось не в полной мере уместным. — Мне это все так необычно. Отчего-то я постоянно пытался убедить себя, что Экторий мне папа, а Флавилла — мать. Очевидно, я знал, что тут кроется какая-то тайна; и потому, что Экторий настойчиво отказывался поболтать об этом со мною, я думал, это что-то позорное: мол, я — бастард либо чего похуже. Утера… моего отца я не помню, вот совсем не помню. Да и мать, по сути дела, также, не смотря на то, что порою, в то время, когда Флавилла меня наказывала, — я порою грезил про себя, что я живу где-то в другом месте, с дамой, которая меня то баловала, в противном случае отталкивала… а Игрейна, отечественная мать, весьма на тебя похожа?
— Нет, она высокая и рыжеволосая.
Артур набрался воздуха.
— Значит, я и ее совсем не помню. В силу того, что в мечтах она была похожим тебя… да это ты и была…
Гость прервался, голос его дрожал. «Страшный разговор, — поразмыслила про себя Моргейна, — не должно нам толковать об этом». И тихо промолвила:
— Съешь еще яблоко, они растут тут, на острове.
— Благодарю. — Он вгрызся в сочную мякоть. — Все это так ново и необычно. Столько всего со мной случилось с того времени, как… — Голос его дрогнул. — Я все время о тебе думаю. Ничего с собою не могу сделать. Я сообщил правду, Моргейна, — всю собственную жизнь я буду вспоминать тебя, в силу того, что ты у меня — самая первая, и буду думать о тебе и обожать тебя…
Моргейна знала: ответить ей подобает сурово и жестко. Вместо того слова ее раздались мягко, но отчужденно.
— Тебе не должно так обо мне думать. Для тебя я не дама, но воплощение Богини, к тебе явившейся, и кощунством было бы вспоминать меня как смертную. Забудь меня и не забывай Богиню.
— Я пробовал… — Он умолк на полуслове, стиснул кулаки и угрюмо промолвил:
— Ты права. Конкретно так и должно об этом думать: это только еще одно в череде необычных событий, что произошли со мною с того времени, как меня отослали из дома Эктория. Таинственные, чудесные события. Как та битва с саксами… — Артур протянул руку и закатал тунику, явив взору повязку, близко смазанную уже почерневшим сосновым дегтем. — В том месте меня ранили. Вот лишь это первая моя битва… все было как во сне. Король Утер… — Артур потупился и сглотнул. — Я приехал через чур поздно. Я так с ним и не повидался. Тело было выставлено в церкви для праздничного прощания, я встретился с ним уже мертвым, а оружие лежало на алтаре… мне растолковали, что таков обычай, в то время, когда гибнет отважный рыцарь, оружие кладут рядом. В этот самый момент, пока священник просматривал «Сейчас отпущаеши», зазвонили в набат — это напали саксы, — караульные вбежали прямо в церковь, выхватили колокольные канаты из рук монаха, вызванивающего похоронный звон, и забили тревогу; и все королевские дружинники похватали оружие и выбежали вон. Меча у меня не было, лишь кинжал, но я отобрал копье у одного из воинов. Моя первая битва, поразмыслил я, но тут Кэй — мой приемный брат, Кай, сын Эктория, — сообщил мне, что покинул собственный клинок в отеле, так что пускай я сбегаю принесу. А я знал: это просто-напросто уловка, дабы удалить меня из битвы; Кэй и мой приемный папа говорили, я еще не готов принять боевое крещение. Так что я не побежал в отель, а отправился в церковь и схватил клинок короля с каменного возвышения… Ну, так что ж, — оправдывался Артур, — Утер двадцать лет сражался этим клинком с саксами, точно он порадуется, что клинок снова вступил в битву, а не валяется без толку на истертых камнях! Я выбежал на свет и уже планировал отдать меч Кэю, пока все мы выстраивались в боевой порядок, подготавливаясь к бою, в этот самый момент я заметил мерлина, и он звучно вопросил — для того чтобы гулкого голоса я в жизни собственной не слышал: «Где ты забрал данный клинок, мальчик?»
