Таковой она себя заметила в зеркале. Более того, во власти упомянутой выше госпожа Питерс выяснилось ее коричневое платье.
Генриетта не легко набралась воздуха. Отец всегда напоминал о том, что многие люди выглядят существенно хуже, но от этого легче не становилось. Не то дабы она была обижена, но время от времени ей в голову нечайно закрадывалась идея о том, что будущее имела возможность показать к ней громадную щедрость. Действительно, она не воображала, в чем эта щедрость обязана выражаться.
— Тебя ударили по голове, кинули на произвол судьбы, но на помощь пришел потрясающе спас и красивый граф тебя. Чем не настоящее приключение? — обратилась она к собственному отражению в зеркале. — Кроме того если он не весьма приветлив, повеса с сомнительной репутацией и вспыльчивым нравом.
В то время, когда часы на каминной полке пробили четверть, она содрогнулась. Не следует брать грех на душу, заставлять графа ожидать, пока она выйдет к завтраку. С данной мыслью она торопливо вылила воду из кувшина, стоящего на тумбочке, в китайскую чашу, расписанную прекрасными цветами, и принялась смывать с лица следы грязи.
Она причесала и заколола волосы, завернулась в элегантный хозяйский халат из темно-зеленой парчи, украшенный золотистыми застежками из тесьмы. И не смотря на то, что завернула манжеты, прочно затянув пояс, халат закутал ее всю и шлейфом тянулся сзади нее. Ее тревожила идея о том, что материал, прилегавший к ее коже, касался и его обнаженного тела. Она пробовала не думать об этом, что получалось с большим трудом.
Спотыкаясь, Генриетта практически одновременно с вошла в маленькую столовую. Она нервничала. Заметив, что стол накрыт на двоих, она заволновалась еще больше. Ни разу она не завтракала наедине с другом, не считая, само собой разумеется, дорогого папочку, но это не в счет. Было весьма неудобно, одновременно с этим она мучительно думала о собственном теле, скрытом только огромными складками и нижним бельём халата.
Похоже, граф сперва не увидел ее, меланхолично уставившись в пространство. Его одолевали мрачные думы. на данный момент он был особенно привлекателен, побрившись и переодевшись. На нем были новый галстук и чистая рубашка, светло-желтые панталоны в обтяжку и начищенные сапоги, темно-светло синий утренний фрак хорошо облегал фигуру. В этом туалете он больше всего напоминал графа с суровым видом. К тому же он смотрелся еще прекраснее. Пульс Генриетты участился, она выдавила робкую ухмылку, присев не в самом элегантном реверансе.
— Милорд, обязана извиниться за собственную неосторожность. Я еще не отблагодарила вас подобающим образом за собственный спасение. Я весьма обязана вам.
Ее голос отвлек Рейфа от мыслей о прошлом, в которое он углубился. Будь проклят потребность и этот титул в наследнике! Кого, не считая его бабушки, вправду тревожило то, что титул унаследует какой-нибудь безвестный третий кузен во втором колене? Если бы лишь она знала, чего это ему стоило, то не так долго осталось ждать прекратила бы напоминать об этом. Граф посмотрел на Генриетту, все еще неуверено радовавшуюся ему. Протянув руку, поддержал ее.
— Надеюсь, мисс Маркхэм, вам уже лучше. В моем халате вы весьма привлекательны. Он вам идет.
— Со мной все в порядке, — ответила Генриетта, обрадовавшись тому, что граф поддержал ее, в то время, когда она выпрямлялась по окончании реверанса. У нее закружилась голова. — Что же касается халата, вы весьма любезно соврали, я-то знаю, что выгляжу плохо.
— Плохо привлекательно, я бы сообщил. Вы задолжали мне верить, поскольку я в некоем роде считаюсь знатоком в аналогичных вопросах.
Затравленный взор сменился ухмылкой, чуть коснувшейся уголков его губ.
— Похоже, я наконец-то отыскала в памяти, что произошло со мной, — увидела Генриетта.
— Да? — Рейф встряхнул головой, отгоняя призраков, каковые наседали на него. — С этим возможно подождать. Для начала вам нужно покушать.
