«Принцип тя-но-ю содержится в духе Земли и гармоничного слияния Неба и есть средством установления общего мира. Сейчас люди перевоплотили чайную церемонию в простое событие, связанное со встречей друзей, беседами о мирских делах, с вкусной пищей и вином; помимо этого, они гордятся изысканной меблировкой чайной помещения, в которой они, пребывав в окружении редких произведений искусства, подают чай в соответствии с высшими формами этикета и высмеивают тех, кто не достиг в этом для того чтобы искусства, которого достигли они. Но это на большом растоянии от того, что первоначально подразумевалось под тя-но-ю. Давайте при таких условиях соорудим маленькую хижину в бамбуковой роще либо под деревьями, пророем канавки для ручейков, принесем камни, посадим кусты и деревья, тогда как в хижины давайте насыпем кучу древесного угля, установим чайник, принесем цветы и приготовим все нужные чайные устройства. И пускай все это помогает одной цели – дабы в данной хижине мы наслаждались камнями и ручейками – так, как мы наслаждаемся горами и реками в природе, дабы мы имели возможность испытать настроения и чувства, вызываемые в нас снегом, луной, цветами и деревьями, преображающимися со сменой времен года, появляющимися и исчезающими, расцветающими и увядающими. Потому, что к визитёрам тут относятся с должным почтением, мы сидим тихо и слушаем, как в чайнике кипит вода; данный звук напоминает нам звук ветра, просачивающегося через иглы сосны. Мы забываем о всех бедах и мирских несчастьях; после этого мы наливаем полный черпак воды из чайника, что напоминает нам о горном ручье, и все это снимает пелену с отечественного разума. Это воистину мир отшельников либо святых, живущих на земле. Принцип благопристойности – это почтительность, которая в практической судьбе проявляется в форме гармоничных взаимоотношений. Так говорит Конфуций, определяя значение благопристойности, и умственное состояние, которое направляться поддерживать в тя-но-ю. К примеру, в то время, когда человек попадает в общество влиятельных особ, его поведению характерны простота, отсутствие и естественность унизительного заискивания.
В то время, когда он находится в компании людей более низкого социального круга, он относится к ним с уважением, совсем не ощущая никакого превосходства над ними. Это позвано тем, что вся чайная церемония пропитана соответствующей воздухом, создающей гармонию в отношениях между всеми, кто ко мне приходит. какое количество бы не продолжалось общение, воздух почтительности сохраняется неизменно.
Возможно заявить, что тут царит дух радующегося Кашьяпы и кивающего головой Сэси; данный дух возможно выразить следующими словами: загадочная действительность, которая выше всякого понимания. По данной причине дух, оживляющий чайную, начиная с ее сооружения и заканчивая выбором чайных устройств, этикетом обслуживания, приготовлением пищи, одеждой и т.д., направляться искать в отказе от сложного ритуала и всего показного. Утварь возможно ветхой, но с ее помощью разум обретает новую силу, выражающуюся в отзывчивости и постоянной свежести на смену времени года и связанные с нею картины; он ни при каких обстоятельствах не заискивает, не питает зависть к, не выделяется, а в любой момент учтив и внимателен к вторым. Обладатель для того чтобы разума, конечно, в любой момент вежлив и искренен – это и имеется тя-но-ю. Исходя из этого сущность тя-но-ю пребывает в том, дабы создать атмосферу естественного Земли и гармоничного слияния Неба, дабы у камелька чувствовать всепрощающее присутствие пяти стихий и наслаждаться горами, реками, горами, деревьями в том виде, как их создала природа, дабы почерпнуть освежающие воды колодца природы, попытаться самолично то, что создала природа. Насколько велико удовольствие, доставляемое этим гармоничным слиянием Земли и Неба». (На этом Такуан заканчивает.) Содействовали ли в какой-то мере чайная дзэн и церемония упрочнению определенных демократических баз в публичной судьбе Японии? Не обращая внимания на строгую социальную иерархию, установившуюся в феодальные времена, братства и идея равенства прочно укоренилась в сознании народа. В чайной, немногим превышающей девять квадратных метров, гостей, которыми владел разным социальным кругам, принимают совсем одинаково, потому что в том месте колени простолюдина соприкасаются с коленями знатного человека, и они говорят с должным уважением друг к другу о предметах, воображающих для них обоюдный интерес. В дзэне, само собой разумеется, недопустимы никакие земные различия, и дзэн-буддийские монахи вольно общаются с представителями любого класса общества и со всеми чувствуют себя непринужденно. В действительности в людской природе глубоко укоренилось рвение скинуть время от времени все неестественные ограничения, каковые человечество возложило на нас, и вступить в свободное, естественное и искреннее общение с отечественными собратьями, включая животных, растения и без того именуемые неодушевленные предметы. Исходя из этого мы постоянно приветствуем всякую возможность для того чтобы рода освобождения. без сомнений, это то, что Такуан имеет в виду под гармоничным слиянием Земли и Неба, в то время, когда все ангелы присоединяются к неспециализированному хору. Почтение – это по существу собственному и происхождению религиозное чувство – чувство, направленное на существо, которое мы вычисляем выше нас, простых смертных. Позже это чувство переносится в сферу социальных взаимоотношений и вырождается до отметки несложного формализма. В наши дни так называемой демократии один человек ничем не хуже другого, по очень мере, с социальной точки зрения, и никто не заслуживает особенного почтения. Но в случае, если это чувство понимается в его начальном смысле, оно является размышлением о собственной ничтожности, другими словами осознание собственной ограниченности физической и умственной, моральной и духовной.