А я разозлился, что меня мальчиком назвали, по окончании всего, что я совершил на Драконьем острове; и я сообщил ему, что клинок данный, мол, чтобы с саксами сражаться, а не после этого, чтобы валяться на камнях; в этот самый момент подошел Экторий и заметил, что в руке у меня клинок, и тогда они с Кэем оба поднялись передо мною на колени, вот так забрали да и поднялись! Мне не по себе сделалось, я и говорю: «Папа, для чего ты преклоняешь колени и брата принуждаешь к тому же? Ох, да поднимитесь же, это плохо!» А тут мерлин сказал этим своим суровым голосом: «Он — король, и должно ему обладать сим клинком». А в следующий миг из-за стенки показались саксы — заиграли рога, — и уже не было времени рассуждать о клинках либо о чем бы то ни было; Кэй схватил копье, а я вцепился в тут — и меч все и началось. Самой битвы я толком не помню… возможно, так оно постоянно бывает. Кэя ранили — без шуток ранили, в ногу. А по окончании мерлин перевязал мне руку и поведал мне, кто я таковой в действительности. Ну, другими словами кем был мой папа. Подоспел Экторий, преклонил передо мною колени и заявил, что начнёт служить мне правдой и верой — как некогда служил моему отцу и Амброзию, — а мне было так неудобно… и попросил-то он меня об одном только — дабы я назначил Кэя сенешалем, в то время, когда обзаведусь своим двором. И конечно же, я заявил, что буду лишь рад, — в итоге, он же мой брат. Ну, другими словами я постоянно буду видеть в нем брата. Из-за меча таковой шум встал, но мерлин заявил всем королям, что сама будущее вынудила меня забрать клинок с камня, и, вот не поверишь, к нему прислушались. — Артур улыбнулся, и при виде его растерянности Моргейну захлестнули жалость и любовь.
Разбудившие ее колокола… она все видела, вот лишь не знала, что такое видит.
Женщина опустила глаза. Отныне в дальнейшем они окончательно связаны незримыми узами. Неужто любой нанесенный ему удар почувствует и она, совершенно верно удар меча прямо в сердце?
— А сейчас похоже на то, что мне дадут еще один клинок, — промолвил Артур. — То ни одного меча, в противном случае сходу два, да каких! — Он набрался воздуха и жалобно добавил:
— Не осознаю, для чего это все королю.
При том, что Моргейна видела Вивиану в облачении Главной жрицы Авалона неоднократно и не два, женщина так до конца и не привыкла к этому зрелищу. Артур переводил взор с одной на другую, конечно же, он увидел сходство. парень молчал, снова преисполнившись благоговейного трепета. По крайней мере, поразмыслила Моргейна, снова почувствовав сосущую дурноту, его не вынудили выполнять ритуальный пост. Пожалуй, следовало и ей подкрепиться с ним совместно, но от одной лишь мысли о еде ее снова начинало подташнивать. От продолжительного общения с волшебством такое не редкость, не диво, что Вивиана так исхудала.
— Отправимся, — приказала Вивиана и двинулась вперед, показывая дорогу, — Владычица Авалона на подобающем ей месте, впереди самого короля, — прочь из дома, на протяжении берега Озера и в жилище жрецов. Артур без звучно шел рядом с Моргейной, и на мгновение девушке померещилось, что он вот-вот того и смотри уцепится за ее руку, совершенно верно в юные годы… но сейчас маленькая ладошка, которую она встарь сжимала в собственной, стала ладонью солдата, больше ее собственной, закаленной продолжительными упражнениями с другим оружием и мечом. Сзади Артура с Моргейной шел мерлин, а рядом с ним — Кевин.