— Я вправду голодна… осталась без ужина из-за одной собаки.
Рейф звучно засмеялся второй раз за утро. В этом случае его хохот не казался таким злым.
— Что ж, с удовольствием информирую, тут нет псов, в результате которых вы имеете возможность лишиться завтрака, — увидел он.
В халате Генриетта Маркхэм смотрелась привлекательно. Он раскрылся у шеи, обнажив через чур большой участок груди кремового цвета, которую она обязана скрывать в корсете. Но в целом у девушки был таковой вид, словно бы она только что упала с его кровати. Что в некоем роде соответствовало действительности. Рейф поймал себя на том, что пялится на нее, и отвел взор, расстроившись от нахлынувшего неожиданного эмоции, отдаленно напоминающего возбуждение. Действительно, он владел радостной свойством как возбуждать, так и подавлять желание.
Рейф помог ей сесть, сам устроился наоборот, решительно глядя к себе в тарелку. Он накормит Генриетту, узнает, откуда она, и в тот же миг пошлёт назад. После этого ляжет дремать, по окончании чего возвратится в город. Встречу с бабушкой нереально откладывать вечно. При данной мысли он впал в мрачное, сродни серому и тяжелому ноябрьскому небу, настроение.
Он не будет думать о ней. Нет необходимости. По крайней мере до тех пор пока, и возможно перевести внимание на приятную Генриетту Маркхэм, сидящую наоборот, облачившись в его халат. Вот на данный момент она поведает, что с ней случилось. Рейф налил ей кофе и положил в тарелку громадную порцию яичницы с беконом, бутерброд, себе же налил кружку пива, дополнив порцией бефстроганов.
— Ешьте, в противном случае упадете в обморок от голода.
— Выглядит аппетитно, — отметила Генриетта, весело глядя на полную тарелку.
— Это всего лишь ланч.
— Ни при каких обстоятельствах не ела для того чтобы хорошего завтрака, — радостно согласилась она, в один момент приказав себе: «Довольно много не болтай!» Она по большому счету не относилась к числу тех, кто продолжительно и нудно говорит, но этим утром почему-то стала конкретно таковой. Разумеется, подводили нервы. Но она и нервам не разрешала оказывать влияние на собственный поведение. Не смотря на то, что этим утром душевное равновесие ей очевидно поменяло. Виной всему данный мужик — смущал, говоря насмешливо о том, что хороший ланч остынет, если она не прекратит занудствовать и не приступит к нему. Виноваты события. И данный халат.
Генриетта забрала вилку. Весьма интересно, он дразнится либо вычисляет ее совсем глупой? Справедливости для необходимо подчеркнуть, что сейчас она не на высоте, ведет себя как идиотка. Граф весьма прозрачно разрешил это понять, и она почувствовала себя такой. Отведав кусочек вкусной яичницы, она тайком наблюдала на него из-под ресниц. В ярком утреннем свете, проникавшем через окно, тёмные круги у него под глазами проступили отчетливей. Напряженное лицо. Граф был взвинчен. Казалось, он кроме того радуется для приличия. очевидно не в самом добром размещении.
Она не осознавала обстоятельство, у него так как всего значительно больше, чем у других. Генриетте весьма хотелось задать вопрос его об этом, но, еще раз посмотрев в его лицо, она так и не решилась. Пришла к выводу, что граф Рейф Сент-Олбен совсем непроницаем. Не смотря на то, что и понятия не имела, о чем он думает. Она, что было ей несвойственно, промолчала. Съела еще кусочек и отрезала мало бекона.
Еле заметная дрожь от охватившего беспокойства смешалась испуганно, отчего шея покрылась гусиной кожей. Да, граф не страшен, а страшно привлекателен. Генриетта была зачарована и напугана, как заяц, которому протягивают особенно вкусное угощение, не смотря на то, что он и знает, что это приманка. Она задумалась, а так ли уж репутация Рейфа Сент-Олбена заслуженна. Действительно, если он примет решение что-либо предпринять, ей будет тяжело воспротивиться этому.