Это осознание пробуждает в нас желание пойти за пределы себя и соприкоснуться с существом, во всех отношениях отличающимся от нас. Это желание довольно часто направляет отечественную духовную энергию на какой-нибудь объект, находящийся вне нас, но в то время, когда она направляется вовнутрь, она преобразовывается в чувство и самоотрицание греха. Все это отрицательные добродетели, тогда как в хорошем смысле они приводят нас к почтению и к жажде уважать вторых. Мы полны противоречий: с одной стороны, мы ощущаем, что мы нисколько не хуже вторых, но одновременно с этим нам характерно подозревать, что все остальные лучше нас (собственного рода комплекс неполноценности). Махаяна-буддизм говорит о Бодхисаттве, именуемом Садапарибхутой (Дзэфуку Босацу), о «том, кто ни при каких обстоятельствах не испытывает пренебрежения по отношению к вторым». Быть может, в то время, когда мы совсем сами с собой – другими словами, в то время, когда мы в сокровенной глубине собственного существа пребываем наедине с собой, – у нас появляется чувство самоунижения по отношению к вторым. Не смотря ни на что, почтение связано с очень религиозным состоянием души. Дзэн может сжечь все священные реликвии в собственном храме, дабы погреться морозной ночью зимний период, он может стереть с лица земли всю литературу, содержащую его драгоценное наследство, во имя спасения самого собственного существования, как истины, лишенной всех собственных внешних украшений, какими бы очаровательными они не казались постороннему глазу, но он ни при каких обстоятельствах не забудет отнестись с благоговейным почтением к поваленной ветром и испачканной грязью травинке; он ни при каких обстоятельствах не потеряет случая поднести все дикие цветы поля в том виде, как они имеется, всем Буддам трех тысяч галактик. Дзэн знает, как почитать, в силу того, что он знает, как пренебрегать. В дзэне, как и во всем остальном, нужна сердечная честность, а не несложная умозрительность. Тоетоми Хидэеси был в свое время великим покровителем мастерства чайной церемонии и поклонником Сэн-но-Рикю (1521-1591 гг.), что практически был основоположником этого искусства. Не смотря на то, что он постоянно гонялся за чем-нибудь сенсационным, грандиозным и показным, он, думается, в итоге осознал кое-что, которое связано с духом искусства, пропагандируемого Рикю и его учениками, о чем возможно делать выводы по его стихотворению, которое он прочел Рикю, что часто приглашал его на «званый чай».
В то время, когда чай приготовлен на воде, почерпнутой из колодца Разума,
Глубина которого не знает предела,
Мы вправду имеем дело с тем, что именуется тя-но-ю.