Вниз по узкой лестнице спустились они в затхлый воздушное пространство подземелья. Моргейна не увидела, дабы кто-нибудь зажег свет, но неожиданно в темноте замерцала маленькая искорка, и около них разлилось бледное сияние. Вивиана остановилась так быстро, что идущие позади врезались в нее, и в первое мгновение Моргейна изумилась, какая та хрупкая и мягкая — самое простое женское тело, а вовсе не отчужденное воплощение Богини. Владычица протянула руку — и смуглые мелкие пальцы легли на Артурово запястье, а вот сомкнуться им бы не удалось.
— Артур, сын Игрейны с Авалона и Пендрагона, законного короля всей Британии, — промолвила она, — узри же величайшие святыни собственной почвы.
Свет заиграл на драгоценных камнях и золоте блюда и чаши, на долгом копье, на красных, золотых и серебряных нитях ножен. Из ножен Вивиана извлекла на свет долгий, чёрный меч. Тускло блеснули вделанные в рукоять самоцветы.
— Клинок из Священных реликвий друидов, — негромко сказала она. — Сейчас поклянись мне, Артур Пендрагон, король Британии, что, приняв корону, ты начнёшь обходиться по совести с друидами равно как и с христианами, и что путеводной нитью для тебя станет священная волшебство тех, кто возвел тебя на трон.
Глаза Артура расширились, он потянулся к мечу, во взоре его Моргейна просматривала: парень превосходно знает, что это за меч. Резким жестом Вивиана вынудила его остановиться.
— Для неподготовленного прикосновение к святыням стоит судьбе, — промолвила она. — Артур, клянись. В то время, когда ты заберёшь в собственные руки данный клинок, не найдется в мире короля и такого вождя, из язычников ли, христиан ли, кто имел возможность выстоять против тебя. Но клинок данный — не для короля, что прислушивается только к христианским священникам. Нежели ты откажешься поклясться, ты волен уйти и обладать тем оружием, что возьмёшь от своих христианских приверженцев; народ же, признающий над собою власть Авалона, последует за тобою только тогда, в то время, когда ему прикажем мы. Либо ты принесешь клятву и получишь их верность через священное оружие Авалона? Выбирай, Артур.
Он внимательно поглядел на жрицу, легко нахмурившись, бледный свет мерцал в его волосах, что казались совсем белыми.
— В данной почва возможно только один владыка, не должно мне склоняться перед Авалоном, — наконец проговорил он.
— Равно как и не должно тебе склоняться перед священниками, что с радостью перевоплотят тебя в орудие собственного мертвого Всевышнего, — негромко отозвалась Вивиана. — Но мы не собираются принуждать тебя. Выбирай, примешь ты клинок либо отвергнешь его и начнёшь править своим собственным именем, презрев помощь Древних Всевышних.
Моргейна видела: слова Владычицы попали в цель — Артур не позабыл тот сутки, в то время, когда он спешил среди оленей, и Древние Всевышние подарили ему победу, так что данный народ признал его королем — к слову сообщить, признал первым.
— Господь упаси, дабы я презрел… — быстро проговорил он и прервался на полуслове, жадно сглотнул. — В чем я обязан поклясться, Владычица?
— В одном только: по совести обходиться со всеми собственными подданными, не имеет значение, приверженцы ли они христианского Всевышнего либо нет, и неизменно чтить Всевышних Авалона. Потому что что бы ни говорили христиане, Артур Пендрагон, и как бы ни именовали они собственного Всевышнего, все Всевышние — едины и все Богини — сущность одна Богиня. Поклянись только признавать эту истину и не держаться одного и отвергать второе.
— Ты сам видел, — промолвил мерлин, и голос его, низкий и звучный, эхом прокатился в тишине, — что я честно чту Христа: я преклонял колени перед алтарем и вкушал святое причастие.
— Да, это так, лорд мой мерлин, — отвечал Артур в замешательстве. — И тебе, сдается мне, я доверяю превыше других советников. Так ты велишь мне поклясться?
— Лорд мой и король, — промолвил Талиесин, — юным восходишь ты на трон, и, быть может, епископы и твои священники постараются влиять на совесть самого короля. Но я не священник, я — друид. И сообщу одно только: истина и мудрость не есть безраздельная собственность кого-либо из священников. Спроси себя, Артур: дурно ли это — разрешить клятву обходиться по совести со всяким и каждым, не имеет значения, какому Всевышнему он поклоняется, вместо того дабы присягнуть на верность только одному из Всевышних.