Генриетта опять содрогнулась и в мыслях приказала себе не поддаваться столь глупым мыслям. Граф не станет планировать относительно нее! Кроме того в случае, если и имеет некие виды. Зная породу мужчин, к которой тот принадлежал, она превосходно осознавала, что легко устоит перед ним. Не смотря на то, что он до тех пор пока ничего не предпринимал и вряд ли предпримет.
И ненужно попусту тратить время на подобные мысли. Значительно ответственнее поразмыслить о событиях прошлого вечера, коль не так долго осталось ждать она их отыскала в памяти. Но на данный момент — покушать! В противном случае ее одолеет обморок, чего Генриетта, гордившаяся своим прагматизмом, не имела возможности допустить. Она решительнее принялась за ланч.
Глава 2
В то время, когда оба покончили с завтраком, Рейф поднялся.
— Заберите кофе. Сядем у камина, в том месте комфортнее. И вы сможете поведать мне, что с вами стряслось.
Неудобно расправляя множество шелковых складок кресла с подголовником, Генриетта повиновалась. Рейф Сент-Олбен уселся наоборот, грациозно пристроил ноги в сапогах, перекинув одну через другую. Она увидела, как играются мускулы под хорошо прилегавшим материалом вязаных панталон. Предательская ткань не отправилась бы более большому парню. Либо более дистрофичному. Словом, тому, кто сложен не так отлично.
— Я гувернантка, — начала Генриетта, думая о том, что так скорее отвлечет расстроенные мысли от мускулистых ног, — детей леди Ипсвич, чьи почвы соседствуют с вашими.
— Это так, но мы не общаемся.
— По какой причине?
— Это не относится к делу.
Любой испугался бы его тона, но у Генриетты проснулось любопытство, и она забыла обо всем.
— Но вы так как соседи. И должны… не потому ли это, что она вдова? Возможно, вы общались, в то время, когда ее супруг был жив?
— Лорд Ипсвич практически ровесник моего отца, — быстро ответил Рейф.
— Тогда он, возможно, был намного старше собственной жены. Я не знала. Я всего лишь предположила…
— Ну да, и это у вас вошло в привычку, — насмешливо увидел Рейф.
Генриетта с надеждой посмотрела на него. Его смутил ее взор обширно открытых глаз. Генриетта решительно сжала губы. Рейф глубоко набрался воздуха — не привык к столь настойчивому допросу.
— Возможно сообщить, его светлость умер при пара вызывающих большие сомнения событиях, и я решил прервать знакомство с его вдовой.
— Правда?
— Действительно, — ответил Рейф, жалея о том, что по большому счету заговорил на эту тему. Это наивное существо очевидно не в курсе захватывающего прошлого собственной хозяйки, а у него не было намерений сообщать подробности . — Как вы были на работе у Хелен Ипсвич? — задал вопрос он, отвлекая ее от прошлой темы.
— В издании «Леди» показалось объявление. Именно в то время я искала работу, и мама заявила, что это семейство в полной мере респектабельно. Я предложила свои услуги.
— Срок вашей прошлой работы истек?
— О нет. Это мой первый опыт в должности гувернантки, и, надеюсь, не последний, — ответила Генриетта, доверчиво радуясь. — Видите ли, я планирую стать учительницей и желаю купить практический опыт, перед тем как откроется школа. — Ее ухмылка угасла. — Не смотря на то, что, если судить по тому, что пишет мама, это произойдёт не весьма не так долго осталось ждать.
— Ваша мать открывает школу?
— папа и Мама совместно… — Генриетта нахмурилась. — По крайней мере, они так задумали, не смотря на то, что, обязана согласиться, им в большинстве случаев не удается осуществлять собственные замыслы. Школа обязана открыться в Ирландии. Это благотворительный проект для бедных. Мой отец громадной филантроп.
Генриетта ожидала ответа с надеждой, но граф Рейф Сент-Олбен, видно, не горел жаждой обсуждать призвание отца.