Хидэеси был во многих отношениях неотёсанным и ожесточённым жестоким правителем, но в его увлечении мастерством чайной церемонии мы склонны признать что-то настоящее, идущее за пределы несложного применения этого искусства в собственных политических целях. Его стих касается духа почтения, потому, что он упоминает о воде, почерпнутой из глубины колодца Разума. Рикю учит, что «мастерство тя-но-ю состоит не в чем другом, как в кипячении воды, заваривании чая, выпивании его мелкими глотками». В этом смысле все достаточно легко. Мы можем заявить, что людская судьба пребывает в том, что мы рождаемся, едим и выпиваем, трудимся, дремлем, женимся и оставляем потомство, и, наконец, уходим – куда, никому не известно. Думается, ничего не может быть несложнее, чем прожить жизнь в этом нюансе. Но многие ли из нас смогут жить таковой прозрачной либо, пожалуй, опьяненной Всевышним судьбой, не имея никаких жажд, ни о чем не сожалея и во всем полностью надеясь на Всевышнего? Живя, мы думаем о смерти, умирая – тоскуем по судьбе; до тех пор пока мы заканчиваем одно, довольно много всего другого, не всегда связанного с тем, что необходимо, и в большинстве случаев неуместного, переполняет отечественные мозги, отвлекая и рассеивая энергию, которую направляться сосредоточить на том, что делаем сейчас. В то время, когда вода вливается в чашку, то это не просто вода – довольно много различных вещей попадает в нее, хороших и плохих, чистых и нечистых, каковые ни при каких обстоятельствах и никуда не должны выливаться, за исключением собственной пропасти бессознательного. Вода чая, как продемонстрирует анализ, содержит всю грязь, которая тревожит и передаёт поток отечественного сознания. Мастерство делается идеальным лишь тогда, в то время, когда оно перестает быть мастерством; в то время, когда в нем имеется совершенство безыскусности, в то время, когда сокровенная честность отечественного существа утверждает себя. Вот что такое почитание в мастерстве чайной церемонии. Исходя из этого почтение имеется честность либо сердечная простота.
Чистота, составляющая душу чайной церемонии, есть, возможно сообщить, свойством японского интеллекта. Чистота – это чистоплотность либо время от времени порядок, что соблюдается везде и во всем, что связано с этим мастерством. Свежая вода много употребляется в саду, именуемом «родзи » (двор): в случае, если естественный водный источник отсутствует, поблизости от чайной строят каменный бассейн и наполняют его водой, которую шепетильно оберегают от грязи и пыли. Чистота в чайной церемонии напоминает нам о даосском учении о чистоте. Им свойственно что-то общее, поскольку целью дисциплины в том и втором случаях есть освобождение разума от скверны ощущений. Один знаток мастерства чайной церемонии говорит: «Сущность тя-но-ю в очищении шести эмоций от скверны. В то время, когда человек видит какэмоно в такономе (нише) и цветок в вазе, очищается его чувство запаха, в то время, когда он слушает, как кипит вода в металлическом чайнике и как она капает из бамбуковой трубки, очищается его слух, в то время, когда он пробует чай, очищается вкус, и в то время, когда он держит в руке чайные устройства, очищается его осязание. В то время, когда так все органы эмоций очищаются, сам разум очищается от скверны. Мастерство чайной церемонии в итоге воображает собою духовную дисциплину, и мое удовольствие каждым часом дня связано с духом чая, что ни за что не есть несложным развлечением». (Из «Хагакурэ» Неканно Кадзумы. «Хагакурэ » практически свидетельствует «скрытый под страницами», другими словами «отсутствие показного в добродетельных поступках», либо «не быть похожим лицемеров, каковые обожают молиться, стоя в синагогах и на уличных углах» (Матф., 6:5). Книга содержит умные изречения Ямамото Дзэте, дзэн-буддийского философа-отшельника, направленные его ученику Тасиро Матадзаэмону. Оба они жили в феодальном поместье господина Набэсимы. Она складывается из одиннадцати выпусков, составленных между 1710 и 1716 годами. Книга кроме этого известна называющиеся «Кабэсима Ронго» наподобие конфуцианских литературных сборников (ронго).) В одном стихотворении Рикю, мы читаем следующее:
Не обращая внимания на то, что рацзи [7] призван быть проходом,
Находящимся за пределами данной жизни,
Когда люди умудряются
Осыпать его пылью разума?
Тут равно как и в последующих стихотворениях, он обрисовывает собственный собственное умственное состояние, которое он испытывает, в то время, когда, сидя в собственной чайной, устремляет спокойный взгляд в окно:
Двор целый Покрыт опавшими Иглами сосны.
В воздухе ни пылинки,
И спокоен мой разум.
Луна
С высоты небес
Заглядывает через шторы, освещает разум,
Не возмутимый сожалением.
Это воистину разум чистый, безмятежный и вольный от волнующих его чувств, разум, что может наслаждаться одиночеством Абсолюта:
Покрытая снегом горная тропа, извивающаяся между скал,
Пройдена наконец.