— Ну что ж, тогда я принесу клятву и заберу клинок, — негромко сказал Артур.
— Так преклони колени, — молвила Вивиана, — в знак того, что король — это только мужик, а жрица, кроме того Главная жрица — не более чем дама, и Всевышние стоят над всеми нами.
Артур опустился на колени. Свет игрался в его золотых волосах — совершенно верно корона, поразмыслила про себя Моргейна. Вивиана положила клинок в его руку, пальцы сомкнулись на рукояти. Артур перевел дух.
— Прими данный клинок, мой король, — проговорила Вивиана, — и обладай им по совести. Меч этот сделан не из железа, силой оторванного из тела матери отечественной почвы, меч этот священен, потому что откован из металла, упавшего с небес так в далеком прошлом, что кроме того легенды друидов не сохранили правильного счета лет, потому что выковали его раньше, чем на островах показались друиды.
Артур встал, сжимая в руке клинок.
— Что тебе больше нравится? — задала вопрос Вивиана. — Клинок либо ножны?
Артур восхищенно налюбовался богато изукрашенными ножнами, но ответил:
— Я — солдат, госпожа моя. Ножны красивы, но клинок мне более по душе.
— И но же, — промолвила Вивиана, — ни при каких обстоятельствах не расставайся с этими ножнами; они вобрали в себя всю волшебство Авалона. До тех пор пока ножны при тебе, даже если тебя ранят, погибнуть от утраты крови тебе не угрожает, в ткань вплетены заклятия, кровь унимающие. То вещь бесценная и редкостная и очень чудесная.
парень улыбнулся — нет, чуть не засмеялся сейчас, в то время, когда продолжительное напряжение наконец схлынуло:
— Ах, будь у меня эти ножны, в то время, когда я был ранен в битве с саксами; кровь из меня так и била ручьем, совершенно верно из зарезанной овцы!
— Тогда ты еще не был королем, лорд мой. Но сейчас волшебные ножны защитят тебя.
— И, но ж, король мой, — раздался напевный голос Кевина Барда, что прятался в тени за спиною мерлина, — какое количество бы ты ни доверял ножнам, весьма тебе рекомендую изучать науку боя и без устали упражняться с оружием!
Артур засмеялся, прицепляя к поясу ножны и меч.
— Да уж, не сомневайся, господин. Мой приемный папа приставил мне в преподавателя одного старика священника, так тот, обучая меня книжной премудрости, помнится, в один раз прочел мне из Евангелия о том, как диавол соблазнял Иисуса, говоря, что Господь приставил ангелов оберегать его; Иисус же ответствовал, что не должно соблазнять Господа Всевышнего собственного. А ведь король — не более чем смертный из крови и плоти; отыщи в памяти, что первый собственный клинок я забрал с того места, где лежал погибший Утер. Не думай, что я дерзну так соблазнять Господа, лорд друид.
С клинком из Священных реликвий у пояса Артур внезапно показался выше и внушительнее. Моргейна уже видела его с короной на челе, в королевских одеждах, восседающим на высоком троне… на миг ей померещилось, что мелкую комнатку заполнила масса людей: призрачные тени, пышно разряженные, величественные, тесно обступили короля — это его соратники… а в следующее мгновение все провалилось сквозь землю; перед нею снова стоял неуверенно радующийся парень — он еще не в полной мере свыкся со своим высоким уделом.
Все двинулись к выходу из подземной часовни. Но у самой двери Артур на мгновение обернулся и осмотрел остальные реликвии, полускрытые в тени. В лице его отражалась неуверенность, в глазах читался вопрос: «Верно ли я поступил, не кощунствую ли я против Господа, которому меня учили поклоняться как Единому Всевышнему?»
Голос Талиесина раздался негромко и мягко:
— Знаешь ли ты, о чем я грежу всем сердцем, лорд мой и король?