— Намерения у него самые лучшие, но, опасаюсь, он очень непрактичен. Папа больше заботится о душе, нежели о теле, и никак не имеет возможности осознать, что у бедняков, не считая потребности в средствах к существованию и тепле, имеется более ответственные потребности, чем духовное здоровье. Они вовсе не стремятся к чему-то более возвышенному. К примеру, к статуям святого Франциска. Либо выделке гобеленов с целью прославить жизнь святого Антония — он, понимаете, покровитель бедных. Я сказала папе, что их лучше занять изготовлением одеял, — безрадостно сказала Генриетта, увлекшись собственными обидами и забыв, что довольно много говорит, — но он отнесся к моему точке зрения неодобрительно. Очевидно, мама приняла его сторону. Мама думает, что основное — отвлечь бедняков от неприятностей, но, честно говоря, не осознаю, чем возможно отвлечь человека, если он недоедает либо волнуется, ожидая рождения еще одного ребенка, тогда как не может прокормить пятерых остальных? В этих событиях меньше всего думаешь о том, дабы вышивать образ святого Антония, совершающего паломничество в Португалию!
— Думаю, большая часть бедняков кроме того не знают, где находится Португалия, — язвительно увидел Рейф. Ее мама и папа напоминали ему покровителей той породы, которую он ненавидел.
— Вот конкретно, — горячо дала согласие Генриетта. — Кроме того если бы они знали… вы смеетесь нужно мной?
— А вы против?
— Нет. Лишь, думаю, я не сообщила ничего забавного.
— Смешно, как вы это сообщили. Весьма без шуток.
— Я обязана выговориться, в противном случае меня никто не услышит.
— Значит, пока папа и мама молятся за души, вы готовите суп… я верно осознал?
— В том, что я практична, нет ничего нехорошего.
— Совсем правильно. В случае, если лишь в нашем мире было бы больше супа и меньше проповедей…
— Мои родители хотят хороша.
— Не сомневаюсь. Лишь желаю подметить, что хотеть и делать добро — не одно да и то же. Я встречаю множество аналогичных людей и…
— Не знала, что вы слывете филантропом.
— Нет, как вы уже сообщили, — холодно ответил Рейф, — моя репутация в большинстве случаев связана с распутством. Сейчас вы сообщите, что одно исключает второе.
— А разве не так? — строго задала вопрос Генриетта. Увидев, что его лицо снова напряглось, она заколебалась. — Я желаю заявить, что слыть повесой — значит быть аморальным и… — Она осеклась, в то время, когда лицо Рейфа застыло. — Понимаете, я, должно быть, мало отклонилась от темы. Вы желаете заявить, что занимаетесь благотворительностью?
Ее голос звучал неестественно. Рейф поразмыслил, что ему наплевать на ее мнение.
— Я желаю заявить, что мир не складывается из черно-белых тонов, как вычисляют ваши родители. — Рейф затеял личный проект недалеко от Святого Николая, что имело для него только громадное значение, но он не считал его благотворительностью. Граф сдержался с большим трудом. Что для того чтобы в данной обольстительной даме, что всегда задевает его за живое? — Вы начали говорить о школе, которую ваши родители планируют открыть.
— Да. — Генриетта с опаской посмотрела на него. — Я сообщила что-то такое, что обидело вас?
— Так что с данной школой, мисс Маркхэм?
— Ну, в случае, если… в то время, когда… она откроется, я собираюсь внести свою лепту, став учителем. Буду вести нужные уроки, — добавила она, с содроганием отыскав в памяти учебный замысел матери.
— Уроки, подобные тем, что преподаете щенкам госпожа Ипсвич?
— Они не щенки, — с негодованием ответила Генриетта. — Они просто резвые мальчики. Уверена, вы были таким же в их возрасте и охотнее скакали на коне, нежели сидели за партой, но…
— В их возрасте папа с радостью поощрял меня к верховой езде и не обращал внимания на занятия, — сухо ответил граф. — Моя склонность утыкаться носом в книгу ему была страшно не по душе.
— Боже мой, вы грызли науку?
— Ах да, это же еще одна позиция, которая, по вашему точке зрения, несовместима со статусом повесы?
И Рейф опять повеселел. Генриетта не поспевала за скачками его настроения, но нечайно отозвалась на его не сильный ухмылку.