Вот хижина стоит, преподаватель в полном одиночестве; у него нет визитёров и не ожидается.
В книге, именуемой «Намбо-року», которая есть одним из самых ответственных, практически священных книжек по мастерству чайной церемонии, мы читаем отрывок, показывающий, что идеал этого искусства содержится в создании на земле буддийского царства чистоты, пускай кроме того в маленьком масштабе, в котором собралось бы совершенное общество, каким бы маленьким оно не было и каким бы непродолжительным не было такое общение: «Сущность ваби выражается в создании буддийского царства чистоты, совсем свободного от скверны, и потому в этом родзи (дворе) и в данной соломенной хижине не должно быть ни пылинки; отношения между посетителями и хозяином, и между самими визитёрами должны быть полностью искренними; никакие простые нормы поведения, этикет либо условность недопустимы. Затапливают печку, кипятят воду и подают чай, это все, что тут необходимо, никакие другие мирские идеи не должны ко мне примешиваться. Потому что то, что нам тут необходимо, – это абсолютно выразить разум Будды. Когда церемонность, этикет и другие подобного рода вещи подчеркиваются – вкрадываются всякие мирские мысли, и посетители и хозяин в равной степени ощущают склонность выискивать недочёты приятель у приятеля. Так, делается все тяжелее и тяжелее встретить людей по-настоящему осознающих значение этого искусства. Если бы хозяином был Дзесю, Бодхидхарма, Первый патриарх дзэна, гостем, а Рикю и я собирали бы пыль в родзи, то разве такое общество не было бы совершенным?» Мы видим, как глубоко пропитано духом дзэна это утверждение одного из лучших учеников Рикю. Следующий раздел будет посвящен разъяснению смысла понятия «саби» либо «ваби», понятия, составляющего четвертый принцип мастерства чайной церемонии, – безмятежность. Практически это самый значительный элемент этого искусства, и без него не может быть никакой тя-но-ю. Конкретно в этом отношении мастерство чайной церемонии вправду неразрывно связано с дзэном.
Характеризуя четвертый элемент, составляющий сущность мастерства чайной церемонии, я воспользовался термином «безмятежность», но он, возможно, не передает всего, что выражено китайским термином – иероглифом «цзи», либо «дзяку» по-японски. «Дзяку » – это «саби», но «саби» включает в себя не только безмятежность. Его санскритский эквивалент «шанти», либо «шанта», вправду свидетельствует «безмятежность», «мир», «самообладание», а «дзяку» в буддийской литературе довольно часто употребляется в значении «смерти» либо «нирваны». Но в чайной церемонии под этим термином подразумевается «бедность», «простота», «одиночество», и тут «саби» делается синонимом «ваби». Дабы с преимуществом оценить бедность и принимать все, что бы не давалось судьбой, нужен и пассивный разум, но как в саби, так и в ваби имеется кроме этого элемент объективности. Легко быть спокойным либо пассивным – это еще не саби и не ваби, постоянно существует что-то объективное, что пробуждает в человеке настроение, которое возможно назвать ваби. Ваби не есть кроме этого несложной психотерапевтической реакцией на определенную внешнюю среду. В нем содержится активное эстетическое начало, в то время, когда оно отсутствует, бедность делается потребностью, одиночество преобразовывается в остракизм, мизантропию либо безжалостную необщительность. Исходя из этого саби либо ваби возможно выяснить как активное эстетическое отношение к бедности; в то время, когда о ней упоминается в связи с чайной церемонией, она свидетельствует творческое переустройство экологии так, дабы пробудить чувство ваби либо саби. Сейчас применение этих терминов сводится к тому, что саби скорее относится к окружающей среде и индивидуальным объектам в целом, а ваби – к судьбе, которую в большинстве случаев связывают с бедностью, необеспеченностью либо несовершенством. Так, саби более объективно, в то время как ваби отличается элементом субъективного либо личного характера. Мы говорим о «ваби-дзумай», «жизни в духе ваби», но в то время, когда мы оцениваем такие предметы, как чайник, чашка либо ваза для цветов, мы довольно часто говорим, что они содержат привкус саби либо канми. «Кан» и «саби» являются синонимами, в то время как «ми» свидетельствует привкус. Как мне известно, чайным устройствам не приписывают «привкус ваби». Первое из следующих стихотворений высказывает, как полагают, идею ваби, тогда как второе – идею саби.