— О чем, лорд мерлин?
— О том, что в один раз — не на данный момент, нет, потому что почва к тому еще не готова, равно как и те, кто идут за Христом, — в один раз священник и друид начнут молиться бок о бок; и в огромном их храме святое причастие примут из вот блюда и этой чаши в знак того, что все Всевышние — едины.
Артур перекрестился и еле слышным шепотом сказал:
— Аминь, лорд мерлин, и волею Господа Иисуса да осуществится это в один прекрасный день на местных островах.
Моргейна почувствовала, как от плеча к локтю пробежало легкое покалывание, и, как будто бы со стороны, услышала собственные слова — она и не знала, что говорит, это Зрение говорило ее устами:
— Данный сутки наступит, Артур, но в противном случае, нежели ты думаешь. Остерегись, приближая этот сутки, быть может, он станет для тебя знаком, что труды твои закончены.
— В случае, если таковой сутки в самом деле придет, Владычица, так воистину он станет для меня знаком, что я выполнил все, для чего взошел на трон, и я на том упокоюсь, — приглушенным голосом промолвил Артур.
— Избегай сообщить лишнего, — весьма негромко промолвил мерлин, — потому что воистину слова отечественные рождают тени того, что будет, и, произнося их, мы заставляем чаемое сбыться, король мой.
Они вышли на солнечный свет, Моргейна заморгала, покачнулась — Кевин поддержал ее, не позволяя упасть:
— Тебе недужится, госпожа?
Женщина досадливо покачала головой, упрочнением воли разгоняя пелену, застлавшую глаза. Артур встревоженно посмотрел назад на нее. Но тут, в ярком солнечном свете, мысли его тут же обратились к делам насущным.
— Мне предстоит короноваться в Гластонбери, на острове Монахов. Вольна ли ты покидать Авалон, Владычица, будешь ли ты в том месте?
Вивиана улыбнулась парне:
— Думается мне, что нет. Но с тобой отправится мерлин. И Моргейна также налюбуется на коронацию, если ты того хочешь и хочет она, — добавила Вивиана, и женщина подивилась про себя словам Владычицы. Отчего она радуется? — Моргейна, дитя мое, не отправишься ли ты с ними в ладье?
Моргейна поклонилась. Она поднялась на носу, ладья стронулась с места, унося с собою только Артура и мерлина; по мере того как берег приближался, женщина рассмотрела у кромки воды нескольких вооруженных солдат. Задрапированная тёмной тканью ладья Авалона неожиданно появилась из туманов, и в глазах ожидающих отразилось благоговейное удивление; одного из наездников женщина тут же определила. Ланселет никак не изменился с того памятного дня двухгодичной давности; разве что стал еще выше, еще прекраснее; богато разодетый в темно-красные ткани, он держал в руках щит и меч.
Ланселет поклонился, он также определил девушку.
— Кузина, — промолвил он.
— Ты уже знаком с моей сестрой, леди Моргейной, герцогиней Корнуольской и жрицей Авалона, — промолвил Артур. — Моргейна, это мой самый дорогой приятель, отечественный кузен.
— Мы в самом деле виделись. — Ланселет склонился к ее руке, и снова, через пугающую дурноту, Моргейна испытала приступ острой желания и тоски, от которых ей вовеки не избавиться.
«Он и я были предназначены приятель для приятеля, нужно мне было в тот сутки набраться храбрости, пускай это и означало нарушить обет…» В глазах гостя читалось, что и он не забывает тот сутки, — как ласково коснулся он ее руки!
Моргейна набралась воздуха, подняла взор, ее представили остальным.