— Не вдаваясь в подробности, что вам очень по душе, сообщу: мне нравится работа гувернантки и мне нравятся мальчики, даже в том случае, если их мама мало… ну… своевольна. И дело не в том, что я не так уж довольно часто вижу ее, поскольку гувернантки не заслуживают громадного внимания. Как бы то ни было, я не сомневаюсь, что найдутся хозяева и похуже. Мальчики меня вправду обожают, и в случае, если… в то время, когда… школа откроется, уверена, подобный опыт придется весьма кстати. Это должно произойти месяца через три, к тому времени моих нынешних подопечных поместят в закрытое учебное заведение, так что, надеюсь, они не через чур будут скучать по мне. По крайней мере, не так, как я буду скучать по ним.
— С этим мне остается только дать согласие. Знаю по собственному опыту, что мелкие мальчики недолго хранят преданность.
— Вы так вычисляете? — радостнее задала вопрос Генриетта. — Думаю, это отлично, не хотелось бы, дабы они через чур очень сильно привязались ко мне. У вас уже имеется опыт в аналогичных делах? У вас имеется братья?
— Нет.
Рейф опять нахмурился, его лицо стало бесстрастным.
— Я так осознаю, что жизнь в качестве гувернантки у госпожа Ипсвич оправдала ваши ожидания?
— Да, эта должность превосходно оправдала цель.
— Вам весьма везет. А на данный момент, если не возражаете, возвратимся к более ответственной теме — к тому, как вы появились в канаве, по окончании чего вы сможете возвратиться к обязанностям, каковые приносят вам такую радость.
— Это правда. Мальчики радуют меня. — Действительно, идея о том, что нужно будет вернуться к госпожа Ипсвич, представлялась сейчас не столь привлекательной, как сначала. Возможно, сказалось еще одно уровень качества повесы — соблазнять и прививать желание убивать время в его обществе. Генриетта выпрямилась и потянула пояс халата. — Отлично, возвращусь к теме, как вы того хотите. Вчерашним вечером… Так вот, прошлым вечером меня ударил по голове какой-то вор-взломщик.
— Вор-взломщик!
Обрадовавшись реакции графа, появлявшейся В этом случае конкретно таковой, как ожидалось, она энергично закачала головой:
— Да. Совсем правильно. По крайней мере, — добавила она с наивной уверенностью, — я практически уверена, что данный человек был вором-взломщиком, не смотря на то, что не увидела, дабы он похитил что-либо. Видите ли, я искала эту страшную собаку госпожа Ипсвич.
— Собаку, в следствии которой остались без ужина?
— Ту самую. Услышав шум со стороны кустарника, я отправилась посмотреть, в чем дело, думала, в том месте сидит Принцесса — так кличут эту собаку, — в этот самый момент до меня донесся звон бьющегося стекла. Я подняла фонарь и на долю секунды четко рассмотрела его, но он ринулся на меня и ударил по голове. Затем я опомнилась в вашей постели.
Рейф задумчиво качал головой.
— Как-то нелепо. Кроме того в случае, если это был вор-взломщик, какой толк тащить вас с собой? Дабы усадить мёртвое тело на лошадь, требуются упрочнения и время.
Генриетта залилась краской.
— Вы желаете заявить, что я не столь легка, как пушинка?
— Я совсем не это имел в виду. Почему-то дамы уверены в том, что сущность красоты в том, дабы быть узкой как щепка. Приятели придерживаются противоположного мнения. Я нахожу вашу фигуру отрадой для глаз. — Рейф не слыл щедрым на комплименты юным леди из опасений быть осознанным превратно. Но Генриетта Маркхэм отличалась от любой привычной ему девушки, и он не думал о том, какое чувство произведут его слова. — Усадить вас на мою лошадь было не сложно. Я только поразмыслил, что это было бы тяжело некрепкому либо пожилому парню.
«Либо парню, не владеющему такими мышцами», — поразмыслила Генриетта, задержав взор на его замечательной фигуре. До сих пор она кроме того не вспоминала о том, как конкретно граф вытащил ее из канавы. Тащил ли ее за руки либо за ноги? Прижал ее к себе либо, возможно, перебросил через плечо? А она? Лежала ли на животе, попой вверх? Выставив на обозрение нижние юбки? Либо ноги? Либо того хуже? Она принялась отчаянно обмахивать лицо, делая вид, что ей жарко от пылавшего камина.