Среди сорной травы, растущей на протяжении стенки, скрываются сверчки, словно бы всеми позабытые.
В то время, когда в саду делается мокро от осенних ливней, полынь в саду начинает увядать снизу.
Осень стареет, цвета ее блекнут.
Сердце мое почему-то
Наполняется грустью.
Говорят, что мысль саби была заимствована у мастеров рэнги (средневековый поэтический жанр), каковые давали высокую эстетическую оценку вещам, свидетельствующим о возрасте, безжизненности, оценивании, холодности, мрачности, являющимися отрицательными эмоциями, в отличие от теплоты, весны, просторности, прозрачности и т.д. Практически эти эмоции порождены несовершенством и бедностью, но в то же самое время они не лишены элемента высшего эстетического удовольствия. Знатоки мастерства чайной церемонии сообщат, что это «объективно отрицаемое субъективное утверждение», при помощи которого внешняя пустота наполнялась внутренним достатком. В некоем смысле ваби имеется саби, а саби имеется ваби: это взаимозаменяемые термины. Сюко, ученик Иккю (1394-1481 гг.) и преподаватель Асикаги Есимасы (1435-1490 гг.), раскрывая своим ученикам сущность чайной церемонии, в большинстве случаев говорил такую историю: «Один китайский поэт сочинил в один раз следующее двустишие:
В том месте в лесах, занесенных снегом,
Пара веток сливы прошлым вечером расцвело.
Он продемонстрировал его собственному приятелю, что дал совет ему заменить „пара веток“ на „одну ветку“. Создатель последовал совету приятеля и похвалил его, назвав своим „преподавателем одного иероглифа“. Одинокая ветка сливы в цвету в занесенном снегом лесу – это знак саби».
Говорят, что в другом случае Сюко сообщил: «Приятно видеть красивого коня на привязи под соломенным навесом. И исходя из этого кроме этого особенно приятно найти художественную уникальность в помещении, обставленной простым образом». Это напоминает о дзэн-буддийском выражении: «Наполнить превратившуюся в лохмотья рясу монаха прохладным, освежающим ветром». Снаружи никакого символа отличия, целый внешний вид противоречит внутреннему содержанию, которое во всех отношениях бесценно. При таких условиях жизнь в духе ваби возможно выяснить как невыразимую, негромкую эйфорию, прячущуюся глубоко под покровом полнейшей бедности, а мастерство чайной церемонии пытается к художественному выражению данной идеи. Но в случае, если ко мне примешивается мельчайшая искусственность, целый эффект совсем исчезает. В базе этого искусства должны лежать неподдельные внутренние сокровища, и одновременно с этим должно создаваться чувство, словно бы их вовсе нет, они должны быть найдены как бы случайно. Сначала вы совсем не подозреваете о том, что тут имеется что-то необыкновенное, но что-то завлекает вас, подходите ближе, пристально присматриваетесь – и внезапно обнаруживаете сверкающую глыбу золота среди малоизвестного. Но само золото постоянно остаётся тем же, независимо от того, находите вы его либо нет. Оно сохраняет собственную действительность, другими словами честность по отношению к себе, несмотря ни на какие конкретно случайности. Ваби – значит быть верным себе. Хозяин тихо живет в собственной скромной хижине. Нежданно к нему заходит приятель, подает чай, приносит свежие цветы, и визитёр приятно проводит время, наслаждаясь покоем, гостеприимством и дружеской беседой. Разве это не самая настоящая чайная церемония?