— Мой приемный брат Кэй, — промолвил Артур. Дюжий, темноволосый Кэй — римлянин полностью — обращался к АРТУРУ с любовью и врождённой почтительностью, от взора девушки это не укрылось. Итак, у Артура имеется как минимум два могучих вождя, талантливых подняться во главе войска. После этого представили и остальных: Бедуир, Лукан и Балин. Услышав это имя, Моргейна и мерлин с большим удивлением вскинули глаза: то был приемный брат старшего сына Вивианы, Балана. Светловолосый, широкоплечий Балин изрядно пообносился, но двигался не меньше грациозно, чем Ланселет. Платье его превратилось в лохмотья, но доспех и оружие ослепляли блеском, находились они в примерном порядке, и, по всему судя, пользовались ими довольно часто.
Моргейна с радостью предоставила Артура его рыцарям, но вначале он церемонно поднес руку девушки к губам.
— Приезжай на мою коронацию, в случае, если сможешь, сестра, — промолвил он.
Глава 19
Пара дней спустя Моргейна в сопровождении нескольких человек с Авалона отправилась на коронацию Артура. Ни разу за все годы, совершённые на Авалоне, — если не считать тех нескольких мгновений, в то время, когда она раздвинула туманы, дабы разрешить Гвенвифар снова найти собственный монастырь, — женщина не ступала на землю острова Монахов, Инис Витрин, Стеклянного острова. Ей казалось, что солнце тут жгучее и резкое, — как непохоже оно на мягкий, сумеречный солнечный свет Авалона! Девушке было нужно напомнить себе, что для большинства обитателей Британии именно это — настоящий мир, а почва Авалона — только колдовская мечта, что-то наподобие королевства фэйри. Для нее настоящим и настоящим был только Авалон и ничто больше; а местный остров — неприятный сон, от которого в силу неизвестных обстоятельств она никак не пробудится.
Везде на лугу перед церковью, как будто бы диковинные грибы, выросли многоцветные шатры. Моргейне казалось, что церковные колокола трезвонят ночь и день, час за часом, не умолкая, данный нестройный резкий звук действовал ей на нервы. Артур поприветствовал сестру, и в первый раз перед нею предстал Экторий, воин и достойный рыцарь, воспитавший Артура, и его супруга Флавилла.
Для данной «вылазки» во внешний мир, по совету Вивианы, Моргейна отказалась от светло синий одеяний жрицы Авалона и пятнистой туники из надела и оленьей кожи поверх белой льняной нательной рубахи простое платье тёмной шерсти, а заплетенные в косы волосы запрятала под белым покрывалом. Весьма не так долго осталось ждать женщина убедилась, что смахивает на замужнюю матрону: среди английских дам юные девы ходили с распущенными волосами, щеголяя броскими костюмами. Все принимали Моргейну за монахиню из женской обители на Инис Витрин, что стояла рядом с церковью, тамошние сестры носили одежды столь же строгие; и разубеждать приглашенных Моргейна не стала. Равно как и Артур — не смотря на то, что он-то изогнул брови и заговорщицки улыбнулся. И обратился к Флавилле:
— Приемная матушка, дел сейчас много — священники жаждут побеседовать со мною о моей душе, а герцог Оркнейский и владыка Северного Уэльса хотят, дабы я их выслушал. Не отведешь ли ты мою сестрицу к нашей матери?
«К нашей матери, — поразмыслила про себя Моргейна, — но так как эта мать для обоих нас стала чужой». Женщина посмотрела себе в душу — и не нашла в том месте ни искры эйфории в канун данной встречи. Игрейна, не возражая, рассталась с обоими собственными детьми: отослала от себя и дитя от первого, безрадостного, брака, и дитя любви от второго; что же это за дама такая? Моргейна поняла, что ожесточает и разум и сердце, подготавливаясь заметить Игрейну в первый раз по окончании разлуки. «Я кроме того лица ее не помню».
Но, чуть посмотрев на Игрейну, женщина осознала, что определила бы ее где угодно.
— Моргейна! — Она совсем позабыла — либо вспоминала лишь во сне? — данный сердечный, глубочайший грудной голос. — Милое дитя мое! О, да ты уже взрослая, а в сердце собственном я неизменно вижу тебя совсем малюткой — и до чего у тебя измученный, невыспавшийся вид — все эти церемонии тебя утомили, моя Моргейна?