Рейф достаточно легко отследил движение ее мыслей. Неудивительно, ее лицо столь красноречиво. Он уловил момент, в то время, когда она старалась представить, как ее установили в седло Тора. К сожалению, его мысли также возвратились к этому мгновению. Он положил ее поперек на животе, нижняя часть ее тела соблазнительно устремилась к небу. Платье мало задралось, обнажив ноги. В то время он обращал мало внимания на это. Сейчас же, в мыслях возвращаясь к событиям ночи, оценил соблазнительные изгибы ее шикарной фигуры, словно бы рассмотрел любой дюйм.
— По какой причине, — быстро заговорил Рейф, обуздывая собственный воображение, расстроенный тем, что ему приходится так поступать, — вор-взломщик, предприняв столь огромные упрочнения, дабы похитить вас, поменял собственный намерение и кинул вас на моей почва?
— Не знаю, — ответила Генриетта. — В этом нет никакой логики. Сейчас я это вижу. Возможно, он вынашивал плохие намерения довольно меня, после этого передумал, в то время, когда лучше рассмотрел меня, — сообщила она с кислой ухмылкой.
— В случае, если дело обстояло так, то он лишен всякого вкуса, — тут же отреагировал Рейф, одарив ее искренней ухмылкой, которая совсем преобразила его лицо.
Лицо Генриетты порозовело, и, пока она силилась придумать, что ответить, ухмылка провалилась сквозь землю с его лица, словно бы облако скрыло солнце.
— Значит, вы не поверили ни единому моему слову, правда?
Халат распахнулся. Рейф увидел плоть кремового цвета, высвободившуюся из белого хлопчатобумажного белья. Натура повесы не разрешила бы ему отвести взор. Хотелось наблюдать, но именно это событие вынудило его решительно отвести взор. Тебя уже больше нет ничего, что тревожит. Отыскав в памяти эти слова, сообщённые его втором Лукасом, Рейф безрадостно улыбнулся. Слава всевышнему, они верны, в случае, если отбросить всепроникающее чувство вины. Он достаточно потрудился, дабы убедиться в их правоте, потому, что собирался строить собственный поведение подобным образом. Желание уже прекратило быть одной из составных линия его чувств. «Не может быть и речи о том, — сурово твердил он себе, — дабы испытывать желание к Генриетте Маркхэм».
— Приходится дать согласие, что все это похоже на выдумку, — сообщил он более неосторожно, что диктовалось необходимостью привести в порядок мысли, — но мое мнение мало значит. Я думаю, значительно ответственнее, поверит вам леди Ипсвич либо нет. — Граф решительно поднялся. Соблазнительная Генриетта Маркхэм развлекла его, но пора завершать эту неожиданную интерлюдию и возвращаться в действительность. — Я распоряжусь, дабы вас отвезли назад в моем экипаже. Должно быть, ваше платье уже высохло. — Граф дернул за шнурок звонка и привёл к экономке.
Генриетта еле поднялась . Стало ясно, что ему все наскучило. И она также. Стоило ли удивляться? И уж точно не следовало обижаться. Так как она всего лишь ничтожная гувернантка, сочинившая немыслимую историю. А он граф с положением в обществе и вереницей красавиц, с которыми приятно убивать время. И они не носят коричневых платьев и уж точно не валяются в канавах, ожидая, в то время, когда их оттуда дотянутся.
— Обязана еще раз поблагодарить вас за мое спасение. — Генриетта сохраняла надежду, что ее голос звучит быстро, слыша наряду с этим нотки обиды. — Прошу простить меня за то, что забрала у вас через чур много времени.