Кстати кое-какие смогут задать вопрос: «Многие ли из нас в наши дни живут так, как хозяин чайной? Довольно глупо сказать о праздном развлечении. Давайте сперва обеспечим себя хлебом и добьемся сокращения рабочего дня». Да, правильно то, что мы должны в поте лица добывать хлеб собственный и трудиться определенное количество часов, становясь рабами автомобилей. Так отечественные творческие импульсы, к сожалению, подавляются. Я полагаю, но, что не только по данной причине мы, современные люди, так потеряли свойство наслаждаться досугом, что в собственных взволнованных сердцах не можем отыскать места для удовольствия судьбой иным образом, не считая как в погоне за возбуждением для возбуждения. Появляется вопрос: «Как мы дошли до таковой жизни, что пробуем лишь на некое время заглушить отечественные внутренние тревоги? По какой причине мы больше не думаем о жизни более глубоко, чтобы выяснить ее сокровенный суть?» В то время, когда данный вопрос будет решен, давайте, в случае, если потребуется, отвергнем всю машину нашей жизни и начнем сперва. Я надеюсь, что отечественная цель не содержится в постоянном порабощении самих себя во имя материальных благ и комфорта. Один знаток мастерства чайной церемонии пишет: «Дух ваби порожден Аматэрасу Оми-ками. (В конечном итоге Омиками – это богиня солнца в японской мифологии.) Будучи великим правителем данной страны, он имел возможность вольно строить шикарные дворцы в золоте, драгоценных камнях и серебре, и никто не осмелился бы осудить его, но жил он в тростниковой хижине и питался неочищенным рисом. Помимо этого, он был во всех отношениях непритязателен, скромен, трудолюбив. Он был воистину самым большим знатоком мастерства чайной церемонии и вел жизнь в духе ваби». Весьма интересно подчернуть, что данный создатель вычисляет Аматэрасу Омиками знатоком мастерства чайной церемонии, жизнь которого была подчинена духу ваби. Однако это говорит о том, что чайная церемония есть эстетическим идеалом примитивной простоты, иначе говоря она представляет собой эстетическое выражение страстного жажды, которое, думается, большая часть из нас чувствует в глубине собственного сердца и которое содержится в рвении приблизиться к природе так, как позволяется нам жить в гармонии с ней.
Нижеследующий отрывок, по моему точке зрения, оказывает помощь нам составить себе более ясное представление о понятии «ваби». Возможно заявить, что ваби получило настоящую судьбу в неспециализированном-то при Сотане, внуке Рикю. Он растолковывает, что ваби есть сущностью чайной церемонии и соответствует нравственной судьбе буддистов: «Те, кто демонстрирует показное ваби, но не имеет ничего созвучного ему внутри, совершают воистину громадную неточность. Такие люди строят чайную, снаружи отвечающую тому, что требуется для ваби; они тратят много серебра и золота на эту работу; они берут редкие художественные сокровища на деньги, полученные от продажи собственных земельных участков – и все это делается легко для того, дабы поразить визитёров. Они считаюм, что в этом содержится дух ваби. Но это далеко не так. Ваби свидетельствует недостаточное количество вещей, невозможность удовлетворить каждое появляющееся желание, это, в большинстве случаев, жизнь, которая связана с унынием и бедностью. Человек в отчаянии останавливается на своем пути, поскольку не имеет возможности идти дальше – вот что такое ваби. Но он не тяготится таким положением вещей. Он обучился ограничиваться самым малым. Он не ищет ничего, что ему недоступно. Он прекратил осознавать тот факт, что он находится в тяжёлом положении. Если бы, но, в его разуме появилась мысль бедности, необеспеченности либо неспециализированной безысходности, его положение, его жизнь лишились бы элемента ваби, и он превратился бы в человека, страдающего от бедности. Те, кто вправду знает, что такое ваби, лишены зависти, неистовства, злобы, лености, глупости и беспокойства. Так, ваби соответствует парамите нравственности, выполняемой буддистами». В ваби эстетика соединима с нравственностью либо духовностью, и конкретно по данной причине знатоки мастерства чайной церемонии заявляют, что чай – это сама жизнь, а не просто вещь, доставляющая наслаждение, какой бы утонченной она не была. Так, дзэн конкретно связан с чайной церемонией: в действительности, самые древние знатоки этого искусства самым важным образом изучали дзэн и использовали полученный ими в этом опыт на практике в мастерстве собственной профессии. В определенном смысле религия возможно выяснена как путь, разрешающий избежать банальности данной мирской жизни. Ученые смогут возразить, сообщив, что религия пытается не избежать жизни, а пойти за ее пределы для достижения Безотносительного либо Нескончаемого. Но с практической точки зрения, в то время, когда человек совершает таковой «пробег», он не располагает достаточным временем для восстановления и передышки сил. Дзэн, будучи духовной дисциплиной, кроме этого пытается к этому, но потому, что он, так сообщить, через чур трансцендентален, через чур недоступен для обычных умов, знатоки чайной церемонии, изучавшие дзэн, придумали метод воплощения собственного понимания на практике в форме мастерства чайной церемонии. Быть может, в этом в значительной мере утвердились их эстетические совершенства. В то время, когда сущность ваби разъясняется