— Мне это доставило наслаждение, мисс Маркхэм, но желаю вам кое-что сообщить, перед тем как вы уедете. — Рейф кончиком пальца поднял ее голову за подбородок. Глаза Генриетты напоминали расплавленную латунь — самая прекрасная ее черта. Граф холодно встретил данный взор, не смотря на то, что и не ощущал себя столь безмятежно, как того хотелось бы. Он не привык к тому, дабы кто-то нарушал его душевное равновесие. — Не ожидайте, что вас встретят как героиню, — негромко сказал он. — Хелен Ипсвич не через чур доверчивая и не через чур хорошая дама. — Он забрал руку Генриетты и коснулся губами тыльной стороны ее ладони. — Удачи, Генриетта Маркхэм, и до свидания. В то время, когда возвратитесь в собственную помещение, я велю госпожа Питерс принести вам платье. Она проводит вас.
Граф не удержался и прильнул губами к ее руке. От нее исходил прелестный запах. прикосновение и Запах тела к коже ударили в голову, он почувствовал приятное шевеление в паху. А потому быстро, отпустил ее руку и вышел, не посмотрев назад назад.
Он только на мгновение коснулся устами ее кожи, а она все еще ощущала это прикосновение. Прижала руку к щеке, ожидая, в то время, когда уймется покалывание. Прошло довольно много времени, перед тем как это произошло.
Молли Питерс, кроткая экономка Рейфа, собственными розовыми щечками напоминала яблоко. Ее супруг Альберт, которому одному разрешалось именовать ее «моя прелестная малышка», являлся главным конюхом. Молли начинала судомойкой еще у прошлого графа, после этого доросла до горничной, прислуживая за столом, горничной хозяйских покоев, основной горничной, позже маленькое время без особенной эйфории являлась покойной графине. По окончании безвременной смерти хозяйки юный Рейф повысил ее до экономки, передав ключи и предоставив в ее распоряжение личный кабинет.
Молли Питерс с гордостью и умело занималась делами дома. Она и раньше с наслаждением занялась бы управлением, будь у нее такая возможность, но еще при жизни графини имением Вудфилд-Манор редко пользовались. Благодаря этого у госпожа Питерс было мало работы, и, открыто говоря, она мало изнывала от скуки. Неожиданное появление Генриетты внесло в ее жизнь приятное беспокойство и позвало у в большинстве случаев сдержанной экономки желание поболтать.
— Я знаю мастера Рейфа всю жизнь, с того времени как он был еще малышом, — рассказала она в ответ на вопрос Генриетты. — Таковой хорошенький был кроха, таковой умный.
— Он таковым и остался, — рискнула высказаться Генриетта, с большим трудом натягивая свежевыглаженное коричневое платье.
Госпожа Питерс поджала губы.
— У него уж совершенно верно нет отбоя от поклонниц, — чопорно увидела она. — Таковой мужик, как лорд Пентленд, с таковой родословной и внешностью, уж не говоря о достатке, как у Крёза[3], будет постоянно привлекать взоры леди, но хозяин, мисс… дело в том… — Экономка посмотрела назад через плечо, словно бы опасаясь, что Рейф может нежданно войти в спальню. — Дело в том, что он из тех, кто легко влюбляется и легко бросает, как поговаривает мой Альберт, не смотря на то, что, обязана сообщить, любви тут мало, а расставание происходит без сожаления. Не знаю, по какой причине я вам это говорю, не смотря на то, что вы такая приятная юная леди, и не пристало бы… Но он не развратник, надеюсь, вы осознаёте, что я имею в виду.
Генриетта делала вид, что осознаёт, не смотря на то, что, честно говоря, совсем не была уверена, понятна ли ей отличие между развратником и повесой. Ее мама уж точно не видела между ними различий. Генриетта пробовала сформулировать вопрос, что побудил бы госпожа Питерс просветить ее. Тогда не нужно будет выказывать собственный невежество. Но тут экономка звучно набралась воздуха и заскрежетала зубами.
— Имейте в виду, он не всегда был таким. Во всем виновата его супруга.
— Он женат! — У Генриетты челюсть отвисла. — Я не знала. — Для чего ей знать? Не смотря на точку зрения его светлости, Генриетта не весьма обожала сплетничать. Она кроме того не слушала сплетен. Вот по какой причине ей было жалко выслушивать обвинения Рейфа Сент-Олбена. В конечном итоге Генриетта только сравнительно не так давно прослышала о его репутации, тогда ее насторожило случайное замечание хозяйки. Но в случае, если граф женат, то его поведение еще хуже. Генриетта почему-то ощущала себя преданной, словно бы он соврал ей, не смотря на то, что все это не имело к ней никакого отношения. — Я ни при каких обстоятельствах не слышала, дабы кто-то упоминал о его супруге.