так, читатели смогут поразмыслить, что это в какой-то мере отрицательное уровень качества и что обладание им есть уделом людей, потерпевших в жизни неудачу. В некоем смысле, возможно, это и правильно. Но многие ли из нас в действительности так здоровы, что не нуждаются в лекарстве либо тонизирующем средстве того либо иного рода в определенные моменты собственной жизни? Помимо этого, любой из нас неизбежно погибнет. Современная психология приводит довольно много случаев, в то время, когда энергичные предприниматели, сильные физически и умственно, нежданно не легко заболевают, в то время, когда уходят в отставку. По какой причине? В силу того, что они не обучились беречь собственную энергию, другими словами им ни при каких обстоятельствах не приходила в голову идея об уходе от суеты, пока они трудились. В Японии солдат в те беспокойства и далёкие времена борьбы, в самые жёсткие дни войны осознавал, что он не имеет возможности всегда испытывать предельного нервного напряжения, что он обязан время от времени каким-то образом уходить от этого. Чайная церемония, возможно, предоставила ему конкретно такую возможность. Он удалялся на некое время в негромкий уголок собственного бессознательного, знаком которого служила чайная помещение, чуть превышающая девять квадратных метров. И в то время, когда он выходил из нее, он не только ощущал себя освеженным физически и умственно, но в полной мере быть может, на долгое время сохранял в памяти вещи более ответственные и глубокие, чем легко сражение.
Так, мы видим, что самообладание, являющееся четвертым и самым серьёзным причиной, составляющим сущность чайной церемонии, в конечном счете свидетельствует собственного рода эстетический идеал бедности в том смысле, как его осознавал Экхарт. Знатоки мастерства чайной церемонии именуются ваби либо саби, в соответствии с объектами, каковые они характеризуют этим термином.
ЛЮБОВЬ К ПРИРОДЕ
Чтобы выяснить культурную жизнь японского народа во всех ее разных качествах, включая страстную любовь к природе, о которой мы столько говорили, нужно постичь тайны дзэн-буддизма. Не владея определенными знаниями в данной области, тяжело верно оценить японский темперамент. Это, само собой разумеется, не свидетельствует, что формирование общей культуры и характера японского народа полностью обусловлено дзэном. Легко я желаю заявить, что в то время, когда мы постигнем сущность дзэна, мы сможем достаточно легко пробраться в глубины его духовной судьбы во всех ее разнообразных выражениях. Данный факт согласится, сознательно либо несознательно, простыми людьми и учёными. Первые руководствуются наряду с этим аналитическим либо критическим способом, соответствующим их профессии, последние же связаны с ним самой судьбой, они с восхищением слушают истории и выполняют традиции, так или иначе связанные с дзэн-буддийским учением. То, что дзэн сильно повлиял на формирование культуры и японского характера, отмечают кроме этого и чужестранцы, пишущие о Японии.
Покойный господин Чарльз Элиот, к сожалению, не успевший при жизни лично переработать собственную полезную книгу «Японский буддизм», пишет: «Дзэн пользовался огромным влиянием в мастерстве, а также в интеллектуальной а также политике Дальнего Востока. В какой-то мере он содействовал формированию японского характера, но он одновременно с этим сам есть выражением этого характера. Никакая вторая форма буддизма не есть до таковой степени японской». Самое ответственное – тут подмечено то, что дзэн есть выражением японского характера. Исторически дзэн появился в Китае приблизительно полторы тысячи лет тому назад, и лишь к концу правления семейства Сун, в начале тринадцатого века дзэн показался в Японии. Так, в смысле исторического возраста японский дзэн значительно моложе китайского, но он так импонировал характеру японского народа, в особенности в нравственном и эстетическом качествах, что пробрался в японскую судьбу значительно глубже и укоренился прочнее, чем в китайской. Поэтому мы видим, что идея, высказанная автором «Японского буддизма», вовсе не есть преувеличением. Господин Джордж Сансом, второй британский японовед, высказывает в собственной книге «Краткая история японской культуры» следующую идея: «Влияние данной школы (другими словами дзэна) на Японию было таким узким и всеохватывающим, что оно стало сущностью ее высокой культуры. В случае, если проследить за ее развитием в сфере мысли и эмоций, в мастерстве, области и литературе людских взаимоотношений, возможно написать основательнейший, серьезнейший и увлекательный труд по духовной истории Японии». Не смотря на то, что я, возможно, еще подвергну критике взоры этого автора по вопросу о любви японцев к Природе, все, сообщённое им тут, правильно, и я совсем с ним согласен. Каковы характерные изюминки дзэна в сравнении с другими формами буддизма? Нужно это узнать прежде, чем мы начнём рассматривать связь между любовью японцев и дзэном к природе. В отечественную задачу тут, конечно, не входит детальное изучение того, что в конечном итоге и сущности образовывает дзэн. В прошлых разделах об этом уже довольно много говорилось прямо либо косвенно. Исходя из этого давайте тут ограничимся кратким изложением дисциплины и учения дзэна в отношении четырех ее качеств: религиозного, нравственного, эстетического и эпистемологического.
В первую очередь разрешите подметить, что дзэн не есть дисциплиной, основанной на несложном аскетизме. В то время, когда мы видим монаха, что живет в скромной хижине и питается рисом, картофелем и солёными огурцами, мы можем вообразить, что перед нами отрекшийся от мира отшельник, жизнь которого подчинена принципу самоунижения. Вправду, в его жизни данный элемент в какой-то мере присутствует, потому, что дзэн проповедует определенную форму самоконтроля и отрешённости. Но в случае, если мы вообразим, что этим дзэн и ограничивается, мы возьмём о нем весьма поверхностное представление. Прозрения дзэна касаются более глубоких сторон судьбы, и в этом смысле дзэн воистину религиозен. Я желаю заявить, что дзэн находится в тесном контакте с действительностью; более того, он неотделим от нее, он живет ею – вот в чем его религиозность. Те, кто знаком лишь с христианством либо с некоторыми широкими религиозными формами бхакти, смогут спросить, где же в конечном итоге в дзэне то, что соответствует их благочестивому отношению и понятию Бога к нему? «Действительность» звучит для них через чур философски, умозрительно и слишком мало набожно. В конечном итоге буддизм частенько пользуется терминами, каковые звучат более абстрактно, чем «действительность», к примеру: «естественное бытие» либо «бытие в себе» (татхата), «пустота» либо «вакуум» (шуньята), «предел настоящего» (бхутакоти) и т.п. Конкретно по данной причине христианские критики а также сами японские ученые время от времени принимают дзэн за теорию квиетизма, идеалом которой есть созерцательная судьба. Но для последователей дзэна эти термины лишены всякой умозрительности, они в полной мере настоящи и ярки, жизненны и преисполненны энергии – в силу того, что действительность, природа либо пустота постигаются в конкретной судьбе Вселенной, а не в абстрагировании от нее при помощи мышления. Дзэн ни при каких обстоятельствах не покидает этого мира конкретных фактов. Он постоянно живёт среди действительностей. Дзэну не характерно находиться в стороне либо избегать форм и мира имён. В случае, если и существует Всевышний, персональный либо безличный, Он должен быть с дзэном либо в дзэне. Покуда объективный мир, в какой бы плоскости мы его ни разглядывали – в религиозной, философской либо поэтической, – остается угрожающей и уничтожающей силой, противостоящей нам, не может быть никакой речи о дзэне. Потому что дзэн «видит» в скромной былинке пятиметрового Будду (по традиции уверены в том, что тело Будды имеет рост и золотую окраску пять метров) и, напротив, пятиметровый Будда предстает перед ним в виде скромной былинки. «Дзэн держит всю Вселенную на собственной ладони». Такова религия дзэна. О дзэне довольно часто считаюм, что это определенного рода пантеизм. Снаружи это так, и сами буддисты время от времени по неточности придерживаются для того чтобы взора. Но в случае, если пантеизм вправду связать с сущностью дзэна, это не будет иметь ничего общего с действительностью, потому что дзэн в равной мере, как и христианство, никоим образом не есть пантеистическим учением. Послушайте диалог между Уммоном и его учеником:
Монах: «Что такое непорочное тело дхармы?»
Преподаватель: «Изгородь».
Монах: «Как ведет себя тот, кто это осознаёт?»
Преподаватель: «Он лев с золотой гривой».
Что такое чаша раку? лекция при выставке \
Интересные записи:
- Таможенные операции и процедуры, предшествующие таможенному декларированию товаров
- Табличный процессор ms еxcel.
- Тат-тат-карма-правартана – разнообразная деятельность, благоприятная для преданного служения
- Таблицы соотношений коэффициентов четырехполюсников, параметров элементов ээс и параметров п-образной схемы замещения