— Это по причине того, что она погибла, — тихо ответила госпожа Питерс. — Пять лет назад.
— Значит, граф вдовец! — Он совсем не был похож на вдовца. — Что произошло? Как она погибла? В то время, когда они поженились? Он… они… женились по любви? Он весьма страдал? — Вопросы друг за другом слетели с ее уст. Только удивление на лице госпожа Питерс остановило ее. — Меня любопытство, — неуклюже оправдывалась Генриетта.
Госпожа Питерс настороженно наблюдала на нее.
— Ее кликали леди Джулия. Я уже и так много сообщила, хозяин не обожает, в то время, когда его обсуждают. Но если вы готовы отправиться в путь, я покажу вам ее портрет, в то время, когда будем выходить. В случае, если вам угодно.
Портрет висел в главном вестибюле. Стройная леди Джулия задумчиво смотрела вдаль, грациозно сидя на деревенских качелях, украшенных розами.
— Портрет был написан в том году, в то время, когда она погибла, — пояснила госпожа Питерс.
— Она… она была… весьма прекрасной, — безрадостно сообщила Генриетта.
— О, она была прелестна, — увидела госпожа Питерс, — не смотря на то, что делают выводы не по наружности, а по поступкам.
— Что вы желаете сообщить?
Госпожа Питерс почувствовала себя неудобно.
— Ничего. Это было в далеком прошлом.
— какое количество лет они были женаты?
— Шесть лет. Рейф был еще мальчиком, ему и двадцати не было, в то время, когда их поженили. Она была на пара лет старше его. В таком возрасте это значительная отличие, — ответила госпожа Питерс.
— Как это так?
Госпожа Питерс покачала головой:
— на данный момент это уже не имеет значения. Как говорит Альберт, сделанного не воротишь. Мисс, экипаж, возможно, уже ожидает вас.
Генриетта последний раз посмотрела на идеальные черты лица элегантной дамы, запечатленной на портрете. Ненужно отрицать, что графиня Пентленд прекрасна, но в ее глазах заметен холодный расчет, Генриетте это не пришлось по нраву. Блестящее совершенство наружности напоминало отшлифованный гранит. По какой-то нелепой причине ей пришлась не по душе идея, что Рейф Сент-Олбен имел возможность обожать такую. Простившись с экономкой, Генриетта спустилась к ожидавшему ее экипажу, не смогла удержаться и посмотрела назад — что если граф передумал и решил сам проститься с ней. Но он так и не показался.
Среди двора красовался громадный фонтан в виде четырех дельфинов, поддерживавших статую Нептуна. Вероятнее, он создан по примеру Тритона, фонтана Бернини[4] в Риме. Широкие ступени за фонтаном вели к безукоризненным газонам и цветочным клумбам, уходящим вдаль. Как и дом, что она только что покинула, территория имения красноречиво свидетельствовала об элегантности, богатстве и вкусе.
Тяжело придумать более резкий контраст с домом, где она появилась. Ветхое родное жилище имело запущенный вид, пропахло сыростью, в нем гуляли сквозняки. В этом были виноваты недочёт средств и другие, более неотложные потребности. Любой излишек денег родители пускали на благие цели. Генриетту охватила непонятная тоска по дому. Не смотря на то, что родители безнадежно непрактичны, они постоянно руководствовались хорошими намерениями. Для них на первом месте другие люди, не обращая внимания на то что те иногда появились неблагодарными. Кроме того личный ребенок не был для них столь значимым. Но Генриетта ни разу не усомнилась в том, что родители ее обожают. Она скучала по ним.
Она по большому счету не роптала на собственную судьбу.
Генриетта расправила плечи и уселась в ожидавший экипаж, на дверях которого красовался герб, в мыслях прокручивая грядущий не самый приятный разговор с хозяйкой.